Домой! Магдагачи. Рассказы и очерки магдагачинцев

Карабин стоит возле стенки зимовья, как поставил по приходу. Хватаю его и назад, бегом почти. Метров за сто от родника остановился, перевел дыхание, патрон в патронник дослал. Крадусь. Выглядываю из-за куста – стоит козел! Видно между корнями в завале бок и головы кусок. Стреляю. Четко, по месту! Стоит, козел! Бронированный, что ли. Может, туда гранату кинуть?

Пригляделся… ну етить твою в тудыть, африканский велодрищ! Корч! Ну до чего похоже. Стоп, сам себе думаю, не дурак ли я?! И ушами тоже корч болтал? Закрались некоторые сомнения в своем адекватном восприятии действительности. Иными словами – а на месте ли крыша?

Подхожу к выворотню, а возле него, как в книжке – следочки. Был козел, нормально все с головою. Не стал дожидаться, пока я за ружьем бегаю, ушел. Но как выворотень похож! Не судьба сегодня козлятины поесть, будем глухаря варить. С такими мыслями, набрав воды, направился на зимовье.

Темнеет. Снег вроде пореже стал. Гека где-то нет по сию пору. Думал, на выстрел прибежит. Тишина… ни лая не слышно, ни каких либо еще звуков. Как вымерла тайга.

Сижу возле костра, жую мясо. Не жуется чего- то, нет аппетита. Кот еще как там… Вот же привезли головную боль. Вроде и хрен бы с ним, а жалко. «Живой люди», как сказал бы Улукиткан.

Собрался спать ложиться, слышу – шорох. В пятне света от костра появляется моя пропажа, Гектор. Вид – даже не знаю, как дошел. Упал просто. Сколько же ты, милый, километров за сегодня махнул? Ну вот теперь ладно, можно и спать…

Мороз и солнце, день чудесный! Прав классик. С утра солнышко, все белое, чистое, сверкает. Слезы текут. Ляпота. Вчера был глухой козел, сегодня – слепой охотник. Хорошо хоть кепку на зимовье нашел с козырьком, хоть чуть-чуть глаза прикрыть от всемирного блеска. Доедаем с Гектором глухаря, решаем куда податься.

Пойти если на «дальнее» – прогулка на два дня увеличится, хотя, и туда бы нужно. Там сейчас изюбриной породы страсти почти отбушевали. Гон заканчивается, быки гаремы набрали. Пасут телок в сопках. Чушки, опять же, на южных склонах еще рыть долго будут. Сохатые сейчас по буреломникам да горельникам, ближе к пойме рек. По мелким озерушкам и ключикам.

Ломал, ломал голову. Решил идти старым путиком на «южное», глянуть следы. Мясо пусть пасется себе пока что. Там рыба еще ловится, не нужно забывать. И кот, блин… как он там, а то может уже филин схарчил?

Путиком идти – есть шанс намокнуть. Ледок еще не держит, а дорога изобилует различными лужами, ямами, ручейками и прочими водными преградами. Мелкий листвяк, береза, матерые сосны и лиственницы местами, заломы, буреломник с полянками травы в прогалах, выворотни. Тут соболек держится. Зайчик бегает, коза. К лету сюда, в крепь, потянутся сохатухи и изюбрихи рожать телят. Как в роддом.

Иду, расчищаю дорогу от мелких валежин, чтобы лыжню потом бить проще было. Особо и не таюсь. Нашел старые дядькины капканы. Привел их в порядок, смазал сальцем, повесил. Как снег ляжет хорошо, пойду настораживать. Колонок, смотрю, бегает. Много. Соболя следов не видно пока что. Дядька говорил, что если есть колонок, то соболя нет. Не живут вместе, что ли. Я так думаю, жратвы им просто не хватает. Питаются то одним и тем же. Ну ни чего, колонка ловить просто, устрою им тут райскую жизнь…

До «южного» уже почти дошел. Смотрю чуть вправо от тропы – что такое?! Де жа вю?! Рыжее пятно на белом фоне, стоит, ушами машет. Метров сто от меня, на краю травянистого прогала между валежинами. На Гека смотрю, тот – ноль эмоций. Опять мерещится? Разберемся, потом.

Уперся для верности в березку. Выстрелил. Грохот такой, словно из гаубицы бахнул, среди тишины то. На этот раз не померещилась. Козел свечкой взвился в воздух и пропал среди валежин. Гек, наконец, почуял неладное. Вроде как типа что-то происходит где-то! Умора с него.

Умчался. Слышно, покряхтывает раненый козел там где-то в завале. Вот Гектор заголосил, лай захлебнулся в рычании и звуках борьбы. Заорал козел, опять возня. Все стихло, только Гек рычит с «набитым ртом».

Хороший козлик. «Супной», как дядька говорит. Ну что же, с мясом на «южное» конечно не потащусь. Разделал добычу скоренько и почапал на «резиденцию» прямиком. Без тропы.

Это я зря, конечно. Напрасно, просто! Умотался в доску. Еще добрых килограмм тридцать на горбу – козел едет. Прыгал, прыгал по валежинам, кое-как на тропу вырулил. Отдышался. По дороге то на много веселее топать. Гек остался голову с кишками теребить. Пока не нажрется, а остатки по кустам не попрячет – домой можно не ждать.

На зимовье уже в сумерках притащился. Кота не видно. Ага… следы драки на снегу, перья от сойки. Рыбу, что ли, отвоевывал? Скинул рюкзак, присел, закурил.

Вот он, красавчик! Услышал! С крыши зимовья раздался отборный кошачий «благий мат». Ну орет то как! Как сто лет не виделись.

Чук пулей метнулся с крыши ко мне, орать не переставая даже на ходу. Трется об ноги, аж дугой весь. Глажу «туриста» своего. Натерпелся тут от пернатых.

Голодный. Рыбу то, видимо, сойки отобрали все-таки. Отрезал ему кусок мяса. Это надо видеть! И урчит, и рычит, и пыхтит. Взъерошился весь. Ну прям бойцовский кот ЧингаЧук. Надо тебя, друга, на козлоту притравливать уже начинать. Геку – в помощь. А что, вот бы номер был!

Забыл сказать, что добытый козел и правда был глухой. С какими-то наростами в ушных раковинах. Такое по весне обычно можно наблюдать, когда личинки выводятся. Коза тогда временно почти совсем глухой становится, но это весна-начало лета, ни как не конец осени.

Вот такая загадка природы – как глухой козел умудрился дожить до таких лет? Ведь дожил же, и дальше бы жил, если бы мне не встретился.

С сойками Чук подрался снова, буквально назавтра. Поймал одну! Гордый, куда бы деться! Он с этой сойкой за мной полдня потом ходил, хвастался. Тоже охотник, что тут скажешь. От кота на зимовье есть один несомненный плюс. Я совершенно забыл, как шуршат мыши…

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЫБАЛКИ

Ну что за погода! Четыре дня сижу в зимовье! От безделья не знаю, куда себя деть. Выспался на неделю вперед уже. Гек тоскливо рассматривает из-под нар все это непогодное безобразие, через приоткрытую дверь. Не выгоняю его из зимухи. Пусть в тепле сидит, какой смысл мокнуть и мерзнуть.

А на улице разнообразно – то снег с дождем, то дождь со снегом, то дождь без снега, то снег без дождя… благодать, одним словом. Деревья обмерзают, за ночь покрываются снежно-ледяным панцирем, который днем раскисает на дождике и снова замерзает к вечеру. Осенние краски как-то враз поблёкли, потускнели. До первых сильных морозов совсем маленько ждать осталось, после этой непогоды и вдарят, наверное.

Вяжу сетку—таймешовку. Специально летом промерял глубину в ямах и их ширину. Точно по размеру сети будут. Ям то не много. Пара – тройка по Ирмакиткану, да по Ирмакиту с десяток, может, наберется. Эта – самая длинная и мелкая по посадке будет – два с половиной метра в глубину и двадцать длиной. Почти готова уже.

В Уркане редко рыбачу, в верховьях уже который год моют золото. Не река, а селевый поток какой-то – сплошная грязь течет с весны и до осени. Большинство местного народа ловит рыбку только по притокам, да по ключам. Плохая рыбалка стала. Перестает подниматься рыба, дохнет от грязи. Ей чистую воду надо, а тут… эх, «хозяева жизни». Дедов нет, на «хозяев» таких, чтобы седалище ремешком вздули хорошенько.

Изба. Фото автора очерка

Не весело. Погода эта еще…, а надо бы «заездок» почистить да закрыть. Рыбка морозы хорошо чувствует, должна спускаться уже начать. Да и утки-гуси нынче задерживаются, тоже надо со дня на день ожидать «паломничества на юга».

Нарядился в ОЗК, сходил, завязал мотни на мордушах, да от листьев сетку почистил маленько. Посмотрим, чего ловится. Ночью, с фонарем, можно будет глянуть – стоящую перед сеткой рыбу хорошо видно.

Сажусь заряжать дробовые патроны. Их с десяток всего заряжено, а «утка осенью в большой цене…», как поет один популярный еврей. На неделе мужики обещались на охоту приехать, но не знаю, получается у них с поездкой или нет.

Связи нет, ни какой. Как выяснить? Сосед предлагал рацию купить, да на что ее брать. Тут на заезд то в долги влезать приходится. В принципе, она и нужна «как козе баян», примерно. Постоянно кто-нибудь бывает из знакомых. Уж в месяц раз – обязательно. Сейчас, когда водой еще можно подняться, на лодке должны прибыть. Потом, только реки встанут – затишье будет – ни кого. А как мари с бродами хорошо промерзнут – по зимникам приезжать будут. Особо и соскучиться то не успею, хотя дурная привычка беседовать сам с собой уже появляется, замечаю.

Дело к вечеру. Дождик поредел. Вернее, дождик перестал, а пошел мокрый и липкий снег! Да с холодным северным ветром, как раз вдоль Ирмакиткана, как в трубе дует. Пока с патронами возился – прозевал, что погода еще сильнее испортилась. Нужно и дров занести еще, и ужин варганить чего-то, костер жечь. С полога снег стряхнуть надо да воду слить. Дел – море, кто же думал, что так запуржит.

С речки шумит. Со стороны заездка. Странно, верхом вода, что ли… Запалил костер и пошел смотреть, чего там за шумы. Издалека вижу, что вода переливается через верх заграждения. Обе мордуши полнехонькие – белеются животы! Помчался за тарой. В голове долбится мысль – как и куда деть прямо сейчас две двухсотлитровые бочки рыбы?! Отгородил я в ключе под рыбу затончик – ну так он маленький будет! В холодильник прямо сыпать? Затухнет. Блин, еще и темнеет, по непогоде – вообще в момент. Тут блещет гениальная мысль – сыпать рыбу в «Казанку», а там разберемся уже. Хватаю на зимовье два ведра и фонарь. Гек, на меня глядючи, тоже всполошился: «Чего за суета? Кого ловим?».

По дороге переворачиваю лодку «на ноги», убираю в зимовье с дождя вещи, которые лежали под лодкой. Все бегом. Лечу к заездку, тоже бегом, потому что уже почти темнота. Пробираюсь по мосткам к крайней мордуше, свечу фонариком…

– Етить твою французскую пельменницу!!!

Вот не среди речки бы стоял, сел бы на задницу.

Лягушки! Сотни, тысячи лягушек! Всех калибров и расцветок. Маленькие, средненькие, крупненькие. Всякие! Две битком набитых мордуши и через верх заездка еще перетекают!

Стою, обалдевший, среди этого земноводного многообразия, или безобразия, правильней сказать. Пот градом течет по морде и спине под плащом. В руке фонарь, в другой – тара под рыбу – два ведра. Снизу вода хлещет. Сверху снег хреначит.

Картина маслом – « ПутИна».

Такого мата окрестные сопки в жизни не слышали! Уж я постарался! Все время, пока развязывал мордуши и выпускал улов, пока мостки поправлял, пока сетку чистил и переворачивал лодку я изгалялся в риторике и ораторстве. А чего, ори себе, сколько влезет, выпускай пар. Ни кому не мешаешь. «Кругом тайга и белые медведи…», как сказал один совершенно «гениальный» поэт.

Кое-как успокоился. Гек на меня смотрит так подозрительно. Думает, наверное, крышу у хозяина рвануло – орет, ходит.

Сварил чай, «лапширдака» запарил. Махнул стопарь. Представил себе как все это дело со стороны выглядело…

Все! Тут меня и порвало! Ржал минут двадцать. До колик в животе. Гек, видимо увидев подтверждение своим мыслям в моем поведении, на всякий случай свалил на улицу.

Ладно, ну их нахрен, лягушек.

Хотя, китайцы, говорят, принимают. Зачем, интересно? И по каким деньгам? Четыреста литров лягушек… вариант! Гек просится в домик. Запускаю. Косится, все ли нормально? Улыбаюсь, глажу пса и на боковую. Утро вечера мудренее…

Под утро Гек разбудил. Заикой остаться можно на всю оставшуюся жизнь от такого будильника! За окошком чуть-чуть сереет. Люди разговаривают. Тянусь к централке…

Свои кто-то, похоже. Меня по имени называют, с Геком заигрывают через двери. Орлы! Ну что же, надо встречать гостей, кого там нелегкая принесла.

С «южного» пришли. Сломались перед Ирмакитом, пробило катушки зажигания. Ну, а чего хотели. «Вихрю» уже лет больше чем мне, да погода такая сырая. Следовало ожидать. Кожуха то с моторов – все по кустам распинали.

– Чего в ночь то поперлись? – спрашиваю.

– Пока сплавлялись до тропы на «южное» – время потеряли. На работу всем.

Теплю костерок, чай греть. Мужики отогреваются в зимовье. По «соточке» с дорожки налили «за приезд». Закуска у них своя. Сало! Мне тоже кусок изрядный привезли, домашнее. Вот это консерва правильная!

Пошел глянуть заездок, да закрыть его, если «жабо-лягушачье нашествие» закончилось. Снег так и лепит зарядами. На плащ налипает.

Вроде все, прошла «орда». Завязал мордуши, вышел на берег, капюшон откинул, прислушался…

Да нет, не мерещится мне! Крылья! Много, аж свист стоит! Что за ерунда?! Откуда звук?!

Присел, пригляделся. Точно! Утки! Над Ирмакитканом, низко, почти у самой воды, довольно крупными табушками. Видно плохо – рассветать только начало, да снег хлопьями с ветром, тучи.

Бегом несусь в зимовье за оружием и патронами. Мужики только отогрелись, расслабились. Не верят про уток. Ну не верите, и хрен с вами! Думают, подкалываю. Ну-ну, сидите…

Сгребаю в охапку сумку с патронами. Полсотни штук зарядил, да с десяток – было. Ружье – со стенки, и бегом назад, на берег. Спустился чуть ниже заездка. Тут река образует довольно широкий плес – метров сорок, наверное. Потом сужается и стекает нешироким, но быстрым перекатом в следующий плес. Присел. Жду…

Прошла буквально пара минут, и вот они, утки. Табушок – штук десять, пятнадцать. Близко, метров двадцать, не больше. Но очень быстро летят, и над самой водой. Стреляю. Мимо! Второй, в угон – упала одна. Сижу дальше. Еще табушок. Гуси! Молча летят. Только шум крыльев и тени в снегу над водой. Выбил двух.

После пятого или шестого выстрела мужики, наконец то, догнали, что я не прикалываюсь. Примчались. Кто в чем, но при оружии.

Дальше началось «утиное побоище». Две двустволки и две пятизарядки. Встали в ряд вдоль плеса и давай чесать.

Утка летит всякая. От чиркотни до кряковой. Всех пород и мастей. Гуси летят, тоже всякие. Видимо, прижало непогодой на якутских болотах птицу. А сейчас уже и деваться некуда, морозы давят, лететь надо.

А патронов то у мужиков маловато дробовых. Гонец в зимовье побежал за боекомплектом. Иду следом. За сеткой. Битая птица уплывать начинает, собирать же надо! Стрельбу прекратили, спустились ниже следующего плеса, растянули по перекату сеть. Низ камнями хорошо придавили, сверху натянули. Волейбол гонять будем. Встаем опять на позиции. Уговорились стрелять без подранков, если добивать, то сразу. Птицу бить – тоже выборочно. Кряковых крупных и гусей. Мелочь не трогать.

Расстреляли все наличные патроны к обеду. Утка все летит и летит. Чуть меньше, чем утром, но непрерывно. Пошли обедать. Сетка на уток стоит, пара даже живых на бреющем попались. Много утки битой. Надо собирать.

Скоренько перекусили. По всем сусекам помели на предмет наличия дроби. Я остаюсь заряжать патроны. Мужики спускают «казанку» на воду и на веслах собирают по плесу добычу.

К вечеру лет прекратился совсем. Изредка одиночки или парочки. Патроны даже остались еще. Это хорошо.

Началось великое щипалово и теребилово! Так на зимовье появились две перины-полуторки, сшитые из бабушкиных «наматрасников», и пара подушек.

Ночью разъяснело, ударил мороз и начался великий исход рыбной братии. Крупный гольян и пескарь, чебак. К утру – почти полные мордуши. Вовремя мужики появились! Очень кстати! Я бы тут помер вместе с Геком, на промысле на рыбном.

За пару дней первая волна рыбы скатилась. Стало попадаться меньше, но крупнее. Самый ажиотаж прошел. Можно расслабиться. Птицу сложили вдоль ключа по берегу. Подмерзла хорошо. Двести с хвостиком голов. Хм… Делим на четверых и на тридцать дней сезона. В пределах нормы. Но такой перелет я видел единственный раз.

Грузим «Казанку». Двое с грузом пойдут водой, третий – пешком через «южное», на день позже пойдет.

Рыбешка тоже подмерзла. Даже чистить не пришлось.

Как они эту баржу до Ирмакита переть будут – даже не представляю себе. Мотор тоже берут, сплавом они вообще неделю ехать будут, а то и больше.

Прощальный завтрак, и ребята отчаливают.

Мужики привезли дядькин карабин, патронов, продуктов кой-каких, радиоприемник и… кота! Черного, с белой грудью и лапками. Месяцев пять котенку. Прикололись ребята.

Назвал Чуком. Теперь комплект. Чук и Гек. Все нормально…

Теперь до морозов настоящих зимних будем втроем холостяковать…

P.S. Всегда было интересно. Чук… У Гайдара ведь человека так звали. Как полное имя? Чуктор?

ОДИНОЧНОЕ ПЛАВАНИЕ

Есть два времени года у охотника, когда душа свербит и ноет, когда весенняя капель или желтеющий лист рождают в душе необъяснимое томление, беспокойство. Начинаешь в сотый раз перебирать снасти, вязать закидушки, проверять и чистить капканы. Когда, открыв сейф, ласкаешь взглядом любимое оружие и стройные ряды заряженных патронов. Когда пес, чувствуя твою разворошенную душу, преданно смотрит в глаза с одним-единственным вопросом: «КОГДА???!»… Человеку, больному природой, настоящему охотнику, очень хорошо знакомо это щемящее чувство. Это волнение и жажда простора. Жажда чистого воздуха, свежего дыхания ветра и тихого шепота падающего и шумящего струями текучей воды осеннего листа.

Август выдался дождливым. Почти две недели непрерывных дождей сделали то, что должны были сделать. Ранее мелкие и спокойные, речушки разлились по поймам, ключи вспенились бурлящими мутными потоками дождевой воды. Дороги, и по сухой погоде труднопроходимые, превратились в сплошное месиво из воды и глины.

Чем ближе к началу охотничьего сезона, тем чаще поглядывали мужички с надеждой в серые, тяжелые дождевые тучи, вымаливая, каждый у своего ангела или Господа, хоть день перерыва в непогоде. Смотрел в небеса и я, в сотый раз, перекладывая с места на место приготовленный на сезон «шмурдяк».

Это была первая моя «одиночка». Первый самостоятельный сезон на собственном промысловом участке. Участок давнишний и мне достался по наследству от дядьки – промысловика, ушедшего на покой. Места, где предстояло охотиться, знакомы буквально с детства – вырос, практически, у дядьки Вовки на «резиденции», на реке Ирмакиткан.

Охотник. Кость, резьба. Чукотка.

Заезжать собрались с соседом по участку, на автобазовской «ступе». В одно лицо оплатить сто «с гаком» километров экспедиции прожорливого 157-го не представлялось возможным, а нужна была именно грузовая машина – надо завезти после ремонта «Казанку», мотор, полтонны бензина, вещи опять же. Вот и решили с соседом спароваться, ехать все равно только до Уркана. Форсировать реку по такой воде на машине – и думать даже нечего.

Потом я должен был забросить соседа водой на крайнее зимовье его участка, вниз по течению. Самому же мне предстояло подняться вверх по Уркану, Ирмакиту и Ирмакиткану почти на 200 километров. По суше добираться было бы, конечно, значительно ближе, но непроходимость бродов и марей совершенно исключали такую возможность до хороших морозов.

Большая вода была мне очень на руку. Хоть и бензина потратится больше, но зато под водой скрылись все косы, банки и перекаты – широченная и глубокая водяная трасса. Можно хоть с поисками фарватера не заморачиваться – смотри только, чтобы корч или плавун какой не поймать.

Сосед тоже был весь на взводе. Заходили друг к другу раз по десятку на день, обсуждали чего-то. В итоге, как водится у нас, мужиков, ожидание выезда плавно перетекло в обычную четырехдневную пьянку. Ну, а нервы ведь! За возлияниями время пролетело незаметно. Наступила, таки, заветная дата – 28-е число августа.

То, что дождик стал реже – это мне, наверное, на радостях показалось. Все 50 километров до Уркана прошли под заунывный, на одной ноте, вой двигателя, да под шарканье стареньких «дворников» по лобовому стеклу. Собаки вымокли до нитки и тряслись в кузове крупной дрожью, пытаясь сохранить хоть какие-то остатки тепла. До реки добрались уже в глубоких сумерках. Выгрузили вещи в железный гараж на причале, запалили у входа костерок.

Собаки спрятались под «Казанку», поставленную у костра «на ребро». Пригрелись и обсохли – не выгонишь. Соорудив немудреный ужин, выпили «за почин» и завалились спать до утра, под неумолчный шум дождя и легкого ветерка в вершинах лиственниц. «Что ветерок – это очень хорошо, может тучи разгонит» – подумал я, уже засыпая…

…Вот же дела. Спать легли среди тайги, проснулись среди колхоза! Предрассветная темнота перестала шелестеть дождем, но зато пела и рычала на все лады ревом всеразличных моторов, от больших автомобильных до трескучих мотоциклетных. Как оказалось, мы были самыми первыми «ласточками», прибывшими на Уркан. Остальные коллеги-охотники и рыбаки только-только добрались по размытой ночной дороге, дождавшись дома прекращения дождя.

Небо посерело. Зачиркала в кустах ивы какая-то малая птаха. Потянул вдоль воды свежий ветерок, срывая с прибрежных сопок плотную паранджу тумана, открывая взгляду осеннее великолепие суровой северной тайги.

Наскоро позавтракав, снарядили и отправили в обратную дорогу наш транспорт, снабдив водителя бутылкой водки и словами благодарности.

На доставку Михалыча со «шмурдяком» к зимовью и на обратную дорогу ушло почти 4 часа. К моменту моего возвращения к причалу основная масса приехавшего охотно-рыболовного люда погрузилась в лодки и разлетелась по ближайшим окрестностям: кто вверх, кто вниз, кто просто на другой берег. Пока погрузился – на причале осталась только пара «компашек», из тех, что «…из автобуса не выходить, ружья не брать…». Зазвали на огонек. Перекусил с ними, выпил. В меру, без фанатизма. Мой то «автобус» – уже на воде и готов к старту, и впереди 200 верст пути…

…Дорога до «резиденции» прошла без особых приключений. Только один раз залетел в сумерках на притопленный плавучий корч, правда, без особых последствий…

«Домик в деревне» встретил меня выбитыми окнами и распахнутой настежь дверью. По следам распутываю подробности визита «брата нашего меньшего» Михаила Потапыча.

Давний визит, весенний, однако. Вот он нарезал вокруг несколько кругов, пошел к лабазу, попытался залезть – «мышиный отбойник» снес начисто и разломал. Лабаз остался неприступен, и Потапыч нанес визит в зимовье. Зашел через окошко, начисто выдрав раму вместе со ставнем. Вышел, как культурный, через двери. Через закрытые двери! Подрал матрасы, свернул печку и стол. Выломал половую доску, пытаясь забраться в погребок. Короче, навел шороху. Третью ночь тоже пришлось ночевать возле костра и собаки.

…Первое сентября. День рождения Осени. Проснулся на рассвете – чуть только край солнца показался из-за горизонта. Гек, карело-финская рыжая лайка, дремавший всю ночь под боком, умчал порысачить по окрестностям.

Шевельнул угли в костре, чай поставил варить. Праздник – праздником, а надо работать. Отдыхать пока некогда. Надо разгружать лодку и таскать «шмурдяк» к зимовью, наводить порядки, починять жилище, готовить дрова – необходимые житейские дела.

От речки до зимухи метров двести по тропе. Не далеко, в принципе, «таскаться». Но много. Пока трелевал манатки, солнышко поднялось почти в зенит. Присел на пороге зимовья, закурил…, и чего-то такая тоска взяла. Прямо сдавила душу тисками боли и какой-то безнадеги. Вспомнилась дочурка, дом. Вспомнилось, что всего этого у меня теперь нет. Хоть волком вой. Достал канистру со спиртом, саданул пару «наркомовских» доз, зажевал лапшичкой «Дышираком» – вроде отпустило.

Прибежал «улыбающийся» Гек, мышканул вокруг зимухи и улегся возле ног. Правда, как-будто улыбка у пса на морде всегда. Этакая собака-улыбака… или лайка-улыбайка. Как ни назови – всяко правильно.

После обеда занялся наведением порядков в доме. Поправил двери, окно вставил – благо в лабазе лежало стекло в запас. Снаружи затянул окошко еще слоем пленки. Хоть и темнее стало, но зато окно почти с двойной рамой. Печку на место поставил, стол. Короче, домик привел в жилой вид, вещи разложил по местам, убрал продукты в лабаз. Пока крутился – вот уже и вечер. Ужинать и спать, чтобы всякая фигня в голову не лезла.

Ночевал опять у костра – надышаться хоть свежим воздухом, пока холода не прижали. Да и сыровато в зимовье, и душновато. Так и уснул, под треск огня в глубине «нодьи», завернувшись в спальный мешок…

…Утром, как только рассвело, вооруженный биноклем (вернее, одним его «глазом»), полез на крышу лабаза. Оттуда открывается чудесный обзор на широченную ерниковую марь, что за зимовьем, на подножие сопки и распадок на другом берегу речки. Надо осмотреться.

Программа максимум на сегодня – закончить с хозяйственными делами и хлопнуть чего-нибудь рогатое и копытное на прокорм. Желательно не сильно крупное что-то, потому как еще тепло и много мяса просто не сохранишь. Да и много ли нужно еды для одного человека и собаки?