Наследница «Минотавра». Роман-сказка о Вере. Книга первая

– Подойди, спроси, – ехидно хмыкнул старик.

Вера на цыпочках приблизилась к мальчишке, опустилась рядом с ним на корточки и тихонько сказала: «Эй!»

Её робкий возглас не возымел никакого результата. Парень только поморщился, засопел и перевернулся на бок, поджав под себя ноги.

– Ах так!

Вера сорвала длинную сухую травину и, зайдя на четвереньках с другого бока, злорадно пощекотала ею беззащитную мальчишечью ноздрю.

Ух, как он подскочил! Чихнул раз пять подряд, протёр глаза и вовсе не дружелюбно вытаращил их на незнакомцев.

– Привет! – робко сказала Вера

– Чего тебе?

– Это твои козы?

– Вы кто такие? – парень явно не стремился к разговору.

– Афелос, аэд, – наконец подал голос Гермес, – а это Вера, мой поводырь. Не найдётся ли в твоей деревне немного еды для голодных и уставших путников? А может быть, нас пустят на ночлег? Мы идём от самого Феста и уже почти без сил.

– Аэд? – недоверчиво переспросил паренёк, но, оглядев незнакомцев с головы до ног, смягчился, – хорошо, побегу – спрошу… Афелос, говоришь? Вроде слышал я про такого…

Он крутанулся на голых пятках и во мгновение ока исчез за кустами.

Вера обречённо посмотрела ему вслед.

– Когда он вернётся, мне уже будет всё равно… я уже буду хладный труп… я теперь поняла, как умирают от голода…

– Смешно! – ухмыльнулся старик – — на лугу пасутся ко… А кто-то тут собрался умирать от голода. Ну что, дорогуша? Иди доить козу. Не мне же, слепому аэду, ее доить. Только нужно придумать, во что ты её доить будешь.

– Придётся рисовать… – и Вера привычно потянулась за карандашами и блокнотом.

Гермес проводил её движение неодобрительным взглядом.

– Поосторожнее с карандашами. Здесь не всё материализуется по твоему желанию. Это – во-первых. А во-вторых, карандаши не вечные, их сила может закончиться раньше, чем нужно. Прибереги их для важного.

– Ладно, это последний раз.

– Ну, скажем, не последний… но всё же. Поосторожней с волшебством.

– Ага!

И Вера нарисовала небольшой кувшин. Потом она вознамерилась нарисовать рукомойник, чтобы помыть руки. Вера вспомнила, как она ездила к бабушке в деревню. Там была корова Майка, и бабушка всегда тщательно мыла руки перед дойкой.

– Эй… – остановил её Гермес, – рядом с пастбищем обязательно должен быть источник… Ну-ка…

Он поплевал на указательный палец и со значительным выражением лица поднял его перед собственным носом.

– Хайрэ… – услышала Вера над головой, – хайрэ…

Ароматный вихрь обдал её с головы до пят приветливой влагой.

– Привет, бессмертный… привет… привет…

Перед глазами девочки быстро-быстро замелькали крошечные полупрозрачные тельца.

– Это наяды, – шепнул старик, – хозяйки местных вод. Где-то рядом озеро или речка.

Он сделал несколько шагов в сторону, пошевелил палкой в траве, и Вера вдруг услышала безмятежный ласковый говорок:

Камешки, травинки,Лёгкая водица, —Всё, чтобы напиться.Всё, чтобы умыться.Под плакучей ивой —Родничок на дне.Путник торопливый,Загляни ко мне.

Едва Вера подумала, кто бы это мог так петь, как откуда-то из-под кустов показалось почти бесплотное, но явно живое существо – просто-таки излучающее доброжелательность и ласку.

– Как же я рада тебе, бессмертный! А это милое дитя? ох, да нет ли тут чего-нибудь дурного? Не задумал ли ты чего?

– Ничего такого задумать не могу я, Лириопа, чего не было бы в замыслах у Творца Начал! Напои и умой Веру. Ей надобно… ээээ… подоить козу.

Лириопа рассмеялась, словно хрустальные колокольчики зазвенели. И показалась уже, так сказать, во плоти.

Она была ростом чуть выше Веры, всё её маленькое тельце окутывали волны изумрудно-зелёных волос, а ножки… их трудно было разглядеть в густой траве, но Вера заметила между пальчиками её босых ножек самые настоящие перепонки. Как у лягушки.

– Ах, дитя, ты так устала, бедная! Ну, иди, иди сюда: я тебя искупаю.

С этими словами Лириопа схватила Веру за руку и потянула за собой. Кусты раздвинулись, и Вера увидела чудесное круглое озеро, заросшее тростником и огромными белыми лилиями, плавающими по воде среди тёмно-зелёных листьев. Вода в озере была настолько прозрачная, что Вере видны были и стебли растений, поднимающиеся со дна, и красные и жёлтые рыбки, скользящие между ними, и собственные ступни, едва касающиеся песочка, по которому она заходила в озеро, сбросив платье и сандалии на берегу.

Вера даже забыла про голод, окунувшись в озеро Лириопы, но, когда она вышла на берег, в животе у неё снова заурчало.

– Ты и в самом деле хочешь подоить козу? – улыбнулась наяда, – Ну, идём. Посмотрим, что можно сделать.

Козы по-прежнему мирно щипали травку на поляне. Лириопа приблизилась к той, что была поближе, обняла её за шею, что-то шепнула ей в ухо и поманила Веру ладошкой.

Вера подхватила кувшин и быстренько пристроилась к козе.

– Вот, – сказала Лириопа, – сначала омоем козочке вымя, – она выпустила из ладошки струю тёплой воды, коза сказала – меееее – и покосилась на Веру влажным миндалевидным глазом, – а теперь, дитя, смажь ей соски маслом.

В ладони Лириопы появилось пятнышко растительного масла. Наяда перелила масло на Верину ладонь, и девочка сначала растёрла масло между пальцами, а потом боязливо прикоснулась к козьему вымени.

– Не бойся, – шепнула Лириопа, – козочка хочет дать тебе молока.

Вера подставила под вымя кувшин и – неожиданно для себя – стала ловко доить козу. Лириопа стояла рядом и посмеивалась. А коза время от времени, обернувшись, поглядывала на них и тоже, казалось, ухмылялась.

Наконец, Верин кувшинчик наполнился. Не отходя от козы, Вера прильнула губами к его краю.

Ух ты! Такой вкусноты она никогда и не пробовала. Молоко было густое, жирное и как-то особенно пахло.

Несколько глотков – и Вера была сыта.

– Афелос, Афелос! – послышалось издалека.

Это пастушонок возвращался из деревни.

– Прощай, Вера – сказала Лириопа, – может, ещё свидимся.

С этими словами она обняла Веру и медленно растаяла в воздухе.

Запыхавшийся от бега мальчишка – сам похожий на взъерошенного козлёнка – тормозя пятками, влетел на поляну.

– Старейшина Ликаон просит пожаловать – выпалил он, как будто эти слова еле-еле дождались минуты, когда он выпустит их наружу, – и заранее извиняется за простоту угощения. Люди мы обыкновенные, без затей… но рады прославленному Афелосу от души.

– Афелос-то здесь, оказывается, звезда! – подумала Вера и протянула мальчишке кувшинчик с остатками молока.

Тот взял кувшинчик, бросил на Веру одновременно благодарный и неодобрительный взгляд и в три глотка осушил посудину.

– Я вас отведу, – сообщил он, вытирая губы тыльной стороной ладони.

Гермес-Афелос нетерпеливо кашлянул, и втроём они стали спускаться по узенькой тропинке, незаметно вьющейся между кустами, к деревне, которая, приближаясь, всё яснее напоминала о себе запахами и звуками.

И, поскольку первый голод Вера уже благополучно утолила, теперь её одолевало любопытство, и она принялась расспрашивать пастушка обо всём, что на тот момент приходило ей в голову. Тот был не слишком разговорчив, но кое-что Вере удалось-таки выведать.

У Ликаона, как, впрочем, и у остальных жителей посёлка, который называется Матала, хозяйство небольшое – он, в основном, ловит рыбу и охотится на кабанов и оленей, их в горных лесах множество. Жена его и дети ухаживают за виноградником и присматривают за молодой оливковой рощицей. Есть у них несколько овечек и козы… те самые, с которыми так близко познакомилась Вера. Сам-то пастушонок – сирота, не помнит ни отца, ни матери. Ликаон подобрал его младенцем на обочине дороги, ведущей к Дворцу. Вырастил и воспитал наравне с родными сыновьями, так что для семьи старейшины и для многочисленной родни, которая обитает рядом, он такой же домочадец, как и остальные.

– А зовут-то тебя как? – непринуждённо поинтересовалась девочка.

– Парис, – ответил тот, – моё имя – Парис. А ты – я запомнил – Вера!

– Где-то я уже слышала это имя, – подумала Вера, – Эх, надо будет, как выдастся минутка, книжку мою полистать… где она, кстати, моя книжка?

Она поспешно пощупала сумку, висевшую у неё на боку. Книжка была на месте.

– Раньше надо было об этом позаботиться, – проворчал по-русски Гермес-Афелос, словно Вера думала вслух.

Парис удивлённо посмотрел на него, но ничего не сказал.

Глава третья

в которой Вера узнаёт историю Тесея и видит очень познавательный сон.

У калитки в частоколе, огораживающем несколько построек, сложенных из камней и крытых ветками и соломой, собралось едва ли не всё население деревни. Всем хотелось увидеть и послушать знаменитого песнопевца, слава о котором докатилась и до этого тихого уголка. Расспросить, как там, за горами, за морем, люди живут… да и люди ли там живут, где нас нет и где вряд ли когда-нибудь мы побываем?.. Правда ли, что на островах, затерянных в пучине морской, пасут овец чудовища-циклопы? Не встречал ли Афелос в лесах неизвестных чудесных тварей? А главное, что слышно о царе Эгее, который должен прислать на Крит корабли?

Постройка, к которой жители Маталы подвели Гермеса и Веру, представляла собой что-то вроде крытого двора. Под огромным навесом, опирающимся на несколько здоровенных, врытых в землю брёвен, расстелен грубый шерстяной ковёр, на котором Вера увидела аккуратно разложенные и расставленные яства – куски мяса на двух деревянных подносах, рассыпчатая каша в глубокой глиняной миске, лепёшки, несколько кувшинов – больших и маленьких, – видимо, с водой, вином и маслом, виноград, очищенные орехи, пучки зелени и, конечно же, сыр. Вкусно пахло дымом и свежей едой. Так вкусно, что Вере снова захотелось есть.

– Проходи, устраивайся, Афелос! – поклонился гостю Ликаон, высокий дородный бородатый мужчина, одетый чуть наряднее, чем остальные, – Подкрепи силы с дороги, а потом – поведай нам, где ты был, что слышал от людей, какие происшествия сам застал. А песням твоим, Афелос, мы так уж будем рады, так рады! Не часто заходят в нашу деревню богоравные песнопевцы. Даже и не помню, когда это случилось в последний раз.

Тут, не взглянув на Веру, он взял Афелоса под руку, подвёл к ковру, помог устроиться на мешке, набитом, видимо, овечьей шерстью, и сделал знак парням, стоящим неподалёку, чтобы они ухаживали за слепым.

Заботливые хозяева вместе с гостем, как на пикнике, заняли места у ковра; молодёжь и женщины с детьми, ожидавшие песен, столпились за их спинами, и трапеза началась…

Наконец, все насытились. Ликаон снова взял певца под руку и повёл на пригорок, где под огромным старым ясенем вся деревня обычно собиралась на сход. Афелос опустился на пенёк, и люди мгновенно окружили его, рассевшись на траве.

– Я привёз вам вести из Кекропова града, который некогда посвящён был Палладе, – Афелос ударил по струнам и медленно проговорил, – Царь Эгей, наконец, обрёл наследника.

По толпе прокатился сдержанный ропот, а певец продолжал:

– Царь Кекропова града, злосчастный Эгей,Не имел – по решенью Олимпа – — детей;Две бездетных жены – даром время прошло,Нет наследника, словно всем предкам назло.Отправляется в Дельфы стареющий царь,Где узнать свою участь желает, как встарьНаходили ответ на вопросы своиЗаплутавшие в жизненных дебрях цари.Как, оракул, мне царство своё сохранить?Как распутать судьбы узловатую нить?Дал оракул ответ, но попробуй понять,Что туманною речью он хочет сказать?– Поспешу я в Трезену, – решает Эгей, —Друг Петфей, самый мудрый из мудрых царей,Объяснит мне дельфийскую тёмную речьИ научит, как быть и как царство сберечь.У Петфея – на выданье старшая дочь.Знает хитрый Петфей, как Эгею помочь.– Ты наследника вскоре, Эгей, обретёшь,Если Эфру прекрасную в жёны возьмёшь!Будет сын твой – великий и славный герой,За родные Афины он встанет горой,Час настанет, и время такое придёт,Он Кекропову граду свободу вернёт…

Тут Афелос остановился, чтобы перевести дыхание, а слушающие снова зароптали, ведь они знали, о какой свободе поёт аэд: Минос, царь Крита, когда афиняне убили его сына, отправил к берегам Аттики мощный флот, наголову разбил слабое афинское сопротивление и наложил на Эгея тяжёлую дань. В назначенное время Афины должны прислать на Крит полтора десятка крепких здоровых юношей и девушек. Их приобщат к законам Крита, парней выучат благородным ремёслам, девушек отдадут в обучение Гестии, покровительницы Крита. Всё это необходимо для того, чтобы со временем, вернувшись на родину, эти молодые люди принесли в дикую Аттику добронравие и любовь к красоте, столь свойственные жителям Крита. И вот, оказывается, за морем только и ждут, чтобы нашёлся безумец, который попробует нарушить великодушный критский замысел! (Всё это Вера поняла из разговоров и перешёптываний, которыми обменивались слушатели, пока Афелос-Гермес отдыхал). Но вот он снова набрал воздуха в лёгкие и продолжил песню:

Рад Эгей – — и, послушный всесильной судьбе, —Отвечает Петфею: «Я верю тебе!Эфру в жёны беру – будем свадьбу играть.Но одно обещание должен ты дать.Возвращаясь с надеждой в родную страну,Не могу привезти я с собою жену:У братишки Палланта – к печали моей —Пятьдесят претендуют на трон сыновей,И поклялся Паллант – только дам слабину,Он в горах и долинах развяжет войну,И неважно, кто в этой войне победит,Потому что прозванье ему – Паллантид!Чтоб народ не расстраивать сплетней пустой,Я прекрасную Эфру оставлю с тобой.Если сын твоей дочерью будет рождён,Объяви, что отец у него – Посейдон!Если девочку боги даруют – онаБудет в храм для служения Муз отдана.Согласился Петфей. Под огромной плитойСпрятал грустный Эгей меч испытанный свойИ сандальи из кожи подводной змеиСхоронил под плитой как заветы свои.Если слово Петфея – не лепет пустой,Сын добудет, что скрыто под тяжкой плитой.Он в Афины придёт – пусть пошлёт его мать, —Чтобы царство отцовское в руки принять,По мечу и сандальям смогу я узнать,Тот ли он, кому трон я могу передать.Но пока не созреет отважный юнец,Пусть не ведает, кто ему вправду отец.Так уехал Эгей из Трезены – и в срокЭфре сына послал упомянутый бог.По земле многолюдной и горестной всейПрогремит на века это имя – ТЕСЕЙ!

Афелос снова прервал песню, чтобы передохнуть…

– Тесей… Тесей… – шептали друг другу слушатели, – Неужели тот самый?

Мрачным холодком повеяло в окружившей аэда толпе. А тот между тем продолжал:

Расскажу вам теперь, как отважный ТесейДобивался намеченной цели своей.Срок настал – и отцовский завещанный мечИз-под тяжкого камня сумел он извлечь.И сандальи отцовские впору юнцу —Да уже не юнцу, а лихому бойцу!Он Геракла примером избрал для себя,Чтобы жить, справедливость творя и любя,И в Афины отправился, чуть погодя,На разбойников страх по пути наводя.В Эпидавре шалил великан Перифет,Встретил в чаще Тесея – и хищника нет!Лютой смертью наказан жестокий злодей —Заодно булавой расплатился своей,Пусть Тесею послужит его булава —Не одна от неё полетит голова!На заманчивом Истме в сосновом боруКровожадный Синис вновь затеял игру:Сосны сделал разбойник оружьем своим —Не рискуй путешественник встретиться с ним.Но Тесей не таков, чтоб в ловушку попасть,Велика его силы разумная власть!И повержен Синис, путь по Истму открыт,Сын Эгея к отцовскому дому спешит!

Афелос всё пел и пел… жители деревни слушали его, боясь пропустить хотя бы слово, но Веру от его монотонного пения неумолимо клонило в сон.

Она сидела на траве, прислонившись к стволу ясеня. Пышные ветки, словно шатёр, прикрывали её от солнца. Девочка потеряла счёт времени. Ей казалось, что здесь, на Крите, среди этих красивых и добрых людей она живёт давным-давно, а её жизнь в большом городе, среди стекла и бетона, автомобилей и гаджетов – где она? Может быть, она тоже – только сон?

Сквозь дремоту до Веры слабо доносились слова певца: ужасного вепря убил Тесей в Кромионском лесу… чудовище лютое сбросил со Скиронской скалы… Керкиона-великана разбил в Элевсине… проучил Прокруста, растянув самого разбойника на ложе, на котором тот пытал незадачливых путников… в водах Кефиса священных омылся герой от пыли и крови дорог и подвигов… и был узнан в Афинах отцом, наконец…

Песня Афелоса становилась всё тише и тише, словно удаляясь… Вера почувствовала покачивание, как будто её снова куда-то уносит лодка, но открывать глаза ей не хотелось, и она поплыла сквозь сон – не чувствуя ни страха, ни любопытства.

– Вера, Вера, – донеслось до неё, – Вера, проснись!

Это был мамин голос! Как же Вера до сих пор не вспомнила о маме! Мама, конечно же, с ума сходит! Где дочка? Куда пропала? Родители, наверное, уже и в полицию звонили, и во все больницы и морги… да весь город, скорее всего, на ушах стоит!!! Веру охватил ужас. Она не решалась открыть глаза – всё ещё надеялась, что проснётся, – и вот он, родной балкон, или, по крайней мере, родная кроватка.

Она открыла глаза. Ни ясеня, ни деревни, ни травы. Вера сидела на чём-то мягком и пушистом. Над её головой простиралось сияющее воздушное пространство, а внизу, как хлопья взбитых сливок, покачивались облака. Это было как в самолёте, только золотистая баранья шкура, на которой сидела Вера, не мчалась со скоростью тысяча километров в час, а тихонько плыла высоко-высоко над землёй.

– Не бойся, Вера, – послышалось рядом, – посмотри на меня!

Вера обернулась – рядом с ней на мягкой бараньей шкуре, поджав под себя ноги, сидела женщина ослепительной красоты. В буквальном смысле – ослепительной! От её лица исходил настолько яркий свет, что Вере пришлось зажмуриться, и, зажмурившись, она видела это прекрасное лицо – словно в тумане.

Баранья шкура поднималась всё выше и выше.

– Смотри, Вера, смотри вниз! Это Крит, священная обитель богов. Мой мир. – и, перехватив вопросительный Верин взгляд, она улыбнулась, – Я Рея. Здешние люди дали мне имя Великая Мать. А люди твоего времени называют меня Мать-Природа. В твоём времени уже научились пользоваться частью моей силы. Вы называете это энергией, электричеством. Но это лишь малая толика, капля в океане силы, которая пронизывает Вселенную. И хранительница этой силы – я.

– Ну, да… – подумала Вера, – теперь это уже сон во сне, – и решила ничему не удивляться. Она только широко улыбнулась новой знакомой и послушно стала смотреть туда, куда указывала Рея.

Внизу, постепенно удаляясь, разворачивалась захватывающая дух панорама: горы, покрытые кудрявым лесом, а на вершинах блистающие снеговыми шапками, их скалистые склоны то спускались прямо в море, то словно отшатывались от него, уступая место серебристым пляжам. Всё дышало таким величественным покоем, что невозможно было не поверить, что здесь, действительно, обитель богов!

Баранья шкура поднялась уже так высоко, что Вера разглядела внизу очертания нескольких островов и вдалеке край суши, уходящей за горизонт. Эх, будь всё это не во сне, Вера окоченела бы уже от холода и стала бы задыхаться от недостатка кислорода, но от Реи, сидящей рядом, исходило такое нежное укрепляющее тепло, что Вера только вертела головой, стараясь как можно лучше разглядеть проплывающие внизу картины.

– Вон там, видишь, Вера, – протянула руку Рея, – остров Тира, богатая и прекрасная земля, владение Миноса, моего любимого внука.

С высоты Тира была похожа на удлинённый черепаший панцирь. Ох! что-то дурное вспомнилось Вере об этом острове, настолько дурное, что мурашки побежали по спине.

– А ведь я, – подумала она, – СТОЛЬКО всего знаю… то есть знала бы о далёком будущем этих мест, если бы хоть немножко интересовалась ими… тогда, у себя дома…

– И я знаю, – сказала Рея.

Вера, конечно, дала себе слово ничему не удивляться, но всё же вздрогнула от неожиданности. Вот ведь – ничего не скроешь от бессмертных!

– Я знаю, – продолжала Рея, – что ждёт и Тиру, и Крит, и царство Миноса. Я даже больше знаю – знаю, что ждёт тебя, твою семью и твою страну в ещё более отдалённые времена. Бессмертные пребывают сразу во многих измерениях мира, поэтому-то они и всеведущи. Но это не значит, что всё предопределено. Кое-что можно изменить, если правильно высчитать момент, место и… – она замолчала на мгновение, как-то особенно взглянув на Веру, – и героя.

От этого взгляда Вере снова стало не по себе, но она не подала вида, а только спросила:

– Вон там, за цепочкой облаков, какая-то большая суша… тоже остров?

– Это берег огромного материка, Вера. Но сейчас ты видишь только узкую береговую полоску. Там Финикия, детка. Родина матери моего внука Миноса, прекрасной Европы.

– Европы?!!

– Да-да, именно так. В твоё время люди называют Европой часть света с морями, горами, реками и озёрами, с огромными странами. Большая честь для смертной женщины передать такой земле своё имя.

Баранья шкура вдруг резко скользнула вниз.

– Ой, – Вера инстинктивно прижалась к Рее, а та крепко обняла её – так, что Вере на мгновение показалось, что она так и сидит на табуретке, на своём балконе, а под балконом, в песочнице, играют малыши… такие милые, родные, что каждого Вере хотелось обнять и расцеловать.

И почему-то хотелось… чихнуть…

Глава четвёртая

в которой Вера становится прилежной читательницей, а Парис – знатоком преданий.

– А-а-а-пчхи!

Вера тряхнула головой и с трудом открыла глаза. Перед ней на корточках, ехидно ухмыляясь, сидел Парис с тонкой веточкой в руке. Нашёл он всё-таки способ ей отомстить, пощекотал её сонный носик.

Вера, буквально закипев от возмущения, хотела уязвить парня убийственной колкостью, но пока она искала в памяти что-нибудь подходящее, взгляд её непроизвольно поднялся к верхушке дерева, под которым они сидели – и девочка обомлела! Над деревней раскинулось бескрайнее ночное небо. Чистое небо – без единого облачка. И оно было переполнено звёздами. Некоторые звёзды были крупные, яркие, другие – поменьше и потусклее, были и такие, что казались почти пылинками, и такие, что вместе образовывали длинные туманные пятна и полосы. И всё это жило, дышало, мерцало, струилось и переливалось.

– Ух ты! – невольно вырвалось у Веры.

– Ты что? – удивился Парис.

– Ничего, – спохватилась Вера, – небо красивое. Звёзды.

– А… я тоже люблю смотреть на звёзды. Приятно думать, что великие герои получают от богов бессмертие, превращаясь в звезду!

– Что же в этом приятного? – поёжилась Вера, – Или ты…

– Конечно, – скромно потупив глаза, отозвался Парис, – я обязательно стану героем! И рано или поздно стану звездой. Буду жить на небе. Бывает, смотрю на небо и ищу там свой будущий дом.

– Ну-ну, – подумала Вера, но ничего не сказала, потому что ей снова пришло в голову, что на самом-то деле она отлично помнит это имя – Парис. Ну, конечно. Она что-то читала о нём в своей скучной книженции. А если читала – значит, точно он стал героем! Ещё каким! Иначе как бы он в книжку попал?! Эх, жаль, что она ничегошеньки не помнит, что там о Парисе написано. Однако… это легко поправить. Вот же она, книжка, в сумке, валяющейся рядом на траве. Памятуя, что книжка написана по-русски, и Парис прочитать ничего не сможет, Вера решила тут же восполнить пробел в познаниях и, недолго думая, вытряхнула содержимое сумки на траву.

Зря она это сделала!

Парис вытаращил глаза и прямо-таки затрясся от ужаса и любопытства. Что за странные предметы носит в сумке подозрительная гостья?!

– Что это? – прошептал он, инстинктивно протягивая руку к «Мифам Древней Греции». (Кстати, к немалому удивлению Веры, на обложке теперь красовалось «Μύθοι Της Αρχαίας Ελλάδας», и, что всего занятнее, – Вера прекрасно понимала каждое слово).

– Ты о чём? – листая книжку и не обращая на него внимания, спросила Вера.

– Вот это что? – кивнул Парис в сторону рассыпанных вещей

– Ах, это… ну, как что? – Вера задумалась на секунду и решила воспользоваться недавно услышанной формулой Гермеса, – негоже… ээээ… юной деве ходить без зеркальца и расчёски. Тем более, что мне нужно попасть во Дворец. Ты ведь покажешь дорогу?

– А это… для чего? – Парис уставился на карандаши и блокнот.

– Это? Это простым смертным вообще трогать строго-настрого запрещено, ещё натворишь что-нибудь, – строго взглянула на него Вера.

Парис обиженно поджал губы, но страх и любопытство оказались сильнее обиды. Особенно любопытство. Мальчик видел в руках у Веры странный предмет и не мог понять, что она с ним делает.