Не умереть за Родину

– Ясно, – дружно киваем мы с Юрой.

– Ну, все, идите! – говорит он нам, а человек в костюме улыбнулся широко и открыто и вдруг снова подмигнул мне. Отец берет нас за плечи, и мы выходим.

– Потренировали они нас сегодня, – слышу я голос капитана, который привел Юру.

– Лучше уж они, чем реальное проникновение, – отвечает ему кто-то.

– Считайте, что это и было реальное, – резко обрывает всех командирский голос, и все замолкают.

Отец ведет нас на второй этаж, туда, куда вход категорически запрещен без разрешения командира полка. Мы останавливаемся у закрытой металлической двери. Отец нажимает на кнопку рядом с дверью и говорит куда-то в стену: – Прошу открыть, по разрешению командира.

Откуда-то сверху из динамика раздается искаженный, но узнаваемый голос дяди Вани: – Входите!

Что-то щелкает, отец нажимает на дверь. Она открывается, и мы входим в коридор.

– Моего пришли ко мне, Василий, – снова слышится голос дяди Вани. Отец возвращается в коридор и, придерживая дверь, снова говорит куда-то в стену: – Хорошо, принял, – и отправляет Юру обратно вниз.

Я оглядываю довольно широкий коридор с рядами дверей, часть из которых такие же металлические, как и входная. Тут же справа, в тупике, на красной ковровой дорожке стоит, не шевелясь, серьезный часовой в парадной форме с автоматом на груди, мне даже показалось, что он не дышит. У него за спиной на стене висит развернутое и чем-то поддерживаемое красное полотнище с прикрепленными у древка орденами, на котором большими золотыми буквам написано «За нашу советскую Родину!».

– Смотри, – говорит мне отец, – это и есть Боевое знамя полка. Его всегда охраняет часовой. Если Боевое знамя будет утеряно, то и полк будет расформирован. Все, кто заходят сюда, всегда отдают воинскую честь знамени. Ты тоже будешь солдатом, а ну, отдай воинскую честь Боевому знамени! – говорит он серьезно, надевая мне на голову свою фуражку. Помедлив, я подношу правую руку к отцовской фуражке так же, как это делали солдаты на плацу. И вдруг часовой, чуть улыбнувшись и снова став серьезным, коротко взглянув на меня, тоже выпрямился, став по стойке смирно.

– Видишь, часовой тоже приветствует тебя в ответ, – сказал отец. Он снял с меня фуражку, отдал воинскую часть Боевому знамени, и мы вышли на лестницу.

– Вот ты и выдержал свой первый экзамен, – вдруг задумчиво сказал мне отец, положив свою крепкую руку на мое плечо.

Большая политика

На следующий день, нас, дошколят, собрали вместе с мамами в гарнизонном клубе, разместившемся в старинном красивом двухэтажном особняке, построенном еще при кайзере на большой лесной поляне, пересекаемой несколькими вымощенными булыжником дорожками, освещаемыми в ночное время не менее старинными фонарями. Саму поляну окружали высокие сосны, по которым, смешно цокая, носились рыжие белки, выпрашивая у гуляющих угощение в виде конфет или орехов. Лавочек между дорожек не было, вместо них кое-где группами стояли разукрашенные под березу пеньки, окруженные большими искусственными мухоморами, из-за чего клуб и носил название – «Пенёчки».

Собирали в клубе нас часто, просто так и на лекции, на какие-нибудь общественные мероприятия и на чей-нибудь день рождения. Тут же проводились детские утренники, и взрослые, ожидающие своих детей, могли пойти в библиотеку, бильярдную комнату или музыкальный класс. Летом для детворы в клубе организовывалась детская площадка, открывались кружки и секции, а вечерами, по выходным, тут же крутили художественные фильмы.

Сегодня утром все было как на обычном детском утреннике. Необычным было лишь то, что строгая молодая тетенька из школы перед самым началом прямо от дверей громко зачитала по списку десятка полтора фамилий, среди которых оказалась и моя. Затем она попросила всех детей, кто был в списке, подойти к ней. Нас увели в танцевальный класс, построили, вручили каждому по маленькому красному флажку, а потом вывели на сцену, где ведущая еще раз торжественно зачитала наши фамилии и объявила, что мы все, стоящие на сцене, с этого момента становимся совершенно взрослыми, потому что осенью пойдем в школу, а сегодня нас посвящают в ученики. Еще она сказала, что теперь нам, как совсем взрослым детям, разрешено ходить все лето на детскую площадку, на которой мы должны перезнакомиться друг с другом. Со старшими ребятами мы будем петь, играть, веселиться и готовиться к школе, а еще нас будут возить по Германии на разные экскурсии, а в августе в школе с нами проведут подготовительные занятия. Потом нас сдвинули в сторону, на сцену вышли малыши и стали читать стихи про школу и петь песни для всех, сидящих в зале. После аплодисментов малышам на сцену поднялся начальник клуба и объявил, что в честь Дня Победы 9 мая мы все приглашены на экскурсию в полк, а вечером будет показан фильм про Брестскую крепость. Еще он сказал, что к нам в гарнизон приезжает какой-то очень большой начальник, который будет встречаться с нашими мамами и для этого организовывается вечер вопросов и ответов.

В конце утренника нам вручили подарки и усадили за праздничный стол с чаем, тортами и пирожными. Мы с удовольствием уплетали угощение, настроение у всех было праздничное, впереди было целое лето, а потом нас ждала такая интересная, манящая и немножечко пугающая школа!

Я вспомнил, как год назад, точно так же, как и нас сегодня, в школьники посвящали Юрку, с каким серьезным лицом он стоял тогда на сцене, держа в руке красный флажок. Наверное, сегодня у меня было такое же лицо, как тогда у Юры, подумал я, и мне стало смешно.

Мы тогда тоже читали стихи и пели песни для всех собравшихся, а потом еще выступали немецкие дети, которых пригласили на утренник, а потом все вместе фотографировались. Сегодня все точно так же, как год назад, только нет немецких детей и их родителей, и нас почему-то не фотографировали.

Потом было 9 мая. Отец, надев парадную форму, ушел рано утром, а мы с мамой пошли в полк после обеда, догнав по пути тетю Валю с Вадиком, Сашей и незнакомой молодой тетенькой, ведущей за руку мальчика лет пяти.

– Вот, знакомьтесь, – поздоровавшись с нами, с улыбкой говорит тетя Валя, кивнув в сторону тетеньки с мальчиком. – Наши новые соседи!

– Людмила, мы только позавчера по замене приехали, – говорит она моей маме. – А это мой Стёпочка, – слегка подтолкнула она мальчика в нашу сторону, наверное, приглашая с ним познакомиться.

Наши мамы засыпают тетю Люду вопросами, а я, поздоровавшись с мальчишками и пожав руку Степану, молча смотрю на Вадика. Он почему-то смущается и отводит глаза в сторону. Саша пытается мне что-то сказать, но Вадим молча дергает его за руку, и Санька, посмотрев на Степана, ничего не говорит.

– А вы давно тут живете? – нарушает молчание Степан, обращаясь ко мне.

– Давно, больше года, – говорю я, вспомнив, как меня учил отвечать на подобные вопросы незнакомых людей мой отец.

– А как тебя зовут?

– Олег, – снова отвечаю я.

– Олежка-тележка! – вдруг хихикнув, выкрикивает Степан.

Я удивленно смотрю на него, у нас не принято дразниться, мы же находимся в чужой стране и должны показывать всем пример своим поведением и сдержанностью. Вадик возмущенно сопит. Я смотрю на тетю Люду, но та занята разговором с нашими мамами и не обращает на нас внимания. Ну ладно, промолчу, думаю я.

Интерес к новому мальчику сменяется тихой обидой. Мы даже не успели познакомиться, а он уже обзывается.

– Громкий у вас мальчик, – вежливо говорит тетя Валя маме Степана.

– Ой, он просто еще маленький, – отвечает та.

– Ты когда в школу идешь? – спрашиваю я Степана.

– Через год! – гордо заявляет тот и показывает мне язык.

Я отворачиваюсь от Степана и придвигаюсь поближе к Вадику. Мне интересно расспросить его, что с ним было после того, как его задержал караул, но в присутствии Степана говорить не хочется. Нас догоняют тетя Нина с Игорем, она тоже знакомится с новенькими. Беседа женщин вспыхивает с новой силой, и тут Степан вдруг начинает хныкать и просить у своей мамы попить воды, громко перебивая взрослых. Игорь, уже почти подошедший к Степану, тоже удивленно смотрит на него и, заметив, что мы идем отдельной группой, примыкает к нам. Так и идем мы дальше, молча слушая, как мама пытается успокоить своего капризного Стёпочку.

Почти все население военного городка сейчас выдвигалось в расположение нашего мотострелкового полка. Так уж было принято в гарнизоне, что все общественные мероприятия проводились именно тут, в довольно просторном клубе части. В выходные дни в этом же клубе вечером показывали фильмы или с концертами выступали приезжие артисты. Афиши вывешивались тут же, через дорогу, напротив КПП у командирского дома, заранее извещая весь городок и наших немецких соседей о предстоящих мероприятиях.

Жителей нашего городка пускали через КПП на время, указанное в афишах, беспрепятственно, потому как практически все тут знали друг друга в лицо. Немцы же могли попасть на эти мероприятия только по специальным пропускам или по пригласительным билетам. Нас всех, бегло осмотрев, пропускают свободно, а вот идущих за нами следом новеньких дежурный по КПП остановил и, вежливо поздоровавшись, спросил у тети Люды, какое сегодня число.

Секундную заминку нарушила веселая тетя Валя, пришедшая на помощь растерявшейся от неожиданного вопроса маме Степана.

– Это наши новые соседи, только позавчера приехали, – с улыбкой сказала она дежурному.

– Скажите хоть, сколько сейчас времени? – вежливо, но настойчиво попросил дежурный, обращаясь к тете Люде, разглядывая ее серьезными глазами.

– Я не знаю, сколько точно, у меня часов нет, – смущенно ответила она.

– Ладно, проходите, – улыбнулся в ответ дежурный и, посторонившись, отдал нам всем честь, пропуская идущих за нами людей.

– Чего это он? – испуганно прошептала тетя Люда, обращаясь к нашим мамам.

– Не пугайся, – ответила за всех мама Игоря. – Это он убедился, что вы наши, услышал русскую речь и пропустил, вы же новенькие. Скоро примелькаетесь, и вас пропускать будут запросто.

Весь полк уже стоял в парадном строю. Семьи разместились вдоль строевого плаца напротив построившихся ровными коробками солдат.

Мы с Вадиком и Сашей встали рядом, протиснувшись в первый ряд перед взрослыми, и, пока шел митинг, Вадик горячим шепотом быстро рассказал мне о том, как его забрали в караульное помещение и продержали, пока за ним не пришел его отец.

– А ты на гауптвахте был? – спросил я его.

– Нет, – удивленно ответил Вадик. – Меня в комнате начальника караула держали, солдатской кашей накормили. Я доклады от часовых помогал по графику принимать, – гордо сказал он. И добавил чуть погодя: – Правда, от отца дома влетело сильно. Больше я в полк не полезу через забор.

– Отец сказал, чтобы мы никому не говорили о том, что случилось.

– Да, – сказал я, – мне тоже.

После митинга был торжественный парад, после которого взрослым предложили пройти в клуб, а детей разделили на несколько групп и повели на экскурсию – кого в казарму к разведчикам, кого в столовую, а кого в комнату боевой славы, показавшуюся мне небольшим музеем. В этом месте полка я был впервые. Да, в общем, и в музеях я раньше никогда не был. Видел их только по телевизору и немного читал о них в своих детских книгах. А тут у меня от любопытства глаза разбежались от обилия флагов, оружия, плакатов и картин. Нас встретили замполит полка и знакомый мне усатый старшина, угощавший меня с Юрой чаем и бутербродами. Оба фронтовики в парадной форме с орденами и медалями на груди. Замполит полка, моложавый подполковник, что-то рассказывал об истории полка. Однако цифры и даты мне были совершенно не интересны, и я почти ничего не запомнил.

Покрутив головой, я потихоньку отошел к стендам с оружием и увидел, что там уже крутится вездесущий Юра.

Мы рассматриваем винтовки и пулеметы, разложенные на стеллажах и стендах.

– Такие же, как в Брестской крепости, – авторитетно заявляет Юра. Я молчу, потому что в Брестской крепости еще не был, но помню из позавчерашнего фильма, что наши там отбивались от фашистов именно таким оружием. Пытаюсь сдвинуть ствол «Максима» в сторону, а Юра приподнимает винтовку со штыком и дергает затвор.

– Тяжелая, – говорит он и кладет винтовку на место. Я перехожу к стенду с трофейными гранатами и тянусь к одной из них.

– А вот эти штуки лучше не трогать, – вдруг раздается сзади не громкий, но строгий бас старшины.

– Не нужно трогать незнакомые предметы, которые могут бабахнуть у вас в руках, – продолжает он. – Даже если кажется, что они выглядят безопасно.

Мы увлеклись и не заметили, как к нам тихо подошел усатый старшина. Наверное, он давно уже наблюдал за нами на всякий случай, не мешая, однако, изучать оружие.

– А чего это вы, разбойники, от остальных оторвались? Непорядок! Пойдемте ко всем, я расскажу о таких же, как вы ребятах, с которыми на фронте вместе воевал, – и он тихонько потянул нас, взяв за плечи в соседнюю комнату к большому стенду с фотографиями, где уже столпились другие дети.

Этот рассказ старшины о мальчиках и девочках, воевавших с немцами во время прошедшей войны в Сталинграде, я запомнил очень хорошо!

Оказалось, что, когда полк участвовал в боях в Сталинграде, в его рядах воевал воспитанник полка Миша Протасов, которому в то время было 12 лет. В октябрьских боях 1942 года у завода «Красный октябрь» на позиции стрелкового батальона, в котором находился Миша, в атаку пошло 10 танков с пехотой. Бойцы батальона берегли Мишу и старались держать его в тылу. Однако какой же уважающий себя мальчишка, к тому же считающий себя настоящим солдатом, будет там отсиживаться!.. Миша внимательно наблюдал за боем, и когда первая траншея нашей обороны была прорвана, побежал в обход наступающим танкам, пользуясь тем, что немецкая пехота залегла под огнем наших. С собой он прихватил бутылку с зажигательной смесью, а по пути у убитого бойца подобрал еще и противотанковою гранату. Спрятавшись в развалинах, Миша дождался, пока мимо проедут танки, и смог гранатой подбить один из них, а бутылкой с зажигательной смесью поджег второй. В бою он был тяжело ранен, но, после того как атака была отбита, бойцы батальона вытащили Мишу из развалин и отправили в госпиталь.

Нам рассказали и о других юных героях. Мы с удивлением узнали о том, что в Сталинграде за время боев было совершено больше тридцати подвигов детьми разного возраста. И о том, как бесстрашно они воевали, и что при этом большинство из маленьких защитников своего родного города погибли.

От впечатлений об услышанном я не запомнил всех событий и имен. Но я накрепко и на всю жизнь запомнил слова замполита о том, что за время войны со стороны детей в возрасте до 15 лет, попавших в руки к фашистам, не было ни одного случая предательства… В отличие от взрослых, попадавших в подобные ситуации.

А больше всего мне запомнился самый маленький герой тех событий – Сергей Алешков. Воевал он, правда, не в нашем, а в соседнем полку, но наш старшина, оказывается, знал Серёжу лично. Было этому защитнику Сталинграда тогда всего 6 лет.

«Как и мне», – подумал я, разглядывая фотографию, на которой стоял маленький улыбающийся мальчик в военной форме, сапожках, пилотке, с медалью на груди, и попытался представить себя на месте Сережи…

После посещения комнаты боевой славы остальные места полка, куда нас водили, мне уже казались неинтересными. Тем более что и в казармах, и в столовой я уже был, у музыкантов все мне показалось скучным, а в парк боевых машин нас не повели, ограничившись показом техники, выставленной рядом с плацем. Все мы были под впечатлением рассказов о детях войны, таких же, как мы, ну может чуточку постарше!

Нас всех после экскурсии по полку проводили в клуб, где и передали с рук на руки нашим родителям.

В полк приехало много гостей, были и немцы из соседнего с нами пограничного училища. Было много незнакомых военных в парадной форме и в гражданской одежде. Как-то по-особому выделялись фронтовики, коих немало служило в то время, скромно стоявшие группами и в одиночку среди приехавших гостей. Были даже несколько самых настоящих Героев Советского Союза, и я был несказанно горд и взволнован, когда в перерыве один из них подошел вдруг к нам и дружески поздоровался сначала с моим отцом, назвав его тезкой, а потом и со мной! Как потом рассказал мне отец, они вместе служили раньше. Отец только начинал службу молодым лейтенантом после училища под его командованием. Для меня было огромным сюрпризом, когда после концерта этот человек со своим товарищем, тоже фронтовиком-танкистом, по приглашению отца пришел к нам в гости домой. Родители вместе с соседями быстро накрыли праздничный стол, и весь оставшийся вечер оба уважаемых ветерана отвечали на вопросы, рассказывали истории из фронтовой юности, говорили тосты, пили много водки и вместе со всеми пели фронтовые песни. Меня несколько раз выгоняли из кухни в мою комнату, но я все равно под разными предлогами возвращался обратно и слушал рассказы фронтовиков.

Потом как-то незаметно разговоры с войны перешли на недавние события и нашу обычную жизнь в гарнизоне. Взрослые много говорили о Чехословакии и недавнем уходе американцев из Вьетнама. Отец Юры рассказывал о боях с китайцами на Дальнем Востоке, а потом все обсуждали какую-то политику. Вспоминали фильм про Брестскую крепость и комментировали выступление большого начальника перед женщинами в клубе. Как оказалось, тот самый большой начальник из Москвы был начальником Генерального штаба и приезжал он для того, чтобы лично побеседовать с членами семей военнослужащих приграничных гарнизонов, расположенных непосредственно у границы, разделявшей ГДР и ФРГ. Высокое московское начальство живо интересовалось царящим в нашем гарнизоне настроением, после принятого решения не эвакуировать нас, в случае если вдруг начнется война…

– Как-то неожиданно все это, – сказала тетя Валя, мама Вадика и Саши.

– А что вы хотели? – ответил на ее слова один из ветеранов. – Мы сами первыми войну никогда не начнем. А вот на нас напасть, как всегда внезапно, вполне могут. Если вдруг что-то начнется, то вас просто не успеют эвакуировать. Ваш полк находится ближе всех к границе, а если точнее, то у стыка трех границ на выступе. Вы тут как кость в горле. Закрываете все дороги, ведущие с этого направления вглубь ГДР и Чехословакии.

– В том-то и дело, что чехи рядом, – добавил мой отец. – Их тоже сбрасывать нельзя, ведь никто не знает, как они себя поведут в случае нападения на нас со стороны ФРГ. Да и среди немцев найдутся те, кто в спину нам ударить может. Наши семьи просто не доедут никуда.

– Вот-вот! – сказал Герой Советского Союза, к которому все сидящие за столом уважительно обращались – Василий Петрович.

– В вашем городе одних только бывших эсэсовцев на учете состоит больше тысячи человек. Ситуация может сложиться такая, что ваш гарнизон будет просто окружен и блокирован как в кармане. В этом случае несколько дней вы будете отбивать нападение сами. Само собой, что вам на выручку придут как можно скорее, однако, сколько на это уйдет реального времени, никто не знает.

– Прямо как в Бресте в 41-м, – тяжело вздохнув, сказала мама.

– Точно! – добавил второй ветеран. – Вы только представьте, какая шумиха начнется, если вас заранее будут эвакуировать в угрожаемый период. Да вся западная пресса на дыбы встанет, что, мол, смотрите – советы семьи эвакуируют, значит, нападать собираются. Вот такой расклад большой политики!

– Только принято решение, что членов семей врагам ни в коем случае не сдавать, как в Бресте, и не отдавать никаких козырей противнику в руки.

– Да уж, – добавил дядя Ваня, кивнув куда-то в сторону. – Это же можно свои условия диктовать нам, попади к ним в руки такое количество женщин и детей.

– Вот поэтому и приняли решение на самом верху, что все, кто живет в вашем гарнизоне, даже школьники, кроме самых маленьких, пройдут дополнительную подготовку, чтобы не быть обузой.

Все будут при деле, кто в санчасти, кто при разведчиках, а старшеклассники вообще наденут форму и будут тренироваться в составе основных подразделений. В общем, все будут при деле и совместными усилиями продержатся до разблокирования.

– Да, конечно, однако не забывайте, что такой вариант развития событий предусматривается только в крайнем случае, который, скорее всего, и не произойдет! – добавил Василий Петрович. – Но готовым нужно быть ко всему!

– Да, мало ли что, – сказала тетя Нина, мама Игоря.

– Мы все понимаем, – добавила моя мама.

– Ну вот, а раз вы все понимаете, то носы не вешать, это всего лишь дополнительно предусмотренная мера. Так, на всякий случай! – бодро добавил второй ветеран. – Так что берите разъяснительную работу в гарнизоне, товарищи женщины, в свои руки!

– Давайте выпьем за то, чтобы не было войны, – предложил дядя Ваня, и все дружно чокнулись налитыми до краев рюмками.

«Вот это да, – подумал я. В груди стало одновременно и радостно и тревожно. – Значит, и школьники тоже!» Я вспомнил лица ребят, с которыми меня посвящали в школьники. «Интересно, а мы? Мы тоже школьники или мы маленькие?»

Спрашивать, глядя на серьезные и суровые лица взрослых, было как-то неудобно. Время позднее, а обращать на себя внимание своими вопросами – это значило идти умываться и потом спать в свою комнату, а ни того, ни другого делать совершенно не хотелось, и я решил вопросов не задавать, а послушать дальше, о чем еще интересном будут говорить на кухне.

– А мы и находимся здесь – в Германии – именно для того, чтобы не было войны, – сказал Василий Петрович, резко опустив пустую рюмку на стол.

– Иди сюда, – обратился он ко мне и усадил к себе на колени.

– Вот для того, чтобы они могли спокойно вырасти и стать настоящими людьми, – добавил он весело.

– Ты кем станешь, когда вырастешь? – серьезно обратился он ко мне.

– Танкистом, как мой папа и вы, – ответил я, но вспомнил про собаку Джульбарса из фильма и добавил: – Или пограничником.

– А почему не врачом или инженером? – снова с интересом спросил он у меня.

– Врачом неинтересно, а инженеры не могут работать без военных, которые всех защищают, – ответил я.

– Вот так вот, – засмеялся отец. – И не подступись!

– Встретил я как-то одного немца из бывших пленных. Поговорили. Оказалось, что он тоже танкистом был. Причем мы друг против друга на одном участке фронта воевали. Я тогда командиром самоходки был, – добавил второй ветеран. – Так вот тот немец недоумевает, чего это мы тут в Германии до сих пор находимся. Утверждает, что если бы мы ушли отсюда раньше, то мир крепче бы стал.

Все засмеялись, и я тоже.

– Как же, крепче? Еще хуже бы было для тех же немцев, – добавил Василий Петрович. – Мы тут одним своим присутствием не даем перегрызться всей Европе.

– Даже этот малыш, еще не понимая всего, уже знает, что без сильной армии мира не удержать.

– Со своей стороны нужно на мирного соседа мирно смотреть, так, чтобы за спиной блестели пушки и пулеметы, – добавил дядя Ваня. – Я это хорошо усвоил на Дальнем Востоке.

– Мы своим присутствием еще и немцев спасаем от мести братских народов, – добавил отец.

– Но они этого не понимают и не хотят понимать. В нас видят нечто, мешающее им жить нормально, а нормально жить по немецким правилам – это значит всеми командовать и жить за чужой счет.

– Вы как, с немцами дружите? – спросил он меня.

– Нет, – замотал я головой.

– Спать ему уже пора, он ничего в наших разговорах не понимает, – серьезно сказала мама и все-таки увела меня из кухни.

Я все понял! Потому что немецкие дети не очень охотно играют с нами в совместные игры. Обычно они нас сторонятся, во дворы к нам заходят очень редко. Даже несмотря на попытки взрослых сблизить нас на совместных мероприятиях, праздниках и дружественных поочередных посещениях наших школ. Даже в городе иногда бывало, что они в наш адрес говорят что-нибудь обидное или оскорбительное. Правда, при этом вначале оглядываются, чтобы рядом не было их полицейских или наших военных. Думают, наверное, что мы совсем не понимаем их языка.

Правда, если честно, таких случаев со мной было всего два.

Один раз, когда мы с мамой поехали в выходной в центр Плауэна на празднование дня образования города. В центре тогда было много народа. Некоторые тротуары были даже перекрыты ленточками и переносными щитами. Мы вышли из трамвая и, как обычно, пошли кратчайшей дорогой по узким переулкам, чтобы выйти на главную городскую площадь к ратуше. Я всегда любил смотреть, как танцуют фигурки людей и животных вокруг часов на башне ратуши, и слушать красивый перезвон выбиваемой колокольчиками музыки, когда часы отбивали положенное время. С площади можно было потом попасть в большой многоэтажный магазин, где мама всегда что-нибудь покупала.