Объект №4. Амурский артефакт

Он торжественно, почти с трепетом поднял один из пожелтевших листов, словно это была древняя реликвия.

– Отчёт об акустических исследованиях Амура, датированный началом 1950-х годов. Рутинное исследование, связанное с нуждами судоходства и речного флота, но…

Он протянул Марине лист, испещрённый замысловатыми графиками с пиками и провалами, таблицами непонятных чисел и символов – результат работы ещё ламповых приборов тех лет.

– Обратите внимание на этот раздел. Здесь исследователи зафиксировали ряд аномальных звуковых колебаний именно в районе Амурского моста. Это были не обычные шумы течения или работы судов. Их параметры были… необычны, труднообъяснимы с точки зрения тогдашних представлений об акустике реки. Амплитуда, частотные характеристики, даже какая-то странная периодичность… Они не смогли дать им однозначного объяснения, попытались списать на особенности сложного течения реки в этом месте или какие-то малоизученные геофизические процессы – колебания грунта, связанные с тектоникой или давлением воды. Настоящие учёные тех лет, конечно, старались найти рациональное научное объяснение всему необъяснимому, что попадалось им на пути. Но, Марина, – голос профессора приобрёл убеждённость, взгляд стал пронзительным, в нём светился азарт открытия, – учитывая ваши сегодняшние свидетельства… учитывая, что звуки слышат десятилетиями в одном и том же месте… я почти уверен, что эти давние акустические аномалии и есть то самое «эхо из подземелья», которое слышат сейчас жители Уссурийского! Этот отчёт – первое научное подтверждение того, что явление реально, оно существовало уже в пятидесятые годы! Это не просто слухи, это явление с историей, зафиксированное приборами полвека назад!

Марина склонилась над листом, пытаясь разобраться в непонятных схемах, чувствуя вес этого старого документа, пахнущего пылью архивов и давно ушедшей эпохой. Научное подтверждение слухов… это меняло всё. Слухи обретали реальную основу.

– Но как насчёт голосов? Могут ли это быть какие-то причудливые акустические эффекты, вызванные отражением звуковых волн от подводных конструкций тоннеля? Какое-то эхо, искажённое водой и металлом? Или… может, это связано с теми геофизическими процессами, которые они упоминали в отчёте?

Василий Сергеевич на мгновение задумался, его взгляд устремился вдаль, словно он пытался визуализировать акустические процессы под толщей воды, представить себе распространение звуковых волн в этой сложной среде.

– Теоретически отражение звука в водной среде может искажать его, да, – он кивнул. – Звуковые волны ведут себя в воде совсем не так, как в воздухе. Могут возникать эхо, реверберации, интерференция, фокусировка звука в определённых точках. Это всё возможно. Но описание именно голосов… шёпота, с различимыми слогами… это уже выходит за рамки простого эха или искажения. Это намекает на источник, который сам производит такие звуки. Возможно, это нечто с собственной акустической активностью.

Он снова протёр очки. В его движениях появилась нервозность, которой не было раньше.

– Если исключить мистику – а мы должны её исключать, опираясь на научный подход и инженерную логику, – остаются физические явления. Что может создавать такие звуки под водой в заброшенном тоннеле? Механизмы? Но какие? Работающие сами по себе? Трещины в тоннеле, через которые просачивается вода под давлением, создавая свист или бульканье? Звучит не похоже на голоса. Геофизика? Сдвиги грунта, вызывающие шумы? Но тогда почему так локально и с какой-то периодичностью, как описывают удары? Остаётся… что-то иное. Возможно, связанное с тайной самого тоннеля, с его назначением, с тем, что там могло остаться после консервации или что там происходит сейчас. Или… что ещё более интригующе… может ли быть нечто, что использует тоннель как убежище или среду обитания? Это звучит фантастически, Марина, я понимаю. Но нельзя отбрасывать никакие версии, пока нет достаточных объективных данных.

Он отложил архивный отчёт, и его взгляд снова остановился на Марине, в нём горела смесь решимости и нешуточного беспокойства.

– На следующем этапе нам нужны именно объективные данные. Свидетельства очевидцев собраны, они указывают на реальность явления. Архивные подтверждения явления найдены, они указывают на его давность и научную необъяснимость в прошлом. Теперь пора применить науку, в прямом смысле слова, чтобы получить доказательства сегодня. Мы сможем использовать портативный гидроакустический комплекс Сергея Ивановича, доцента геологической кафедры, о котором я говорил.

Глаза Марины загорелись ярче.

– Вы договорились с ним? Мы сможем использовать его оборудование? Как оно выглядит? Насколько оно сложное?

– Я связался с ним, он заинтересовался историей и готов предоставить оборудование, – кивнул профессор. – Комплекс состоит из высокочувствительных гидрофонов – это подводные микрофоны – и регистрирующей аппаратуры, спектральных анализаторов, которые позволяют разложить звук на частоты и выявить его характеристики. Он достаточно чувствительный, чтобы уловить даже самые слабые колебания и вибрации под водой, даже если источник далеко или звук сильно приглушён. Он пояснил, как им пользоваться. Возможно, Сергей Иванович и сам присоединится позже, если мы найдём что-то действительно необычное. Но сначала… прежде чем подключать его непосредственно к нашим… э-э… полевым исследованиям, нам нужно самим убедиться в наличии аномалии в конкретной точке и попытаться её локализовать более точно. С помощью его оборудования.

Он посмотрел на Марину с решительным блеском в глазах, этот блеск с годами не угас, а лишь стал мудрее.

– Нам нужно будет провести несколько ночей на левом берегу, в тех самых местах, где, по вашим словам и согласно карте, эти странные звуки слышны наиболее отчётливо. Услышать их самим – хотя человеческое ухо не так чувствительно к низким частотам, как приборы, – и, главное, зафиксировать эти звуки приборами. Записать их, чтобы потом анализировать спектр, интенсивность, периодичность, попытаться выделить отдельные паттерны…

– Я готова к чему угодно, Василий Сергеевич! – с непоколебимой решимостью заявила Марина. Азарт настоящего расследования полностью захватил её, вытесняя мысли об усталости и официальной работе. Это было куда интереснее любых репортажей об экономике. – Чем скорее мы получим объективные записи, тем быстрее сможем приступить к анализу и, возможно, понять, что скрывается под Амуром. Может, найдём причину гула, ударов… Может, найдём причину голосов…

– Вот и отлично, Марина, – одобрительно кивнул профессор. В его голосе звучало предвкушение научного открытия, смешанное с чем-то ещё… Возможно, с давней надеждой, что тайна, связанная с его родным городом, наконец-то будет разгадана. Или с лёгкой тревогой от масштаба того, во что они ввязываются. – Тогда завтра вечером, как только над рекой сгустятся ночные сумерки, унося с собой дневной шум, мы отправимся на наше первое «прослушивание» Амура. Я захвачу оборудование Сергея Ивановича.

Они допили остывший кофе. Разговор перешёл к более бытовым темам – логистике поездки вечером, что взять с собой (термос с чаем, тёплые вещи, фонарь), как добраться до нужного места на берегу, где можно будет незаметно установить аппаратуру. Но под этой внешней обыденностью оба чувствовали, что говорят не о простом пикнике на природе. Это был старт чего-то гораздо более серьёзного.

Они поднялись из-за столика. За окнами кафе уже была совсем ночь, залитая светом фонарей и рекламных вывесок. Выйдя на улицу, Марина вдохнула прохладный вечерний воздух Хабаровска. Это был уже не просто город её командировки, не просто набор улиц и зданий. Теперь это был город, полный тайн. Город, под которым, возможно, таится нечто… живое? Технологическое? Или совершенно непостижимое?

– Возможно, эхо из этого загадочного подземного царства наконец-то заговорит с нами, раскрыв хотя бы часть своих вековых тайн, – тихо произнёс Василий Сергеевич, когда они прощались у входа в кафе. Его взгляд был устремлён куда-то в сторону реки. – Это не просто слухи, Марина. И не просто заброшенный тоннель или акустическая аномалия. Я чувствую, мы стоим на пороге чего-то… реального. Чего-то, что гораздо сложнее и, возможно, опаснее, чем мы предполагали.

В ответ Марина только кивнула, слов не требовалось. В её глазах горел огонь азарта и решимости, предвкушение приключения. Завтра вечером они отправятся в ночь, чтобы услышать… голоса из глубины. Настоящее приключение начиналось.

Глава 6

Ночные симфонии Амура

Вечером следующего дня Марина с профессором встретились в том же кафе.

– Когда мы можем забрать оборудование? – нетерпеливо спросила Марина. Мысль о том, чтобы прикоснуться к тайне с помощью науки, захватывала её.

– Хоть сейчас! – Профессор взглянул на часы. – Самое лучшее время для прослушивания Амура – это ночь, когда стихает дневной шум города и реки.

План созрел мгновенно. Закончив с чаем, они направились в университет, забрали у Сергея Ивановича увесистый кейс с аппаратурой и, получив последние инструкции по её использованию, направились на левый берег Амура, в тот самый район посёлка Уссурийский.

День клонился к вечеру. Ночь опустилась на левый берег Амура быстро, окутывая всё вокруг густой, почти осязаемой тьмой. Лишь изредка сквозь плотную листву прибрежных деревьев пробивались серебристые лучи полной луны, скользя по тёмной безмолвной глади реки. Воздух стал ощутимо прохладным и влажным, принося свежий речной бриз, смешанный с ароматами влажной земли и цветущей черёмухи из ближних палисадников посёлка. Тишину нарушали лишь нестройный хор ночных насекомых, монотонное стрекотание сверчков в высокой траве и вдалеке протяжное уханье филина, словно перекликающегося с древними тайнами, скрытыми в глубине реки. Марина поёжилась, плотнее запахивая куртку. Атмосфера была напряжённой, наполненной ожиданием неизведанного.

Василий Сергеевич двигался в призрачном лунном свете с удивительной для его возраста ловкостью и бесшумностью. Из вместительного багажника его видавшего виды «Ниссана» он извлёк тщательно упакованное гидроакустическое оборудование Сергея Ивановича, любезно предоставленное молодым доцентом с геологической кафедры. Это был портативный комплекс высокой чувствительности. Они выбрали место на берегу, немного защищённое от ветра кустарником, но достаточно открытое для установки аппаратуры у самой воды.

Три высокочувствительных всенаправленных микрофона (гидрофона), защищённые мягкими, пушистыми ветрозащитными экранами, вскоре застыли на берегу на тонконогих штативах, похожих на механических насекомых. Их чуткие «головы» были направлены в сторону чёрной, молчаливой воды. Толстые экранированные кабели, словно чёрные извилистые лианы, тянулись от каждого микрофона к компактному цифровому рекордеру, лежащему на складном походном столике рядом с раскрытым ноутбуком. Экран рекордера светился мягким синим светом, отображая каналы записи и уровни сигнала. На экране ноутбука мерцали окна программы спектрального анализа, готовой в режиме реального времени визуализировать акустические волны, которые уловят датчики. Профессор проверял надёжность соединений, его морщинистые пальцы осторожно ощупывали разъёмы, словно устанавливая связь с невидимым миром звуков под водой. Он выбирал точки установки с ювелирной точностью, прислушиваясь к ночной тишине, поворачивая седую голову, словно пытаясь уловить малейшие вибрации в ночном воздухе или воде. Несмотря на середину мая, ночной воздух у реки был ощутимо прохладен и сыр, пронизан ветром, но тёплая одежда, плотный плед Марины и термос с горячим чаем профессора помогали выдерживать низкую температуру и не замёрзнуть, хотя о комфорте говорить не приходилось. Им предстояла долгая и холодная ночь на берегу.

Устроившись неподалёку, укрывшись за густыми зарослями ракитника, чьи тонкие листья едва слышно шелестели под порывами ночного бриза, приносящего с реки свежесть и лёгкую прохладу, Марина наблюдала за его сосредоточенными действиями.

– Что это за оборудование, Василий Сергеевич? – прошептала она, стараясь не нарушить сосредоточенность момента. – Вы говорили, оно Сергея Ивановича? Просто гидрофоны?

Профессор закончил последний штрих настройки и повернулся к ней, его глаза блестели в лунном свете.

– Да, его, – ответил он тихо. – Очень точные приборы. Позволяют услышать то, что человеческое ухо не улавливает напрямую, особенно в низких частотах или очень слабые сигналы. Видите, эти микрофоны – фактически гидрофоны. Они ловят звук в воде совсем иначе, чем наши органы слуха. Мы используем их потому, что они обладают идеально ровной частотной характеристикой в невероятно широком диапазоне. Это как обрести сверхчувствительные уши, способные улавливать даже те звуковые волны, которые находятся за пределами обычного человеческого восприятия, в том числе низкочастотный инфразвук. – Он надел большие студийные наушники, плотно прижав их к ушам, и на мгновение замер, погрузившись в тишину ночи, словно настраивая свой внутренний слух на предстоящее звуковое откровение. – Рекордер ведёт запись в несжатом формате с высочайшим качеством, чтобы зафиксировать любое, даже самое слабое звуковое событие без потерь, – прошептал он через несколько секунд, не снимая наушников. – Мы пытаемся уловить те вибрации, те аномальные звуки, которые обычно остаются незамеченными для человека, но которые, по свидетельствам жителей, доносятся из глубин Амура.

Тишина повисла плотная, ощутимая. Время тянулось медленно, наполненное лишь естественными звуками ночного берега и едва слышным плеском воды у самого края. Луна поднималась всё выше, заливая окрестности своим холодным серебристым светом. Марина вглядывалась в тёмную гладь Амура, пытаясь почувствовать что-то, уловить хоть намёк на скрытую тайну. Каждая минута ожидания усиливала напряжение. Прохладный ветер с реки заставлял ёжиться, но любопытство и азарт расследования перевешивали физический дискомфорт.

– Странная тишина, правда? – прошептала Марина, не выдерживая напряжения, нарушая молчание. – Будто река замерла в ожидании… Или просто очень глубокая и… старая.

Профессор снял наушники на мгновение, его глаза встретились с её глазами в полумраке.

– Ожидание… Именно, Марина, – ответил он тихо. – Приборы тоже ждут. Ждут аномалии. Нужно терпение. В такой работе главное – терпение и внимание к малейшим деталям. Иногда самое важное скрывается в самых слабых сигналах.

Он снова надел наушники, погружаясь в мир звуков, недоступных обычному слуху. Василий Сергеевич периодически снимал их, протирал запотевшие стёкла очков и снова погружался в изучение бегущих по экрану едва различимых кривых, комментируя их про себя тихим шёпотом. Марина чувствовала, как с каждой минутой её сердце бьётся всё сильнее, – смесь предвкушения и первобытного страха перед неизвестным. Какая же тайна скрывается в этих тёмных, молчаливых водах, способная породить такие звуки?

Около половины первого ночи ожидание оборвалось первым, едва заметным сигналом. На экране появилась активность в самом низкочастотном диапазоне. Тонкая зелёная линия графика слабо заколебалась, словно от далёкого подземного вздоха, проникающего сквозь толщу воды и грунта.

– Есть! – выдохнул профессор, его голос прозвучал взволнованно, но тихо, словно боясь спугнуть неуловимый звук. Он быстро и плавно отрегулировал усиление на наушниках. Его лицо, освещённое холодным светом экрана, выражало крайнюю сосредоточенность. – Первый отчётливый сигнал. Амплитуда пока очень низкая, едва уловимая, но частота… в районе 25 герц. Чистый инфразвук. Не слышно человеческому уху как звук, но…

– Я… я чувствую что-то… – прошептала Марина, прислушиваясь к своим ощущениям, пытаясь уловить вибрацию через брезент и землю. – Лёгкое дрожание? В земле? В воздухе?

– Да, Марина, похоже! – подтвердил профессор, его глаза блеснули за стёклами очков. – Человеческое ухо его не слышит как звук, но тело может почувствовать вибрацию, низкочастотное давление. Оборудование фиксирует чётко. Слабая отчётливая волна. Словно глухое сердцебиение Амура, доносящееся из-под речного дна. Не похоже на обычные речные или геологические шумы в этом диапазоне. Никаких судов поблизости нет.

– Что это может быть, Василий Сергеевич? – прошептала Марина, чувствуя, как по спине пробегает лёгкий озноб, вызванный не холодом ночи, а этим неведомым ощущением под землёй. Нечто невидимое и мощное впервые заявило о своём присутствии через данные приборов.

– Пока рано делать выводы, Марина, – ответил профессор, снова сосредоточившись на экране. – Но это определённо не естественный шум реки. И не похоже на далёкую технику. Это… аномалия.

Затем, спустя мучительно долгие минуты напряжённой тишины, последовала серия отчётливых ударов. На спектрограмме они мгновенно вспыхнули яркими пиками в среднечастотном диапазоне (примерно 500—2000 Гц), словно кто-то бил тяжёлым металлическим молотом по твёрдой подводной поверхности. Характерные резкие гармоники, сопровождавшие каждый удар, говорили об искусственном, неестественном происхождении звука – это не был глухой стук камня о камень. Василий Сергеевич тут же схватил блокнот, дрожащей от волнения рукой быстро зафиксировал точное время появления каждого удара, его амплитуду и преобладающие частоты. Марина затаила дыхание, прислушиваясь не только ушами, но и всем телом, пытаясь физически ощутить эти звуки. Звук был глухой, отдалённый, проникающий словно сквозь толщу грунта и воды, но чувствовалась его мощь и… какая-то неестественность. Ледяные мурашки пробежали по коже.

– Что это было? – прошептала Марина, когда серия ударов закончилась и экран снова показал относительно ровную линию, лишь с отголосками в низких частотах.

Профессор не сразу ответил, его взгляд не отрывался от экрана, где он прокручивал запись назад.

– Удары… – тихо произнёс он, словно пытаясь понять сам. – Ритмичные… Фиксирую данные. Это не случайные гидроудары. Не сдвиги грунта при естественных процессах. Обратите внимание на последовательность, Марина, – он повернул к ней экран ноутбука, показывая дрожащим пальцем на графики. – Интервалы между ударами кажутся на первый взгляд хаотичными, совершенно случайными, но присмотритесь… Если исключить шумы… здесь прослеживается определённый, пусть и нарушенный, ритм. Неправильный, сбивчивый, но всё же ритм. Это… это совершенно неестественно для природы или для любой известной нам деятельности в этом месте. По крайней мере, с точки зрения стандартной инженерной акустики.

– Ритм? – переспросила Марина, её глаза расширились от удивления и нарастающего волнения. – Как будто кто-то… стучит? Целенаправленно? Там, внизу?

– Именно в этом и загадка, Марина, – голос профессора был напряжённым, он снова надел наушники. – Этот ритм… Он требует объяснения. Физического или… другого. Словно кто-то или что-то пытается подать нам сигнал. Или это рабочий ритм какого-то механизма… но такого странного характера?

– Сигнал? – прошептала Марина. Идея звучала одновременно дико и… захватывающе. – Вы действительно так думаете? Что это может быть сознательный сигнал?

– Пока это лишь одно из предположений, Марина, основанное на характере сигнала, – ответил профессор после паузы, его взгляд снова был прикован к экрану. – Но мы не можем исключать ни одной версии на данном этапе. Этот ритм… он неестественен. И это… это очень похоже на то, что описывали как удары жители Уссурийского. Теперь у нас есть его точная запись.

Напряжение нарастало с каждым новым звуком, с каждым пиком на графике. Ночь продолжалась, окутывая берег Амура своей таинственной и напряжённой тишиной. Луна поднялась высоко в небо, серебряным светом озаряя спящий посёлок на другом берегу. Профессор, словно заворожённый, не отрывал взгляда от экрана, терпеливо объясняя Марине особенности частотного анализа – что означают те или иные кривые, как выделить сигнал из шума. Он комментировал каждую новую, едва уловимую аномалию, появляющуюся на графиках.

– Видите? – прошептал он в какой-то момент, указывая пальцем на монитор. – Вот здесь… в этом диапазоне частот (примерно 1000—4000 Гц) едва различимый шум. Очень слабый. Но… он присутствует в нескольких записях. Похоже на то, что описывали как шёпот… или неразборчивое бормотание. Слушаем.

Он увеличил усиление на записи этого участка. Сквозь шипение и шумы Марина уловила что-то едва различимое, похожее на неразборчивые призвуки, которые действительно могли быть восприняты как шёпот из глубины. Это не было чёткой речью, но и не было похоже на случайный шум.

Марина вглядывалась в экран, пытаясь увидеть то, что видел он.

– Что это, Василий Сергеевич? Это те самые «голоса»?

Профессор прищурился.

– Трудно сказать без детального анализа и очистки сигнала. Приборы его уловили. Слишком слабый сигнал для чёткой идентификации, но он есть. Появляется в разные моменты, но в этом же частотном диапазоне и со схожим характером… Возможно, это и есть те самые «голоса», о которых говорят жители.

Марина почувствовала новый приступ мурашек. Шёпот… реальный, зафиксированный приборами шум в диапазоне голосов.

– Значит… это не просто легенды? Не игра воображения?

– У нас есть объективная фиксация, – подтвердил профессор, снова погружаясь в наушники. – Теперь нам предстоит понять, что это такое. Попытаться очистить сигнал от шума, усилить его… Сравнить с другими записями… Это работа для детального спектрального анализа, возможно, для Сергея Ивановича.

Он продолжал работать, пытаясь найти в этих странных звуках ключ к их происхождению, к их посланию. Марина чувствовала, как нарастает её собственное волнение, смешанное с первобытным страхом перед неизвестным, перед тем, что может скрываться там, внизу, на самом дне великой реки, что создаёт эту жуткую «симфонию» – смесь инфразвукового гула, ритмичных ударов и неуловимого шёпота. Что они услышат следующей ночью? Какие древние тайны хранит в себе эта великая река, безмолвно несущая свои тёмные воды к океану?

К рассвету жёсткий диск портативного рекордера был заполнен множеством аудиофайлов. Они содержали не просто ночные шумы реки, а отчётливо зафиксированные странные и пока совершенно необъяснимые звуки – инфразвуковые колебания, ритмичные удары с нерегулярным ритмом и те самые неуловимые «голоса», которые удалось уловить лишь как едва различимые шумы в определённом частотном диапазоне, требующие детального анализа. Звуки, донёсшиеся словно из самого сердца Амура. Ночная симфония закончилась, оставив после себя больше вопросов, чем ответов, но теперь были доказательства, зафиксированные приборами.

Упаковывая оборудование, Василий Сергеевич посмотрел на Марину, его лицо было усталым, но глаза горели.

– Первый шаг сделан, Марина, – произнёс он тихо. – Мы зафиксировали их. Эти звуки реальны. Это не вымысел.

– Реальны… – повторила Марина, чувствуя вес этого слова. Тайна становилась осязаемой, переходя из области слухов и легенд в область научных данных, зафиксированных приборами. Теперь им предстояло понять, что именно эти данные означают и что именно скрывается под водами Амура.

Глава 7

Эхо из забытых глубин

Утро следующего дня, хмурое и дождливое, не принесло отдыха Василию Сергеевичу. Оно застало его уже глубоко погружённым в работу в его святая святых – лаборатории, которая куда больше напоминала кабинет чудаковатого коллекционера, чем современный научный центр. Стеллажи, громоздившиеся до самого потолка, были заставлены рядами винтажных приборов, словно артефактами ушедшей эпохи, пережившими забвение и пыль десятилетий: ламповые осциллографы с их загадочно мерцающими зеленоватыми экранами, стрелочные вольтметры в потемневших корпусах, изящные коробки измерительных мостов, разобранные на части акустические системы, обнажавшие свои медные обмотки и хрупкие диффузоры. В углу, подобно монументу прошлому, стояла массивная стойка с аналоговыми усилителями и эквалайзерами, чьи бесчисленные ручки и ползунки казались застывшими в ожидании прикосновения мастера звука. В воздухе витал сложный, едва уловимый аромат – смесь въевшейся пыли, старого металла и характерного запаха озона, который всегда сопутствует работающей электронике. Это был запах научных тайн, настаивавшихся годами.

Рабочий стол профессора представлял собой живописный беспорядок, в котором тем не менее чувствовалась своя внутренняя логика – отражение неуёмной энергии и широты его мысли. Среди хаотично разбросанных распечатанных спектрограмм, испещрённых пометками и стрелками, стопок исписанных формулами блокнотов и нескольких остывших чашек с тёмным чайным налётом небрежно лежали разнообразные инструменты: прецизионные отвёртки, тонкие пинцеты, лупы, даже старый студийный микрофон с сияющим хромированным корпусом, выглядевший реликвией из золотого века звукозаписи. И в самом центре этого царства аналоговых призраков, словно яркий маяк, сиял экраном мощный современный компьютер. На его мониторе сменяли друг друга графики волновых форм и частотные спектры – живое, дышащее эхо ночной симфонии Амура. На голове Василия Сергеевича покоились видавшие виды, но по-прежнему безупречные студийные наушники, которые давно уже стали неотъемлемой частью его самого, инструментом, позволяющим проникнуть в неслышимый мир звука. Через них он внимательно вслушивался в записи, пытаясь выудить из шума крупицы истины, разгадать скрытый смысл таинственных колебаний.