Женское Время. После мужчин

– Ну даёшь… а я-то всё думала, что ты прикалываешься.

Миша растерянно моргнул, и Нита, увидев его недоумение, пояснила:

– Потому что мы мыши.

– Мыши? – Миша почувствовал, как внутри всё напряглось. Это слово показалось знакомым, но значение было всё так же непонятно.

– Ну… инкубаторские. Но обычно нас мышами зовут. Типа лабораторные, понимаешь? Выращенные в лаборатории. – Нита кивнула сама себе, словно пытаясь упрощённо объяснить очевидное. – Хотя… какие там лаборатории. Заводы скорее.

Она сделала паузу, взглянула на Мишу, а потом добавила:

– Никто там скорее всего особо не парится с внешкой. Видимо, есть у них один шаблон. Вот по нему нас и штампуют. Вот мы тут все такие «разные» и ходим.

Она хмыкнула, глядя куда-то в сторону.

– Как друг дружку не путаем, сама не знаю. Наверное, привыкли.

Несколько дней слились для Миши в одно бесконечное однообразие. Ранний подъём, чёткий распорядок, строгие нормы. В этих серых буднях ему оставалось лишь наблюдать за окружающими, делать выводы и постепенно учиться, как не нарушить ту хрупкую «гармонию», в которой он оказался.

С самого начала стало понятно: дружбой между девушками тут и не пахнет. Напряжение в воздухе можно было резать ножом. Каждая девушка в этом агрокомплексе словно ходила по минному полю, стараясь не дать лишнего повода коллегам. Миша быстро понял, что тут царят доносы и подозрения, а не товарищество. Ошибка, недовыполненная норма, не вовремя брошенное слово – и ты можешь стать мишенью. И не от начальства, а от своих же, которые ждали момента, чтобы заработать несколько баллов на чужих промахах.

Работа оказалась изнурительной. Тяжёлый физический труд, однообразие, вечный хруст зелени, запахи теплиц, от которых к концу смены мутнело в голове. К этому миру он был совершенно не готов. Вокруг крутились девушки, которые, казалось, не отличались ни острым умом, ни богатством интересов. Их разговоры в перерывах сводились к виртуальной реальности – их главной отдушине – и бесконечным сплетням. Всё, что выходило за эти рамки, казалось им скучным или ненужным.

И всё-таки в этом женском коллективе был ещё один важный нюанс: страх. Вездесущие камеры, которые фиксировали каждое движение, и угроза штрафов за любое нарушение удерживали их от прямых столкновений. Вместо этого агрессия выплёскивалась в едкие комментарии, насмешки и постоянные провокации. Миша, он же теперь Лика, не стал исключением.

– Чирка штопаная, чего с неё взять, – бросала одна.

– Задержку по норме опять из-за неё всем закрывать, – подхватывала другая.

Эти слова, сначала обжигающие, потом стали почти привычными. Но Миша держался, не отвечая. Он уже понял, что каждая реплика в его сторону – это проверка, попытка сломать его терпение, заставить совершить ошибку. И он пока что побеждал, просто не реагируя.

Нита, как ни странно, была чуть ли не единственной, кто иногда подходил и коротко говорил, что делать, чтобы избежать ещё большего давления. Она делала это нехотя, словно не до конца понимая, почему вообще помогает. Но благодаря её советам Миша уже не ошибался в простейших задачах, не давал поводов для наказаний и учился существовать в этом странном, враждебном мире. Правда, говорить о дружбе с Нитой было смешно. Она держалась на расстоянии, помогала ровно настолько, насколько было необходимо, и сразу отступала.

Так шли дни. Непривычные, тяжёлые, заполненные напряжением и сдержанным ожиданием чего-то ещё. Миша продолжал держаться, но в глубине души знал, что это только начало.

Миша лежал на своей узкой койке, уставившись в потолок. Полумрак комнатушки почти не оставлял места мыслям, но сейчас они, напротив, не давали ему покоя. Разве могло быть иначе? Все эти правила, запреты, странная мораль – всё складывалось в одну жуткую картину. Это не было просто обществом. Это был муравейник. Рабочие муравьи, созданные только для выполнения определённых функций.

Он размышлял, вспоминая свой прежний, «нормальный» мир. Тогда ему казалось, что жёсткие запреты давно в прошлом. Но здесь… Всё выглядело иначе. Даже Северная Корея могла показаться раем, по сравнению с этим местом. Запрет на самоудовлетворение, строгая мораль. Для чего? Ответ был на поверхности: чтобы держать их под контролем. Если бы девушки могли свободно удовлетворять свои желания, если бы они могли создавать пары, любить друг друга, система бы ослабела. Продуктивность рухнула бы. А так они получают строго дозированную порцию удовольствия.

Виртуалка. Миша вспомнил об этих странных, почти сакральных для здешних девушек, штуках. Они сидели на этом как на наркотике. Их ничего больше не интересовало. Они боялись потерять доступ, боялись провиниться, боялись быть пойманными на том, что пользуются нелегальными модами. Всё, что выходило за рамки этого жёсткого порядка, казалось им грехом.

Он понимал, что это система. Система, выстроенная таким образом, чтобы никто не думал, не задавал вопросов, не искал выхода. Настучи на подругу – получи баллы. Перевыполни план – вот тебе квота. Провинился – лишился.

Эти мысли не давали ему уснуть. Они жгли, как огонь. Ему казалось, что ещё немного – и он сорвётся, но что мог он сделать? Разве что терпеть и стараться понять, как выжить в этом «муравейнике».

На следующий день, проходя мимо рабочей зоны, Миша заметил группу девушек, которые столпились вокруг одной из своих. Высокая и тонкая, с белёсым хвостиком, она стояла, опустив взгляд. Её плечи были напряжены, как натянутая струна. Она явно пыталась выдержать поток обвинений, обрушившихся на неё.

– Опять норма не выполнена, да? Сколько уже можно прощать?

– И кто нас из-за тебя вытягивать будет, а?

– Сама на вирт-то баллов себе насобирала, а нам за тебя отдуваться.

Голоса были высокие, звенящие, как острые ножи. Насмешки сменялись упрёками, а те – язвительными замечаниями. Девушка не отвечала. Только сжимала руки в кулаки, как будто это могло ей помочь справиться.

И вдруг рядом с ней возникла Нита. Она вышла из тени, словно материализовалась. Миша замер, наблюдая за её движениями: спокойными, но решительными. Нита встала перед толпой, преграждая им путь, и молча взглянула на зачинщицу. Та, невысокая и коротко стриженая, сразу сбавила тон, но не отступила.

– Ну чего ты лезешь? Это ж не твоя проблема! – коротко стриженная уставилась на Ниту, но в её голосе появилась нотка неуверенности.

– Лезу, – спокойно ответила Нита. Её голос был ровным, почти холодным. – А ты чего думаешь? Что, если все на неё накинулись, она сразу поднимет норму? Прямо сейчас, да? Может, ей только хуже от этого. Или ты уже забыла, как тебя саму трясло в первую неделю здесь? Хочешь напомню?

Коротко стриженная открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала. Другие девушки начали переминаться с ноги на ногу, кто-то опустил взгляд, кто-то пробормотал что-то неслышное. Но больше никто ничего не добавил.

– Ладно, – буркнула зачинщица, махнув рукой. – Чёрт с ней. Пошли, девчонки.

Толпа разошлась, оставив Ниту и девушку с белёсым хвостиком стоять вдвоём. Миша заметил, как Нита ещё раз посмотрела на ту через плечо и бросила тихое: «Справишься». Потом быстро скрылась, словно ничего и не было.

Девушка осталась на месте, всё ещё прижимая руки к груди, но в её лице было заметное облегчение. Она не поблагодарила вслух – только коротко кивнула в сторону Ниты. И никто больше не подходил к ней с упрёками.

Миша внимательно наблюдал. Он не мог не отметить, как в этой резкой, саркастичной девушке, скрывалось нечто человеческое, тёплое. Может быть, она не была такой равнодушной, как казалось на первый взгляд.

Её поведение по отношению к нему тоже стало меняться. Она стала замечать, как он старается не делать ошибок, как держится в рамках, чтобы не потерять баллы. Однажды, мимоходом, Нита поинтересовалась, как он себя чувствует. Это не выглядело как жест доброты. Скорее как случайный вопрос, чтобы просто заполнить неловкую тишину. Но Миша почувствовал, что она начала воспринимать его как личность, а не как ту самую «Лику».

Это был уже последний час смены, когда Миша заметил Ниту. Она стояла у одного из стеллажей в теплице, тяжело опираясь на него рукой. Её лицо было напряжённым, лоб блестел от пота. Вместо того чтобы ловко и быстро работать, как всегда, она передвигалась как-то неловко, с трудом переставляя ноги. Он подошёл ближе, чтобы разглядеть. Нита слегка хромала, её правая ступня странно выворачивалась при каждом шаге.

– Что случилось? – тихо спросил он, понизив голос, чтобы не привлекать лишнего внимания.

– Подвернула, – коротко ответила она, даже не глядя на него. В её тоне не было жалобы – скорее раздражение. – Ничего страшного, доработаю как-нибудь.

Но было видно, что с каждым движением ей становится всё сложнее. Она пыталась удерживать норму, но скорость её работы явно упала. Миша наблюдал, как она вытирает лоб тыльной стороной ладони, как тяжело дышит, как избегает смотреть на коллег, чтобы никто не видел её состояния.

Миша задержался на мгновение. Внутри всё спорило: это не его дело, она сама справится, он и так еле держится на плаву. Но вид её перекошенного лица, её попытки выглядеть сильной и независимой – всё это заставило его действовать.

– Давай помогу, – тихо сказал он, подходя ближе.

Нита удивлённо подняла бровь, но тут же хмуро ответила:

– Не надо. Ты сама ещё не привыкла. Ещё испортишь что-нибудь.

– Попробую не испортить, – отрезал Миша, беря в руки инструменты.

Он начал работать рядом с ней, выполняя её часть заданий. Нита, казалось, сдалась, позволила ему помочь, но не сказала больше ни слова. Только молча наблюдала, как он возится с тепличным оборудованием, как аккуратно подрезает растения, как раскладывает их на стеллажи.

Когда работа была завершена, она просто кивнула. Этот жест был едва заметным, почти неуловимым. Никаких слов благодарности. Никакой улыбки. Нита просто отвернулась и ушла, всё ещё прихрамывая.

Миша провёл рукой по лбу, пытаясь понять, что только что произошло. Ему казалось, что он сделал правильный выбор. Даже если это не изменило отношения Ниты к нему, он знал, что поступил по совести.

Но с этого дня её отношение изменилось. Она не стала вдруг улыбаться или говорить комплименты. Но теперь в перерывах на еду они иногда перекидывались парой слов. Это были короткие, отрывистые разговоры, но в них появлялось то, чего раньше не было: лёгкость. Миша понял, что это первый, пусть крохотный, но шаг к доверию.

Миша сидел на краю узкой койки и рассеянно крутил на пальце пластиковый браслет, который носили все в этом странном мире. Мысли роились в голове, и каждая казалась нелепее предыдущей. Как он здесь оказался? Почему? И главное – зачем? Всё, что с ним случилось за последние дни, казалось злой шуткой.

Он вспомнил свою прежнюю жизнь. Ему нравилось быть самим собой – уверенным, успешным мужчиной, который мог очаровать любую молоденькую девушку, соврать ей с три короба, добиться своего, а потом исчезнуть, оставив её с разбитым сердцем. Ему было удобно думать о них как о мимолётных развлечениях, одноразовых игрушках, которые нужны только для того, чтобы доставлять ему удовольствие.

И теперь, по какой-то странной иронии судьбы, он оказался в теле одной из таких девушек, причём абсолютно его типаж. Молодая блондинка с голубыми глазами, лет восемнадцати-девятнадцати. Он сам стал тем, кем раньше так пренебрегал. Миша усмехнулся – если это шутка, то уж точно не смешная. Он подумал о том, что это всё может быть наказанием. Кара за грехи. Или, может, он умер и это его персональный ад? Карма, в которую он раньше не верил, вдруг отыгралась на нём по полной?

Тут ему в голову пришло воспоминание о последней девушке, с которой он встретился в кафе. Как её звали? Аня? Да, точно. Именно после той встречи всё пошло наперекосяк. Её странные слова, на которые он тогда махнул рукой: «А если бы вы могли прожить другую жизнь?» Что она имела в виду? Неужели это как-то связано? Но как? Это невозможно! Это ведь просто нереально.

Миша потерянно вздохнул и поднялся с койки. Он уже знал, что не найдёт ответов, просто сидя и размышляя.

На следующий день, за обедом, он снова разговорился с Нитой. Они сидели в столовой – длинные ряды столов, равнодушный шум других девушек, скрип металлических подносов. Миша решил попробовать выведать у неё больше о своём новом прошлом.

– Слушай, Нита, ты мне поможешь вспомнить, что со мной произошло? – осторожно начал он, стараясь говорить так, чтобы его слова звучали максимально естественно. – Почему… ну, почему меня называют чиркой штопаной?

Нита усмехнулась.

– Серьёзно? Ты и этого не помнишь?

– Если бы помнила, не спрашивала, – огрызнулся Миша, стараясь не показать, как сильно его задевает этот разговор.

Нита покачала головой.

– Ну ладно. Это не то, что кто-то делает по своей воле, если уж на то пошло. Кто в своём уме пойдёт на такое, особенно понимая, что потом всё равно каждая узнает? Тут раз в месяц осмотр, и если не вернёшь всё, как было, то каждый раз штрафы получай.

– Тогда зачем это вообще делать? Ради эксперимента?

Нита засмеялась. Смех был тихий, холодный.

– Нет, конечно. Это форма мести. Вот, например, ты. Заложила девчонку. Она считала тебя своей подругой, а ты её сдала. Из-за этого она угодила в свинарник. А её подружки потом поймали тебя, затащили в слепую зону, куда камеры не добивают, и «порвали» немного. Ну, а тебе что оставалось? Сломать руку, попасть в больницу, отдать врачу всю квоту, чтобы тебя заштопали. Говорят, то ещё удовольствие, без наркоза.

Миша слушал, не зная, как реагировать. Он видел, как Нита внимательно смотрит на него, пытаясь что-то понять.

– Ты знаешь, – продолжила она, – я всё равно не могу поверить, что ты всё это забыла. Память – дело такое, конечно, но характер-то так не меняется. Особенно такой поганый, как у тебя был.

Её слова были прямыми, почти грубыми. Но в них было что-то ещё – нотка сомнения, как будто она не до конца верила, что Лика, которую она знала, и человек, сидящий перед ней сейчас, были одним и тем же.

Глава 5

Однажды вечером, когда Миша уже собирался лечь, в дверь негромко постучали. Ответить он не успел – Нита вошла без слов, быстро огляделась и, убедившись, что никого нет, закрыла за собой дверь. Лицо было хмурым, напряжённым.

– Есть тут… одно место, – начала она, понизив голос. – Думаю, тебе стоит пойти со мной. Только предупреждаю: там чужим не рады. Особенно таким, как ты.

– Таким, как я? – переспросил Миша, стараясь говорить ровно, как будто вопрос не задел.

Нита усмехнулась.

– Ну да. Ты же не помнишь ничего, Лика. Но даже с потерей памяти, многие тебя… мягко говоря, не любят. Но я объясню, не переживай.

Миша почувствовал, как внутри всё сжалось. Он коротко кивнул и пошёл следом.

Нита привела его в полуосвещённую комнату на другом конце комплекса. Это была какая-то старая, заброшенная подсобка. Там, среди старых стеллажей и потрёпанной мебели, сидели несколько девушек. При их появлении разговоры стихли. Все взгляды устремились на Лику.

– Это что, она? – спросила одна из них, коротко стриженная, с холодным взглядом. Сказано было без эмоций, но по глазам было ясно – чужих тут не ждали. Она смотрела так, что хотелось сделать шаг назад.

Нита кивнула.

– Да, но не надо кипятиться. Я всё объясню.

– У тебя минута, чтобы объяснить, зачем ты притащила эту крысу, – перебила её другая девушка, сидящая в углу. Она выглядела немного старше остальных, смотрела в упор, спокойно, без раздражения. Возможно, это было желание понять, что здесь происходит.

Нита вздохнула и повернулась к ним.

– Слушайте, я знаю, что вы о ней думаете. И, возможно, вы правы. Но она… другая сейчас. Она говорит, что ничего не помнит. Она хочет понять, что происходит, и… я думаю, она заслуживает шанса.

Миша стоял, опустив голову, как будто пытался спрятаться. Ему было трудно даже дышать. Он чувствовал эти взгляды, холодные, колючие.

– Не помнит, значит? – протянула та, что сидела в углу. – Память, говоришь, потеряла? Верится с трудом… Ну ладно, допустим. Но мы будем наблюдать за тобой. Слушай внимательно: одно слово, один косяк – и ты вылетаешь. Без предупреждений. Навсегда. Поняла?

Миша кивнул.

– Да, – произнёс он практически шёпотом.

– Ладно, – кивнула та, она явно была лидером в этой группе. – Можешь остаться. Пока что.

Нита облегчённо выдохнула и слегка толкнула Мишу в сторону стола, где уже сидели несколько человек.

– Давай, – сказала она. – Просто слушай и не нарывайся.

Миша сел рядом с остальными, стараясь держаться спокойно. Он не мог поверить, что Нита пошла на такой риск ради него. Он решил, что не подведёт её.

Собравшись за старым, покосившимся столом, девушки заговорили шёпотом. Каждая смотрела по сторонам, как будто ожидала, что вот-вот откроется дверь и в комнату ворвутся проверяющие. Нита сидела напротив Миши, скрестив руки на груди, и молчала. Миша осторожно наблюдал, стараясь вникнуть в разговор.

– Опять на прошлой неделе квоту срезали, – негромко сказала коротко стриженная девушка. Её звали Сая, и в её голосе слышались гнев и усталость. – Теперь вообще без нормального вирта сидим. А ещё говорят, что это ради нашего же блага.

– Нашего блага? – фыркнула другая, по имени Лира. Она казалась старше остальных, и от её взгляда Мише становилось не по себе. – Да они просто боятся, что мы совсем сторчимся и разболтаемся. Увидим, как живёт элита, и начнём задавать вопросы. Вот и режут доступ.

Миша нахмурился, пытаясь понять, о чём идёт речь. Он внимательно слушал, но чувствовал себя чужаком. Девушки обсуждали, как нелегально получить доступ к информации, которая находилась за пределами их уровня допуска. Говорили о закрытых форумах, на которые можно попасть, используя старые устройства, у которых не обновляли защиту. Кто-то упомянул, что на днях одна девушка из сектора 48-Б, как-то связанная с хакерами, всё-таки получила несколько мегабайт данных о том, что произошло десятилетия назад.

– И что там было? – спросила Лира, наклонившись ближе.

– Да так, крохи, ничего нового, – отмахнулась Сая. – Мол, в начале тридцатых мужчины начали умирать. Эпидемия какая-то. Но как и почему – никому не известно. Всё засекречено. Если поймают с этими файлами, считай хана.

– А элита? – спросил кто-то из угла. – Они что, не знают?

– Знают. Наверняка знают, у них же совсем другие уровни допуска, – угрюмо ответила Лира. – Но кому это надо? Лучше сидеть в своих хоромах и дальше руководить мышами. Мы для них только рабочая сила. Никому не интересна правда.

Миша напрягся. То, что он слышал, казалось ему абсурдом. Но в этом мире всё было абсурдным.

– И всё-таки почему ИИ запрещён? – спросила Лира, понизив голос. – Я помню, слышала, что это как-то связано с той эпидемией. Кто-то сказал, что тогда начали внедрять новые ИИ-системы, и что-то пошло не так.

– Опять эти слухи, – перебила Сая. – Да кто знает, что там было. Мы ведь только обрывки слышим. А всё, что в архивах, под таким замком, что туда даже элита не сунется.

– Уверена? – Лира подняла бровь. – А я слышала, что элита как раз пользуется некоторыми из старых систем. Только тихо, чтобы никто не знал.

– Хватит уже, – хмыкнула Сая. – Это всё домыслы. Никто не знает правды, и если мы продолжим искать, и даже просто говорить об этом, нас просто отправят в свинарник.

Миша молчал, боясь случайно выдать себя. В груди ощущался неприятный холодок, как будто он стоял на краю скользкого обрыва. Эти девушки… да, они были его первыми союзниками, но он прекрасно понимал: одно неверное слово – и ему конец.

Он украдкой взглянул на лица, что окружали стол. Нита сидела прямо напротив, её губы были плотно сжаты, а взгляд напряжён. Остальные перешёптывались, иногда косились на него. Одна из девушек – с двумя косичками – усмехнулась и, шепнув что-то соседке, громко сказала:

– Ну что, штопаная, нравится быть среди нас?

Смех пробежал по комнате. Миша почувствовал, как к лицу приливает жар, но он заставил себя не реагировать. Внутри же кипела буря. "Штопаная… – повторил он про себя, сжимая кулаки под столом. – Чёрт, как мне не сорваться? Лика ведь, похоже, была не подарок. Они просто ненавидят её. И я здесь словно в капкане, вынужден играть её роль."

Он напряг лицо, пытаясь придать ему безразличное выражение. Как ни странно, это сработало. Девушка с косичками отвернулась, а остальные будто потеряли к нему интерес.

– Штопаная, – шепнула она с лёгкой насмешкой. – Чего с неё взять…

Миша сделал вид, что не услышал, но на душе было гадко. "Похоже я для них мишень. Это… это какая-то шутка судьбы. Может, даже наказание. Если это ад, то весьма изобретательный."

Снова заговорила Нита. Её голос был чуть мягче, чем обычно:

– Давайте к делу. Нам нечего терять, так что будем работать с тем, что есть.

Миша начал осознавать, насколько несправедлива эта система. Эти девушки, несмотря на разобщённость и взаимную настороженность, пытались хоть как-то вырваться из замкнутого круга невежества и контроля. Их разговоры напоминали лоскутное одеяло из слухов, догадок и обрывочных фактов, но для Миши даже такие «лоскуты» были важны. Теперь он понимал чуть больше: как исчезли мужчины, как выстроилась иерархия «мышей» и элиты, как общество превратилось в такую жёсткую структуру.

Миша украдкой наклонился к Ните и, стараясь говорить как можно тише, чтобы не услышали другие, задал ещё один вопрос:

– А что за элита? Это кто такие?

Нита снова посмотрела на него так, словно он только что упал с неба. Её лицо выразило явное сомнение в его здравомыслии, но через мгновение она всё же ответила:

– Элита – это те, кто рождён по-нормальному, – сказала она с ноткой раздражения. – То есть обычным путём, женщиной, через оплодотворение. Их немного, но они и рулят всем. А мы… мы не то, что второй сорт, а вообще никакой. Рабочая масса. Нас за людей не считают, понимаешь? Просто винтики в системе.

Миша сглотнул. Её слова звучали холодно, как приговор.

– А почему так получилось? – спросил он, снова понизив голос.

Нита слегка пожала плечами, как будто сама не была уверена в своём ответе:

– Не знаю. Никто толком не знает. Вроде, когда мужчины исчезли, там ещё какие-то войны были. Бабские, что ли, или как их там называли. Рабочих рук не хватало, воевать некому было, погибло очень много, вот нас и начали штамповать в больших количествах. Как расходный материал.

Миша сидел молча, обдумывая её слова. Всё, что он узнал за этот вечер, казалось ему одновременно пугающим и невероятным, но и эти обрывочные сведения были для него первым шагом к тому, чтобы начать разбираться в том, что на самом деле происходит в этом мире.

Нита сидела напротив – напряжённая, молчаливая, словно взведённая пружина. В тусклом свете её лицо казалось уставшим. В глазах – что-то похожее на печаль, перемешанную с той тихой, злостью, которая скапливается только у тех, кто слишком долго живёт в клетке.

– Понимаешь, – произнесла она наконец, и голос её прозвучал глухо, почти без эмоций, – раньше ещё были такие, кто верил, что можно что-то изменить. Боролись. Собирались тайно, планировали, писали… говорили. Некоторые даже пытались обратиться к элите. Открыто. Думали, достучатся.

Миша слушал, не дыша. Пальцы сами собой сжались на краю стола, и он не сразу заметил, как побелели костяшки.

– А что с ними стало? – спросил он. Старался говорить ровно, но голос всё равно дрогнул.

Нита хмыкнула. Это был не смех. Ближе к отголоску боли.

– Никто не знает точно. Кто-то исчез. Без следа. Кто-то – «переведён в другой сектор». По крайней мере, так официально. Только никто никогда не возвращался. Ни писем, ни сообщений, ни слухов даже. Тишина. Но если подумать, догадаться не сложно…

Она замолчала на секунду, словно прислушиваясь к собственным мыслям.

– Потом пошли облавы. Проверки. Стало понятно: сопротивление – это билет в никуда. Даже если где-то кто-то ещё остался, нам об этом знать не дано. А если узнаем – уже не будем в состоянии воспользоваться.

Миша чувствовал, как у него внутри всё холодеет. Эти слова не были новостью, он и сам догадывался, но услышать их так… вслух… это было как удар ниже пояса.

– Но… разве никто не продолжает бороться? Хоть кто-то?.. – Он запнулся. – Сопротивление, подполье… Люди ведь не могут просто…

– Люди? – Нита вскинула голову. Её голос теперь звучал жёстче, как нож по стеклу. – Ты всё ещё думаешь, что мы здесь люди?

Он замер. Словно волна холода пробежала по позвоночнику.

– Мы – продукт. Расходник. Ты когда-нибудь слышала, чтобы отвертку звали по имени? Или, не знаю… чтобы шуруп жаловался, что у него тяжёлая жизнь? – Она фыркнула. – Вот и мы. Работаем – молодцы. Сломались – в утиль. Задумались – на корректировку. Вякнули не в ту сторону – свинарник. Без следа. Без протокола. Без вопросов. И никто не заплачет.