Мои невероятные друзья – птицы

О-ля-ля! А вдруг всё, что я нагородил, хоть в какой-то степени правда? Как бы то ни было, а природа – гениальный придумщик, и много вокруг существует ещё всего классного, чего мы, возможно, никогда и не постигнем. Но я, хоть по воспитанию и материалист, не будучи профессиональным учёным, которому следует высказывать идеи, подкреплённые или опытами, или расчётами, могу себе позволить определённые вольности. Тем более что разум – это понятие умозрительное, даже единого определения не имеет, не говоря уже о том, чтобы его как-то измерить. Во сколько раз человечий разум крупнее, мощнее, значительнее разума самки коноплянки? В настоящее время этого не скажет никто, более того, многие уверены: у коноплянки вообще нет разума.

Правда, есть понятие коллективного разума у некоторых животных, но и оно вызывает споры: разум это или простое копирование особью действий своего соседа. Интересны исследования взаимодействий муравьёв; например, установлено, что алгоритм регулирования интернет-потоков, придуманный американцами в 1974 году, аналогичен алгоритму работы полчищ красных муравьёв-жнецов при доставке добытой еды в гнездо, «придумали» они свой алгоритм на много миллионов лет раньше американцев. Неудобно спрашивать, разум ли это или копирование действий соседа. Подождём энное количество лет, когда материалисты поймут, что есть разум, придумают меру и способ его измерения, – и разом завершим все сегодняшние споры и про индивидуальный, и про коллективный разум.

7. Беззаветные друзья

Я безумно люблю путешествовать. Дальние поездки подзаряжают мой внутренний аккумулятор. Не могу сказать, что скучаю по дому, новых впечатлений столько, что о степной своей обители и не вспоминаешь. Но тем не менее в сад возвращаюсь с удовольствием. Таким же радостным было моё возвращение домой в незабываемое лето трогательной дружбы с первым поселившимся у меня самцом-варакушкой.

Пока меня не было, погасли разноцветные фары пионов, стройной колонной отделяющие простые огородные растения от пышной садовой знати. Затухли светильники на длинных ветвях жимолости каприфоль. Цветы этой лианы устроены очень интересно. На кончиках веток верхние пары листьев срослись основаниями, образовав чаши, внутри которых бьются лепестки душистого пламени. На свидания с жимолостью лучше ходить вечером, когда свет, завершающий день, цепенеет на цветочных венчиках и запахи усиливаются.

Отцвели летнецветущие спиреи. Зато примерили сиреневые и белые юбочки эхинацеи, разрослась, набрала мощь петуния – сад по-прежнему раскрашен ярко и празднично. Расцвела и нигелла дамасская, лёгкая и безгрешная, как пасмурный денёк в череде изнуряюще знойных. Юная душа в ласковом родительском гнезде из тонких ниточек-листочков. Она больше достойна другого своего имени – девица в зелени.

А главный сюрприз – самец-варакушка мой вдруг запел, защёлкал соловьём, расшумелся громче обычного. Я решил, что он празднует освобождение от семейных забот, радуется погожему дню, обилию корма, да и просто проснулся в хорошем настроении. Подсвистел ему немного, подыграл – мол, и у меня настроение тоже вполне замечательное, потом засел в малине.

Самый красивый из соловьёв

Ягоды уже давно начали зреть, первые даже перестояли, набухли, проявился лёгкий аромат малиновой закваски для домашнего вина, которого я в былые годы ставил немало. У меня слабость к свежей малине, люблю есть не по одной ягодке: набираю пригоршню и отправляю её в рот, дабы ни один вкусовой рецептор не остался не затопленным малиновым цунами. Я так увлёкся поеданием ягод, что забыл о варакушке.

Его не было, но через некоторое время вижу – летит прямо на меня, свистит что есть духу и вдруг надо мной резко затормозил в воздухе, завис, часто маша крылышками, подобно голубю турману перед началом многокаскадных переворотов, так что я даже заволновался: вдруг и вправду начнёт кувыркаться, а высота-то – всего метра четыре. Артист благополучно закончил акробатическую составляющую номера, сел на излюбленное место на тросе «лицом» ко мне и продолжил закладывать свою потрясающую арию уже в статичном положении. От возбуждения варакушка даже распушил хвост, засверкавший в солнечных лучах неотразимым оранжевым шлейфом. Это было тем более удивительно, что варакушки должны закругляться с концертами, время песен заканчивалось. Мой опыт наблюдения за птицами толком даже не начал накапливаться, и я было подумал: весь этот утренний концерт разыгрывается для меня, малышка соскучился и приветствует моё возвращение! Почти уверился в этом совершенно невероятном предположении и начал подсвистывать своему любимцу, включая время от времени в пересвист небольшие весёлые отрывки из популярных мелодий.

Умилившись досыта, я задумался над тем, что произошло на самом деле. Вдруг это был токовый полёт? Быть может, это был второй акт птичьих романтических отношений? Не исключено, что с другой самкой. Варакушки в основном моногамны, но и самка, и самец могут сходить на сторону. Второй выводок у варакушек редко, но случается.

Это были размышления после первого года «общения» с варакушкой. Но в дальнейшем история, хоть и не так экспрессивно, без зависания над моей головой, повторялась из года в год.

Взрастив потомство, сбросив с плеч тяжкую ношу добытчика и кормильца, перед концом певческого сезона самцы варакушки увеличивали «разговорную» активность и регулярно подлетали ко мне «пообщаться». Понятное дело, очередное поколение введено в строй, можно и с друзьями расслабиться. Однажды около меня крутились сразу два говорливых самца. Я не могу воспроизвести птичье пение, пытаюсь просвистеть какие-то слоги из птичьей фразы и повторить интонацию. Только и всего. А пичуги реагируют. Самое интересное, что так же ведут себя и коноплянки, и серые славки, и многие, многие иные птицы. Самец коноплянки, освободившись от кормления первого выводка, порой подлетал ко мне вплотную, садился над головой и сыпал песенные переливы так, что уши закладывало, – требовал «поговорить». А самчик славки однажды три дня гонялся за мной, никак не мог наболтаться. Такие вот чудеса в моём саду случались, хотите – верьте, хотите – нет.

Дальше во время творческих диалогов с пернатыми включалась фантазия, в голове сами собой слагались задушевные диалоги, которые мы якобы вели. Я, конечно, впадал в эйфорию: передо мной были дикие представители мира животных, а не домашние собаки или кошки, разговоры хозяев с которыми – дело обычное. Но когда-то ведь учёные разгадают птичий язык, сделают электронные, а то и биологические переводчики, вот тогда и поболтаем, и узнаем от пернатых много интересного, ведь это совершенно особенные создания, и мир, в котором они существуют, мы даже не осознаём.

Что творилось в птичьей душе, какие чувства на самом деле испытывали мои визави, я не знал, возможно, они выказывали неудовольствие от того, что я вторгаюсь в их личную жизнь. Но по тому, что птицы не прятались и не улетали, я для себя всё же решил, что они ко мне расположены. Говорят, с некоторыми людьми такое бывает, возможно даже, что я какой-то частный случай такого, на первый взгляд, невероятного везения.

Довольно долго я забавлялся, пересвистывая птиц, не понимая, почему птицы участвуют в этом развлечении, но однажды до меня всё-таки дошло.

Работал я на даче и где-то в глубине садового массива услышал отчётливые птичьи свисты: «Витю видел? Витю видел?» Так можно интерпретировать незатейливую песню самца чечевицы, которого иногда ещё называют красным воробьём. Познакомился я с ним недавно, здесь же, в своём саду, охотясь за серой славкой, и попутно снял сначала красногрудого самца, потом и его пёстренькую подружку, приняв их издали за коноплянок. Дома же, обрабатывая снимки, с удивлением узнал, что это чечевицы, птицы сибирские, но успешно осваивающие европейские равнины. Селятся у рек и, видимо, поставив на крыло потомство, с берегов Сакмары прилетели ко мне познакомиться. Ну, я и рад был безмерно! Всё-таки удачное место у дачи моей! Окрестности Гребеней оренбургские орнитологи ещё в начале двадцатого века отмечали как исключительно интересную птичью вотчину. Через сто лет я с удовольствием подтверждаю их правоту.

Песня чечевицы не отличается особым разнообразием, но некоторые варианты всё-таки допускаются. Гуляя по пойменным лесам, слышал и более настойчивое «Ты Витю видел?», и совсем категоричное «Ты ведь Витю видел?!» Говорят, это единственная птица, умеющая произносить своё название. Не знаю, возможно, мне не повезло, может быть, глуховат становлюсь, или фантазии не хватило, только доводилось слышать опять-таки вариацию про Витю, этакий недоумённый вопрос попавшего впросак существа: «Ты ведь Витя?» Похоже на «чечевица», да не очень, видимо, это особенности оренбургского чечевичьего диалекта.

Как бы то ни было, заслышав запев красного воробья, я по привычке подсвистел: «Витю видел? Витю видел?» Птах удивлённо примолк, потом включился в диалог, но уже перелетев поближе. Свист у чечевицы ясный, простой, передразнивать его несложно, и у меня получалось просто идеальное воспроизведение оригинала. Это завело певца, он перелетел ещё ближе, а затем и вовсе осторожность потерял, выскочил на передние веточки кустов, скакал вокруг меня, не веря глазам своим: «Неужели человек?» Долго мы передразнивались, потом он улетел, но и издали продолжал мне перечить.

Чечевица

Здесь-то я и прозрел: для птиц такие пересвисты – это игра, играют они и между собой, и со мной, коль уж я попадаю под руку. Играют увлечённо, страстно, с удовольствием. Однажды зимой в Зауральной роще я слышал забаву двух сидевших на соседних тополях дятлов, выбивавших из сухих веток звонкую разливистую дробь. Строчили поочерёдно, соревновались, кто лучший в Оренбурге барабанщик. Один явно проигрывал, не повезло с инструментом: глуховат сучок оказался, то ли недосушен, то ли жучками побит. Осерчал, налетел на победителя, прогнал от звучной ветки, выбил звенящую победную дробь. Второй дятел не стал сражаться за свой барабан, нашёл новый, ударил в него клювом, а вышло-то лучше прежнего, снова победителем оказался!

Припомнилась забавная игра птиц с довольно крупной дворнягой в догонялки. Воробьи прятались от собаки в проходах между машинами, та их находила, бросалась в проход как бы с самыми страшными намерениями, воробьи якобы в испуге отлетали под машинами в следующий проход. Псина под машиной пролезть не могла, выскакивала на тротуар, в другом проходе находила пернатых забияк, бросалась туда, птицы опять не разлетались кто куда, а ныряли под машину в очередной проход, и дальше игра шла в том же алгоритме. Развлекались с видимым воодушевлением.

Получается, моё первое предположение о том, что варакушка-самец, совершивший над моей головой токовый полёт, – это, можно сказать, пернатый игроман, подсевший на наши дуэты, как Достоевский на рулетку, оказалось правдой. Он действительно соскучился и таким образом бурно радовался возвращению партнёра, чтобы продолжить любимые музыкальные конкурсы, в которых он к тому же всегда становился лауреатом.

8. Майские сюрпризы

Скоро отсчитываются полные труда и забот погожие, ещё не жаркие дни. Светлая зелень весенней листвы постепенно стала главным содержимым майской палитры. Вишня и слива уже обронили белое покрывало, молодые блестящие листочки прикрыли неприглядную корявость древесных скелетов. Закидал себя белыми мазками соцветий боярышник. Простёр навстречу лету широкие объятия барбарис, развесив на длинных колючих побегах ярко-жёлтую ароматную бахрому соцветий. Заявились в цветочном царстве десятисантиметровые щитки калины, раскрылись их снежно-белые кружева-венчики. Примерили свои жемчужные ожерелья божественные весенние спиреи. Густой пчелиный хор вдохновенно гласил: «Осанна!»

Покаюсь: загустил я посадки, это часто случается с неопытными озеленителями. Но оказалось, что нечаянно получившиеся композиции растений сочетаются изумительно. Ослепляющие своей белизной пониклые цветковые ручейки спиреи Вангутта, словно специально перед камерой, расступились и пропустили навстречу солнцу и восхищению зрителей зацветающие побеги краснолистного пузыреплодника.

Выросла, распушилась ажурной листвой пионовая рабатка. На плотных сферических бутонах заблестели прошитые солнцем капельки нектара, выделяемые специальными желёзками – внецветковыми нектарниками. Здесь же засуетилась стайка воробьёв. Птички садились на тонкие цветочные побеги и осторожно, чтобы ненароком не переломить ненадёжную опору, спивали с шарика сахаристую жидкость. Когда я подходил слишком близко, слетали на ближайшую яблоню и сердито на меня покрикивали. Экие сладкоежки, оказывается! Правильно сердятся: спешить надо, пока не почуяли сладкое муравьи, – набегут неисчислимые, выпьют, высушат хрустальные шарики, тут и пиру конец. Май и начало июня – особенно «прибыльный» для фотоохотника срок, когда можно подобраться к птице совсем близко. Пернатые устраивают свои семейные отношения и не очень заботятся о безопасности. Особенно грешат этим самцы: не так-то просто околдовать разборчивую самочку, приходится, не помня себя, ухаживать, поднося угощение и распевая лучшие песни. Правда, день на день не приходится. Бывает, что несколько дней подряд одни и те же натурщицы лезут в кадр одна за другой, без остановки, получается, будто смотришь закольцованную плёнку назойливой телерекламы. А в другой раз за полчаса снимешь сразу парочку очаровательных незнакомок.

Так однажды и получилось. Мало уже кто помнит, что вопрос «на что потратить выходной?» со всей серьёзностью встал в прошлом веке с введением в стране пятидневной рабочей недели, но актуален он и поныне. Один день кое-как уходит на хозяйственные заботы, судьба второго многовариантна: в каждой семье своё решение. А почему бы не отправиться в однодневное путешествие?

Тюльганский район, один из самых живописных в нашей области, очень к таким поездкам располагает. Он счастливо разместился на границе степи и лесной зоны, здесь начинаются первые хребты Уральских гор с самой высокой отметкой над уровнем моря в Оренбуржье. Ландшафты великолепны и, как оказалось, заселены интересными пернатыми фотомоделями. Одно из примечательных мест района – село Давлеткулово. Здесь я прокатился по горной гряде от горы Мулькамантау на север вдоль речки Яман-Юшатырь. Пейзажи с одной стороны горной дороги радовали глаз, виды с другой активно спорили за право на внимание фотографа. На высоте, отгоняя жару, гулял ветер. Его усилиями на линялый южный небосвод ползли первые нерешительные облака предсказанной вечерней грозы. По самым глубоким морщинам гряды сбегали к речке зелёные кустарниковые реки. Несмотря на беспокоивший ветер, увиденное умиротворяло. В свои поездки по Тюльганскому району я брал разных людей, и было заметно, что все они, пусть и в различной степени, испытывали согласные чувства. От нас лучилась сердечная теплота, и нам продлялись земные сроки.

Серая цапля из Тюльгана

Скромненькая, но настырная речка Яман-Юшатырь многие годы точила бочину горы Мулькамантау и вскрыла «опорный разрез лагунно-озёрных тонкополосчато-слоистых красноцветных отложений казанского яруса верхней перми. Слои падают под углом 20—25° на северо-восток». (Цитата из книги А. Чибилёва «Природное наследие Оренбургской области»). В переводе с научного на язык простой и понятный это красивейший обрыв красного цвета. Геологическая родословная села Давлеткулова, насчитывающая миллионы лет, да ещё и падающая под углом.

Здесь же, неподалёку от обрыва, выехав на речной берег, увидел я стоящую на мелководье серую цаплю. Цапля обычно охотится на лягушек и рыбу, стремительно схватывая их клювом. Чтобы не вспугнуть птицу, остановился и, надо сказать, удачно: около неглубокого овражка, сбегавшего к реке. Осторожно соскользнул на его дно, подобрался почти вплотную к длинноногой красавице, но стоило мне выглянуть из укрытия, птица переполошилась и улетела. Не сообразил хотя бы пучком травы замаскировать свою любопытную физиономию. Подосадовал, да ничего уже не исправить. Но цапля будто пожалела меня, отлетела недалеко, на высушенные, причудливо перевитые корни вывернутого вешней водой дерева, подарила фото со щёгольской тёмно-серой косичкой. В средние века цапля ценилась как объект соколиной охоты. К счастью для птицы, сейчас это всего лишь забытый пережиток далёкого феодализма.

До сих пор я фотографировал только птичек-невеличек, обитавших около моего сада. Удача с крупной цаплей меня очень порадовала, и, видимо, чтобы приободрить начинающего фотоохотника, вскоре мне была подарена возможность снимать цапель сколько душе угодно. Случилось это в Стамбуле, в парке Гюльхане, рядом с дворцом турецких султанов. Дело было весной, когда у птиц возникают те самые, романтические чувства. На высоченных платанах вовсю шёл ремонт прошлогодних гнёзд, строительство новых. Трогательные сценки ухаживания самцов за самками наблюдались едва ли не на каждом втором дереве.

Прямо над моей головой обустраивалась пара цапель. Молодые и задорные. Самец принёс веточку, самка её пристроила в стенке жилища, ждёт новую, а самцу лететь неохота, хочется с подружкой побыть. Не дождалась самка веточки, отошла от гнезда немного, стала хлыстик выламывать, а самец к ней и там ластится: крылышко почешет, шейку погладит, не знает, как ещё любовь свою выказать. Но самка – существо ответственное: сначала дом, а уж потом нежности. Сердится, даже чубчик на голове взъерошился, веточек-то в гнезде просто неприлично мало.

Молодожёны

Соседний платан занял престарелый самец. Неприкаянный и неустроенный. Обрюзг и лицом, и шеей, косица растрепалась, неопрятная. Пришла очередная весна, дом строить надо, а неохота. В прошлогоднее жилище специально долго не прилетал, думал, позарится кто, так и жениться не придётся. И вправду заняли гнездо расторопные родственники. Вот и бог им в помощь! Подремал немного на вершине платана, да проклятый инстинкт продолжения рода не дал отсидеться. Натаскал цапля несколько веток, накидал грудой, сидит и думает: «Зачем мне это надо? Уж хоть бы никакая самка не прилетела, не позарилась на мою кучу». Да не тут-то было, прилетела хозяйка, престарая и сварливая. Пуще прежнего печалится цапля: «Теперь придётся гнездо достраивать, по платанам мотаться, ветки ломать, а они крепкие. Клюв повредить можно и ничего не добиться. Лучше уж было б холостяком перебиваться. И зачем только этот инстинкт выдумали? Сначала гнездо надо строить, потом ещё и корм птенцам носить. А я уже стар стал, себе бы лягушонка на ужин раздобыть». Эх, туретчина! До чего ж занимательные там нравы.

Престарелая пара

Путь мой продлился вверх по течению речки. Чувствовалась заповедность, нетронутость местности. По полянке у пыльника в поисках пищи прогуливался кулик-сорока – осторожная чёрно-белая птица с длинным ярко-красным клювом и такими же красными глазами, казавшимися особенно большими ещё и потому, что по краям век нарисовано оранжевое кольцо. Не ждал гостей, уставился на авто в недоумении, позволил себя сфотографировать. Рацион у куликов разнообразный. При этом птицы сообразительны и проявляют замечательные охотничьи навыки. Ловят мелкую рыбёшку подобно цаплям. Насекомых добывают даже из-под камней, подсовывая клюв под камень или переворачивая его. В сезон лакомятся ягодами. Могут украсть из чужого гнезда яйца. Панцирь ракообразных разбивают клювом, а раковины моллюсков засовывают в трещину в скале, как дятел шишку в щель на дереве, а затем ловко её вскрывают. Наблюдательные жители Британских островов нарекли птиц ловцами устриц.

Кулик-сорока

А вот птенцы, хоть и появляются на свет опушёнными и сразу покидают гнездо, в первые дни жизни проявляют полную бестолковость. Самостоятельно такой пуховик не охотится, более того, когда родитель положит перед ним пойманное насекомое, долго не понимает, что это и зачем оно здесь. И только после продолжительной недоумённой паузы хватает родительскую добычу.

В кадр этими рубежными майско-июньскими днями попадают в основном самцы. Весной они красивы и сладострастны. На радость фотографу природа нарядила их в яркий брачный наряд. Перья не потёрты, не изношены. Краски оперения сочные и глубокие.

Самцы часто устраиваются на каких-либо возвышениях. В степи такими возвышенностями оказываются не только сухие прошлогодние метёлки полыни, коровяка, конского щавеля, но и одинокие невысокие кустики, случайные степные кочки да опознавательные таблички газопроводов, телефонных кабелей. С моей точки зрения, очень удобные постаменты для пернатых фотомоделей. Неотразимые самцы распевают часами, развлекая самок и заодно обозначая границу своих владений. Увлекаются так, что зачастую теряют бдительность. Не раз видел, как при моём приближении подлетевшая самочка сгоняла с такой трибуны зазевавшегося певца.

Иногда по дороге в сад случилась удачная фотоохота на неведомую мне пичугу, с виду простую, да определить, как её звать-величать, оказалось сложно. Я истово копался в глубинах интернета, сравнивая птичку с описаниями и фотографиями разнообразных пеночек, камышевок, славок. Всё это маленькие, трогательно-изящные, с неярким, но гармоничным оперением птички. В конце концов, решил, что мне встречалась тростниковая камышевка. Увы, я ошибался. Много позже выяснилось, что передо мной по веточкам чертополоха скакала северная бормотушка.

Северная бормотушка

Жила она в густой куртине степного миндаля. Вдоль дороги, по которой я езжу в сад, небольшими компактными группами растут вперемежку невысокие кустарнички миндаля и чилижника. Весеннее цветущее чудо. Первыми в просыпающейся степи поднимаются розовые волны миндаля – и глаз не отвести, запахом не надышаться. Следом встают цветущие валы чилижника, ещё более душистые, ярко-жёлтого цвета. Густой кустарничек и высокая степная трава – вот то, что нужно бормотушке, чтобы спрятать гнездо.

С годами северная бормотушка стала, можно сказать, родной пташкой, частенько устраивала гнездо на моём участке. Милее были только варакушки и коноплянки, по праву первого ко мне появления. Но однажды, уже по прошествии нескольких лет знакомства, случился меж нами забавный инцидент. Прилетели они по весне в мой сад среди прочей воробьиноподобной мелочи с явным намерением бросить здесь якорь. Между прочим, белорусы её зовут просто умилительно как ласково: поуднёвая мармытуля. Птички-пересмешки. Мне, собственно, всё равно, кого они пересмеивают, но поют громко, а главное – чрезвычайно увлечённо.

Так вот, прилетели, и самец, вместо того чтобы, как заведено у меня с прочими пернатыми, представиться, сфотографироваться для моей фототеки, начал, как у нас всё ещё выражаются не очень культурные мужчины, выделываться. Спрячется в листве и поёт вызывающе. Я ему намекаю, мол, выскочи наперёд, подари снимок, а он типа «не, не желаю». Я, конечно, этого певца всё-таки сфотографировал, но его издевательство запомнил. Время шло своим чередом: бормотушки отстроились в кустике спиреи Бумальда, заделали яйца, высидели птенцов, и наступило самое удачливое время для фотографов, а это кормление подрастающих отпрысков. Я высмотрел, где спрятано жилище бормотушек, но делал вид, что ничего не знаю. У меня вообще-то растёт около десятка разных спирей, но выбор парочка сделала в пользу Бумальда, хотя это был не лучший выбор, многие спиреи растут в более укромных местах. Корм для птенцов бормотушки отыскивают удивительно быстро: несколько минут после вылета из гнезда – и птичка с полным клювом букашек возвращается уже обратно.

Итак, пришло время работы пищевого конвейера. Я с энтузиазмом собирал клубнику и, разогнув измождённую спину, потянулся, набрал в лёгкие воздуха, чтобы собраться ещё и с силами. Клубника растёт около спиреи Бумальда, и я просто не мог не заметить бормотушек. То ли солнце излиха припекло, то ли сказалась усталость, но повёл я себя вызывающе, примерно как самец бормотушки по прилёте в мой сад. Взяв фотокамеру, я встал в двух метрах от гнезда и принялся наблюдать. Спирея растёт неподалёку от забора, и птички использовали проволочины забора как промежуточную посадочную точку перед нырком в спирею к гнезду. Смотрю, сел самец бормотушки на забор, осмотрелся и заметно опешил: около гнезда непозволительно близко стою я. Отлетел на боярышник в надежде на то, что я уйду. А я стою. Вернулся птах на забор и уже не очень уверенно намекает, мол, отойди, птенцов кормить надо, а я ему типа «не, не желаю, хочу снимок крупным планом». Так и пришлось ему позировать. Вот как живём-то: воспитываем не в меру заносчивых мармытуль.