Домой! Магдагачи. Рассказы и очерки магдагачинцев

Проковырялся до вечера на таборе. Дел очень много. Вроде по мелочи все, но время занимает. Натопил зимовье до состояния хорошей бани, чтобы просохли стены и пол. Протопил и баньку, смудренную из старого зимовья, стоящую прямо на берегу ключа. Вечерком засобирался на солонец. «Козлота» уже должна «отшипеть», гон у них должен закончиться то есть. Значит, «на соли» косулю взять сейчас вполне реально. Сохатые сейчас должны, по времени, «охать и мукать». За ними следом – изюбри. Взять то и их можно, но «большой» мне не нужен – только заехал, тепло, да и не сезон еще. Пусть размножаются.

Солонец не далеко. На закрайке маленькой марюшки метрах в четырехстах от зимовья. В общем-то, это и охотой назвать сложно – как в стайку сходил. Через два часа я уже был на зимовье, груженый мясом. Помылся в баньке, принял «соточку» под печеночку, шурпички хлебанул и в люлю, спать.

…Третье сентября. День рождения меня, любимого. Сегодня по плану – праздновать и лениться. Мы с Осенью почти в один день родились. Наверное, потому и люблю я так эту пору. Самое любимое время года. Нажарил мяса, картошечки потушил на остатках шурпы – праздничный обед-ужин готов. Посидел с удочкой. Отоспался маленько. Ввечеру вытянул на берег лодку и привязал ее. Хоть вода и падает, а «береженого и Бог бережет», как говорится. На ночь кинул пяток закидушек, по темноте уже. Так-то ловится кой-чего, но не густо…

…Ну, все! хватит балдеть! Праздники кончились. Если себе волю дать, то праздновать можно пока канистра со спиртом не закончится, а канистра не маленькая. Посему, канистру убираю в лабаз, в самый дальний угол, оставив на крайние нужды с пол-литра в солдатской фляжке.

Прибираю по штормовому манатки, чтобы ни чего не намокло и собираю котомку. Остатки мяса сварил и в рюкзак – еда на ближайшую неделю. Осматриваюсь крайний раз, не забыл ли чего.

Все вроде бы нормально, можно выдвигаться. Моя цель – дальнее зимовье участка. Нужно поглядеть что и как, привести в порядок. Охотиться планирую начать к концу сентября именно там, на дальнем. От резиденции оно километров 10—15 по прямой если, кто бы мерил. По тропе – полный дневной переход, от темноты до темноты. По дороге планирую посетить еще два зимовья. На все про все – чуть больше недели времени…

…Северной тропой мне в это время очень ходить нравится. Хвоя на листвянках уже желтая, но не сыпется за шиворот. Рябчики порхают, насвистывают. Косачи с глухарями на брусничниках, на южных склонах. В это время вся тайная летняя жизнь тайги как бы обнажается, становится заметной, видимой глазу.

Сопки кишат жизнью. Снуют белки и бурундуки по соснякам. Греются на склонах изюбри и сохатые. Косуля, та к реке ближе жмется. Прячется в высоких пойменных травах, да по закрайкам марей. На крутых скалах обитает кабарга. Вот же смешной копытный заяц!

Благодать. Иду не спеша. Торопиться некуда. Редкий момент, когда просто отдых. Сезон еще не открыт. Рыбе еще идти рано. Мясо бить – тоже рано. Самое золотое время. Вот крутнусь сейчас по зимовьям, порядки наведу и домой на недельку – две. Сплавом скачусь, вода сейчас еще долго держаться должна большая. В гараже на причале мотоциклетка «Минск 105» – довезет до дому…

…Добрался за два дня до «дальнего».

На зимовьях все в порядке. Медведь приходил на «дальнее», но ни чего не порушил. Так, котелки попинал. На озере зимовье стоит, в красивом месте под сопкой. Отсюда начинается тропа в пойму Уркана по другую сторону водораздела. Я ее левой зову или южной. Солнышко, красота.

Карасей наловил, перебрал и подчинил сети, вентеря. Холодильник почистил. Два дня прожил и назад уже пора собираться…

…Рано утром разбудил Гек. Выходить сегодня, а этот гаденыш уже часа три на одном месте долдонит. Явно не на белку. Хотя раньше и на белку мог. А сейчас так, проходом если только зацепляем. Большого прижал, что ли. Так не к стати! Вылезаю из-под одеяла, куда деваться. Надо забирать его идти.

Пока собрался – пришел, красавец. Морда подратая. С рысем, что ли «рамсил» там? Но проверять не пойду, некогда.

Промежуточное южное зимовье – это чуть в сторону от основной тропы, к реке ближе. Пару километров крюк. Хотели сначала спрямить тропу, но старая оказалась самой сухой и удобной – готовый путик почти. Вышел с южного – Гек козла поднял. Здоровый такой козел. Я прозевал его, возился с котомкой, ружье поставил к дереву. Тут Гек со своим козлом. Пока то да сё – все убежали дальше скакать и гавкать.

Дожидаться не стал, догонит. Догнал минут через 15, взрослеет пес, шарит. Надо пару ему искать сучку хорошую. Да щенка оставлять…

…А на «резиденцию» опять Потапыч с визитом жаловали! Придется с этим что-то до отъезда делать. Я ему, конечно, не враг. Но и оставлять это так нельзя. Точно на сезон к разбитому корыту заедешь.

Миша большого разора не наделал, в принципе. Дня три назад был. Перевернул всю помойку, в лабаз лезть пытался. Вокруг зимовья потоптал, но не полез. По тапочкам – Потап не маленький. Бревно, на котором лабаз, покорябал выше моего роста, не достаю рукой. Понтуется. Дескать, его территория. Выгоняет. Ну, это мы еще посмотрим, кто кого выгоняет.

Сходил к солонцу, требуху поглядел – все подчистили. Миша тоже проходил, натоптал. Надо козла бить и звать мишу в гости.

Протопил баньку, помылся. Пойду на солонец вечером…

…М-мда… навел шороху косолапый, всех разогнал. Всю ноченьку промерз на лабазе. «Филя» напугал чуть не до икоты. Я чуток прикемарил, а он прилетел, напротив сел – в метре от лица. Глаза открываю – он крылья растопырил, «Бу!» мне говорит. Короче, хорошо, что привязанный сидел. Сон как рукой сняло.

На рассвете вышел таки гураненок некрупный, сеголеток. Долго бродил вокруг, все нюхал да слушал…

…Повесил требуху в целлофановом мешке на березу. На солнышке быстро должно дойти. Гек смотрит на меня, как на врага народа. Законной жрачки лишили! Головы я ему забрал на зимовье, чтоб сюда не бегал. Провозился почти до обеда. Спать рубит, надо отдохнуть. Ночью порыбачить можно будет…

…Вечер. Сгоношил перекусить. Погода портится, что ли. Тучки заходили. На закидушки поймалось с десяток налимов, пара ленков и таймешонок.

Дождь прижал, сижу второй день в зимовье. Как прекратится чуть, надо будет по-сырому на соль сбегать, проткнуть мешок…

…Сегодня вроде раздувать начинает. Дождь идет с перерывами и мелкий. В это время всегда такая погода. Будет до середины сентября непогодить, морозец еще хряпнет. А потом – «бабье лето». Тепло будет, мошкары – ни какой, рыбалка, охота! Обожаю это время!

Сходил на солонец. Проткнул мешок снизу. Воняет изрядно уже. Не достал бы, главное, мешок раньше времени. Затянулись разборки. Эх, погодка подкачала. Надо мясо варить, наверное. Пропадет, пока я тут Потапыча на бой зову…

…Весь вечер кочегарил костер и варил мясо. Нажрался на неделю вперед. В качестве закусона вообще прелесть. Позволил себе граммульку. Одному пить скучно, поговорить только с Геком. На философию тянет… Мужики обещали автоклав сварить. Вот бы кстати был! Надо узнать – дома буду…

…Доброе утро, блин. Нафига я вчера пил? Идиот! Голова трещит.

Прогулялся на солонец. Приходил, родимый. До мешка не достал, но все истоптал и землю перепахал. Сегодня встретимся, значит. Вечерочком…

На лабаз собирался, как на войну. Очковато, если честно. Потап то не мелкий, судя по тапочкам, и с лабаза снимет – мяукнуть не успеешь. Гека – привязал. Пришлось специально натянуть проволоку, иначе на цепи будет лаять всю ночь, пока не приду. Ослабил ошейник ему – вылезет при нужде. Собираюсь, а мыслишки то скребут. Вот и собаку привязал так, будто не вернусь. Нахрен, садануть надо сто грамм для храбрости, пока коленки не затряслись…

Пошел рано, днем почти. Обустроиться чтоб на лабазе толком, да и вероятность встретиться с косолапым поменьше. В стволах пуля и картечь девятка. Залез, стал ждать.

Нервишки постепенно успокоились. Солнышко скатилось краем к горизонту. Зачиркали вечерние птахи. Вечерка. Идиллию портит только благоухание привады, вываленной из пакета.

Миша пришел в сумерках, еще мушку видно. Услышал я его издалека. Хозяин тайги, чего ему осторожничать – на «вонючку» пер, как танк, без тропы. Вышел, обнюхался. Пошел к приваде. Все метрах в тридцати от меня. Адреналин – шкалит. Чуть успокаиваюсь и жду, пока повернется. Стоит очень не удобно. Левым плечом вперед. Можно и промазать по месту.

Отдуплетил я его по лопаткам! Чуть обвысил даже, но может и к лучшему – две картечины в позвоночник попали, сразу «недвижимость». Но живой. Вон уши торчат как. Это я уже сейчас про уши. А на деле – еще два патрона в стволы и контрольный в голову.

Посидел, покурил. Фляжку достал, выпил соточку. Еще покурил. Нет, вроде не шевелится. Надо слезать, пока совсем темно не стало. А то у страха глаза велики, так и ночевать тут останешься. Подошел к Мише. Готов. Здоровый, падлюка. Вот тебе и занятие на полночи. А утречком можно и домой отчаливать…

…Утречком домой, конечно, не получилось. Тронулся только после обеда. Пока мясо стаскал, загрузился. Притащил шкуру, повесил на жердине – пусть птички клюют пока, а там может, куда пристрою. Чистить пришлось на солонце – оттаскивать подальше голову с требухой, а то долго еще коза ходить не будет. Добавил соли в кормушку.

Думал, сплавом до устья, в Ирмакит, успею выкатиться. Не получилось. Заночевал на косе, а утречком завел мотор и «алга», как говорят татары. Хотел сэкономить на бензине, но тут мясо, рыба. Если ни какой попутной лошади нет, то придется сначала налегке в деревню ехать, а потом возвращаться за грузом. Можно и проквасить добычу.

Эх, под горку хорошо ехать! Быстро! Нагнал мужиков на казанке. У них с редуктором что-то на «Вихре». Сплавом домой тянутся. Вот они то мне и помогут выехать. На причале у них 131-й с кунгом. Быстренько перекидываем им на мотор мой запасной редуктор и снова «алга».

Вот и все… Покидаю красоту до сезона.

АЙТА и АЙХАЛ

– Айта, Айта! Ну же! Поехали! – за околицей звонко верещала по макушку вывалянная в снегу ребятня, пытаясь оседлать белоснежную лайку.

– Вперед! – Витька повис на ошейнике, с радостным визгом залетая носом вслед за собакой очередной сугроб.

Сергей присел на чурбак, опустив колун на землю. Закурил сигарету, наблюдая за детской возней поверх кучи свежеколотых дров. Детвора кувыркалась в снегу с парой белоснежных собак, Айтой и Айхалом. Заводилой во всей этой визжащей «куче-мале» был Витька, шестилетний сорванец, сын Сергея. Остальная компания – соседские ребятишки, уличная ватага таких же, как и Витька, сорванцов. Попыхивая дымком, глядя на резвящихся мальчишек и девчонок, с довольной улыбкой на лице, Сергей вспоминал свою, уже, слава Богу, устаканившуюся, но в прошлом бурную жизнь. А вспомнить то было что. Сначала армия, Чечня. Потом – работа в геологоразведке. Полстраны прошел пешком да на вездеходе. Побывал и на Крайнем Севере, и на Дальнем Востоке страны. Бывал в тундре, в тайге, в горах. Охотился. А две белые лайки стали вообще чуть ли не визитной карточкой его геологоразведочной партии. Собаки у Сергея были примечательные, что и говорить. Крупные, кажущиеся размером с медвежонка из-за густой пышной шубы, чисто белые, без единого пятнышка, якутские лайки. Таких собак на ближайшие пять сотен верст в округе не было ни у кого. Нет, были, конечно, и хаски, и маламуды. Белые, пушистые, голубоглазые – лучшие представители. Но таких – не было. Глаза у Айты и Айхала были карие. Примечательным было и появление родоначальников этого собачьего племени у Сергея…

В тот год стукнуло Сереге аж одиннадцать лет. «Ну, мужик совсем!» – мамка, как это у нее заведено, чутка всплакнула. Воспитывала мать Серегу одна, да улица, да соседи. Отца он не помнил. Мать говорила, что умер, люди говорили, что в тюрьме. Во всяком случае, не видел его Сережка ни разу. Настоящей страстью Сереги были собаки. Всякие. Он бы уже давным-давно приволок в дом какую-нибудь дворнягу, но мамка противилась, многозначительно приговаривая: «Вот если бы хоть породистая какая, тогда еще подумать можно…». А породистую то где взять? Вот и мечтал Сережка о своей, настоящей, породистой собаке. Сильно мечтал, даже сны видел.

Родился он зимой, в самые декабрьские морозы, двадцать восьмого числа, почти в праздник. Удачно родился. Сначала День рождения, потом Новый Год, а потом – каникулы! Перед праздниками собрался Серега за ёлкой. Ёлку на этот Новый Год он себе присмотрел еще с лета, когда по грибы со старшими мальчишками ходил. Ровненькая, темно-зеленая, чуть дымчато-голубоватая по кончикам игл, двухметровая таежная красавица пряталась от посторонних глаз в неприметном околочке, недалеко от деревни, метрах в пятистах от крайнего тына, за озером. Основательно снарядившись, в валенках, фуфайке, подвязавшись веревкой, с заткнутым за нее топориком, прихватив старенькие санки-салазки, он направился в заветный лесок. Срубив свою красавицу и приторочив ее к санкам, пыхтя, проваливаясь и падая в снегу, выбиваясь из сил, по целине, Сережка упорно пер санки к темнеющейся уже в каком-то десятке метров дороге. Остановившись чуть перевести дух и смахнуть со лба пот, он поднял глаза и обомлел…

По снежной целине, утопая по колено в снегу, от дороги к нему навстречу шел… Дед Мороз!

Нормальный, обыкновенный такой Дед Мороз! В белом, почти до земли, тулупе, с белыми, заиндевевшими от дыхания, бородой и усами, в белой пушистой шапке, в белых унтах, с палкой-посохом и мешком на плече. У Сереги аж рот непроизвольно открылся и глаза размером с пятак стали! Вот это да! НАСТОЯЩИЙ! Дед, меж тем, разгребая снег как пароход, подошел и молча взялся за веревку санок. Легко стронул их с места и выволок вместе с Сережкой на дорогу.

– Чьих будешь, пострел? – голос у деда был чуть осипший, простуженный.

– Строганов я, – Серега рассматривал деда во все глаза.

– Строганов, стало быть…, – дед внимательно посмотрел на Сережку, оглядел с макушки до пяток. Помолчал чуток…

– Ёлку красивую выбрал, молодец! Подарок у меня тебе есть.

Дед снял с плеча мешок и, опустив его на землю, раскрыл. Казалось, ну куда уже больше удивляться мальцу, так нет же! На дне белого мешка белого Деда лежали два белоснежных щенка!

– Их зовут Айта и Айхал. Они твои, – дед протянул Сергею по пушистому комочку на каждой ладони, – Ни их самих, ни их щенков нельзя ни кому продавать. Можно только отдать и только очень хорошему человеку. Запомни это, Сергей!

Остолбеневший Сережка даже не заметил, что дед обратился к нему по имени. Дед, меж тем, закинул теперь уже пустой мешок на плечо, повернулся, и, поскрипывая по укатанному снегу своей палкой-посохом, натужно покашливая в кулак, ушел по дороге, не оглядываясь на застывшего в ступоре мальчишку…

Мать, конечно, не поверила ни единому слову. Устроила форменный допрос с пристрастием. Но деревня была не большая, все знают соседей в лицо, как и их собак. Украсть щенков Сережка не мог. Не у кого просто было в деревне украсть таких щенков, собак таких не было. В Деда Мороза взрослые, как оказалось, совершенно не верят! А Сергей то ни слова не соврал! Настоящий Дед Мороз был, нормальный совершенно! Вот только на левой руке пальца не хватало.

Услышав про руки деда, мать вдруг побледнела и, прикрыв рот кончиком фартука, ушла в свой куток за печкой, где долго гремела кастрюлями, кого-то ругала, двигала лавку…, а потом еще долго Сережка слышал ее горькие приглушенные рыдания.

На утро мать собак из дома не выгнала. Напротив, поставила перед новыми членами семьи блюдце и, плеснув в него парного молока с утренней дойки, долго с улыбкой наблюдала, как они пьют…

май, 2017

Александр Калинин

ШТРИХИ ДЕТСТВА и ДРУГИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Воспоминания о моём деде

Часто вспоминаю своего деда, Калинина Ивана Васильевича.

Наверно потому что сам уже дед. Кстати, в детстве и кличку сосед, взрослый мужик, дал мне «дед Калинин». Ходил по улице, глядя себе под ноги. Любил я своего деда за тихий голос, ласковое обращение. Никогда не кричал ни на кого. Я не видел ни разу, что бы он поднял на кого руку. Ласково называл внучек, меня и моих сестер, братьев. Запомнился щуплым, худоватым, но жилистом. Откуда только силы брались. Они жили с бабой рядом в соседнем доме. Держали подсобное хозяйство, как и все наши соседи. Скотина, огород, покос были повседневные заботы.

В детстве любил бегать к ним. У бабы всегда было что-нибудь вкусненькое. Хоть карамелька, хоть ватрушка. А когда были выходные дни от школы, приходил к ним с ночевкой. Мог читать подолгу на кухне книги, прижавшись спиной к горячей печке. Никто не загонял спать. Деды спать рано ложились, натрудившись за день по хозяйству. Я тихо почитывал или слушал радио допоздна по переделанной телефонной трубке, подключенной к радио. Иногда бабушка, видя, что я уже уснул, отключала трубку и включала снова радио на полную громкость, потому, что оно молчало после полуночи. И в шесть утра пик-пик: «Говорит Москва!». Точное время полночь. Играл гимн и баба и дед начинали вставать. Я переворачивался на другой бок и ловил сладкие утренние сны. Что было слаще понежиться в кровати в выходной, выспаться?.. Просыпался, от вкусных запахов. У бабушки все уже на плите скворчало, шипело. А по праздникам уже в печи румянились вкуснейшие ватрушки. Только у нее такие! вкусные, пышные получались. Дед уже куда-нибудь ушел. Даже зимой на охоту. Или за рябчиком или уткой по осени. Он не мог сидеть дома. Как то принес с Горчаков словленного в петлю зайца. Баба выгнала деда в летнюю кухню обдирать и готовить.

– Дохлятину в дом нечего нести. И есть, не буду!..

Конечно, дед весело посмеиваясь, приговаривал:

– Бабка ты ничего не понимаешь…

Приготовил вкуснейшее блюдо. Потушил зайца с картошкой. Пришел к нам домой и зовет меня и сестёр.

– Внучата пойдемте зайца кушать.

Баба так и не стала есть, повторив, что дохлятину есть не станет. А нам понравилось. За обе щеки навернули. А принесет уток чирков. Они такие маленькие и хвастает. Вот внучек, добыл и показывает. А баба его ругает:

– Пошто, таких маленьких настрелял? Не жалко?..

А дед посмеиваясь отвечал:

– Так бабка такие были, мельче не было!

И снова варил сам, шел за нами внуками, приглашал на шурпу. Тогда и баба ела. Вкусный бульончик был с картошкой или лапшой.

Был у деда на Горчаках и солонец. Частенько нагрузит рюкзак с пачками крупной соли и шагает в лес. Коз прикармливал. Случалось и добывал. Любил дед и рыбалку. С мордушой всегда ходил и на Горчаки и на плотине синявок ловил. Он говорил, с ней надежней, всегда с рыбой будешь. Уху могла приготовить и бабушка, а дед снова нас звал.

– Пошли на ушицу, бабка сготовила…

Такими щедрыми были наши дед с бабой.

Оба они были уроженцы Воронежской области, Александровского сельсовета, поселок Троицкий. На Восток дед уехал с семьей по вербовки в 30-х годах. В те времена выплачивали хорошие деньги тем, кто ехал по вербовке. А многих и ссылали. Так дед и очутился на Крутом. Стал работать старателем артели. Власти обещали горы, а как приехали и всего хлебнули и голода и холода. Золото тогда принимали в скупке. Ехать надо было в Соловьёвск. Дед говорил, что план выполняли и бывали излишки. Он их сбывал на сторону. Дочь Марию еще подростка с потайным пояском отправлял на поезде. Сам в другом вагоне ехал. Дочь на подъезде к поселению спрыгивала с поезда и шла пешком в нужный двор по адресу. Она рассказывала, что была граница на территории поселка. И дежурили вокруг милиция. Могли проверить каждого, кто шёл в скупку без бумаги с лишним золотишком. Если не дай Бог ты не понравился чем-либо и тебя остановили для проверки и нашли. Всё! – это тюрьма была. И случаев таких много было. Тётушка вспоминала, мол иду, сама дрожу, боюсь, вдруг остановят. С поезда не боялась прыгать, рассказывала:

– А к скупке подхожу и ноги дрожат, подкашиваются от страх Ну, как найдут…

А на деньги, что за золото выплачивали легально, можно было накупить товару, продуктов. Так и жили. Будучи уже взрослым, спросил у деда.

– Как ты не боялся сбывать?

Он засмеялся и сказал:

– Боялся конечно, но если бы не эти излишки иногда, голодные бы ходили.

Это было не ради наживы, а чтобы выжить в трудное время. А спрос на золотишко был всегда. Даже, когда с Ленинграда сняли блокаду уже ездили люди в нашу сторону за золотом. Встречались в тайге. На вопрос страшно же, а убьют? Он говорил пусть он боится. Он сам ко мне пришел. И пусть выберется без меня из таёжки. Самострел, он не зря так называется, на тропе стоит. Трудно, очень трудно доставались эти песчинки желтого цвета. И не много их было. Золото не валяется камнями, как в фильмах показывают. Со спичечную головку – это уже самородок хороший. Так-то вот… Спичечный коробок с такими самородками дед припрятал, где-то дома в Магдагачи и забыл. Сколько я и братья двоюродные не пытали деда, вспомни где? Нет, не помню. По пьяне спрятал и забыл. Так и не знает никто до сей поры где оно лежит. Правильно говорят: «Из земли пришло и в землю уйдет». Дедов дом купили сейчас под дачу. Будут разбирать, может, и найдут этот коробок. Только мы не узнаем. В каком году переехали в поселок с Крутого не спрашивал. Поселились, построились на улице Приисковой 78. Семья была, отец мой старший с 1929 года, сестра Мария чуть младше отца. И еще одна сестра Зина примерно с 1948 года. В то время дед ушел работать на Склад топлива. Кем был, не знаю. Простым работягой это точно. Вечно в мазуте. Потом работал сторожем на объекте радиотехническом РСБН в аэропорту за взлетной полосой. Как то мы с братом Володей Семёновым приходили к нему вечерком. На входе стояла пирамида с трехлинейкой. Дал нам побаловаться оружием. А в детстве приучал меня обращаться с ружьём своеобразным способом. Когда у нас гуляли на празднике каком, он выберет момент. Подходит и заговорщицки шепчет: