Наследница «Минотавра». Роман-сказка о Вере. Книга первая

Уже берег желанного острова был виден, совсем близко.

Тогда прыгнула Европа в бурные воды, догнала Золотые Рога, в мгновение ока оседлала и укротила его. Как только коснулись её – обожествлённые Реей – руки лба прекрасного животного, замычал бык спокойную песню, и утихли на кораблях быки.

Так, верхом на быке, достигла берега Крита наша богоравная царица, – выдохнул, наконец, Парис и – как победитель – посмотрел на Веру.

– Да-а… – только и смогла выдавить из себя Вера.

– Смотри, Вера, – Парис поднялся и огляделся и по сторонам, – Светает. Если хочешь до полудня попасть во Дворец, надо отправляться уже сейчас.

– А… что твой хозяин?

– Ликаон? Он знает, что рано или поздно, за мной придут. Вот ты и пришла.

Глава шестая

в которой Вера и Парис отправляются во Дворец, где над ними нависает смертельная опасность.

Ах, какое это было утро! Солнце едва поднялось из-за горной гряды и падало на дорогу косыми лучами. Свежий ветерок обдавал путников прохладой и набегающими волнами каких-то невероятных запахов. Вера инстинктивно принюхивалась, потому что ничего похожего раньше не ощущала. Чем это так пахнет? Какие-то цветы? Трава? Или ветер принёс эти запахи с моря? И вообще… Вера подумала, что там, дома, ей никогда так легко не дышалось. У неё даже слегка кружилась голова – вот так же, как на даче, после дымного и шумного города. Мама ещё, шутя, говорила: кислородом отравилась. Но здесь это чувство было намного сильнее. Вере казалось, что, если она разбежится и подпрыгнет, то обязательно взлетит, и можно будет радостно покружиться над дорогой. Странно. Она ведь почти не спала, кажется, уже больше суток, однако усталости не было и следа. Вере хотелось бежать вприпрыжку и визжать от избытка впечатлений. Но рядом – Парис, для которого, по всей видимости, не было вокруг ничего необычного, и Вера изо всех старалась не показывать, какие чувства её обуревают.

Дорога была широкая и хорошо утоптанная, местами даже выложенная крупными булыжниками. По сторонам тянулись усыпанные цветами кустарники, кое-где сквозь тёмно-зелёные заросли просматривался извилистый берег и яркое лазурное море с белыми барашками пены над рассыпающимися на камнях волнами. Время от времени заросли сменялись просторными полянами. Там, утопая в траве, возвышались лиственные деревья с кружевными кронами, похожими на огромные раскрытые зонты. А иногда попадались невысокие, причудливо искривлённые сосны, издававшие острый хвойный аромат.

Вере так хотелось расспросить Париса обо всём этом, но она уже поняла, что её любопытство… хорошо, если только удивит мальчишку. Эх, чужая она, чужая на этом празднике жизни!

Вдруг Вере почудился позади какой-то шум. Она обернулась, но ничего не увидела.

– Слышишь? – спросила она Париса, – Что это?

– Что – это? – парень удивлённо вскинул брови и прислушался – Ах, это… это, наверное, соседи едут ко Дворцу на мены.

И точно – вскоре с ними поравнялась повозка, которую без видимого напряжения тянули два упитанных пегих вола. Рядом шёл чернокудрый бородатый красавец, подгоняющий задумчивых волов длинной палкой, а на повозке, шумно переговариваясь и хохоча, восседали на мешках две загорелые девчонки.

– Хайре, – крикнул Парис, – что везёте, Маврис?

– Привет, Парис, – отозвался Маврис, – да вот собрали на мены… вяленые ягоды, оливки, немного масла… молоко и вино. Надо сестёр приодеть к Восхвалению Цветов. Отец надеется, что до зимы они найдут себе подходящих женихов.

– Талло, Койна – доброго утра! – улыбнулся Парис.

– Хайре, Парис, – послышалось с повозки – а ты куда собрался? И кто это с тобой? На твоих не похожа.

– Иду во Дворец. По своей надобности. – уклонился Парис. – А это Вера из Библа.

Видимо, такого ответа было достаточно, чтобы прекратить расспросы. Девушки только с любопытством рассматривали Веру.

– Забирайся к нам, – пригласила та, что постарше, Койна, – места хватит.

Не успела Вера и рта раскрыть – Маврис подхватил её подмышки и, как пёрышко, кинул на повозку. Вера шлёпнулась на что-то мягкое, девчонки со смехом помогли ей подняться и устроиться на мешках. Койна обняла её и расцеловала в обе щёки. В другой ситуации от такого необузданного гостеприимства Вере стало бы не по себе, но обе девушки были такие милые, такой сердечностью и искренней радостью веяло от них, столько было в них жизни, такую они излучали светлую энергию и, наконец, так они вкусно пахли – молоком, душистым сеном и ещё чем-то, нежным и цветочным, что Вера с такой же радостью обняла и поцеловала и Койну, и Талло.

– Ну вот и подружки у меня здесь завелись, – подумала она и рассмеялась от удовольствия.

У Веры так и вертелись на языке вопросы, которые ей хотелось… нет! которые ей необходимо было задать дружелюбным и готовым откровенничать девушкам. Но она не решалась: вдруг снова скажет или сделает что-нибудь не то.

Между тем Койна и Талло тоже мучились любопытством. Из чего сделана одежда у новой знакомой? А что это у неё в сумке? Явно же что-то необычное. Койна даже незаметно (как же!) пощупала краешек Вериного балахона. И – Вера решилась…

– Натуральный коттон, – сказала она, хотя понятия не имела, из какого материала волшебный карандаш соорудил для неё одежду.

Койна обомлела от удивления, и пока девушка «переваривала» услышанное, Вера, набравшись храбрости, выпалила:

– А что у вас тут бывает на менах?

Она вдруг представила, о чём спросила бы у подруги, если бы приехала к ней в гости в незнакомый город, и та предложила бы ей прогулку в торгово-развлекательный центр. Да, наверное, именно так и спросила бы: а что у вас тут бывает?

– Как, Вера, – обрадовалась Талло, – неужели не знаешь? Ко Дворцу каждый день съезжаются жители ближайших посёлков, везут всякую снедь, у кого что есть… гонят скот… туда же корабельщики и торговцы доставляют всё самое лучшее с островов, с большой земли… серебряные и медные украшения, золото, благовония, ткани и лучистые камни… Мастера из Дворца выносят на площадь кувшины, горшки и прочую лепную утварь. За пару мер вина Маврис надеется взять пурпурной ткани мне и Койне на платья. Ох, какие мы сошьём себе наряды!

Вера наконец-то позволила себе внимательно рассмотреть одежду девушек – надо же похвалить их вкус и мастерство!

Обе девушки были смуглые, черноволосые, с миндалевидными карими глазами и носиками с чуть заметной горбинкой. Их кудри – длинные, наверное, если распустить, то будут почти до пояса – при помощи блестящих лент и заколок были уложены в причудливые причёски из косичек и свободно падающих волнистых прядей. На вид Койне было, пожалуй, лет восемнадцать, а Талло, может быть, пятнадцать или шестнадцать. То есть, конечно, обе старше Веры, но в их обращении с нею девочка не чувствовала ни малейшей снисходительности или превосходства. Они болтали с ней, как с ровней. Да и Маврис, заметила Вера, о чём-то вполголоса беседовал с Парисом, как будто их не разделяла целая пропасть лет: уж Маврис-то годился Парису, если не в отцы, то в дядьки или, в крайнем случае, в очень и очень старшие братья.

– Да, странно тут у них, – подумала Вера и, уже не таясь, принялась изучать одеяния спутниц.

На Талло – длинная тёмно-синяя юбка из тонкой шерсти с вышитым белыми нитями жёлтым передником и что-то вроде блузки с короткими рукавами и наброшенном поверх неё золотисто-коричневым жилетом, оставлявшим полностью открытой грудь, которую обильно украшали ожерелья из ракушек, красных и синих бусин и цепочки из белого металла с беспорядочно свисающими камешками, перьями и птичьими коготками.

На Койне – желтоватый, видимо, льняной сарафан тоже с передником и свободно ниспадающая с плеч кофта со столь же откровенным «декольте» – всё это вышито и разукрашено разноцветными нитями, а бус, цепочек и ожерелий на Койне было ещё побольше, чем на Талло. Девушкам определённо нравилось украшать себя.

Что же касается Мавриса, то вся его одежда, как и одежда Париса, состояла из куска полотна, обёрнутого вокруг пояса, и широкого кожаного ремня, к которому крепились ножны и небольшой мешочек с какими-то мелкими вещичками.

– Какое красивое! – Вера осторожно дотронулась до тёмно-красного ожерелья, обвивавшего шею Талло, – Так и блестит на солнце…

– Нравится? – воскликнула Талло, – возьми! Оно так подходит к твоим волосам и платью!

– Что ты! Зачем? – испугалась Вера.

Но Талло была непреклонна: тут же сняла с себя ожерелье и надела его на Веру. Бусины были тёплые и приятно щекотали шею.

– Эх, чем же отдариться-то? – подумала Вера. Кто знает, как может отозваться «в веках» любой предмет из «будущего», который она неосторожно здесь оставит… – Ну, ничего, я ещё найду способ отблагодарить милую Талло!

Солнце поднималось всё выше, становилось жарко. В тенистой дубовой рощице на берегу шумящего по камешкам ручья путники сделали привал. Маврис выпряг волов, которые тут же принялись щипать траву неподалёку, а сам бросил под дерево тонко выделанную баранью шкуру, на которой Койна и Талло моментально устроили скромный, но сытный завтрак. Лепёшки, сыр, пёрышки зелёного лука, какой-то терпкий кисло-сладкий напиток вроде кваса. Вера сдержанно кушала, прислушивалась к разговорам и, как говорится, мотала на ус. Ей становилось всё интереснее. Девушки болтали, не умолкая и время от времени бросая на Веру пытливые взгляды. Однако на эти молчаливые вопрошания Вера отвечала уклончиво, сама же, вслушиваясь, старалась не пропустить ни слова.

И вот что она узнала. Каждый день, если только позволяет погода, ко Дворцу – собственно, это даже и не отдельное здание, а целый город, переходами, лестницами и галереями соединённый в единое целое, – приезжают жители окрестных поселений, чтобы обменять продукты своего труда (так Вера «перевела» для себя все эти «корзины, кувшины и мешки») на что-нибудь другое. Например, за большую амфору вина охотно дадут отрез хорошей материи, которого хватит на одно «взрослое» женское платье, или два-три новых глиняных горшка, или горсть перламутровых раковин для ожерелий, или несколько крупных жемчужин. А если к вину добавить несколько мер ячменной муки или горшок молока, плошку творога, сколько-то кругов сыра, то можно обменять всё это на козу или парочку овечек. О деньгах – насколько могла судить Вера – подданные Миноса понятия не имеют. Всё меняется на всё, поэтому «торг» сам по себе – игра и зрелище. Не зря минойцы так любят торговаться! И вообще они очень любят людей посмотреть и себя показать. Тем более, что вечером, когда мены закачиваются, царь и царица устраивают для гостей Дворца великолепный праздник.

– Мы обязательно останемся на танцы, – радовалась Койна.

– Какие танцы? – Вера старалась не выдать себя, но как же это было трудно! Чуть ли не каждое слово минойских девушек ввергало её в изумление.

– Ну, как же, Вера! Во Дворце столько музыкантов! Вечером они выходят на площадь, чтобы играть для народа. Музыканты играют, а люди танцуют. Где же девушке выбрать жениха, как не на танцах?

Вера аж поперхнулась куском лепёшки: нет, странно тут у них, очень, очень странно…

– Царь Минос и царица Пасифая нередко танцуют вместе со всеми. Увидишь, Вера, какая это красивая пара! Ведь ты не пропустишь танцы? Может быть, лицедеи покажут представление, а может быть, царевна Ариадна снова удивит народ чудесами. Она мастерица по этой части!

Тут Койна взглянула Вере прямо в лицо и тихонько спросила:

– А зачем ты идёшь во Дворец? Если это не тайна, скажи нам, Вера.

– Я?.. мне как раз нужно увидеть Ариадну, – наконец, сообразила Вера, – у меня для неё послание… да! Послание. Из Библа. По поводу чудес.

– Вот как! Ну что ж… тогда в путь!

Солнце было уже совсем высоко, когда дорога стала петлять между хижинами-мазанками, а кое-где и каменными постройками. Несколько раз повозку Мавриса обогнали всадники на низкорослых бурых лошадках и небольшие тележки, запряжённые длинноухими осликами. И вот впереди открылось широкое пространство, живо напомнившее Вере самый обычный рынок – с лотками, прилавками, шатрами и крикливыми торговцами, предлагающими подойти, посмотреть, попробовать. Над всем этим шумным весёлым беспорядком возвышалось огромное многоэтажное здание, простиравшееся так далеко по сторонам, что Вера, как ни старалась, не смогла угадать, где оно заканчивается.

– Вот он какой, Дворец! – подумала она, спрыгнула с повозки и позвала Париса.

– Нам надо идти! Не будем мешать Маврису – у него много дел. А у нас и того больше!

– Хорошо, – отозвался Парис, – пойдём прямо к царю?

– Ну, да… Прямо к нему.

На прощание Вера обняла Койну и Талло и пообещала встретиться с ними вечером на танцах.

Парис приветственным жестом поблагодарил Мавриса, и попутчики расстались: повозка Мавриса свернула направо – к шатрам, под которыми расположились приезжие с финикийских кораблей, а Вера и Парис вышли к началу огромной каменной лестницы, которая соединяла украшенные колоннами и яркой росписью ярусы Дворца. И тут же попали в шумную толпу поднимающихся и спускающихся по лестнице людей.

– Сколько народу! – думала Вера, – Какие все разные! Наверное, приехали из разных стран…

В какой-то момент ей даже показалось, что она рассматривает картинки из учебника по истории Древнего мира. Вот, наверное, египтяне, смуглые, с круглыми бритыми головами, в белых балахонах, украшенных геометрическим орнаментом, идут, не торопясь, переговариваясь на непонятном языке. А это кто? Рыжебородые здоровяки в коже и бронзе… Вдруг в многоголосом разноязычном гуле Вера уловила что-то знакомое:

– Триеры из Пирея прибудут завтра… или послезавтра… и, говорят, на одной из них, среди прочих – Тесей.

– Тесей? – встрепенулась Вера. Кто бы мог здесь говорить о Тесее?

Ах, вот оно что! Веру и Париса обогнали двое мужчин – один в хитоне и тёмном плаще, переброшенном через плечо, другой – в чёрной накидке с капюшоном, почти полностью закрывающем лицо. Они поднимались на галерею, что-то бурно обсуждая на дорийском наречии.

Вера в который раз поймала себя на том, что прекрасно понимает и минойскую, и дорийскую речь, хотя они заметно отличаются друг от друга. Если бы ещё позавчера кто-нибудь сказал Вере, что она будет разгуливать по допотопному Криту, запросто болтая на языках, вышедших из употребления тысячи лет назад, она решила бы, что это просто глупая шутка. Но теперь она принимала это как нечто, само собой разумеющееся. Она чувствовала, что эти двое имеют какое-то отношение к тайне, которую ей надо раскрыть. И, не раздумывая, последовала за дорийцами, которые так были заняты своей беседой, что ни на кого не обращали внимания. Да и на что обратишь внимание в такой суете!

– Ты куда? – забеспокоился Парис.

– Некогда объяснять! слушай, а ты знаешь, куда идти? Как попасть к царю?

– А ты разве не знаешь? – удивился Парис.

– Я-то знаю… – не моргнув глазом, соврала Вера, – но, если хочешь стать героем, ты должен всего добиваться сам! Найди царя. Сделай это, – Вера ускорила шаг, – а вечером встретимся на площади… где танцы… Ступай! мне надо идти. Воон туда. Решено?

– Ладно, – Парис пожал плечами и безропотно скрылся в толпе.

Вера, незаметно, как тень, лавируя среди плащей, хитонов, изысканных дамских платьев и кожаных фартуков, скользила в толпе за дорийцами и старалась не упустить ни слова из их довольно-таки нервного разговора.

– Неужели ты веришь, Агамемнон, что Тиндарей по собственной воле согласился признать их своими детьми?!

– А что ему оставалось? Ты видел Елену, Калхас?

– Она ребёнок. Да, прекрасна и умна не по годам, но этого недостаточно, чтобы смириться… – тут Калхас, перейдя на шёпот, оглянулся по сторонам, – чтобы смириться с бесчинствами Зевса и его приспешников…

– Вечно ты, Калхас, вводишь меня в искушение, – зашипел Агамемнон, – Не нам судить о замыслах бессмертных!

– Да говорю же тебе – Эгей уже подготовил корабли. Не сегодня-завтра Тесей будет здесь. И он настроен весьма решительно!

– Тсссс… – Агамемнон ткнул собеседника локтем в бок, – Молчи! Не хватало ещё навлечь на себя гнев Паллады… в такое-то время…

Агамемнон и Калхас шли уже по широкой галерее, заставленной и застроенной многочисленными палатками, шатрами и ларьками, в которых кипела работа. Вот гончар весело вращает свой круг, что-то напевая, а под его ладонями из шлепка глины прямо на глазах вырастает изящная чаша. Тут же на полках и на полу расставлены всевозможные сосуды, украшенные волнистыми линиями, цветами и грациозными фигурками диковинных зверей и танцующих людей. Вере снова показалось, что она рассматривает картинку из учебника… вот это, кажется, амфоры… а это – кратер? Но дальше, дальше…

Вот мастер расписывает чёрной и красной краской огромные морские раковины… зачем? Они и так прекрасны! Вера уже еле поспевала за удаляющимися дорийцами.

А тут! Ого! В шатре, промелькнувшем справа, сидел самый настоящий писарь – перед ним на деревянном столе в специальной подставке торчали острые палочки разной длины, тут же лежали прямоугольные и овальные таблички – наверное, глиняные? – и свитки какого-то желтоватого материала… «Папирус!» – догадалась Вера. Возле писаря томились в ожидании несколько человек – заказчики, должно быть. Эх, задержаться бы, посмотреть. Но Калхас и Агамемнон быстро удалялись, и Вера уже не слышала, о чём они говорят.

Галерея неожиданно перешла в лестничный пролёт, украшенный белокаменными зубцами, похожими на бычьи рога. Слева ступеньки поднимались, справа – вели вниз, и дорийцы, ускоряя шаг, стали спускаться.

– Странно, что я не боюсь заблудиться, – подумала Вера, – вообще ничего не боюсь! С чего бы это? Ах, да! Гермес!

Неведомо, какое чувство давало ей эту уверенность, но Вера ни минуты не сомневалась, что её непрошеный покровитель постоянно где-то рядом, невидимый, но надёжный.

И она бесстрашно устремилась вниз по лестнице – за новым источником информации (всё же, как ни крути, а «наша эра» в мыслях Веры всё время давала о себе знать). Людей вокруг становилось меньше, и девочке, чтобы её не заметили, приходилось скрываться за колоннами, а потом за деревьями и кустами, которые понемногу обступили лестницу со всех сторон.

Наконец, Калхас и Агамемнон вошли в приземистое каменное строение с широкими деревянными воротами, справа и слева от которых красовались две разукрашенные статуи в человеческий рост. Одна изображала толстощёкого парня в коротком хитоне. В правой руке он держал рог, из которого свисали виноградные грозди, а в левой – чашу с отбитым краем. Вторая фигура представляла собой обвитую цветочными гирляндами женщину, лицо которой было скрыто складками глиняного покрывала, тоже местами поцарапанного и побитого. Над воротами – вывеска. Δώρο.

– Доро? Похоже, здесь таверна, – решила Вера, – или гостиница для путешественников. Эти-то явно не местные. Но как же незаметно попасть внутрь?

Вера попыталась обойти строение кругом, и – вот удача! – с левой стороны в стене, почти целиком завешенной кудрявыми петлями какого-то вьющегося растения, обнаружила маленькую дощатую дверцу. Вера осторожно толкнула её, дверца с противным скрипом приоткрылась, и девочка оказалась в тёмном коридоре, всё освещение которого состояло в рассеянных лучах дневного света, падавшего из многочисленных щелей в стенах и потолке.

Ой-ё-ёй… может быть, тут тараканы бегают… или даже крысы…

Вера услышала где-то далеко впереди приглушённый разговор и стала тихонько продвигаться в полутьме на звук. Наконец она буквально зашла в тупик, оказавшись в крохотном чуланчике, упиравшемся в стену из грубых булыжников, между которыми зияли щели, дырки и отверстия, открывавшие любопытному взгляду достаточно подробную панораму соседнего помещения. Вера прильнула к одной такой дыре на уровне собственных глаз и сразу же увидела Калхаса и Агамемнона, которые сидели друг напротив друга у большого деревянного стола с расставленной на нём безыскусной, но вместительной посудой. У соседней стены виднелось что-то вроде прилавка, возле которого хлопотал полуголый чернокожий парень. Дорийцы жадно ели с помощью коротких, поблёскивающих в полутьме ножей, запивая еду из круглых, грубо расписанных чаш, и громко обсуждали что-то важное, уже совершенно не опасаясь, что их может кто-нибудь услышать. Вера немедленно навострила ушки.

– Понимаю твоё желание, Агамемнон, но не слишком ли рьяно ты берёшься за дела? Бессмертные не любят выскочек.

– Выскочка Тесей рвётся к власти над Аттикой. Погоди – распутает он козни Миноса, и конец владычеству Крита на море. А там – глядишь, и Лаконии не сдобровать.

– Так ли? Думаю, ты преувеличиваешь возможности Афин.

– Преувеличиваю или нет, а рад буду, если здесь, во Дворце, навсегда Тесей останется – или голову сложит, или разум потеряет.

– Для этого надобно склонить на свою сторону Ариадну.

– Каким образом? – Агамемнон поёжился и опасливо оглянулся по сторонам.

– Не знаю. Но имей в виду – раз уж ты решил действовать, поторопись. Если не нынче в ночь, то завтра при попутном ветре корабли из Афин достигнут Крита.

Наступило молчание. Вера слышала только стук ножей и бульканье жидкости, наливаемой из кувшина в чашу. Но вот снова послышался голос Калхаса:

– Как стемнеет, на площади начнутся танцы. Погода нынче прекрасная, народу будет много. Может быть, царевна Ариадна снова захочет удивить подданных. Ей это нравится. Сколько лет ты не видался с ней? Родственница твоя всё-таки. Вот и склони её на свою сторону. Пусть помогает.

Тут Калхас снова замолчал, приподнялся и, повернувшись к стене, за которой притаилась Вера, напряжённо прислушался, поморщился и даже, как показалось Вере, пошевелил носом.

Девочка замерла, стараясь не дышать. А Калхас, снова обратившись к Агамемнону, вдруг громко произнёс:

– Но тут другая беда Атридов подстерегает. Помнишь, я рассказывал тебе о Приаме Троянском… о том, что тайно сына-младенца он отдал на финикийский корабль. С тех пор, кажется, лет десять-двенадцать прошло.

Так вот, мальчика финикийцы продали бездетному оружейнику из Дворца, взяв за него славный лук и колчан со стрелами, а у того умерла жена, и он не нашёл ничего лучшего, как оставить ребёнка за Дворцом на дороге. Подобрал его пастух Ликаон, вырастил, как сына. Назвали мальчугана Парисом. Никто до сих пор не знает, что он – царевич. И судьба этого мальчика очень скоро пересечётся с твоей, Агамемнон. Так пересечётся, что жизни множества людей и благополучие всей Эллады вот-вот окажутся на Зевсовых весах. Но ты, царь, нынче же ночью можешь не допустить беды, ибо мальчик этот здесь!

– Как? – вскричал Агамемнон.

– Поверь. Не зря же Калхас ест свой хлеб. Я знаю. Здесь Парис. И прямо сейчас ты легко найдёшь его на площади. Один незаметный укол рыбьей косточкой, и нет Париса – неминуемое бедствие будет отодвинуто далеко-далеко! А отодвинешь его ты, Атрид! Не сомневайся! Пусть в Элейсон отправляется Парис, пока не согрешил! Ему же будет лучше!

Услышав знакомое имя, Вера отпрянула от стены и, попятившись, задела локтем горшок, стоявший рядом на полке. Горшок свалился с полки, громко стукнулся об пол и разлетелся на куски. Агамемнон вскочил и с криком «кто там?!» ударил посохом в стену, так что из неё посыпались мелкие камни.

Вера зажмурилась от ужаса и бросилась прочь, не разбирая дороги. Несколько раз ей пришлось уворачиваться от столбов и углов, как будто нарочно выскакивающих прямо перед ней. Наконец она обо что-то с разбегу споткнулась и грохнулась на грязный занозистый пол, содрав в кровь обе коленки и в чём-то липком изрядно испачкав платье.

– Что с тобой, Вера? – незнакомый женский голос насмешливо и в то же время властно прозвучал у неё над головой, – куда это ты так спешишь?

Вера, стиснув зубы, чтобы не захныкать от боли, встала, и у неё перехватило дыхание. Дверца, через которую она попала в подсобное помещение таверны, была широко распахнута, и за ней, на поляне, равномерно освещённой невидимым источником света, стояла женщина огромного роста с круглыми голубыми глазами, в длинном серебристом платье. На плече у неё сидела надменного вида сова.

– Афина! – узнала Вера, – Да-да… ведь Гермес сказал, что бессмертные следят за нами. Наверное, она скажет, что делать дальше…

– Я… мне нужно разыскать друга. Ему угрожает опасность!

– Друга? – Афина рассмеялась холодным металлическим смехом, – Какое легкомыслие!

Вера почувствовала порыв ледяного ветра и… оказалась в пустом просторном зале с колоннами. Она сидела на мраморной скамье с ножками в виде львиных лап, Афина стояла рядом и укоризненно смотрела на неё. Теперь богиня была похожа на строгую учительницу. Ни совы, ни змеи, ни тёмного платья. Серый жакет, юбка серая, белая блузка, чёрные туфли на низком каблуке. И круглые голубые глаза, под взглядом которых Вера съёжилась, как будто была в чём-то виновата.