Искры над серой плитой

В КВ 20 жили экстрасенсы. Нет, ранее у них были другие, менее благозвучные специальности, о которых соседи предпочитали не вспоминать. Но со временем, словно по мановению волшебной палочки, оказалось, что у них открылось множество нужных, полезных навыков и возможностей. И они, недолго думая, решили воспользоваться этим даром во благо общества.

Самое главное- это понимание языка змей. Дар, конечно, спорный, но в умелых руках превращался в мощное оружие. И да, они завели себе удава. Кассандра предсказывает результаты футбольных матчей (чем немало помогала мужской половине подъезда), указывала местонахождение потерянных вещей (особенно это ценили рассеянные старушки) и помогала выбирать подходящих партнеров для жизни (что вызвало нескрываемый интерес у одиноких сердец). Она была идеальным удавом, очень спокойной и уравновешенной. Кассандра ощущала тонкую связь с потусторонним миром. Могла чувствовать присутствие духов и предсказывать смерть (хотя бы в косвенной форме), об этом знали все. И очень-очень ценили Кассандру. И хозяев-экстрасенсов. Потому что, кто знает, что может случиться завтра? Лучше быть в курсе событий.

И даже их Всеслава, который вырос, отрастил волосы до пояса, ходил весь в черном, с ожерельями из зубов животных и драконов, черепами и прочими необходимыми атрибутами саморазвития, бормоча какие-то ужасные заговоры. В подъезде считался своим парнем. К тому же теперь он не отзывался на свое имя, а только на перефразированную фамилию. Темный. Этот мрачный персонаж вызывал у соседей одновременно страх и любопытство. Соседи глубоко сочувствовали экстрасенсам. Потому что это, конечно, еще не зомби-апокалипсис. Но уже где-то рядом. Спасало одно: Всеслав не часто показывался в родном подъезде. Родители молились. Они думали, что он ходит к беленькой девушке, живущей в соседском дворе. А там, знаете, уже и до внуков недалеко. И тогда вся эта чертовщина забудется, как страшный сон.

В КВ 19 на 5 этаже живут частные детективы. Нет, днем они просто Дмитрий – менеджер по продажам (скучный, но необходимый) и Ольга – парикмахер-стилист (яркая, как новогодняя елка). Зато вечером… Их было не остановить! Любое маломальское преступление в подъезде разоблачать тут же, без проволочек и изъянов. От пропажи булочки с маком до кражи кошелька из коляски – ничто не могло укрыться от их зоркого взгляда. И, конечно, у такой пары не могло не быть питомца, отличного от других. Он был. Попугай. Кук.

Кук относился к Жако, но не совсем обычным. Его перья должны быть серыми, но в результате редкой генетической мутации они приобрели пепельно-лавандовый оттенок. Кончики на крыльях и хвосте – ярко-красные, словно испачканные кровью. Клюв крупный, загнутый, с небольшим дефектом – сколом, что придавало ему вид бывалого бойца. Он выглядел как ветеран множества расследований, готовый к новым вызовам. Кук видел всех насквозь и не доверял никому, всегда ждал подвоха. Ему часто казалось, что за ним следят. Он постоянно оглядывался по сторонам и прислушивался к каждому шороху. А также мастерски пародировал голоса всех жильцов дома и даже звуки бытовых приборов. Поэтому из соседей никто не удивился, когда Кук начал материться. Он так мастерски это делал, пародируя соседей, что даже бесстрашный Геннадий пробегал мимо кв 19 с крепко закрытым ртом, чтобы ни в коем случае не опозориться перед Куком. Потому что, если Кук спародирует его рычание, то это будет уже слишком.

В КВ 15 вместе с мамой жила девочка Лена, которая коллекционировала красных панд. Мягкие игрушки заполняли собой всю квартиру, точно пытаясь создать уютный кокон, защищающий Лену от внешнего мира. И, скажем вам по секрету, иногда ей казалось, что она и сама становится Красной пандой. Пушистым и отважным существом, не мечтающим о тишине и размеренном образе жизни. Ленин покой охраняли два дерзких боевых кролика – Сафа и Вафа. Можете нам поверить, соседи не просто так даже не пытались попросить их погладить. Знаете, такие кролики не для нежностей и мягкой шерстки. Эти пушистые воины смотрели на мир с презрением и были готовы разорвать любого, кто посмеет нарушить границы безопасности их хозяйки. И вообще, у Сафы и Вафы, как у самураев, не было цели. Был только путь. И этот путь усеян страхом и уважением со стороны соседей.

Квартира на 3 этаже номер 11 была похожа на музей. Каждый предмет в ней был тщательно подобран и расставлен с безупречным вкусом, создавая идеальную гармонию, нарушать которую просто кощунственно. Но главной достопримечательностью квартиры, конечно же, являлась муравьиная ферма, занимающая собой почти всю комнату. Ферма установлена на специальном стеллаже из ценных пород дерева, выполненном в стиле ампир. Это был мир, существующий по своим законам, далекий от человеческих забот и страстей. И вот однажды, в этом идеальном мире произошел бунт. Муравьи, устав от заточения, решили вырваться на свободу. Они прогрызли тонкую щель в одной из секций фермы и начали выбираться наружу, один за другим, как ручей, пробивающий себе дорогу в скале. Вскоре муравьи заполонили всю квартиру, а затем выбрались в подъезд, вызвав панику и смятение среди соседей.

Коллекционеры наблюдали за происходящим с невозмутимым видом. Они методично собирали сбежавших муравьев и возвращали их в обратно. В их движениях не было суеты, в их лицах – ни тени раскаяния. Они просто выполняли свою работу, как и подобает настоящим ученым. На все претензии соседей они отвечали вежливой улыбкой и фразой: «Простите, это всего лишь научный эксперимент». И соседи, вздыхая и почесывая, разбредались по своим квартирам, надеясь, что в следующий раз муравьи решат устроить бунт где-нибудь в другом месте.

В квартире №3 на 1 этаже живет Артем, студент-первокурсник технического университета. Артем – высокий, худой парень, с умными глазами и вечно растрепанными волосами. Он увлекается программированием и мечтает создать свой собственный стартап, который перевернет мир. Его главным компаньоном навеки стал хомяк по фамилии Бякин. Потому что у каждого, говорил Артем, должна быть запоминающаяся фамилия. И в этом он был абсолютно прав.

Бякин слыл хомяком-экстремалом. Он обожал скорость и риск. Часто устраивал гонки по лестничным пролетам, скатывался по перилам, прыгал с подоконников, подобно каскадеру, исполняющему смертельный трюк. Артем гонялся за ним по всему подъезду, пытаясь поймать и кричал. В голосе его звучало отчаянье и обреченность: «Бякин, падла, куда ты, козлина?! Бякин, вернись, вернись! Бякин, я все прощу!» И халат развевался на худосочном теле преследователя, как знамя.

 Соседи уже привыкли к этим погоням. Они с улыбкой наблюдали, как Артем, запыхавшийся и взъерошенный, пытается поймать своего маленького сорванца. Бякин, ловко уклонялся от его рук, с победным писком скрывался в какой-нибудь щели. Как опытный шпион, уходящий от погони. Попадая прямо к соседям. Должен же он был исследовать своих фанатов, так сказать, изнутри. И соседи, конечно, не всегда были рады такому визиту, но что поделать? Бякин был частью их жизни, и они принимали его со всеми достоинствами и недостатками.

Подъезд высотки, где когда-то обитал Дэн, был типичным представителем своего класса – ничем не примечательным, но по-своему уютным и живым. Здесь, как в капле воды, отразилась вся палитра человеческих эмоций и характеров, создавая неповторимую атмосферу, которая часто встречалась в этом городе. Да и в других городах тоже.

В квартире 12 на 4 этаже жили мама с сыном. Женька и Дэн. Мама осталась одна. Дэн умер.

Глава 4. Мать дэна

– Давай, смелее! – настаивал Мартын, уже теряя терпение. Он так старался научить Дэна пролазить в этот чёртов подъезд с крыши, что совершенно вымотался. Рыжий мех взъерошился от напряжения, а в животе урчало, требуя немедленной подзарядки. Кот был совершенно не прочь перекусить, чем-нибудь вкусненьким и свеженьким. Но где там! Этот призрак оказался совершенно непролазным, в смысле, пролазить не мог. Никуда не мог пролезть, вот! Хоть ты тресни! Половина здесь, а половина всё на той же крыше. И что дальше? Так и будем здесь сидеть, сложив лапки, хвост и уши? Мартын даже толкал его, подбадривая, пытался пятки щекотать, надеясь, что это поможет, но всё было совершенно бесполезно. Призрак застрял, как пробка в бутылке.

– Ты не стараешься! – возмутился голодный котик, – Ты что, реально будешь торчать на крыше? А зима? Дождь? Ветер? Ты хоть представляешь, что это такое – жить на крыше зимой? Тут тебе не райские кущи, а суровые будни кота-беспризорника! Шевелись, давай! – прошипел он, выпуская когти.

– Я шевелюсь! – проскрипел Дэн, чувствуя себя невероятно глупо. Его призрачная голова торчала на крыше, обдуваемая холодным ветром, а обворожительное привиденческое тело болталось между перекрытиями, словно белье на веревке. Вот уж о чём он не мог подумать заранее – о прохождении этажей фантомной сущности в осенне-зимний период. Это оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал.

– Мать моя женщина-арестантка и друзья её, близкие и не очень! – услышал Дэн совсем под ухом. Он попытался скосить глаза, что было довольно сложно в его нынешнем положении, и увидел большую серую Крысу. С вытаращенными глазищами-горошинами, которые сверкали в полумраке, как два уголька. – Вы что же это такое, уважаемый Мартын Батькович, делаете посреди, между прочим, рабочего вечера? Вы с мамой своей чего опять таскаетесь со всякой нечистью, когда порядочные люди все на ногах и даже ещё в адеквате? – пропищал крыс, поправляя черные очки на носу.

– Ой, Шрам, не начинай. Умоляю! – Мартын нервно лизнул лапу. Сначала переднюю, потом и заднюю. Подумал и ещё раз лизнул, словно пытаясь собраться с мыслями. – Беда у нас. Призрак такой-себе, не кондиция. Я уже и так, и этак. Не пролазит. А ведь зима скоро… Холода, гололёд, злые собаки… Ты же знаешь, что будет.

– Да что зима. – сразу посерьезнел тот, кого назвали Шрамом. – Мертвяки не сегодня-завтра повалят, это уже точно. Чувствую нутром. Читайте ленту между строк. Все, кирдык. Отпели соловьи. А он у нас на подъезде и не прибранный. А вдруг будущий перебежчик и что тогда?! Придётся нам, понимаешь, рисковать жизнями и пачкать репутацию! Я уже и так в долгах как в шелках, мне что, опять квартиру продавать?

– Шрам, прекращай, прекращай! Ты же прекрасно знаешь, что эти – совсем другое дело. Не то что те, мертвяки твои. Сравнил. Это считай высшая материя, хоть и бракованная. Делать то чего? Я ж от голода тут помираю совсем. У меня дома хозяйка, наверное, уже все глаза проглядела, весь портрет с этим тупым Сигизмундом вкривь и вкось исцеловала. Её же ни на минуту нельзя оставить, она как ребенок. Ей подавай любви каждую минуту. А меня там со вчерашнего дня нет!!! Вылазь давай!!! – заорал не своим голосом Мартын и попытался вцепиться всеми своими четырьмя когтистыми лапами в тщедушное тело призрака. Грохнулся, конечно. Кот, что с него взять. Просто кот.

– Маааауууууу! – от отчаяния Мартын завертелся волчком, завыл, словно сирена скорой помощи, и начал царапать когтями старый рубероид. – Жрать хочу!!! У меня гастрит, язва и вообще, я – интеллигентный кот! Мне положено три раза в день свежую рыбку, а тут… тут только ты, призрак недоделанный!

Крыс почесал в затылке своей грязновато-серой лапкой, задумчиво глядя на застрявшего Дэна.

– Ну, как мой командир говорит: «Тут надо подход. Или по жопе. Или одно из двух». – Шрам щелкнул своими острыми зубами, хищно прищурился и добавил: – И я, пожалуй, соглашусь с командиром.

Шрам вдруг распушился, шерсть на загривке встала дыбом, глаза загорелись каким-то страшным, нечеловеческим огнём, разинул зубастую пасть, полную острых как иголки зубов, и с воплем: «В атаку!!», понесся прямо в направлении открытого рта Дэна. Вопль был таким жутким и неожиданным, что Дэн в панике от надвигающейся опасности, тоже выкрикнул что-то такое, соответствующее моменту, и… провалился на верхнюю площадку. Таки внутрь подъезда.

– Круто! – теперь ничего не стесняясь, с видимым облегчением, завопил Мартын. И, подняв хвост трубой, что для него было довольно сложным акробатическим этюдом, понесся по лестнице вниз. – Уведи его, пожалуйста, в 12 квартиру и пропихни туда. Как следует пропихни. Я только туда и обратно. Туда и обратно! А то Ольга Михайловна без меня совсем зачахнет, она ж как цветок без полива!

– Ну, что, пошли? – поинтересовался Шрам у Дэна, поправляя очки и оглядываясь по сторонам, словно ожидая подвоха.

– Пошли, – согласился Дэн, потирая свои призрачные плечи, и поглаживая отдавленный камнем вины бок. Этот Крыс был каким-то слишком уж… энергичным. Ему даже стало немного страшно.

И они пошли. Дэн издалека приглядывался к своему новому знакомому, пытаясь составить о нем хоть какое-то впечатление. Шрам был крысой крупных размеров и крепкого телосложения. Его шерсть имела грязновато-серый оттенок, местами с проплешинами, особенно на боках – результат многочисленных “тренировок” и столкновений с бытовыми опасностями. Его вполне можно было отличить от других подобных по шраму, что проходил через всю левую часть морды, от уголка глаза до самой щеки. Шрам был неровным, с зазубринами, словно его оставили когти хищной птицы или острый осколок. Вокруг шерсть росла клочками, создавая эффект еще большей асимметрии. Правое ухо надорвано сверху, точно кто-то откусил от него кусочек. Оно было немного меньше левого и постоянно подергивалось, словно Шрам прислушивался к невидимым угрозам. Глазки маленькие, черные бусинки, но очень живые и проницательные. В них читалась настороженность и плескалась подозрительность. Вокруг глаз виднелись небольшие морщинки – признак жизненного опыта и пережитых страданий. Длинные, жесткие, с загнутыми кончиками усы постоянно подрагивали, улавливая малейшие изменения в окружающей среде.

Некоторые усы были сломаны или обгорели – результат близкого контакта с пламенем свечи во время «боевых учений». Мускулистые, с цепкими пальцами и острыми коготками лапы, на подушечках которых были заметны многочисленные шрамы и потертости – свидетельство его активного образа жизни. Длинный, голый хвост, с редкими чешуйками имел одно отличие – на самом кончике виднелся небольшой шрам, скорее всего след от удара дверью.

Шрам уверенно несся впереди Дэна, не сворачивая и не прячась от предполагаемых противников. У 12 квартиры он остановился, оглядываясь по сторонам.

– Стоп, бро. Надо осмотреться! – прошептал он, оглядываясь по сторонам. Видимо, осмотром он остался доволен, потому что расправил усы и добавил: – Ну, начнем?

Дэн представил себе Женьку, которая очень боялась даже мышей. А тут к ней явится целый крыс. Да она же в обморок упадёт! Нет, этого нельзя допустить.

– Давай, я сам попробую. Вроде, я понял уже. Что к чему, – решительно сказал Дэн, отстраняя Шрама.

– Ты уверен, братишка? Может, лучше я? – засомневался Шрам, поправляя очки на носу. – У меня большой опыт в проникновениях.

– Спасибо, но я сам, – твердо ответил Дэн. – Я должен.

Дэн сделал все, как его учил Мартын. Сосредоточился, отбросил все посторонние мысли, сурово глянул на дверь и представил, что там его ждет его Женька. Женька, любимая мама, самая добрая и красивая на свете. Он вспомнил её улыбку, нежные руки, запах крема.

Дэн даже не понял, как он оказался внутри. Просто в один миг он оказался в родной квартире.

– Алле, братишка! Ты там как?! – надрывался снаружи Шрам и даже немного царапал дверь, пытаясь убедиться, что с Дэном все в порядке.

– Нормально! – закричал Дэн, чувствуя, как камень вины становится немного меньше. – Я здесь! Здесь…

И огляделся.

Холод пробирался сквозь старые оконные рамы, но Дэну было всё равно. Он стоял у своего бывшего окна, в своей бывшей комнате и смотрел на мир, который теперь был таким же недостижимым, как звёзды. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая улицу в багровые тона, но для Дэна и это не имело никакого значения. Внутри, в его призрачной груди, камень вины бушевал с такой тоской и отчаянием, что не было сил сопротивляться. Никогда Дэн не думал, что боль может быть такой сильной. Казалось, она вот-вот разорвёт его на части.

И вот он увидел ее. И не узнал. По дорожке к подъезду, шатаясь, как подбитый кораблик, шла Женька. Его мама. Она была пьяна! Пьяна! Его Женька, умница, ЗОЖница, душа компании и турпоходов. И очень несчастна. Впрочем, как всегда в последнее время. Дэну стало больно до физической немощи, до тошноты. Он хотел выбежать, крикнуть, обнять, но не мог. Его существование – лишь наблюдение, без права вмешательства. Это было мучительно. Больнее, чем все пытки ада.

Женька спотыкалась о неровности тротуара, не вытирала слёзы и сопли, бормоча что-то себе под нос. Дэну не нужно было слышать, как она жалуется на усталость, на одиночество, на боль. Каждое слово, каждый вздох, каждый всхлип отдавался в его груди сильнейшим спазмом, выворачивая все внутри наизнанку. Он хотел кричать, выть, сделать хоть что-нибудь, но мог лишь беспомощно наблюдать.

Он видел, как она с трудом вытаскивает ключи из сумки, как дрожат  пальцы. Выронила их в грязь, тут же рухнула на колени и начала шарить, искать руками в холодной жиже, не обращая внимания на промозглый ветер и липкую грязь. Сердце Дэна сжалось, точно в тисках. Ему казалось, что он чувствует ледяную грязь на своих призрачных коленях, эту боль и  безысходность.

В это время у подъезда суетились грузчики. Они выносили мебель из квартиры где-то над Дэном, громко переговариваясь и посмеиваясь. Они обходили женщину, как будто она была частью мебели, а не Женькой, красавицей и умницей, которой восхищались все друзья Дэна. Никто из них даже не подумал предложить ей помощь. Всем было плевать.

К подъезду, по той же дорожке, что и его мать, подошел высокий худощавый мужчина. Одет в стиле бохо – длинное, песочного цвета пальто, светлые брюки, свободная рубашка с расстегнутым воротом, открывающим вид на тонкую шею. Шарф, завязанный небрежным, красивым узлом. В руках он нес горшок с фикусом Бенджамина – изящное, зеленое деревце, символ надежды. Новый жилец. Видимо, переезжал. Он казался таким спокойным, таким умиротворенным. Его каштановые волосы слегка растрепало ветром, а глаза, глубокие и выразительные, внимательно оглядывали двор, пытаясь запомнить каждую деталь, привыкая к новому месту. Его взгляд остановился на матери Дэна. Непонятная смесь чувств промелькнула на его лице: сочувствие, недоумение, сострадание. Дэн набычился, почувствовав волну ревности, злости. Он никогда и не думал, что без него кто-то будет… обижать его мать. Даже взглядом. Он и представить себе этого не мог. «Ну, погоди» – подумал Дэн.

Женька, наконец, справилась с ключом, открыла дверь подъезда и, пошатываясь, вошла внутрь. Дэн смотрел ей вслед, чувствуя, как сердце разрывается на части. Но что мог сделать Дэн? Он был призраком, тенью, воспоминанием. Он мог только наблюдать, страдать и надеяться. И это было самым мучительным испытанием. Внутри него зияла огромная пустота. Которую, уже ничем нельзя заполнить. Он хотел коснуться ее, обнять, сказать, что он рядом, но не мог. Его руки проходили сквозь неё, словно сквозь воздух. Он вздохнул, но вдохнуть не получилось. Призраки не дышат.

А наверху, в пустой квартире, уже начиналась новая жизнь. Грузчики шумели, таская и расставляя мебель, весело переговариваясь между собой. Новый жилец, тихо напевал что-то себе под нос.

Женька зашла в квартиру, шатаясь, точно марионетка, которую дёргают за ниточки невидимые кукловоды. Бросила сумку на пол там же, у входа, с глухим стуком. Как выронила камень. Не зажигая света, не снимая грязных кроссовок, она медленно двигалась из комнаты в комнату. Ощупывая стены, пытаясь найти выход из лабиринта отчаяния.

Задержалась у большой фотографии Дэна на письменном столе. Провела по ней пальцами, пыталась его причесать. Поправить непослушную прядь волос, как делала это раньше. Когда он был жив. Дэна испугало ее застывшее, бледное лицо. В нем не было жизни. Если бы он просто встретил на улице, то не узнал бы. Она стала совершенно другой. Кожа землистого цвета, мутные ввалившиеся глаза, в которых плескалось отчаяние. Дрожащие руки с обкусанными грязными ногтями. Опущенные плечи и неряшливая одежда, застегнута не на те пуговицы, завершали образ. Отчаянья и беды.

Она странно двигалась, как будто не осознавала, где находится. Словно жила в каком-то другом измерении. Та, другая вселенная, где она сейчас находилась, опрокинулась. Перестала работать с законами земного тяготения, и Женька готова была в любой момент оторваться от нее… И полететь! Полететь в никуда, в беспросветную тьму. Где, как ей казалось, было бы легче. Дэн почувствовал, как в нем поднимается волна ужаса, смешанная с беспомощностью. «О нет, мам, только не это. Только не ты!» – зашептал Дэн, чувствуя, как камень вины не просто вырос, но и раскалился докрасна, обжигая его призрачное существо. Теперь даже глаза у несчастного призрака горели от боли. «Нет, мы все придумаем, мы справимся! Я стараюсь, я очень стараюсь, правда!» – умолял Дэн, схватил её своими нелепыми, нецепкими руками, пытаясь остановить. Но становилось только хуже. Она поскользнулась на своих грязных следах, упала. Так и застыла, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Дэн? – робко спросила она в темноту, надеясь на чудо. Видимо, звук его имени добил её. Сломал окончательно.

– Дэн! – страшно закричала его Женька и начала с остервенением биться лбом об пол. Дэн упал около нее, подставлял свои никчемные дурацкие руки, пытался хватать за плечи, но бесполезно. Женька кричала и билась, билась и кричала. По лицу текла кровь вперемешку со слезами, заливая грязный пол. И не было на всей Земле силы, которая могла бы остановить её и утешить. Дэн свернулся от боли в клубок и только вздрагивал, слыша очередной удар головой об пол.

«На Земле не было.»– пришла в его несчастную призрачную голову неожиданно ясная и четкая мысль. А не на Земле? Если на Земле нет силы, способной помочь его матери, значит, нужно искать помощь где-то в другом месте. Дэн заставил себя прекратить слышать все, что могло ему помешать – крики Женьки, стоны, собственную боль. Он закрыл глаза и начал вставать. Эти дрянные киселеобразные руки и ноги теперь будто весили десять тонн каждая. Но он встал. Превозмогая боль и отчаяние, он встал.

Он вспомнил, как Мартын велел ему думать о том, что он хотел сделать. Думать, как будто он должен толкнуть танк. Или бетонную стену. Надо вложить все, что у него есть на сегодня, в этот толчок. У него было много материала. Полно. У него была его боль. И боль его матери. Которую он чувствовал своим камнем вины так, как может быть, не чувствовали святые, когда с них при жизни срывали кожу. Он посмотрел в потолок. Там, в квартире над ними, ходил новый жилец.

И тогда Дэн закричал. Он вложил в свой крик весь тот ужас, который пережил за последние дни, всю боль, любовь, надежду. Он кричал так, как никогда не кричал при жизни. Казалось, задрожали стены дома. И рухнул к Женьке, которая по-прежнему металась на полу. В бреду.

У соседа сверху что-то грохнулось. Шаги замерли. И вдруг, через несколько мучительно долгих минут, в дверь раздался осторожный стук. Робкий, неуверенный, но все же – стук.

– Простите? – Кто-то открыл дверь и сделал маленький шажок внутрь квартиры. – Ну, я… эээ… уже, знаете, вошел? Могу ли я попросить… ээ… что-нибудь? Соли? Чая? ЭЭ… я идиот. Алло, вы дома?

Резко включился свет, ослепив Дэна и Женьку.

– Ох, ничего себе! – шарахнулся новый сосед сверху, пошатнувшись от увиденной картины. Он явно не ожидал ничего подобного.

Женька подняла на него свои страшные, залитые кровью глаза, в которых не было ничего человеческого.

– Пошел вон из моего дома! – ужасным утробным голосом прохрипела она. Точно из преисподней.

– Обязательно! Прямо вот сейчас возьму у вас стакан… эээ… водички, и сразу, знаете ли, пойду, – пробормотал сосед, нервно поправляя очки и стараясь не смотреть на кровь и грязь. А сам остался стоять, оглядывая место дислокации. Взгляд его ненадолго задержался на портрете Дэна, с траурной лентой. Через все стекло шли грязные полосы от Женькиных пальцев.

– Убирайся из моего дома! – прорычала мама Дэна, не менее грозно. И даже попыталась вскочить, но координация её совсем покинула. А вот это было зря. Она громко треснулась коленом при падении, издав жалобный звук.

– Елки! – вскрикнула Женька почти своим голосом, но в нем все еще слышались раскаты грома.

– Вы совершенно правы! – согласился с ней сосед сверху и сделал к ней маленький шаг. Женька зарычала, даже не открывая рта.  Но сосед почему-то не испугался.

– И знаете, я бы даже сказал, уж простите за мой французский, палки! И все, знаете ли, и елки, и палки, и крутые, возможно, скакалки. Боже, что я несу, они все, знаете ли… Хотят чаю!! – рявкнул сосед сверху, пытаясь придать себе храбрости. Подскочил к Женьке и крепко схватил ее за плечи, прижимая к себе. К своему бесподобному, длинному халату цвета кофе с молоком. Халату, который сейчас рисковал быть безвозвратно испорченным кровью и грязью. Но соседу, кажется, было все равно. Он просто крепко держал её, не давая причинить себе еще больший вред.