Солум: (Не) Одинок

– Вы занимались сексом? – спросил он прямо, сжимая рукой положенную на своё плечо кисть. Удар в лицо мгновенно откинул его на пару метров от старшекурсника, и Гилберт приземлился на корточки.

– Слышь, ты, непонятливый, – сказал старшекурсник, задирая рукава мундира и выставляя напоказ свои мышцы. – Скажешь кому, о том, что тут слышал, и я тебя порешу на месте. Могу прямо сейчас.

Гилберт смерил его презрительным взглядом и медленно поднялся с корточек. Сплюнул кровь из рта в сторону.

– А на мой вопрос слабо ответить? – спросил он, не скрывая дерзости. Старшекурсник покраснел ещё пуще от злости и приготовился бить снова. Гилберт увернулся от его удара, присев, и ударил того кулаком в живот. Его удар не возымел должного эффекта: старшекурсник лишь выронил сигарету, и тут же приготовил следующий удар другой рукой, пришедшийся Гилберту по уху. Гилберт упал на пол, и последовала череда ударов ногой в живот, от которых он чуть не задохнулся. На последок старшекурсник придавил его голову сапогом к полу.

– Ты всё понял? – спросил тот надменно, сплёвывая рядом. Гилберт чувствовал себя ужасно. Это было последней каплей в его и без того ужасной жизни. Сильным мира сего позволяется всё: быть богатыми, обеспеченными, иметь полноценную семью, позволяется нарушать правила, которым следуют все слабые, позволяется заниматся запрещённым сексом в стенах академии, когда девушек всего восемь на целый поток из двухста парней!

Гилберт обхватил рукой голень обидчика и принялся давить. Вся его злость, накопленная за все годы, казалась, вылилась в одно это движение. Старшекурсник цыкнул и попытался оторвать ногу, но ничего не вышло. Гилберт давил с таким остервенением, что крепкие кости старшекурсника затрещали. Тот попытался скинуть его руку, снова припечатывая его лицо к полу ногой, но Гилберт не ослаблял хватки.

–Ты жалкая свинья! – прокричал он вдруг из глубин своей души, потянув его ногу резко вверх, и старшекурсник не удержал равновесие и упал на спину о каменный пол, ударившись головой. Он хотел подняться, но боль в ноге заставила его схватиться рукой за ногу, и в этот момент Гилберт набросился на него сверху. Он раскрашивал его лицо до тех пор, пока тот не стал походить на рака, и пока не лягнул его из последних сил по спине здоровой накаченной ногой. Гилберт простонал, но не слез с обидчика, лишь сильнее поддав кулаком, сбитым в кровь.

Внезапно дверь наружу распахнулась и оттуда показались другие сослуживцы. Едва завидев их бешенные раскрасневшиеся лица, они бросились разнимать их.

– Прекратите, идиоты! Вас же обоих исключат! – сказал один из них строго, держа Гилберта за спину. Старшекурсник недовольно захрипел в руках двух парней.

– Всё равно я убью его! – прокричал он, по его лицу стекали струйки крови. Главарь кампашки дал указания остальным:

– Сейчас же разводим их по разным комнатам и промываем раны! Нельзя, чтобы это увидели преподаватели!

Гилберт грубо высвободился из рук внезапно появившегося защитника справедливости, едва старшекурсника увели за дверь.

– Зачем ты мне помешал? – процедил он сквозь зубы, буравя его взглядом и подтирая кровь с уголков рта. Парень покачал головой и протянул ему чистый платок.

– Ты связался с плохим парнем. Будет ужасно, если тебя исключат из-за этого, – сказал тот просто. Гилберт взял платок и принялся вытирать им лицо. Да уж, глупо будет так просто сдасться. Ведь он должен заработать много денег для приюта. Этим же платком он протёр свою форму от пыли и бросил его в мусорку. Всё это время парень внимательно смотрел на него.

– Спасибо, – коротко поблагодарил Гилберт и направился к выходу.

– Стой! Пошли в медчасть! На тебе ведь лица нет! – предложил парень, настойчиво идя следом, но Гилберт лишь сильнее прибавил шаг.

– Я опоздаю на пару. Ты кстати тоже, – констатировал Гилберт строго.

– Ну как знаешь, – разочарованно развернулся на месте парень и пошёл прочь.

Гилберт успел как раз к звонку, и, заняв своё место в центральном ряду ближе к концу зала, сидел всю пару, как вкопанный. Сокурсники удивились, как это он сегодня не блещет знаниями, периодически поглядывая в его сторону с самодовольными лицами. А у него до того болел живот, что в глазах рябило, и он ни слова не уловил из уст преподавателя истории военных изобретений. Его мысли были совсем о другом. О том, как бы ему завести друзей, и девушку…

А следующая пара была по церанскому. Гилберт даже не пытался вникнуть. Преподаватель это заметил, поэтому специально вызвал его к доске, отвечать. Кое-как выстояв под напором гневных комментариев преподавателя и смешками сокурсников, Гилберт дошёл до своего места и откровенно улёгся за партой. Преподаватель пообещал сделать замечание в его характеристике, но Гилберту было плевать. Это была последняя пара, и после заветного звонка он сразу направился в общежитие, к своей заветной кровати. Курсантам можно было ночевать не в общежитии, но при условии, что они успевают прибывать на занятия вовремя. Этой возможностью Гилберт не воспользовался, поскольку не хотел спать в одиночестве в пустой квартире. Но сейчас ему напротив хотелось побыть одному, и чтобы никто не докучал ему.

Едва он поднялся на свой третий этаж, как возле него нарисовался парень из столовой.

– Привет! Я – Виктор! Помнишь меня? – воскликнул он, зачем-то хлопнув Гилберта по спине. Гилберт сдержанно простонал и прибавил шагу.

– Не делай так, – пригрозил он. – Или я тебе врежу.

– Э? Какой-то ты злой, – не понял Виктор, идя за ним следом. – Мне бы карту… – напомнил он ненавязчиво.

– Я помню, – процедил Гилберт сквозь зубы. Настроение его становилось всё хуже и хуже.

Вскоре они дошли до комнаты, где жил в том числе Гилберт. Слава богу, остальные ещё не вернулись.

– На, – вручил он тому своё свёрнутое в трубу выполненное задание, достав из тумбочки при кровати.

– Вот спасибо! Ты настоящий друг! – воскликнул Виктор, сразу развернув свёрток, чтобы проверить. На жёлтой бумаге красовалась аккуратно расчерченная тушью, поверх карандашных набросков, карта местности. – Э, красотища! – свернул он свёрток обратно, и, порывшись в карманах своего мундира, достал оттуда свою стыдно измятую бумажку с церанским.

– Вот же ж, помялось, – виноватым тоном сказал он, передавая бумажку Гилберту. Тот недовольно посмотрел на неё, но всё-таки взял и положил на тумбочку.

– Спасибо, – прохрипел он.

– Может того, этого, дружить будем? – предложил Виктор, снова протягивая ему руку. Чем больше связей, тем лучше в будущем! Поэтому Виктор успевал за время учёбы завести знакомства с каждым. Но этот парень был что-то туговат и уже второй раз не мог банально пожать ему руку!

– Давай, – сказал серьёзно тугодум, помедлив. – А зачем ты протягиваешь мне руку?

– Да чтоб ты её пожал, блин! Это же дружеский жест! Боже! – возмутился Виктор.

Хорошист тут же схватился за его руку, сжимая со всей дури.

– Полегче! – закричал Виктор, вытаскивая свою горевшую огнём кисть. Тут он заметил, до чего же у нового знакомого раскрасневшиеся глаза.

– Ты чего, всю ночь что-ли не спал? – полюбопытствовал он. Тот покачал бритой головой.

– Подрался с одним ублюдком, – признался Гилберт.

Глаза сокурсника широко раскрылись от изумления.

– Брешешь… С самим Паровозом? – спросил он шёпотом. – Такой здоровенный и курит всё время?

– Без понятия, – пожал плечами Гилберт. – Он там в туалете сексом занимался, а я… – Гилберт замялся. Боли резко напомнили о себе и он схватился рукой за живот.

– Очертеть! – воскликнул Виктор и принялся ходить с места на место по комнате, чуть не подпрыгивая. – Ты застукал Паровоза и до сих пор жив-здоров? Ну даёшь! Только не говори, что ты навалял ему.

– И что если навалял? – спрашивал Гилберт уже из последних сил. Кажется, пот струился по его лицу. Сейчас ещё придут остальные, а он тут пластом разляжется, какой позор!

– Ну ты вообще! Мужик! – объявил Виктор, сотрясая его за плечи. – Всем от него нормальной жизни не было. Красава!..

Новоиспечённый друг ещё что-то воодушевлённо говорил, но Гилберт уже ничего не слышал, и вскоре потерял сознание.

Очнулся Гилберт уже в медчасти. Оказалось, что у него была тупая травма селезёнки и печени, и он целый день провалялся в беспамятстве. Получил выговор и назначение на исправительные работы за драку от начальства, а от врачей настоятельную рекомендацию меньше курить. Но главное, что у него наконец-то появился первый в жизни друг.

На курсе его внезапно зауважали. Вплоть до того, что стали уступать лучшие места в зале, в том числе спортивном, все сами предлагали ему списать у них церанский, и Гилберт набирал несколько предложенных вариантов. Все стремились стать его другом, а некоторые даже познакомили его с девушками с параллельной группы. Две тёмных шатенки-сестры смотрели на него с каким-то заворажением. Гилберт ничего не понимал, поэтому отпросился у начальства ночевать в городе, и в одном из книжных магазинов столицы прикупил себе журналов для взрослых.

От того, что там было написано, у него встали дымом отсутствующие волосы, и он на какое-то время предпочёл об этом не думать. Хотя и купил защиту, и спрятал её в столе своей одинокой квартиры.

Когда же он случайно встретил во время обеденного перерыва одну из сестёр, она снова посмотрела на него странно, и рассказала, что у сестры есть парень в городе, и что ей совсем наскучило спать в девчачьей комнате общежития. Намёка её Гилберт не понял, и предложил ей прийти к нему, потому что, видимо, сошёл с ума. Та на удивление быстро согласилась, похвалив его за внимательность к себе.

И вот, учёба закончилась, и наступил поздний вечер. Они договорились встретиться за воротами академии напротив главного входа. У Гилберта тряслись поджилки. Он, конечно, поделился своими нелёгкими планами с Виктором, но тот рубаха-парень не посоветовал ему ничего конкретного, кроме как «не переживать, ведь он – красавчик».

Как только они встретились за чёрными в сумерках стенами академии, и Гилберт увидел её блестящие от света жёлтых фонарей глаза, ему захотелось поцеловать её, и он не сдержался. Её губы были нежными, а потом она чуть покраснела и засмеялась.

Он привёл её в свою скромную пустую квартиру и, открыв дверь ключом, пропустил её вперёд. Её звали Ширли, точно, а сестру Марией. Он ведь не перепутал?

Ширли с интересом ходила по его квартире, сняв обувь и оставшись в носках, разглядывая мебель, люстру с единственной лампочкой и простые белые обои.

– Как у тебя тут мило! – резюмировала она, остановившись на одном месте посреди комнаты-кухни и повернувшись к нему.

– Ширли? – спросил он, словно обращаясь, но на самом деле хотел убедиться в её имени, чтобы не прогадать.

– Да? – потянула она загадочно и подошла ближе, положив руки ему на плечи. Встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ, но Гилберт и сам поскорее наклонился, чтобы дотянуться до неё. Он обхватил её за спину и медленно двинулся к кровати.

Вот они уже очутились на кровати, и он навис над ней, как исполин. Её глаза ярко блестели, но Гилберт сомневался. Может ли он делать всё, что вздумается? И правда ли была написана в журнале, что девушкам нравятся жёсткие парни?

– Возьми меня, – прошептала Ширли, накручивая волосы себе на палец и загадочно улыбаясь. Гилберт зажал её грудь в руке, и она застонала. Что-то заставило его низ живота напрячься. Он боится её. Нет, боится причинить ей боль.

– Да что с тобой? Я думала, ты смелый парень, Гил, – упрекнула его Ширли, когда прошло уже несколько минут, а Гилберт так больше ничего и не предпринимал. Она обхватила его за спину и притянула к себе, поцеловав. От одного только этого пьянящего поцелуя у Гилберта закружилась голова. Ширли сама провела его по тёмной тропинке нужных действий, едва освещаемую светом. Гилберт подчинился её воле, словно преподавателю, и делал то, что говорила она. Слава богу, что он не стал слепо верить журналу, во всех нюансах Ширли требовала другого подхода.

Она вся млела в его руках, краснея и извиваясь, как змея, и Гилберт хотел подарить ей ещё больше любви, ещё больше любви…

Ширли не спала. До будильника оставался час, и шум проезжающих машин из окна единственный усыплял её.

Они с Гилбертом отлично провели вместе половину ночи. Поначалу он нервничал, но, как она и думала, он оказался тем ещё бруталом, доведя её до крайнего изнеможения своей страстью. Порой он даже слишком усердствовал, и ей приходилось останавливать его страстные порывы.

Она надеялась поговорить с ним о чём-нибудь после, и начала рассказывать о себе: как они с сестрой, выросшие в бедной деревне, решили подасться в столицу, но их никуда не брали на работу. Повезло ещё, что взяли в академию! Недаром же они научились писать в сельской школе!

Гилберт утвердительно мычал на её рассказ, будто бы слушая, зарывшись лицом в её грудь, но вскоре откровенно заснул. Ширли это обидело, но она почему-то не смогла отодвинуть его спящего от себя. А потом он заплакал. Как ребёнок. Что-то мычал и тыкался головой ей в грудь. Обнимал за спину так крепко, что Ширли едва могла дышать, и она ударяла его по плечам, чтобы он расслаблял хватку. Вздыхая, она гладила его по бритой голове и целовала в лоб, тогда он тоже расслаблял хватку.

Ширли надеялась, что этот его недостаток материнской любви когда-нибудь удовлетворится, но Гилберт не отпускал её до самого утра, и она совсем не смогла сомкнуть глаз.

Грандиозно прозвенел будильник, и Гилберт тут же проснулся. Увидев перед собой её оголённую красоту и распущенные каштановые волосы, он снова набросился на Ширли с поцелуями. Они немного задержались, и потом бегом бежали на первую пару в академию, коротко попрощавшись в длинном коридоре.

Гилберт почувствовал невероятное облегчение после вчерашней ночи и сегодняшнего утра. С него словно сняли старую толстую кожу, и теперь его покрывал лишь тонкий слой новой.

Его прекрасное настроение заметили все, и Гилберт не хотел скрывать его: он помогал всем и каждому; усерднее, чем обычно, занимался в спортзале и первым бежал в кроссе. Даже зачем-то вызвался помыть четвёртый этаж академии, и, управившись, пошёл довольно курить за забором академии.

– Вчерашняя ночка удалась, как я погляжу? – спросил Виктор, ухмыляясь, закуривая рядом. Гилберт довольно посмотрел на солнце на ясном небе, чуть прикрывая глаза.

– Да. Она просто богиня, – заявил он, выпуская большое кольцо дыма.

Виктор по-доброму засмеялся и с размаху хлопнул его по спине. Раны уже зажили, так что Гилберт больше не ругался на этот его «дружеский жест».

– Смотри не начни теперь покупать ей сумочки! – предупредил Виктор, смеясь. – Это такое разорение!

– Тебе-то почём знать?

– Я матушке и сестре закупал. Цены в столице – жуть! – выдохнул он, разведя руками в стороны и состроив губами букву «О».

Гилберт и сам засмеялся при виде такого пафосного изъяснения друга, а потом посмотрел на ясное голубое небо над академией и закрыл глаза. Да, сейчас он счастлив. У него есть всё, что нужно.

Глава 5. Спокойствие

Шло время. Как-то быстро шло.

С тех пор, как Гилберт прослыл «мужиком» и заимел популярность на курсе, прошло полтора года.

Опуская мелкие невзгоды, об этом времени Гилберт помнил только хорошее.

Как летом после уборки крыши академии они лежали с Виктором там же, отдыхая, пока не видит командир, и обсуждали планы на будущее. Виктор планировал стать большим начальником и рассчитаться с долгами своего семейства, обеспечить сёстрам если не образование, то хоть приданное. Гилберт немного завидовал его большой полной семье. Он похвалил стремления друга, но чего хотел сам – понятия не имел. Добиться благополучия для приюта или всё же для себя самого? Солнце ярко освещало крышу, впервые открывая его взору чистое голубое небо. А он всегда считал, что в Эсперии оно бывает лишь серым. Тогда он и подумал: в жизни бывают не только серые краски.

Как тренировался вместе со всеми в рукопашном бою, беге и стрельбе, и больше не чувствовал себя каким-то изгоем. Рядом всегда была чья-то сильная рука, опора, а иногда и он служил в таком качестве. Впервые за долгое время он чувствовал себя в своей тарелке.

Как вместе с остальными ребятами с курса он защищал честь академии на соревнованиях по строевой подготовке и стрельбе. Все работали слаженно, передавая эстафету. К его удивлению, Гилберта поставили на перетягивании каната как самого сильного позади всех. Естественно, они вытянули, их общий дух был очень силён. А Виктор пробежал несколько километров по горной тропе и принёс им победу на финальном этапе.

Как они вместе с ребятами преодолевали все невзгоды, и в итоге их всех определили в один полк.

Как они потом на славу отметили это в столичном ресторане. Ели вкуснейшую еду, танцевали даже на столе и пели самые лучшие их солдатские песни.

Как они с Ширли решили помолвиться сразу после выпуска. Как он, бережно лелея свою мечту о семье, накопил на кольцо, пусть и не сильно дорогое, и на следующий день после выпуска преподнёс его своей смущающейся рыжеволосой подруге.

Как радостные чувства и воспоминания наложились друг на друга и он наконец вспомнил, что такое счастье. Вспомнил, как уже испытывал это раньше: когда отец был ещё жив. Он тщательно запрятал эти чувства глубоко в своём сознании, чтобы не грустить о нём слишком сильно, и только теперь мог спокойно об этом вспоминать. Да, отец любил его. Считать, читать научил его именно он, ещё до школы. Несмотря на то, что они жили в таком бедном районе, отец никогда не ругался при нём, никогда не поддавался животным страстям и зависимостям. Всегда читал ему полезные книжки про то, как добро побеждает зло, а герой преодолевает все трудности. Всегда старался выглядеть опрятно и хорошо в глазах других. Вплоть до десяти лет баловал его игрушками-машинками, самолётиками и конструкторами. Если бы не всё это, кем бы он был?

Возможно, отец и правда что-то от него скрывал. Теперь, оглядываясь в прошлое, Гилберт отлично понимал, что его отец отличался от окружавших его людей – на стройке, на рынке, в их районе – с которыми Гилберту довелось общаться по работе. Он словно был сделан из другого теста. Может, поэтому его и не жаловали на работе. Может, поэтому, Гилберт и сам был немного белой вороной? Слишком честным и правильным, для того, кто вырос в трущобах? Но эти свои качества Гилберт бы ни на что не променял.

С математикой у него был полный порядок с детства, опять же благодаря отцу, поэтому ближе к окончанию подготовительных курсов в академии у него списывали все, кому не лень. Иногда даже вознаграждали его за труды.

А Виктор решительно настроился побороть картографию, и добился того, что в итоге его отточенные работы стали ставить в пример.

Ширли задалась целью поднять уровень церанского у Гилберта, и ей это на удивление удалось. При каждой встрече она говорила ему что-то на церанском, что он с большой вероятностью не знал, и лишь смеялась, когда он допытывался у неё, что же это означает. В итоге у него не оставалось выбора, кроме как разобраться со всеми этими фразами самостоятельно. Гилберт был польщён: большинство из них означало «я люблю тебя», скрытое за банальными или, напротив, сложными словами.

Виктор стал частенько звать Гилберта к себе на выходные: ему помощь не помешает с огородом, а Гилберту просто приятно обитать у них дома. Сёстры у Виктора были просто красавицы, хоть и простодушны, а мать всегда щедро угощала его чем-нибудь невероятно вкусным. Отец семейства не сильно усердствовал на огороде, якобы в силу возраста, зато стабильно работал водителем, даже в выходные. Когда он возвращался с работы, скидывал с себя сапоги и кепку, обязательно расправлял плечи и говорил «Ух!». Целовал жену, дочек, а парням крепко пожимал руку, за обедом или ужином рассказывал водительские анекдоты и смеялся с них громче всех. Гилберт думал, что такого отца просто невозможно не любить. Но, наученный горьким опытом, юноша не питал надежд, что к нему будут относиться, как к родному. Тем более, он был уже совершеннолетним.

Так и прошли его, наверное, сами счастливые годы. Если бы Гилберт выбирал, где ему существовать, то выбрал бы этот промежуток. По крайней мере, так ему тогда казалось.

Одно было известно точно: когда он открывал глаза по утрам, в них будто падал яркий свет, заставляя слезиться. А когда он бежал утреннюю пробежку, кидал кого-то через спину, встречался по вечерам с Ширли, обедал всегда в весёлой компании, да даже когда выслушивал замечания командиров и когда драил туалеты, он был бесконечно счастлив.

Глава 6. Север: часть первая

Как и всё хорошее, это время пролетело быстро.

Вскоре после определения Гилберта в первый столичный «Варвейзский» полк, его батальон отправили на север для прохождения дальнейшей службы. Гилберта определили в так называемую «Северную столицу» Эсперии, Нариил, и Гилберт был несказанно рад, что Виктора определили туда же.

Ширли же по распределению осталась в главной столице, Варвейзе, и Гилберт доверил ей ключ от своей квартиры, чтобы она могла чувствовать себя, как дома, а когда он вернётся – встретить его там. Одна мысль об этой встрече согревала ему сердце на протяжении долгих месяцев.

Планировалось, что их подготовка в заснеженных районах страны продлится два-три месяца, однако по прошествии этого срока их всё ещё не собирались отпускать в столицу, а продолжали усиленно к чему-то готовить. Гилберт гадал, не вторжения ли по воде от соседей они ждут, но командование ни о чём таком им не сообщало. Строевая, короткий марш-бросок до леса в окраине, очистка крыш от снега, вечером – танцы под гитару в казарме, чтобы согреться – вот чем они занимались изо дня в день.

В итоге спустя ещё два месяца после окончания планируемого прохождения службы в Нарииле, им было объявлено, что горожане готовят бунт против правительства, и «им будет доверена честь защищать законы Эсперии». Сказать, что Гилберт был не в восторге, это ничего не сказать. «Так вот как в Эсперии решают проблемы простых людей – просто выставляют против них военных, запугивают или даже убивают!» – подумал он. У него волосы на голове дыбом вставали, но его товарищи на удивление были спокойны, и когда им сообщили об этом на сборе и сидя вместе с ним в западне вокруг здания правительства.

Ветер в Нарииле дул не переставая, словно вытягивая из солдат всю душу, и пороша снегом лицо под мощными меховыми шапками. Гилберт не был уверен, что сможет легко переметнуться на сторону протестующих, какими бы ни были их мотивы. Его бы попытались остановить товарищи, и после подобного происшествия его будущее было бы весьма туманно. А ведь он твёрдо решил, что создаст семью с Ширли.

Гилберт огляделся по сторонам, стараясь найти хоть в чём-то спасения и увидел напряжённое, слегка веснушчатое лицо Виктора, взирающего из их укрытия вдаль перед собой. Заметив, что Гилберт смотрит на него, он обернулся.

– Да не парься ты, может они вообще сегодня не покажутся, – сказал он успокаивающе, но вскоре вернулся к своему пристальному наблюдению, и Гилберт понял, что его друг тоже переживает.

Они прождали весь день, так что онемели ноги, но бунтующие так и не показались. В восемь вечера командир приказал всем разойтись.

Гилберт плохо спал, страшась завтрашнего дня. Но ночь минула незаметно, а на завтрашнее утро они уже снова караулили здание правительства от невидимых бунтующих. И в тот день их снова не было.

На четвёртый день вместе с лучами рассвета они показались, когда их уже никто не ждал. Центральную площадь от края до края заполонило людьми в разномастных тёмных одеждах, которые длинной шеренгой приближались к зданию правительства.

– На позицию! Защищать правительство! Огонь не открывать без моего сигнала! – приказал командир их полка, и три стройных шеренги друг за другом опоясали весь периметр здания. К своему ужасу Гилберт оказался в первом ряду, практически по центру. Они выставили вперёд дубинки – вроде как для своей защиты, но скорее для устрашения горожан.

Позади них, из здания правительства заревела мощная колонка с голосом губернатора:

– Уважаемые жители, прошу вас успокоиться! Все вопросы можно решить мирно!

Услышав подобную высокопарную речь из уст наместника, толпа в конец рассвирепела и, подняв выше свои инструменты устрашения, двинулась ещё быстрее на шеренги солдат.

– К чёрту правительство!

– Смерть правительству! – послышались недовольные возгласы.

Сотни две человек приближались к ним с явно недобрыми намерениями, и Гилберт понял, что убежать не получится – он уже часть этого, и он на передовой!

Они схлестнулись в неравном бою: горожане налетели на них с кулаками, лопатами, вилами! Солдаты же могли только защищаться. Какой-то мужик средних лет в подвясной рясе накинулся на него с вилой, явно целясь в голову. Гилберт вовремя защитился дубинкой и толкнул того ногой в живот: мужик отлетел назад. На его место пришёл другой, чуть не затоптав первого, тоже с вилой. Гилберт не оценил такого к себе подхода и, вырвав у мужичка вилу из рук, сломал её пополам о колено.