Между седьмым и восьмым

– Спасибо тебе, – сказала незнакомая женщина. – И за то, что плачешь, спасибо. Хороший человек была Евдокия Васильевна. Дай ей Бог.

Таких разговоров у Катьки случилось много. Даже когда мама с Лоркой приехали, и то её оторвали от разговора с родными звонком про Евдокию Васильевну.

Сегодня маму с младшей в палату не пустили. Катьке пришлось самой идти к своим на первый этаж, в холл, где всё – стены, пол, потолок, окна, двери, всё пространство – гудело от десятков голосов: к болящим людям пришли их родственники и друзья, и вот теперь все разговаривали.

– Нам Ирина Владимировна сегодня сказки читала, и Татьяна Ивановна – тоже. Из той же книжки. Представляешь? – говорила Лорка, забравшись на Катькины колени. Сегодня буквы в её речи вставали на требуемые места. – Мы ей говорим, Татьяне Ивановне, что нам Ирина Владимировна эту же книжку читала, утром, а Татьяна Ивановна сказала, что повторенье – мать ученья. Я вот и думаю: зачем нам ещё одна мама, у нас же у каждого своя!..

Для Катьки с Лоркой нашёлся свободный стул. Мама стояла напротив, доставая из пакета и показывая то, что принесла. Вынула и книгу:

– Извини, забыла спросить, что ты читаешь, взяла первое, что попалось.

– Спасибо, мам, – отозвалась Катька. Призналась, слегка покривив душой, но помня недавние события: – Ты у меня золото. Только книги мне сейчас и не хватало.

– Правда? – не поверила мама и расцвела улыбкой. – Ты.

– Ты, если хочешь, – перебила её Катька, – сходи в кафе. Без меня. Но с Лоркой. А я потом. Как-нибудь.

Вибрация заставила Катьку прервать разговор, она достала из кармана шортиков смартфон, отжала иконку:

– Да?

– Вы про Евдокию Васильевну.

– Да, умерла, – Катька кашлянула. – Вы с теми, кто хоронить будет, созвонитесь, они всё расскажут.

– Кто-то умер? – не поняла мама.

– Да, – согласилась Катька. – Хороший человек. Бабулька одна. Рядом со мной лежала. Жалко, что у меня такой бабушки нет. Я на её контакты всем сообщала, что она… того… Так мне уже больше двадцати раз позвонили. Представляешь?

– Представляю, – сказала мама. И попросила: – Можно я тебя поцелую?

– Можно, – милостиво разрешила Катька.

И мама обняла её вместе с Лоркой – обеих:

– Господи, какое же это счастье, что вы у меня есть!

Глава 10. Усы

Книжка оказалась про Хому и Суслика. В другое время Катька предпочла бы – из-за ситуации – что-нибудь менее смешное, но уж что оказалось под маминой рукой.

Под рукой, кстати, но уже под Катькиной, оказался и Илья Дробан.

Ужинали они вместе, за одним столом.

Больничная столовая была маленькой, неуютной, в ней пахло хлоркой и духами. Хлоркой – от пола и столов, духами – от тётки-пациентки, что долго возмущалась недосоленной, по её мнению, рыбой. Она не стала доедать свою порцию – ушла из столовой, глухо ворча, оставив после себя долгий запах и ощущение присутствия.

– Хорошо быть левшой, – улыбался Илья. – И в тетрадке можно писать, и рыбу есть… – правая рука у него была на перевязи. – Представляешь, – качал он головой, – думали – ушиб, а оказалось – трещина.

– А мне даже читать запретили, – пожаловалась Катька на врачей.

– А хочется? – продолжал улыбаться Дробан; улыбка у него была обворожительная.

«Интересно, как он целуется? – думала Катька. – Девки говорили, что видели, как он.»

Вслух она ответила:

– Ага.

– И книжка есть? – спросил Илья.

– Есть, – ответила Катька, а мысли так и лезли в голову: «Вот бы с ним по городку пройтись! Не, лучше сначала по школе! Чтобы подошёл, обнял так и чмокнул. Не, не в губы, – Катька брезгливо поморщилась, она вообще не представляла, как это целуются по-настоящему, потому что ни разу в жизни ещё не целовалась. – В щёчку! Так, по-домашнему. Как будто мы с ним уже давно вместе. Как бы… живём», – она облизнула пересохшие враз губы: – Есть книжка.

Дробан с интересом наблюдал за Катькой: «Надо же! А она ещё и красивая! А как язычком по губам провела. Интересно, как она целуется?».

Вслух он сказал:

– Давай сейчас поужинаем, и я тебе почитаю. Мне-то можно читать!

– Хорошо, – согласилась Катька.

И после ужина они ушли в её палату. Правда, интимного одиночества не получилось. На одной из освободившихся коек лежала молодая женщина – во всю левую щёку синяк, глаз, левый же, заплыл. Положили её ещё при Катьке. Она как раз собиралась выйти к маме и Лорке. От медсестры, приведшей в палату новую пациентку травматологии, Катька узнала, что Наталью побил муж. Спьяну. Хотел побить и маленького сына, но Наталья не дала, поэтому ей досталось ещё и по ногам, и по рукам, и по туловищу. Ногами.

Мужа забрала полиция. Сына – бабушка, Натальина мама.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Илья.

Женщина не ответила, стыдливо отвернувшись к стене. Всхлипнула.

– Может… – Илья сделал неопределённое движение головой в сторону коридора.

– Нет, – мотнула головой Катька и ощутила лёгкое головокружение; всё-таки сотрясение у неё было реальным. Пересилив себя, закончила – Здесь.

Илья сел на кровать Евдокии Васильевны, положил толстенную книженцию на колени, прочитал с обложки:

– Альберт Иванов. Всё о Хоме и Суслике, – поддел, глядя на рисунки: – Я смотрю, детское читаешь.

– А сам-то… Взрослый, что ли? – пикировала Катька, чувствуя, как хорошо и легко становится ей. Сама она уселась на свою кровать, спиной навалившись на спинку, бросив на ноги одеяло – так, чтобы правая нога, голое бедро, хорошо было видно Илье. Прикусила губу: – Ну, читай.

– Подряд или на выбор? – Илья сразу остановил взгляд там, где хотелось Катьке, и она улыбнулась: сработало!

А вслух сказала:

– На выбор.

Илья раскрыл книгу и начал читать, бессознательно умудряясь скашивать глаза на Катькину красоту:

– Как Хома с друзьями об усах рассуждали. В тот день Хома, Суслик и Ёж привычно собрались у Зайца.

Читал Илья замечательно! Будь Катька Татьяной Ивановной, или руссиш-литеш, как её иногда называли школьники, она Дробану сплошные пятёрки ставила бы! Даже Наталья, лежавшая лицом к стенке, заслушалась и повернулась к ребятам лицом.

Речь в рассказе шла, естественно, об усах. Зачем они нужны. Варианты у персонажей книжки Иванова были разными: для того, чтобы нос греть, – раз. Для важности – два. Чтобы нюхать – три. Воров пугать – четыре. Для слуха – пять. Но на самом деле оказалось, что.

– Проводил Заяц друзей за порог. Глядят, скачет мимо чужая симпатичная Зайчиха. Взглянула она на рослого Зайца. «Какие усы! – восхищённо сказала она. – Какой красивый!» Все молча переглянулись. А Заяц ещё и гордо напыжился. Вот для чего усы! До этого они не додумались. Для красоты. И спорить тут нечего. Со стороны виднее.

Смеялись ребята долго. И Наталья – вместе с ними. Потом сказала. И не про рассказ. И не им, а просто так:

– Я вот за своего шла – тоже усы понравились. Кому-то колется, а мне так щекотно было. Когда целовал, – и загрустила: – А потом… доцеловались.

Катька с интересом глянула на Илью – у него усов не было, пробивалось над верхней губой только нечто светлое. Впрочем, то, что светлое, было и так понятно – Дробаны все блондины: и отец, и мать, и сестра Ильи – Алька, пятиклассница. Непонятно было: а что же вырастет, когда вырастет?

Илья перехватил взгляд девчонки, расплылся в довольной, счастливой улыбке:

– Я и без усов целоваться умею. Никто не жаловался!

Мужчины часто бывают глупы, потому что долго остаются детьми. Так говорят взрослые женщины. Дробан был ещё ребёнком. Катька в сравнении с ним оказалась старше.

– Дурак! – сказала она, крутанув пальцем у виска. Резким движением, так, что снова картинка перед глазами поплыла. И сразу же почти полностью закрылась одеялом – наружу только голова, плечи и руки. Потребовала: – Иди отсюда!

– Почему? – удивился Илья; он искренне ничего не понял.

– Иди-иди! – насмешливо потребовала со своей кровати и Наталья. Добавив слегка унизительно: – Целовальник…

Илья кхекнул, что-то сообразив, прикусил губу, поднялся с кровати, положил книжку. Не глядя на Катьку, выдохнул:

– Я ведь так. Просто. Пойми!

– А я не так, – сказала Катька. – И не просто.

– Молодец! – похвалила её Наталья, когда Дробан утопал к себе. – Так им и надо!

Катька промолчала, взяла смартфон, вибрировавший несколько раз во время ужина и чтения: «Так. Что тут у нас?».

«У нас» было несколько звонков от подружек и пара сообщений с неизвестного номера. Не с того – с другого.

«Кому звонить? – ненадолго задумалась Катька. И решила: – Наське!»

– Чего звонила? – без всяких предисловий начала она разговор.

– Так ты же в больнице! – отозвалась Анастасия. – Как, что? Чем занимаешься?

– Да вот… – Катька дёрнула плечами и… широко и довольно, прямо как Илья Дробан несколько минут назад, улыбнулась. – Да вот, целовалась только что.

– В смысле? – не поняла подруга.

– В прямом! – Катька коротко хохотнула.

– С кем?! – в двух словах прозвучало сразу столько эмоций, сколько может вместить в себя только подросток в пубертатный период.

– С Илюшей. – Катька томно вздохнула. И добила: – С Дробаном.

– Как?! – эмоций на другом конце связи меньше не стало, при этом выразилось всё в одном-единственном слове.

– Как-как! – буркнула Катька. В душу плеснуло раздражением болезни. – Молча!

– А он где? – Наська не понимала ситуацию.

– Да здесь! Я в шестой, он в двенадцатой, – уже холодно ответила Катька. – В палатах… царских.

– А как тогда целовались? – совсем затупила подруга.

– Ты песню слышала: «Может, это ветерок твои губы колышет?»

– Ну…

– Ну вот! У него такие губы! – Катька, пытаясь исправить настроение, снова хохотнула – Ветерок дунул, и у него дотянуло!

– Ну-у…

– Баранки гну! – Катька рассердилась и отключила смартфон. Потом резко дёрнулась: «Сообщения! Что за… И от кого?».

Сообщений было три. Коротких. Первое: «СВОЛОЧЬ». Второе: «ГАДИНА». Третье, разумеется: «КОЗА». Четвёртого, насчёт дуры, не было. Мальчик умнел буквально на глазах.

– И это радует! – вслух сказала Катька.

– Что? – не поняла соседка по палате.

– Ничего, – Катька с силой выпустила из себя воздух и спиной сползла по кровати так, чтобы голова наконец-то оказалась на подушке. – Спокойной ночи.

Последней мыслью уходящего дня у неё была такая: «Интересно, а какие усы будут у Лосося?».

Глава 11. Утро началось с…

Утро началось с телефонных звонков. Перед сном, не подумав, Катька заменила вибрацию, и вот.

– Здравствуйте. Мне пришло печальное известие. Слишком поздно увидела. Не стала на ночь глядя звонить. А сейчас. Я не побеспокоила?

– Разбудили, – сквозь зубы процедила Катька, вырванная из сна, где она купалась в море – над ней пролетал крылатый конь, а на берегу стоял сказочный шатёр, её шатёр. Именно шатёр, почти как у Шамаханской царицы.

– Ох, ну уж простите великодушно! А Евдокия.

– К родственникам! Всё к родственникам! – Катька отключилась и полезла головой под подушку.

Телефон зазвонил через две минуты – Катька считала, про себя: «Сто восемнадцать, сто девятнадцать, сто двадцать.»

– Да!

– Я по поводу Евдокии Васильевны, – голос был мужским.

– Да, умерла.

– Я знаю. Я вчера с вами разговаривал.

– М-м-м… – промычала Катька, не успев определиться: наорать на собеседника или просто отключиться.

– Вам тоже плохо. Понимаю. Простите. Я хотел сказать вам спасибо.

Катька икнула от удивления:

– За что?

– За то, что сообщили всем. За то, что были рядом с ней. Бабука была замечательным человеком.

– Кто-о-о?! – Катька проснулась окончательно.

– Я звал её бабукой. С детства. Когда маленьким был, не получалось назвать бабушкой, а потом так и осталось: бабука да бабука. Я разговаривал с врачом и старшей сестрой, они сказали, что вы помогали. До последнего рядом были… – мужчина, общавшийся с Катькой, всхлипнул. – Простите.

– Прощаю, – Катька вздохнула: что уж делать, раз так!

– Не знаю, увижусь ли с вами сегодня… Погода у нас нелётная. На похороны вас приглашать. Как-то вот. Может, на поминки приедете? Мы на семейном совете решили, что похороны будут в воскресенье. И поминки потом. В три часа дня.

– Я не… – начала и недоговорила Катька.

– Понимаю, – поспешно согласился мужчина. Потом спохватился. – Я ведь не преставился, господи! Михаил. По батюшке Леонидович.

– Племянник! – догадалась Катька. – Наследник.

– Да, – Михаил Леонидович всхлипнул ещё раз. – Бабука и это сказала? Плохому человеку она бы не стала говорить. Ничего. Знаете, что… – спохватился он вдруг. – Вы читать любите?

– Конечно! – Катька чуть не обиделась непонятно на что.

– Замечательно! – обрадовался Михаил Леонидович. – Тогда давайте сделаем так. После поминок, все разойдутся. Вы подъезжайте к восемнадцати часам. В воскресенье. На Мира, сорок восемь. Квартира три, первый этаж. Пожалуйста.

– Ну. – Катька хотела сказать что-то ещё, но передумала и согласилась: – Постараюсь.

– Выздоравливайте! – попросил племянник Евдокии Васильевны. И попрощался: – До свидания. Простите, если уж что не так.

Катька шумно выдохнула и начала подниматься.

Очередной звонок заставил её зарычать.

Не глядя на экран, она ответила:

– Да, она умерла. Похороны в воскресенье. Поминки в три. Всё! – и отключилась. В смысле отключила звонящего. Не глядя. – Всё, я зубы пошла чистить!

Мама достала Катьку, когда она была в туалете. То есть не совсем в туалете. Просто в этом же помещении располагались и умывальники.

Шумела вода, полусонные и полуголые тётки пытались приводить себя в порядок…

– Катюшка!

– Ну фто ефо?! – вполголоса взвыла Катька, закусив зубную щётку и давясь пастой.

– Ты живая? – судя по голосу, маме было не до шуток.

– Ефть фавианты? – Катька была зла.

– Что? – не поняла мама.

– Живая! – проорала Катька, напугав всех, кто был вокруг.

На неё заворчали, гаркнули:

– Ты что?! Здесь же больница!

– Здесь туалет! – рявкнула Катька, но всё же выскочила в коридор. – Короче! Что?

– Мне только что Настя позвонила, – голос мамы дрожал. – Ну Настя, твоя одноклассница! Сказала, что ты… – тут мама не выдержала и заплакала, – умерла. Сказала, что она тебе позвонила, а ей сказали: всё, похороны в воскресенье!

– Дура! – выдала Катька.

– Кто? – мама замолчала, вовсю шмыгая носом.

– Наська дура, – уточнила Катька. Рыкнула: – Приеду домой – прибью нафиг! – и снова уточнила: – Наську! – приходя в себя, поинтересовалась. – Ты меня сегодня будешь забирать? А то они несовершеннолетних без родителей не отпускают.

– Конечно-конечно! – засуетилась мама. – Я на один рейс подменилась, приеду. Но… – замялась она тут же.

– Лорку из садика забрать? – догадалась Катька.

– Ну и это…

– Заберу, – согласилась Катька. Спросила: – А что ещё?

– У тебя… на самом… деле, – голос мамы прерывался, – нормально?

– Ма-ам! – с соответствующей подростковой интонацией протянула Катька.

– Всё-всё! – забеспокоилась мама. – Увидимся!

На этом телефонные звонки не закончились.

Буквально через пять минут перезвонила Наська:

– Катька, мне твоя только что позвонила. Катька, я дура, да?

– Кто бы сомневался! – выдала Катька и в двух словах объяснила ситуацию: про умершую бабку, про эсэмэски на номера с её телефона, про звонки тех, кто получал сообщения…

– А-а! – протянула подруга. И засуетилась: – Ну, ладно. Тогда у нас урок. Всё.

Через минуту позвонила Ольга:

– А ты правда с Дробаном целовалась? А как целовалась? А как он целуется? А губы у него сухие или мокрые? А он тебя обнимал?

Катька с трудом остановила подругу:

– Ты почему не на уроке?

– Да-а… Ну как бы задержалась. Попросила Лизку предупредить, ну, типа в туалете. Ты же не звонишь, ничего не говоришь. Все новости через Наську. Ты представляешь, что она сказала?!

– Что я умерла.

– Во! – Ольга не договорила.

Катька её перебила:

– Значит, жить я буду дольше, чем вы все, вместе взятые!

– А Илья? – напомнила Ольга.

– Чего – Илья? – как бы не поняла Катька. – Сколько жить будет?

– Да не! Как вы с ним… это? Ну, целовались? – Ольгу, наверное, трясло от желания узнать все подробности – видимо, Наська рассказала ей про разговор с Катькой только-только – и слава Богу, что не вчера. – Ну?

– Да никак! – Катька скривилась, будто подруга могла её увидеть.

– В смысле?! – Ольгин вопль был истеричен.

– Да я его послала куда подальше, и всё.

– Ты?! Его?! – других слов у одноклассницы не нашлось.

– Всё, – попросила Катька. – У меня сейчас завтрак.

– Ага, – согласилась Ольга. Но не отстала: – Потом расскажешь?

– Если настроение будет.

– Обязательно-обязательно! Я ждать буду, слышишь?

Катька только нацелилась отключить связь, но смартфон, будто ожидая именно этого мгновения, за долю секунды до отключки в очередной раз дёрнулся в экстазе звонка.

– Ч-ч-чёрт! – прошипела Катька.

Высветившийся номер был незнакомым, но голос, ударивший в ухо уральским «чо», спутать было невозможно ни с каким другим.

– Чо, не ожидала? – спросил Лосось. И пояснил: – Я с отцовского телефона.

– И что? – Катька встала посреди коридора, умудрившись упереть руки в бока, а смартфон прижать к уху плечом.

– Завтра учебный день. Ты в курсе?

– Нет! – резко выдохнула Катька, не меняя позы. И задумалась: «Девки обо всём говорили, кроме этого. И что? Да ничего! Им всё пофиг!». Вслух сказала: – У меня освобождение от уроков до конца учебного года.

– У меня тоже! – хихикнул Лосев. – Но я всё равно завтра в школу пойду. А ты? Слабо?

– Что-о?! – протянула Катька.

– Приходи, – попросил Лосось вполне миролюбиво. – Тебя же сегодня выпишут.

– И что будет? – Катька сменила тон, поскольку ею овладело банальное женское любопытство.

– Ну, увидишь… – Лосев замолчал, волнительно подышал в аппарат и… отключился.

– Заинтриговал! – сама себе сказала Катька. Затем, ловко поймав скользнувший с плеча смартфон, набрала номер, с которого звонил Лосось и поинтересовалась: – А эсэмэски-то ещё будут?

Лосев не ответил, вновь отключившись, но через несколько секунд на Катькин смартфон пришло сообщение: «НЕ СВОЛОЧЬ».

– Да ну?! – не поверила Катька, не успев обрадоваться, потому что вслед за первой пришла вторая эсэмэска: «НО ГАДИНА».

Глава 12. Как бы про море

– Ты море видела? Настоящее море.

– Давно! Очень. Мне пять лет было. Ещё отец с нами был.

– Был? Ага. Но. А что-то запомнила?

– Волны запомнила. Камни. Я из них башенки делала – много. Их дети ломали. Разные. Бегали и пинали. А я плакала.

– А родители?

– Отец плавал. А мама говорила, что чем больше я башенок построю, тем больше уцелеет. Она мне и строить помогала.

– А море как?

– Ну… волны. Я плавать ещё не умела. Сейчас-то – да, в бассейн ходила. За класс первое место зимой заняла.

– Молодец.

– Сама знаю.

– Тоже молодец. Только вот представь себе, что море не синее, а зелёное.

– Так оно зелёным и было. Хотя называлось Чёрным, а мама говорило, что оно синее.

– Нет, я не про это! Вот представь: лес – и море.

– В смысле, море – лес?

– Ну да! Я сегодня утром проснулся, а в окошко – море! А я знаю, что я в лесу, в тайге. В домике гостевом, охотничьем. На Дальнем Востоке. Море там тоже рядом – океан, Тихий. Но он за горой. А тут – тайга. И в окно плещет! Волнами словно. Зеленью! Хвоей! Запах опять же.

– Окно открытое, да?

– Нет, закрытое. Но ощущения, что запах – насквозь: сквозь стены, стекло, через меня.

– Жуть!

– Жуть потом была…

– Реальная?

– Не то слово! Я с дивана встал, к окну подхожу, носом к нему прилипаю, а мне с той стороны – нос в нос – медведь! Морда – во! Здоровенная! И ощущение, что улыбается.

– И что?

– Я как заору!

– А он?

– И он тоже!

– А потом?

– А потом мне объяснили, что этого мишку гости прикормили. Сгущёнку ему оставляли. Он и повадился. Как кто приезжает или прилетает, под утро приходит и… улыбается. Сладкое так выпрашивает. Научился же!

– А почему утром?

– Так народ-то пьющий в основном приезжает. С вечера да ночью гудят, а утром отходят.

– И?

– А мишка, как я, алкоголь не переносит. Под утро, как всё немного выветривается, идёт.

– Здорово!

– А теперь ответь мне: почему, когда я позвонил, ты мне в трубку зарычала? Я-то ведь, грешным делом, подумал, что это опять зверь лесной припёрся – даже в окошко поглядел.

– Да-а! – Катька махнула рукой. – У нас тут бабулька вчера умерла. Ну я доброе дело сделала – всем её знакомым эсэмэски отправила. Вот и звонят. Достали уже!

– Зря ты так. Если звонят, значит, человек хороший был. Дай Бог, чтобы по нам так звонили, когда уйдём.

– Я ещё не собираюсь.

– Я тоже. Но кто знает… Я тут недавно с писателем познакомился. Фамилия Зеленин. У него стихи, оказывается, есть. Разные. Коротенькие – такие умильные! Одно мне запало. Называется «О кирпичах».

– Прочитаете?

– А как же! Слушай!

Катька поудобнее умостила пятую точку на своей кровати, приготовившись слушать долго, но стих действительно оказался коротким.

– Кирпич. Силикатный. Крепкий. Тяжёлый – всё здорово! Но почему на мою голову?!

Катька задумалась, а потом затряслась от смеха – захрюкала, заставив вздрогнуть Наталью.

– Ты чего?

– Да мне тут стихотворение прочитали! – Катька хрюкнула ещё раз.

– Ты с кем-то, не одна?

– Нас в палате двое.

– А-а! А мне пора.

– И всё?! – изумилась Катька.

– А что, понравилось?

– Да, – Катька искренне вздохнула. – Прямо как сказку прочитали. Про медведя. И море я вспомнила…

– Ну тогда я ещё раз позвоню. Правда, не сегодня.

– Ладно, – согласилась Катька. И дёрнулась: – Э-э-эй!

– Чего? – не поняли её.

– Давайте хоть, в конце-то концов, познакомимся! – потребовала она. – Меня Екатериной зовут. По отчеству Владимировной. Но оно мне не нравится. Я летом паспорт буду получать – сменю. Только ещё не решила, на какое.

– А меня зовут Матвей. По отчеству – Михайловичем, – мужчина на том конце явно куда-то торопился. Неплотно прикрыв трубку рукой, кому-то сказал: – Секундочку, я заканчиваю разговор.

– А фамилия у вас есть? – понимая, что сейчас придётся расставаться, заторопилась Катька.

– А как же! – Матвей Михайлович рассмеялся.

– Какая? – потребовала Катька ответа.

– Еврейская! – мужчина уже не рассмеялся, а расхохотался. – Всего тебе доброго!

– И вам, – вздохнула Катька. – Тоже.

Некоторые здорово умеют разговаривать. Им даже не нужно здороваться. Позвонил, спросил: «Ты море видела?» – и всё. И получился разговор. Хороший такой, даже настроение улучшилось! А то после завтрака.

На завтрак Катька пошла с Натальей. Той, правда, стыдно было – за лицо. Но Катька уговорила.

– Нормально! – сказала. – Здесь все ломаные да треснутые. Кому глядеть захочется?

И правда, глядели не особо. Кто ночь с болью промучился – не до чужих синяков было, кто только что поступил, не знал, куда двигаться, некоторые выглядели интеллигентно, а интеллигентам вести себя надо соответствующе, вот и вели…

Илья подошёл сзади:

– Привет!

– Не разговариваю! – отшила его Катька.

Однако Дробан не отстал. К ним за стол, конечно, не сел, но занял место за соседним – напротив. И весь завтрак буравил Катьку взглядом. Почти не ел.

– Уж очень ты его… зацепила, – заметила Наталья.

– Да ну его! – попыталась отмахнуться Катька.

– А парень видный, – Наталья сделала попытку улыбнуться, но тут же скривилась от боли, потому что от губы на щёку пошла кровяная трещинка.

Катька заволновалась, но женщина быстро достала из кармана халата платок и приложила его к губе.

– Очень больно? – спросила Катька, понимая: да, больно.

Наталья согласно качнула головой, на глаза набежали слёзы. Она прошептала:

– Я маме позвонила, чтобы пока ко мне не приходили. Не хочу, чтобы сын меня такую увидел. Испугается.

Некоторое время они ели молча. Меню: каша манная, хлеб с маслом, чай – немножко сладкий.

Катька почему-то представила, что это её отец избил мать до такого состояния – как Наталью. Подумала, что это она осталась дома, одна, без мамы. Ну или с бабушкой, которой, правда, у неё не было: мать из детдома, у отца родители рано умерли. Каково было бы ей? Без мамы.

– Зря вы так! – подумав, Катька обратилась к своей сопалатнице. – Ему так тяжелее будет. В тысячу раз! А так придёт, обнимет, на коленках посидит – спросит: больно? И вы всё расскажете. И он, может, поймёт, чтобы потом, когда вырастет, нормальным быть. Ему сколько?