Мастер. О преображении интеллектуала в просветленного

Если уж ты изучаешь этот путь… Изучение относится к студентам. Искатель не изучает путь, искатель увлекается. Он участвует в паломничестве. Он паломник, он не студент. У него нет желания узнать о пути; он хочет достичь цели – путем или не путем… Он хочет возвратиться к себе домой.

Если уж ты изучаешь этот путь, то никогда – в своих столкновениях с людьми и реакциях на обстоятельства – ты не должен позволять неправильным мыслям задерживаться. Если ты не умеешь видеть сквозь них, то, как только неправильная мысль появляется, ты должен быстро сконцентрировать ментальную энергию, чтобы отвести себя прочь от этой мысли. Если ты всегда поддаешься таким мыслям и позволяешь им беспрерывно тянуться, то это не только заграждает Путь, но и делает из тебя человека без мудрости.

…то никогда – в своих столкновениях с людьми и реакциях на обстоятельства – ты не должен позволять неправильным мыслям задерживаться. Снова увертка. Вопрос не в неправильных мыслях или правильных мыслях; все мысли неправильны, если это касается выхода за пределы ума. Он даже не осознает, что правильное и неправильное никогда не бывают разделены; они всегда вместе.

Можешь ты отделить любовь от ненависти? Миллионы пытались, но ни одному не удалось, потому что это – против самой природы вещей.

Можешь ты отделить темноту от света? Хоть они и выглядят такими разными, научные исследования света и темноты по отдельности доказали бы лишь нечто абсурдное. Различие между темнотой и светом только в степени. Темнота означает просто меньше света, а свет означает просто меньше темноты.

Вот почему существуют животные вроде сов и других, для которых ночь – как день. Их глаза видят лучше, чем наши, поэтому даже при малом освещении – что выглядит для тебя как темнота – для них все наполнено светом. Их глаза способнее наших глаз. Днем они не могут открыть глаз – они так чувствительны, что дневной свет их ослепляет. При свете дня их глаза просто закрыты; естественно, они видят темноту. Когда для тебя день, для сов это ночь. А когда у тебя ночь, для сов это – день, сплошной свет.

Так что различие между светом и тьмой только в степени. Не может быть света без темноты, не может быть Бога без дьявола.

Странно то, что религии, которые верят в Бога, автоматически верят и в дьявола тоже. Они вынуждены, это просто логическая необходимость. А религии, которые не верят в Бога, не верят и в дьявола. Например, в джайнизме нет Бога, поэтому там нет и дьявола. Просто нет вопроса. Но все религии, которые верят в Бога, должны принять и его противоположность – дьявола.

Откуда эта необходимость? Дело в том, что сущему всегда нужна полярность. Рождение поляризовано смертью, любовь поляризована ненавистью, сострадание поляризовано жестокостью. Оглянись на жизнь. Все имеет свою противоположность, и если ты убираешь противоположность, то и другая тоже исчезнет. Они могут существовать только вместе.

Что такое хорошая мысль и что такое плохая мысль? И как ты можешь разделить их? Учитель не знает, что в последнем приближении к собственному существу необходимо, чтобы исчезли все мысли – не имеет значения, хорошие они или плохие. Мы не говорим здесь о морали; мы говорим здесь о подлинной религии.

Конечно, в основах морали есть хорошие мысли и плохие мысли, и все они произвольны. Например, для мусульманина иметь четырех жен – не плохая мысль, но для всех остальных людей в мире сама идея иметь четырех жен – уже плохая мысль.

Для древних индуистов даже женщина с пятью мужьями не была плохой мыслью; женщине, которая имела пятерых мужей, поклонялись как одной из пяти великих женщин Индии! Конечно, пять мужей число не подходящее, потому что остается уик-энд – что делать с уик-эндом? Пять дней подряд бедной женщине приходилось менять мужей, а два дня были просто выходными. Так что уик-энд – это не что-то новое и американское; это очень древнее и индийское! Никто не осудил этого как уродливую ситуацию. Никакой индусский мыслитель, философ или теолог не осудил этого; это было приемлемо.

Юдхиштхира, старейший из пяти братьев, которые разделяли одну жену, считался индуистами одним из самых религиозных людей, когда-либо живших на Земле. Его нарекли Дхарма-радж – король религиозности. А этот парень, Юдхиштхира, был заядлым игроком; он так играл, что поставил на кон все свое царство, всю свою казну, и в конце концов он поставил даже жену!

Все пятеро братьев присутствовали – и согласились. И никто не осудил этого. Юдхиштхиру до сих пор называют одним из величайших религиозных людей – а он обошелся с этой женщиной хуже, чем с животным, как будто женщина была просто вещью, частью собственности, вроде мебели, которую можно и проиграть.

Так что же правильно?

Для мусульман Коран – это их священный источник, а Коран говорит, что Бог сотворил всех других животных человеку для пищи. Теперь, если Бог говорит так, нет вреда в том, чтобы есть животных. За исключением человека, всех животных можно забивать и есть безо всяких проблем. Вопрос о насилии даже не возникает.

Затем есть джайны. Их монахи надевают себе на нос маску, потому что, когда ты выдыхаешь, воздух становится горячим, а в атмосфере существуют очень крошечные невидимые живые клеточки, которые горячий воздух может убить. Чтобы защитить те клеточки, которые даже нельзя разглядеть, они все время держат нос под повязкой, чтобы к тому времени, как воздух выйдет через повязку наружу, он больше не был горячим; повязка препятствует и охлаждает его. Ну, кто же прав?

Есть индуистские монахи, которые обривают себе голову, усы, бороды – каждый волосок должен быть удален. Причина в том, что они считают волосы мертвыми частями тела. В чем-то они правы. Мертвые клеточки тела отбрасываются беспрерывно. Вот почему, когда ты срезаешь волосок, тебе не больно. Если бы они были живыми, ты почувствовал бы боль. Так что волосы так же мертвы, как любой труп. Зачем носить мертвые волосы? Индуисты и их монахи удаляют их. Если ты посмотришь на разных людей, разные традиции, ты будешь просто поражен. Но как решить, что правильно и что неправильно?

В Китае даже поедать змей не считается чем-то удивительным. Более того, это один из самых изысканных видов пищи. Нужно только отрубить змее голову, потому что в ней яд: небольшая железа с ядом находится у змеи во рту. Они отрубывают голову, а остальная часть – ну прямо вегетарианская. Если ты гость в китайском доме, они уж точно подадут вам ее, просто в знак приветствия, и те, кто ел, говорят, что это восхитительно.

Нет ни одного животного, птицы, насекомого, которое где-нибудь да не едят. Это вызовет у вас отвращение – что там за люди? Но традиционно они приняли это как правильное, а раз что-то признается правильным, оно становится правильным для той традиции, тех людей. Они просто посмеются над тобой – ты упускаешь такую замечательную пищу.

В Древней Индии, и даже теперь в Южной Индии, храмы – это не что иное, как публичные дома. Таков был обычай: каждый должен пожертвовать свою старшую дочь Богу, а Бог – это просто каменная статуя; священник эксплуатирует несчастную женщину сексуально – во имя Бога. Множество женщин собираются при храме, и богатые люди начинают посещать храм. Этих женщин назвали девадаси, слуги Божьи, но их настоящая функция – привлечь богатых людей к храму. Они функционируют как религиозные проститутки, и благодаря им храм становится богаче.

Ты будешь поражен, узнав, что всего несколько дней назад в Бомбее проводился осмотр проституток. Тридцать процентов оказались девадаси из храмов Южной Индии: дело в том, что если священнику попадается достаточно красивая девушка, то выгоднее продать ее на бомбейском базаре, чем содержать при храме. Таким путем священник может получить приличную денежную сумму. Тридцать процентов девушек, которые были пожертвованы Богу, попали на базар проституток в Бомбее. И никакой индуист не возразил против этого – даже сегодня. Правительство не обращает на это никакого внимания. Так продолжается, потому что никто не хочет никого раздражать, никто не хочет никому досаждать. Каждый старается выглядеть хорошим в глазах остальных людей.

Миллионы женщин в этой стране были сожжены заживо! Они должны были умирать со своими мужьями; им приходилось прыгать в погребальный костер к умершему мужу. Это было названо традицией сатти. Женщин, которые выполняли такое самоубийство – очень мучительное самоубийство, называли великими женщинами, очень религиозными женщинами.

Но подлинная идея за всем этим была не религиозной, не было ничего хорошего в ней. Подлинная идея за всем этим была такой, что мужчина не хотел, чтобы его жена, когда он умрет… кто знает? Вдруг она влюбится в кого-то еще. Он хочет сохранить ее как свою собственность даже после смерти. Так что единственный способ – ведь покидая ее, он не может доверять ей – заключается в том, что она тоже должна умереть вместе с ним, просто для удовлетворения его мазохистской, мужской, шовинистической глупой идеи быть собственником.

Таких женщин почитали, им создавались мемориалы. Я спрашивал шанкарачарьев, ученых и мудрых индусских монахов: «В таком случае, почему же ни один мужчина за всю историю не прыгнул к своей жене, когда та умерла?» И им нечего было ответить. Они просто выглядели смущенными, они хотели переменить тему. Но со мной очень сложно переменить тему! Я сказал: «Если это что-то великое, тогда мужчина сам оказался ниже, чем женщины».

Но истина в том, что мужчина всегда считал, что он хозяин, а женщина – это имущество. Зачем ему умирать ради имущества? У него может быть столько женщин, сколько он захочет.

Фактически, в Древней Индии женщин продавали на базарах – как продавали их по всему миру – как рабов. И ты поразишься тому, что великие индуистские святые, мудрецы – ведь никто не заглядывает за занавеску – даже они ходили в места, где проводились аукционы женщин, и они покупали женщин.

У них были жены, и наряду с этим они покупали женщин. Для этих купленных женщин было особое слово. Для жены – это слово патни, а для купленной женщины – это слово вадху. Сейчас различие утрачено, поскольку сейчас нет аукциона женщин.

Но это признавалось совершенно правильным. Даже так называемые пророки, святые, которых ты бы посчитал вышедшими за пределы всех мирских вещей, оказались не настолько восприимчивыми, чтобы восстать против этого жестокого обычая распродажи женщин, приобретения их, совсем как ты приобретаешь любую другую вещь на базаре. Что же правильно? И что неправильно?

Поэтому вопрос не в том, что ты не должен позволять неправильным мыслям задерживаться. Ты не должен позволять мыслям задерживаться – вопрос не в правильном, вопрос не в неправильном.

Другими словами: всякая мысль неправильна.

Все мысли нужно удалить из ума, так чтобы экран ума был совершенно пуст, чтоб над тобой было открытое, бескрайнее небо, чтобы ничто не двигалось в уме. Таков подлинный дзэн. Но так может сказать только просветленный мастер.

Да Хуэй собирал здесь и там все, что казалось ему значительным. Но у него не было внутреннего критерия, чтобы судить, что такое подлинный путь самореализации. Он ходил ко всевозможным учителям, и он собирал всевозможные противоречивые мысли.

Он был разумным человеком, но один разум не способен постичь природу нашего существа. Не в состоянии.

Если ты не умеешь видеть сквозь них, то, как только неправильная мысль появляется, ты должен быстро сконцентрировать свою ментальную энергию, чтобы отвести себя прочь от этой мысли.

Во-первых, всякая мысль неправильна.

Во-вторых, ты не должен отводить свою ментальную энергию, потому что ментальная энергия есть корень твоих мыслей. Это мать всех мыслительных процессов, хороших или плохих. Ментальную энергию не нужно отводить. Ты должен выйти из ментальной энергии, из беспорядка ментальной энергии; ты должен вывести себя из нее.

Ты должен стоять снаружи своего ума – как наблюдатель. Что бы ни происходило в уме, не вмешивайся. Просто наблюдай. Просто продолжай смотреть на это, как будто это чей-то чужой ум, а ты не имеешь к нему никакого отношения – это не твое дело.

В этой безразличной отчужденности все мысли исчезают. А с исчезновением мыслей нет и ума, потому что ум – это не что иное, как коллективное наименование мыслей.

Да Хуэй не знает ничего о медитации. Он никогда не медитировал.

Если ты всегда поддаешься таким мыслям и позволяешь им беспрерывно тянуться, то это не только заграждает Путь, но и делает из тебя человека без мудрости. Он ничего не знает о мудрости. Он пользуется не тем словом. Все, что он говорит… Только одно следует сказать: если ты дашь мыслям тянуться без перерыва, это не только преградит путь, но и сделает тебя человеком без знания – а не без мудрости.

Это тоже нужно видеть ясно. Знание абсолютно уместно в науке. Сам смысл слова «наука» – в знании, и все усилия науки – это продолжать заменять неизвестное известным. Конечная цель науки в том, чтобы однажды не осталось ничего неизвестного – все станет известным. Все будет сведено к известному. Это и есть тот пункт, где религия и наука расходятся. И различие это огромно.

Религия говорит, что в мире существует не только две категории – известного и неизвестного. Есть третья категория, которая более важна, чем другие две, и это категория непознаваемого, таинственного, чудесного. Ты можешь жить этим, можешь быть этим, можешь радоваться этому, можешь петь этому, можешь танцевать с этим. Но ты не можешь знать это. Знание невозможно.

Вступить в эту сферу непознаваемого и есть мудрость.

Мудрость – это не знание.

Мудрость – это невинность и глубокое чувство чудесного.

Глаза мудрого человека полны удивления; даже маленький цветок вызывает его удивление. Это же так таинственно – почему он тут?

Это произошло однажды ночью…

Сократ не возвращался домой. Его жена была очень обеспокоена, все соседи беспокоились. Они озирались вокруг – куда же он подевался? Он был не таким человеком, чтобы ходить куда-нибудь; из школы, где он преподавал, он приходил обычно прямо домой. Такого никогда не бывало прежде, это было беспрецедентно. Падал снег, и все сильно беспокоились, не заблудился ли он где-нибудь в лесу.

Утром его нашли. Он стоял рядом с деревом, опираясь о дерево спиной, и глядел на небо. Когда до него добрались, он почти замерз, потому что снегу там было по колено.

Они растормошили его: «Что ты делаешь здесь?» Он сказал: «Что я делаю здесь? Ночь выдалась такой дивной, и звезды были так таинственны, что я просто продолжал смотреть, смотреть и смотреть. Много раз приходила мысль, что становится поздно, но я был почти загипнотизирован звездами и их красотой. Я знал, что шел снег, я дрожал – но не мог пошевельнуться».

Вот такой человек и есть человек мудрости. В мире миллионы людей, которые продолжают бегать туда-сюда и никогда не глядят в небо. Оно прямо над ними сверху – бесплатно, без билета, не надо стоять в очереди перед кинотеатром – и такое великолепие! И ты владеешь им, потому что никто другой им не владеет.

Ночь полнолуния – и ничто не шевельнется в твоем сердце?

Бутон розы раскрывается – и ничто не раскрывается в твоем существе?

Кукушка начинает петь свою песню – и тебя не трогает кукушка?

Мудрость – это совершенно иная вещь, чем знание. Знание демистифицирует существование; мудрость дает ему тайну. Мудрость принадлежит мистикам; знание принадлежит ученым, философам, теологам – но они не люди религии. Им неведом пульс Вселенной.

Только люди, которые вступают в сферу таинственного, открывают двери за дверями тайны и неожиданно обнаруживают себя не в обычном мире, который лишен смысла, а в сказочном краю, где все так значительно, так поэтично, так музыкально, так прекрасно.

Все это переживание и есть переживание религиозного существа. И такое переживание возможно, лишь если ты можешь отложить свой ум в сторону. Ум – это коллекционер знания; ему не интересна тайна.

В давние дни Гуй Шань спросил Ленивого Аня: «Какую работу ты выполняешь за двадцать четыре часа в сутки?»

Ань сказал: «Сторожу быка».

Гуй Шань спросил: «Как же ты сторожишь его?»

Ань сказал: «Всякий раз, когда он забирается в траву, я вытаскиваю его назад за нос».

Гуй Шань сказал: «Ты и вправду сторожишь быка!»

Дзэн полон такими небольшими диалогами, они очень характерны для него. Эта небольшая притча передает всего несколько слов между двумя людьми, но все, что должно быть сказано о дзэн, сказано.

Ань был известен в истории дзэн как человек ленивый. Его прозвали Ленивый Ань, потому что он никогда ничего не делал. Гуй Шань спросил его: «Какую работу ты выполняешь за двадцать четыре часа в сутки?» – ведь ты не делаешь ничего, просто сидишь молча.

Люди любили Ленивого Аня. Это был замечательный человек огромного присутствия. Само его пребывание делало это место почти святым, такой энергией он обладал – хоть никогда ничем не занимался. Люди обычно сами приносили ему пищу. Он даже не ходил за подаянием – как делали все буддийские монахи, – но люди проявляли заботу о нем. Они беспокоились о нем. Если было холодно, они несли шерстяные одеяла; если лил дождь, мастерили какое-то укрытие.

Ань был до того ленивым, что не хотел даже ходить; людям приходилось нести его! Люди знали, что не было никакого смысла говорить что-нибудь ему, они просто делали все, что надо было делать. А он никогда никому не мешал и не спрашивал: «Куда это ты несешь меня?» Даже этого было слишком много – спросить: «Куда это ты несешь меня?» Это был особый характер.

Гуй Шань тоже был человеком великого понимания, поэтому он спросил: «Чем ты занимаешься двадцать четыре часа в сутки?» Ань сказал: «Сторожу быка». Он подразумевал те десять картин поиска быка. Только короткая фраза… он не сказал ничего больше.

Гуй Шань спросил: «Как же ты сторожишь его?»

Ань сказал: «Всякий раз, когда он забирается в траву, я вытаскиваю его назад за нос».

Гуй Шань сказал: «Ты и вправду сторожишь быка!»

Таков конец диалога. Но Гуй Шань выразил свое согласие с тем, что это и есть путь медитации. Когда твое сознание начинает вовлекаться в ум, вытащи его обратно. Оставайся поодаль, стой в стороне. Сохраняй дистанцию между собой и умом… и нет нужны делать ничего другого. Гуй Шань в самом деле обрадовался, что Ленивый Ань вовсе не ленив: он проделывает громадную внутреннюю работу. Внешне, конечно, он выглядит ленивым, но по его ауре, по его энергетическому полю можно заметить: некая свежесть окружает его, определенный аромат.

Он не делает ничего; и все же, где бы он ни был, люди проявляют заботу о нем по своему собственному желанию. Они внезапно чувствуют, что должны проявить заботу о Ленивом Ане; это так, словно он просто малое дитя, до того невинное, что любой тут же начнет заботиться о нем, – а ведь он был стариком. Никто никогда не говорил ему, что он должен делать. Он был занят тем, что может быть названо реальным деланием. Он постоянно делал только одну вещь: не позволял своему сознанию вовлекаться в заросли ума, где мысли растут, как трава, буйная трава. Он просто продолжал вытаскивать своего быка обратно.

И это не требует много времени. Раз твое сознание привыкает не вовлекаться в ум, тебе не придется тащить его снова и снова; быть вне ума – это так спокойно, так радостно, так благодатно, что сознание само начинает осознавать, что быть в уме – это быть в аду. Теперь – дело твое. Если ты хочешь быть в аду, можешь быть; так или иначе, это не вынужденно, это не обязательно. Ад – не обязателен!

Люди, которые изучают путь… и снова он продолжает пользоваться словом «изучать» …в своем контроле над неправильными мыслями – снова он продолжает говорить неправильные вещи – должны быть подобны Ленивому Аню, стерегущему быка.

Он не понял того, что делает Ленивый Ань. А тот не контролирует свои мысли. Он просто вытаскивает свое сознание из мира мыслей, из сферы и территории ума… в этом случае само собой происходит полноценное созревание.

За чужой лук не берись.

«За чужой лук не берись, на чужого коня не садись, в чужие дела не вмешивайся». Такая банальная поговорка тоже может послужить поводом для вступления на Путь.

Это древняя китайская поговорка: «За чужой лук не берись, на чужого коня не садись, в чужие дела не вмешивайся». Она потрясающе прекрасна, хотя это всего лишь мудрость людей. Они говорят: «Не заимствуй ничего ни у кого». Полагайся на свои собственные ресурсы, потому что, если ты не полагаешься на свои собственные ресурсы, ты никогда не сможешь быть свободным, ты никогда не сможешь быть индивидуальностью. Ты будешь всегда оставаться рабом.

Да Хуэй говорит: «Такая банальная поговорка тоже может послужить поводом для вступления на Путь». Время от времени он говорит нечто такое, что явно взял от того, кто знает.

Изучай себя постоянно… но он тут же возвращается в свое обычное состояние. В этом-то и беда: если ты повторяешь чье-то чужое знание, это не может продолжаться долго. Вскоре ты скажешь что-нибудь такое, что разоблачит тебя.

Он говорит: «Изучай себя постоянно». Это не путь дзэн. Это путь психоанализа, которого не существовало в те дни и которого не существует на Востоке даже сегодня. И если Запад не будет непреклонным и предвзятым и раскроется к пониманию, психоанализ исчезнет и на Западе.

Изучение себя не вызовет в тебе перемены. Ты можешь изучать себя бесконечно. «Изучать» – это только другое слово вместо «анализировать»: почему эта мысль, почему та? Какова причина этого? Почему это пришло ко мне? Что мне надо делать с этим? Ты попадешь в сумасшедший дом.

Нет, это не путь Востока.

Восток говорит: «Оставайся осознающим себя постоянно».

А быть осознающим не значит изучать себя.

Быть осознающим – это просто быть в стороне, но наготове. Что бы ум ни делал, пусть делает; что бы ни происходило в уме, пусть так и будет. Просто будь вне этого. Ты не должен быть участником – вот все, что необходимо, и ум умирает своей смертью. С этим же своим изучением ты вступаешь на территорию ума. А ум – это такой тонкий феномен… в тот миг, как ты вошел в него, он начинает эксплуатировать твою энергию для собственных целей.

Таков опыт всех восточных мистиков. Не анализируй, не изучай, не обосновывай, не осуждай. Не делай никакой оценки. Просто стой в стороне, как будто дорога заполнена движением, а ты отступил в сторону с дороги и стоишь там, и тебе дела нет, кто уходит, кто приходит, кто хороший, кто плохой.

Это открытие осознавания было таким чудом: уличное движение исчезает только потому, что ты выходишь из него. Ты не должен исследовать, ты не должен контролировать, ты не должен ничего разгонять.

Тебе не нужно делать вообще ничего – просто чистого осознания достаточно, чтобы убить ум.

…что ты делаешь с утра до вечера, чтобы помочь другим и помочь себе? Если ты замечаешь хоть малейшую привязанность или теряешь чувствительность, ты должен предостеречь себя. Не будь беззаботными на этот счет!

Он говорит прямо как учитель морали, католический священник! Он забыл, что если человек осознает себя, то что бы он ни делал – правильно, и он никогда не сделает ничего неправильного.

Это не вопрос выбора. Его осознания достаточно, чтобы вести его к правильному и никогда – к неправильному. Он просто остается безвыборно бдительным и осознающим, и весь стиль его жизни меняется. Тогда все, что он делает, – всегда полезно. Тогда он – постоянное благодеяние всему миру.

Но это не является его решением.

Это просто его спонтанность. Это просто его природа – быть добрым. Как на розовом кусте цветут розы, на кусте осознания розы тоже цветут – розы доброты, розы красоты, розы милости, розы всевозможных благодеяний для других, для себя.

В давние дни чаньский мастер Дао Линь жил на высокой сосне, на горе Чинь Ван; люди того времени звали его «Монах Птичье Гнездо». Когда министр Бо Чжу-и был командующим Чень Тана, он предпринял путешествие к горе, чтобы посетить мастера.

Бо сказал: «Там, где ты сидишь, чаньский мастер, очень опасно».

Мастер сказал: «Для меня опасность, может быть, и очень велика, министр, но для тебя еще больше».

Бо сказал: «Я – командующий Чень Тана: в чем здесь опасность?»

Мастер сказал: «Топливо и огонь объединились, сознанию и личности нет места. Как же ты можешь не быть в опасности?»

То, что он говорит, потрясающе значительно. Он говорит: «Я сижу в птичьем гнезде на сосне. Вполне очевидно, что тут есть опасность падения, но осознаешь ли ты, что если упадешь со своего места, то будешь в гораздо большей опасности? И твое падение возможно в любой момент. Ты – главнокомандующий, враг недалеко. Ты и твой враг соединены, как топливо и огонь. Вот огонь, совсем рядом с ним топливо; они могут соединиться в любой момент. В любой момент может быть взрыв. Ты сидишь на вулкане.