Солум: (Не) Одинок

– Покеда, – ухмыльнулся главарь, и зная, что они не станут стрелять, спиной отходил вверх по лестнице, на последней ступеньке развернувшись и побежав по коридору лицом вперёд.

– Зачем мы их упустили? – спросил товарищ. – Мы могли их просто повалить вниз, когда стояли выше!

– Спускайтесь вниз и выводите раненых! – коротко приказал Виктор.

Сам он поднялся, скрепя зубами, вновь на вершину лестницы, и захлопнул высокие двери у входа. В ручки он тотчас вложил свой автомат: его не так-то просто будет сломать.

Голова закружилась от подъёма и от угарного газа, он чуть не повалился на спину и не скатился по ступеням вниз, держась из последних сил за ручки.

Глава 8. Север: конец

Оказавшись в плотной людской толпе, со всех сторон подталкиваемый горожанами, Гилберт прижал автомат к подмышке и снял с головы шапку с армейской символикой. Так, ему казалось, он сойдёт за гражданского в темноте.

– Спрячьте оружие и символику! Снимите шапки! – быстро шепнул он товарищам, и те по цепочке проделали тоже самое. Снова начались лозунги. Не краснея, Гилберт тоже вскинул кверху руку и стал скандировать:

– Долой правительство! Власть – народу! Деньги – рабочим! Долой правительство!

В хоре однообразных возгласов, никто не обращал на него внимания, кроме изумлённых товарищей. Толпа вымывала землю под ногами, снося остальных солдат обратно к зданию правительства.

– Что ты делаешь? – незаметно спросил сержант, наконец поравнявшись с сослуживцем.

– Стоим здесь и ждём, – сказал Гилберт уголком рта и продолжил скандировать. Сослуживец с недоверием уставился на него, но тем не менее стал рядом и тоже стал кричать лозунги. Спустя минуту ему стал ясен план дерзкого рядового.

– Стоим здесь и делаем тоже, что и все, – передал он своим. Вскоре все восемь человек успешно вписались в ряды бунтующих. Правда, их с недовольством толкали и отпихивали, пытаясь пройти вперёд и в итоге, обходя. Гилберт стоял как столб, скандируя, не обращая внимание на брошенный ему в лицо плевок от недовольного работяги, которому пришлось его обойти.

Когда наконец он услышал ближе громкие возгласы Мюллера, то быстро повернулся назад, и выцепил его взглядом из толпы. «Только бы добраться до этого урода!», – подумал он.

Люди всё проходили мимо, стараясь сдвинуть их с места, но солдаты устояли на ногах.

– Что дальше-то, «командир»? – тихо спросил сержант, когда мятежники впереди добрались до здания правительства, и стали стучать по окнам.

– Когда здесь проедет Мюллер – тот, которого несут на руках – толкните всех, кто его держит, а я схвачу этого гада! – тихо проговорил Гилберт. Он с вызовом посмотрел на сержанта, и кажется, тот ощутил огонь, что горел в его глазах и сердце.

– Хорошо, – сказал он и передал сообщение по цепочке.

________________________

Спускаясь по лестнице вниз, Виктор несколько раз чуть не потерял сознание, и на последнем пролёте споткнулся и покатился кубарем вниз. Приземлившись лбом о мраморный пол, он увидел открытый проход наружу. «Гил справился!», – подумал он. «Значит, и я должен!», – скрепя зубами поднялся он.

Снаружи творилась полная неразбериха. Едва Виктор вышел под открытое небо, как над его головой пролетел камень и разбил правительственное окно. Кто-то схватил его за руку и увлёк за собой за баррикады у правого крыла здания. В почти кромешной тьме Виктору было некогда думать, друг ли это, или враг. Своих товарищей, которые ушли вперёд, он теперь точно не мог найти.

– Привёл ещё одного, сэр! – доложил тот, что силой протащил его за баррикады. – Теперь нас пятьдесят.

– Отлично, – раздался звучный голос. Виктор пригляделся – в десяти шагах от него возник сам полковник Ферари собственной персоной.

Странное дело: спрятавшись в этих ограждениях из сложенных щитов и стальных дверей с торчащими штырями, армия ничего не предпринимала против наступающих вооружённых мятежников, которые уже били окна и лезли на стены здания правительства. Кто-то наверняка уже зашёл внутрь. «Неужели, он трусит?», – с ужасом подумал Виктор про полковника.

Вместе с остальными он продолжал просто смотреть на разъярённую толпу.

– Ждём дальнейших приказаний, – робко сказал кто-то во тьме, склонив голову. Виктор решил, что это лейтенант, что вёл у них когда-то историю вооружений. Полковник продолжал молчать.

Вдруг в мятежной толпе что-то произошло. Окна перестали биться, а агрессивно настроенная сердцевина толпы замедлила движение, а затем почти полностью прекратила. Полковник изменился в лице, вышел из-за баррикады на шаг, и с ужасом посмотрел на замершую в недоумении толпу горожан. Видимо, осознав свою трусость, и разозлившись на саму её причину, полковник взмахнул рукой и приказал:

– Огонь на поражение!

Вся шеренга солдат незамедлительно начала стрелять, и Виктор вынужден был к ним присоединился. Стараясь не смотреть на тех, в кого попадал, Виктор продвигался вперёд вместе с остальными. Выстрелы разрядили ночь по-новому, и вскоре крики горожан раздавались всё тише. Мятежники были совершенно безоружны перед открытым огнём, и в скором времени периметр здания был «очищен».

– Стрелять, пока все мятежники не сдадутся! – громогласно приказал Ферари, указывая на толпу, сам не беря при этом ружья в руки и прикрываясь щитом. «Вот мразь!», – подумал в сердцах Виктор, и отвернулся от полковника, чтобы не выдать своего презрения. Когда ему на глаза попался убитый подросток, Виктор поморгал несколько раз и отвёл взгляд, целясь в новых мятежников, но не стреляя.

Спустя ещё примерно полчаса перестрелки, полковник наконец приказал опустить оружие. Мятежники сидели на коленях с поднятыми трясущимися руками. Осталось их немного – человек пятьдесят от силы, так что практически на каждого нашлось по своему личному конвоиру. Всех ожидала тюрьма или плаха. Виктор с щемящим чувством в груди отметил, что женщины среди них всё же были, и немало.

После того, как они доставили всех мятежников в тюремные камеры по десять человек в каждой, Виктор не мог проспать остаток ночи, и на следующее утро кусок не лез ему в горло. Он отправился искать Гилберта, который отсутствовал в своей роте, и его подозрения становились с каждой минутой всё хуже.

_____________________

– Вперёд! Покажем этим проходимцам, чего мы стоим! – скандировал Мюллер в рупор. – За фабрику!

Последняя фраза несколько смутила Гилберта и солдат, однако, как только их процессия приблизилась на расстояние нескольких метров, сержант отдал команду, и семеро солдат кинулись с кулаками и подножками на незащищённых горожан – их руки были заняты ношей. Выбив почву из-под ног потерявших равновесие горожан, солдаты разошлись в стороны как раз вовремя, чтобы Мюллер, сидевший на круглой деревянной доске, которую несли горожане, плюхнулся оземь головой вперёд вместе с рупором и поел немного земли. Гилберт приблизился за один шаг, схватил предателя за шкирки, словно нашкодившего котёнка, оторвал от земли и хорошенько вмазал по его наглой предательской роже. Некоторые граждане обернулись на устроенный переполох. Гилберт выхватил рупор из цепкой руки и затрубил прямо в ухо нерадивому «товарищу»:

– Посмотрите, кого вы слушаете! За кем вы идёте! Кто ваш лидер! – Мюллер схватился за ухо, оглушённый, и попытался вырваться, однако Гилберт крепко держал его за ворот рабочего костюма. Разрозненная толпа всё больше стала оборачиваться в их сторону.

– Это – переодетый солдат нашего полка! – скандировал Гилберт, направив рупор в толпу. – Именно он вчера, на площади, бил вас и ваших жён! Именно он хотел начать по вам стрельбу! – сгустил он красок для убедительности. – А сегодня вы слушаете его и выполняете его команды! Остановитесь и послушайте меня!

Взволнованная толпа затормозила шаг. Стоявшие рядом – кто кинулся на Гилберта, и был отбит усилиями охранявших его солдат, кто – замер и решил послушать.

– Это всё ложь! Не останавливайтесь! – хрипло крикнул Мюллер в толпу. Лицо его было разукрашено падением и ударом, он походил на грязного бешеного пса, отчего мог импонировать замученным жизнью и тяжёлой работой мятежникам – подумал Гилберт.

– Точно… Я вспомнил его! – сказал один работяга, пролезая сквозь толпу ближе к месту столкновения. – Это он Геру… Тварь! – закричал он, указывая пальцем на Мюллера. Толпа пришла в полное смятение и остановилась. Мужик замахнулся лопатой на Мюллера, и Гилберт, всё ещё державший его за шкирки, вовремя толкнул его в сторону, приняв часть удара на себя – повезло, что плоской частью лопаты.

– Назад…! – прохрипел он, еле держась на ногах. – Нельзя убивать его! Он должен за всё ответить в полевом суде!

Звёзды, ярче чем на небе, заплясали у него перед глазами, и Гилберт припал на колени. Кровь горела в жилах, отдавая болью в висках. Вдруг он услышал впереди выстрелы – не одиночные, а целые очереди. «О нет!», – подумал он. Видимо командование решило закончить дело с мятежниками побыстрее. Надо как можно быстрее уговорить их сдаться!

– Послушайте… – начал он, вставая на ноги и качаясь, словно пьяный. Изображение и без того тёмной и смутной действительности стало размываться у него перед лицом. Раздалась новая очередь картечи. Гилберт мысленно дал себе пощёчину, прижал рупор к губам и прокричал:

– Сдавайтесь, пока не поздно! Вас всех убьют. Вы умрёте за него?! – вопросил он, собираясь указать рукой на Мюллера, лежащего на земле после того, как он его толкнул, но не обнаружил его там. Гилберт посмотрел по сторонам – его команда куда-то исчезла. Последним фактом в своём угасающем сознании он обнаружил, что в его животе торчит нож. Кто-то вонзил его туда. Кто это стоит рядом в темноте? Высвободившийся Мюллер? Нет, слишком чистое лицо. Неужели, это…

– Сержант! – выкрикнул Гилберт, просыпаясь в холодном поту. Он подскочил на койке и схватился рукой за правый бок от дикой боли. – Сержант Зюзик… – повторил он, как в бреду. Пот тёк с него градом. Казалось, темнота той ночи никак не отступала из его сознания. Немного отдышавшись, Гилберт понял, что находится в больничной палате – белые стены, полы, окна, постель. Всё вокруг было отвратительно и непривычно светлое и чистое. Это ЭТОТ белый свет в конце туннеля он видел недавно во сне?

– Гил! – в дверях показался Виктор с пальто в руках, кинул его на вешалку и помчался к его койке. – Гил, ты жив! – воскликнул он радостно, потрясая его за плечо и неловко пытаясь приобнять несколько раз, но каждый останавливаясь, понимая, что, возможно, ему будет больно.

– Я так волновался… – сказал он, едва заметно покраснев. Гилберт сглотнул и с трудом проговорил охрипшим голосом:

– Виктор… Что произошло?

– Я…Я был далеко, так что не знаю, – отвёл взгляд тот. – Когда я выбрался из здания правительства, было невозможно понять, где свой, и где чужой. Полковник Ферари приказал нам стрелять по мятежникам, и мы… В общем, одержали победу. Говорят, это ты вывел мятежников на чистую воду и уговорил сдаться. Не могу сказать, что не горжусь тобой, но…в другой раз будь осторожнее, – смущённо указал он пальцем на перебинтованное туловище друга.

– Это… – посмотрел вниз Гилберт и умолк. Не знал, даже как описать то, что произошло. Да и не показалось ли ему, что его предали свои же, секунду назад борющиеся бок о бок? Гилберт тяжело вздохнул.

– Ты не приходил в себя четыре дня, – пустился в объяснения Виктор. – Мы с ребятами очень переживали!

– Кто, мы? – уточнил Гилберт. Виктор перечислил имена знакомых выживших из их роты, и Гилберт вздохнул облегчённо, не услышав имён Мюллера и Зюзика.

– Ясно. А я рад, что ты в порядке. Как, удалось вам вывести губернатора? – спросил он устало. Виктор побледнел.

– Честно говоря, мне приказали об этом молчать. Но поскольку здесь никого нет, – он окинул взглядом пустеющие койки, – то знай, что никакого губернатора, или кого-либо ещё, внутри не было, – сообщил он тихо.

– Но как…? – поднял на него глаза Гилберт. Тут зашли другие раненые, и им пришлось сменить тему разговора.

Когда Виктор ушёл, Гилберт повалился на подушки без сил. Видимо, рана была серьёзной: его бросало то в жар, то в холод. Периодически он видел лица других солдат, но чаще размытое лицо доктора и медсестры. Так проходила, казалось, целая вечность. Видимо, его окрепшее со временем здоровьем, после этого единственного потрясения, вернулось в старое состояние, как в детстве, когда малейший микроб или вирус мог повергнуть его беспробудно болеть неделями. В самые тяжёлые минуты он вспоминал Ширли, её рыжие волосы и милое лицо, и представлял, что она сидит рядом, гладил его по руке, волосам, утешает его, говорит, что любит…

Спустя две недели, как он выяснил впоследствии, воспаление наконец-то прекратилось, и жар спал. Гилберт уже мог сидеть в постели и разговаривать, хоть иногда недомогание и возвращалось ненадолго.

Виктор навещал теперь друга постольку поскольку, ибо их батальон активно реформировали и собирались отправить обратно в столицу. В один из тихих и безлюдных вечеров Гилберт рассказал другу, кто был, по его версии, зачинщиком всего восстания.

– Не может быть… – задумчиво покачал головой Виктор. – Мюллера мы похоронили в числе прочих. И ты прикрыл его собой, чтобы предать суду?

Гилберт уязвлённо сложил руки на груди.

– Да уж. Смешно вышло.

Виктор хлопнул его плечу.

– Плюнь. Ни один из этих лживых уродов не достоин и твоего мизинца. Это он тебя ранил? – спросил он.

– Нет, – признался Гилберт. – Кажется, это был сержант Зюзик. Тебе это имя о чём-нибудь говорит?

– М-м, не припомню такого, – приложил Виктор палец в подбородку. – Он точно был в нашей роте или полку? Могу спросить у наших сейчас.

– Не надо, – попросил Гилберт. – Если из-за этого предатели начнут интересоваться нами… Не надо.

– Как скажешь, – пожал плечами Виктор и улыбнулся. Гилберт всегда поражался, как можно быть таким жизнерадостным, когда вокруг происходит сплошное дерьмо? Но улыбка Виктора с этими маленькими веснушками почему-то согревало его холодное сердце. Они крепко пожали друг другу руки на прощание. На днях Виктор уезжал в столицу.

_________________________

Спустя два месяца, проведённых в полевом госпитале, Гилберт полностью выздоровел, и получил разрешение вернуться на службу в столицу. Покидая казарму, где уже не был давно, Гилберт с грустью осмотрел кровать и аккуратно сложенные стопкой вещи: две формы и дневник расходов.

По дороге в поезде, один, без друзей или знакомых, которые все давно разъехались из этого проклятого города, Гилберт записал в дневнике два имени: Мюллер и Зюзик, как напоминание о произошедшем. Конечно, сержант мог сказать ему выдуманное имя, но зачем он…

Гилберт покачал головой, глядя на чересчур ясное небо за окно. Уже давно прошла осень, зима, весна, и уже шёл первый месяц лета. Вот так, пробыв на севере страны девять месяцев, Гилберт наконец возвращался домой. При мысли об этом он чуть не заплакал, и, устыдившись своей слабости, почесал нос.

__________________________

– Итак, товарищи! Этот Майер не только вычислил нашу главную слабость в виде дурака Мюллера, но и пытался воспользоваться нашим же оружием против нас! – раздавался восторженный голос в тёмной комнате без окон. – Кто бы мог подумать, что он станет кричать в рупор такие нелицеприятные сведения! Он очень умён, храбр, и к тому же происходит из невысокого сословия. Я считаю, он будет нам крайне полезен.

– Я бы не был так уверен в нём, – заговорил другой голос. – Он ещё слишком молод, и может не понять наших стремлений. А это крайне важно для нашей организации.

– Согласен. Лучше не будем торопить время и поищем других кандидатов, – сказал третий, самый властный голос из присутствующих.

___________________________

Отчёт полковника Ферари в столицу выглядел следующим образом:

«Как мы и планировали, нам удалось вывести организацию из тени. После подрыва чана с маслом на кондитерской фабрике, и взыскания средств с рабочих, горожане устроили вооружённый бунт. Пригнанные юнцы из Академии нам как раз пригодились.

Губернатор и члены парламенты были предварительно эвакуированы из здания, когда произошло ожидаемое нами ночное нападение. Гибель юнцов при поджоге здания развязала нам руки, и мы уничтожили бо́льшую часть мятежников. Всего погибло сто пятьдесят солдат и триста мятежников. Пойманы и приговорены к каторжным работам: сто граждан. Пойманы для расследования: пятьдесят солдат-диверсантов. В настоящее время, продолжаются допросы. Имена и данные прилагаю.

В ходе подавления бунта, большую роль сыграла смелость младшего сержанта Гилберта Майера. Прошу наградить его от имени государства почётной медалью и достойной премией.»

Глава 9. Возвращение домой

В столичном отделении армии Его Величества Гилберту выдали просто гигантскую премию по его меркам, «за проявленное мужество и героизм при исполнении», а также дали два выходных дня. Естественно, он понимал, что это способ закрыть рот их полку и ему в частности. Брать подобное ему было противно, но и отказаться он не мог, в конце концов, деньги ему были нужны по многим причинам. И вот, взяв свою мощную пачку аккуратно сложенных купюр в жёлтом конверте из рук командира столичной части, Гилберт покинул его высокий кабинет.

Настроение его всё ещё было паршивым после пережитых стрессов, но солнце в столице в полдень продолжало играть разноцветными переливами по улицам, словно говоря, что всё уже позади. И погуляв какое-то время по городу, Гилберт наконец-то успокоился.

Он обошёл несколько театров, читая заголовки добрых пьес, посмотрел, как детишки играют на площади возле фонтана, посмотрел на приветливых продавцов уличных лавок, и на сердце у него немного отлегло. В дурном расположении духа он не хотел возвращаться домой, ведь Ширли будет ждать его там. Прежде, чем пойти к ней, он решил перекусить в столичном кафе, чтобы ещё немного набраться сил.

В уютном бежевом кафе он устроился возле окна, откуда открывался вид на красочную городскую площадь, славившуюся своими архитектурными памятниками и чистейшей каменной дорожкой. Меню он счёл непомерно дорогим, поэтому заказал себе лишь чашку бодрящего горячего напитка. Попивая его, Гилберт согревался и представлял, как, наконец, окажется в тёплых объятиях Ширли…

Вдруг чашка полетела из его рук, разбившись о стеклянный столик и окропив остатками тёмной жидкости. Гилберт забыл, как дышать: прямо по площади за его окном, в лёгком голубом платье и открытых белых туфлях, шла Ширли, развевая блестящими рыжими волосами, и держала под руку ни кого иного, как Паровоза! Он тотчас узнал его по неспешной походке и стрижке под горшок на широкой голове.

Вскоре после того инцидента с избиением, Паровоза отчислили из военной академии. Как оказалось, он был сыном влиятельных родителей, которые сплавили его в академию, лишь бы чем-то занять, и сынок от недостатка внимания пошёл во все тяжкие: раз в месяц стабильно избивал других учеников академии, и никто не решался дать ему отпор или сообщить куда следует. Некоторые становились его шестёрками, приближёнными своего рода главаря шайки. Но с отчислением Паровоза, за очередное нарушение воинского устава, которому было уйма свидетелей, включая самого Гилберта, бывшие дружки этого громилы стали спокойнее. А вместе с ними выдохнула и половина академии. Гилберт надеялся никогда больше не увидеть этого человека. Даже его имени он так и не запомнил, до того он был ему противен.

А Ширли… С чего бы их женский батальон вдруг освобождали от службы? Да он никогда и не видел в её подобном гражданском наряде. «Неужели она у него в заложниках?», – с ужасом подумал Гилберт.

Бросив на стол купюру в качестве возмещения ущерба, он закинул серую походную сумку на плечо и пулей вылетел из кафе под недовольные крики работников. Сердце бешено билось о рёбра, когда он принялся догонять этих двоих.

Нагнав их со спины, Гилберт грозно крикнул:

– Отойди от неё! – и встал несколько чуть поодаль, чтобы отдышаться.

Двое обернулись на него.

– Чего-о? – издевательски потянул Паровоз. Со времён академии он не изменился в лучшую сторону, скорее даже отъелся на вольных хлебах. Гонору в нём не убавилось нисколько, даже перед представителем военного сословия.

– Гил? Что ты тут делаешь? – изумлённо воскликнула Ширли. Все краски покинули её лицо, сделав его белоснежным. Гилберт решил, что это просто из-за волнения.

– Я сказал: отойди от неё! – громко повторил Гилберт, обращаясь к Паровозу, делая вид, что не слышал Ширли. – Иначе я вынужден буду применить силу.

Угроза возымела эффект: Паровоз отпустил руку Ширли, которую держал в своей здоровой лапе.

– Ты кто такой, урод, чтобы мне указывать? – грозно спросил тот в ответ, тоже потирая кулаки. – Думаешь, надел форму, так можешь командовать гражданскими? Я тебе не какой-нибудь отброс, я – уважаемый человек! – выдал Паровоз. Судя по туповатому буравящему взгляду, Гилберта он забыл, как сон, как и их тогдашнюю драку, из-за которой в итоге был отчислен.

– Гилберт Майер, сержант первого варвейзского полка! – представился Гилберт, решив сменить подход, и поднеся военное удостоверение к самым глазам старого знакомого. – Отпустите девушку, не думаю, что она хочет идти с вами!

– Ха, сержант, – усмехнулся тот. – Ты его знаешь? – непонимающе обратился Паровоз к Ширли так, словно бы они были в хороших отношениях, и словно бы стоящий рядом Гилберт не существовал.

– Ну…понимаешь, – замялась Ширли, стыдливо пряча от него глаза. Паровоз снова схватил её за руку, заглядывая в глаза. На этом-то моменте Гилберта и порвало.

– Мы обручены! И убери руки от моей невесты! – вскипел Гилберт, задирая рукава. – Ширли, отойди от него!

Ширли боязливо дёрнулась назад, но хватка здоровяка была сильной, и она осталась на том же самом месте.

Гилберт с размаху зарядил рукой обидчику в живот, но удар был остановлен второй, свободной, рукой Паровоза. Тогда Гилберт ударил его коленом, продолжая удерживать руку. Паровоз опешил и отпустил Ширли, чтобы использовать обе руки. Они сцепились в схватке, точно дикие животные, пыхтя и напирая друг на друга, стараясь повалить соперника на землю. Раньше Гилберт, возможно, не смог бы сдвинуть такую большую тушу с места, но теперь он был так зол и так неожиданно силён, что спустя несколько минут уронил соперника на землю, перекинув через свою спину. Паровоз ахнул от удара и уже не предпринимал попыток подняться. Всё ещё тяжело дыша от напряжения, возвышаясь над поверженным соперником, Гилберт перевёл взгляд на Ширли, которая испуганной кошкой смотрела в их сторону, и крикнул ей, вытирая ладонями кровь со сбитых кулаков:

– Уходим отсюда!

Ширли молча повиновалась, последовав за ним, но спустя несколько метров решилась спросить:

– А…ему не нужна медицинская помощь?

Гилберт развернулся на ходу и, встав перед ней, посмотрел на неё во все глаза. Что-то изменилось в Ширли. Гражданская одежда, свободная причёска, даже голос стал выше. Да что она такое говорит?

– О чём ты беспокоишься? – спросил Гилберт в полнейшем изумлении, положив руки ей на плечи. – Разве он не вёл тебя силой за собой? И что вообще произошло с тобой, Ширли?

Ширли снова побледнела, как лист, и стыдливо опустила глаза. Но её голос был твёрд, когда она сказала:

– Прости, Гил. На самом деле, Димитрий – мой парень.

Гилберта будто обухом огрели по голове, настолько он отказывался воспринимать действительность.

– Твой…кто? – переспросил он на грани срыва. – Помолвка со мной ничего не значит для тебя?! – он и сам не понял, как его руки оказались на вороте её платья. Лёгкий ветерок развеял рыжие волосы Ширли ему в лицо, и Гилберт недовольно убрал их, чуть не рыча.

– Отвечай! – потребовал он.

– Помолвка это же не свадьба. Ты думал, существует гарантия того, что я не разлюблю тебя? – голос Ширли дрожал от страха, тем не менее она продолжала:

– С нашей последней встречи утекло много воды, Гил. Как видишь, я больше не армейская служащая, а обычная гражданская девушка. Благодаря Димитрию. Теперь я могу позволить себе всё, что хочу.

Гилберт отпустил её грудки и уставился на землю под ногами. Как бы он хотел сейчас оказаться прямо под ней!

– Ты что думаешь, я не смог бы дать тебе всё, что ты захочешь?

Он снова поднял на неё глаза. Променять его на этого богатого дурачка…? Ширли, Ширли… Ведь ещё год назад у них всё было прекрасно! И он как раз встал на ноги, пусть и не очень твёрдо. А теперь у него жалование, которого вполне бы хватило, чтобы устроить свадьбу.

О чём она только думает? Гилберт вглядывался в её большие серые глаза, и Ширли казалась ему чужой, незнакомой. Такой Ширли он не знал.

– Извини, Гил, но я в это не верю, – сказали одни её накрашенные губы, а глаза не мигали. – Бедняки навсегда останутся бедняками. А ты к тому же из приюта, твою фамилию даже брать стыдно. Извини, – коротко откланялась она напоследок и быстрыми шагами направилась к своему побитому ухажёру, на ходу доставая белый платок из сумочки, обитой щёлком.