Учитель. Книга вторая

– Ты бы из школы министерство пропаганды устроила, фрау Гебельс. Уж молчала бы, – отреагировала на её выпад Марта.

Девочки сразу же стали её упрекать за то, что повелась на провокацию. Но было уже поздно.

– Что ты сказала, Крюге? Хочешь, чтобы я пожаловалась на тебя госпоже Дитер? Второй раз она такие шуточки не стерпит, – на губах Хольман заиграла нахальная улыбка.

– Жалуйся хоть ректору, хоть рейхсканцлеру, мне плевать. Ты злобная стерва и все твои потуги навредить нам можно размазать пальцем по стеклу, как надоедливую муху, которую терпят до поры до времени. Уймись, Хольман, и осознай уже своим скудным умишком, что пора бы направить чрезмерную активность на благие цели – толку будет больше.

– Это ты мне так мир предлагаешь заключить? – Мелисса недоумённо выпучила на неё глаза. – Грубовато, тебе не кажется?

– Упаси боже, мне с тобой мириться! Пырнёшь в спину при первой возможности. Просто сотрись из нашей жизни и живи уже наконец свою, Хольман! – Марта наседала на надоевшую одноклассницу, с каждым словом сокращая расстояние.

– Мне до вас нет никакого дела! – рявкнула Мелисса. – Вы просто сборище неудачниц и всегда будете середнячками, готовыми довольствоваться мелкими подачками! Не спешите радоваться своему «успеху», – она скривила рот в брезгливой гримасе. – Это вовсе не победа, а спуск на дно социальной лестницы. В колледже Бонна учится сброд со всей страны и окраин. Хотя, что это я! Вам там самое место!

Мелисса замолчала, резко развернулась и зашагала куда-то по коридору, преследуемая сворой подружек. Громкий смех, раздавшийся позади заставил девушку внутренне сжаться в комок ярости.

Хольман чувствовала себя униженной после разговора. Таким как она подобный опыт причиняет боль сродни физической и для того, чтобы излечиться от неё, требуется, как минимум, купить себе что-нибудь и удостовериться в собственной неотразимости, либо когда градус гнева переваливает все мыслимые отметки, продумать план мести. Хольман всё ещё злилась на то, что идея с разоблачением Кристины сорвалась и теперь в порыве отчаяния готова была на крайние меры. Повелев подружкам ждать её в комнате, она поднялась на нужный ей этаж, преодолела коридор и довольно требовательно постучала в дверь.

– Кто? – раздался недовольный голос ректорши.

Мелисса чуть сбавила пыл. Как бы она ни злилась, перед Ирмой девушка трепетала не меньше остальных.

– Госпожа Готфрид, это я, – смиренно проговорила она, оказавшись на пороге кабинета. – Мне нужно сообщить вам кое-что важное.

Глава 7

– Подождите, фройляйн Хольман, – Ирма выставила перед собой ладонь, останавливая речевой поток ученицы. – То есть вы хотите сказать, что уличили свою одноклассницу в непристойном занятии на территории школы?

– Так и есть, госпожа Готфрид. Кристина, похоже, возомнила себя писателем, и я даже не удивлюсь, если окажется, что она готовилась предъявить свою посредственную рукопись издательству. Уж не знаю, на что она рассчитывала.

– И что же там было? Вы читали?

– Я пробежалась, – оправдательным тоном промямлила девушка, – но поверьте, и этого мне хватило, чтобы волосы на голове встали дыбом.

Глаза ректорши полыхнули неподдельным интересом.

– И где же теперь эта рукопись?

Мелисса виновато потупилась.

– Я показала её господину Макинтайеру в его последний день здесь, и он её забрал, пообещав принять меры, но, похоже, забыл или не захотел, – с обидой в голосе проговорила девушка. – У меня осталась только пара листков, случайно залетевших под кровать, но в них нет ничего интересного. В смысле, ничего, за что можно было бы зацепиться, – исправилась Мелисса.

– Не захотел, значит, – процедила Готфрид сквозь зубы. – А почему вы не принесли рукопись сразу мне? – она злобно покосилась на ученицу. – С каких пор дисциплинарные вопросы у нас решает господин Макинтайер?

– Простите, госпожа Готфрид. Мне хотелось, чтобы он перестал восхищаться этой Кристиной, чтобы понял – она наглая обманщица и не заслуживает его внимания.

– А с чего вы взяли, что он ею восхищается? – Ирма скрестила руки на груди.

– Госпожа Готфрид, для него переставали существовать другие, когда она появлялась в поле зрения! На уроках господин Макинтайер уделял ей внимания больше, чем остальным! А на балу…

– Что же было на балу? – женщина сурово свела брови. Меньше всего ей хотелось оставлять свидетелей того происшествия.

– Он танцевал с ней, и они смеялись. Он что-то говорил, она жеманничала и прятала глаза, а когда закончился танец, он продолжал её обнимать и смотрел так, так… как смотрят на любимую женщину, – Мелисса чуть не расплакалась. Девушка прижала ладонь тыльной стороной к губам и несколько раз глубоко вздохнула.

Готфрид некоторое время молчала, буравя девушку взглядом. Она вовсе не имела к ней претензий. Мелисса вообще не заслуживала её внимания. Ирма размышляла о своём.

– Значит, вот как, – глухо проговорила она, возвращаясь за стол. – Мало того что Кристина Луческу позволяет себе писать неприличные тексты, так она ещё и провоцировала учителя на противоправные действия. Она соблазняла его. И это в стенах моей школы, – женщина глянула на девушку, которая после этих слов разом изменилась в лице.

Мелисса, не веря своему счастью, стояла и кивала речам Ирмы как китайский болванчик. На красивом безжизненном лице промелькнула зловещая улыбка.

– Совершенно верно, госпожа Готфрид, – согласилась она. – Я убеждена, подобное здесь недопустимо и виновница понесёт наказание.

– Обязательно понесёт, фройляйн Хольман. Благодарю вас за бдительность. Не спешите уходить. Мне потребуется ваша помощь.

На другой день пришло время беспокоиться. Хотя беспокоиться следовало раньше, а не тогда, когда между тобой и первым зачётом в сессии оставались считаные минуты. Конечно, не все недоумённо переглядывались, осознав неожиданный приход экзаменов. Были и те, кто во всеоружии шёл в бой без страха и упрёка. К сожалению, Ханна фон Кольдейн из года в год по большей части предметов попадала в первую группу.

– Я не сдам! – страдала она. – Как вообще во всём этом можно разобраться?

– У тебя на это было полгода, Хани, – пробубнила Марта, пробегая глазами конспект по алгебре.

– Да я и за десять лет эту белиберду не освою! Девочки, всё! Мне конец, – несчастная закрыла руками лицо.

– Всё нормально будет, – решила поддержать её Кристина. – Ты всегда до троечки худо-бедно дотягивала. Не дрейфь. Напомни фрау Пельц, что ты в группе спортсменов, что имеешь право на автомат.

– А ведь и правда! – просияла девушка. – Как это я могла забыть?

– С непривычки, – вновь отозвалась Марта. – У нас же не каждый год такая лафа случается.

В это время из кабинета математики, довольно улыбаясь, вышла Гретта Андельштайн.

– Вот это я понимаю, человек счастлив, и больше ему в жизни ничего не надо, – отвлеклась от тетради Марта. Она насмешливо глянула на старосту.

– Зависть – плохое качество, – ответила ей Гретта. – Кристина, иди. Ты следующая.

В ту же секунду, как Луческу схватилась за ручку двери аудитории, случилось то, чего в данных обстоятельствах никто не ожидал. К собравшимся, вышагивая твёрдой походкой, приблизилась одна из дежурных дам и голосом, не терпящим сопротивления, проговорила:

– Фройляйн Луческу, вас просят пройти в кабинет госпожи Готфрид, – женщина выжидательно уставилась на девушку.

– Но у нас зачёт. Я могу позже подойти? – Кристина обвела взглядом подруг, которым происходящее казалось не менее странным, чем ей.

– Она ждёт вас немедленно, – отрезала все пути к отступлению дама.

Нехорошее предчувствие больно кольнуло девушку. Она нехотя отпустила ручку двери и, стараясь не поддаваться волнению, под сочувственными взглядами подруг двинулась в сторону кабинета ректорши. Ей было совершенно неясно, что понадобилось от неё этой женщине, но всё ещё памятуя о событиях на балу, Кристина готовилась ко всему. Как бы она ни старалась храбриться, на последнем повороте пульсация в голове начала заглушать её собственные мысли и, встав около двери кабинета Ирмы, она сделала несколько глубоких вдохов.

– Войдите, – приказала Ирма после того, как Кристина робко постучала.

Она толкнула дверь и шагнула за порог. Готфрид сидела за столом, не поднимая головы от своей работы. Кристина сделала ещё шаг, после чего остановилась, молча глядя на женщину. Волнение немного спало. Девушка вдруг чётко ощутила, как оно переходит в другую ипостась. Она вспомнила Хоффера, который чуть не изнасиловал её прямо в стенах этой самой школы, где, по мнению некоторых, царят дисциплина и порядок. Вспомнила то, с какой трепетной заботой Ирма охаживала его потом. Стало как-то гадко на душе и сдержать гримасу пренебрежения не вышло. Когда Ирма, наконец, изволила оторваться от дела, Кристина продолжала стоять, одаривая её вполне заслуженным взглядом.

– Вызывали, госпожа Готфрид? – с неожиданной для себя твёрдостью в голосе спросила девушка.

– Вызывала, – снисходительно ответила та, откидываясь на спинку стула. – Фройляйн Луческу, до меня дошли довольно интересные сведения, касательно ваших сомнительных увлечений. Что вы можете об этом сказать?

– Смотря что вы имеете в виду.

Женщина помедлила, с высокомерием оглядывая девушку. Казалось, она что-то искала в её облике и не находила, отчего напряжение в комнате возрастало.

– Скажите, в каких отношениях вы состоите с господином Макинтайером? – неожиданно спросила она.

Вопрос окатил Кристину не хуже ледяного дождя.

– Я вас не понимаю, – сказала она, выдавливая из себя каждое слово. Сохранять самообладание становилось всё труднее.

– Странно. Мы ведь на одном языке разговариваем. Тогда спрошу иначе: у вас с господином Макинтайером была любовная связь во время его работы здесь?

– Нет.

– А после его отъезда?

– Нет. Я не понимаю, почему вы спрашиваете?

– Не обессудьте, фройляйн Луческу. Я вынуждена задавать неудобные вопросы потому, что мне кое-что стало известно, – она помедлила, не без удовольствия глядя на то, как бледнеет девушка. – Но сегодня я убедилась, что слухи ложны, и вы не воспримете действия герра Макинтайера как предательство. На днях он передал мне кое-что очень интересное. И судя по всему, это кое-что ваших рук дело, – Ирма по-издевательски медленно выдвинула ящик стола, вынула из него стопку листков и продемонстрировала их девушке.

Кристина округлила глаза и чуть не ахнула. Прямо перед ней лежала её пропавшая рукопись. Узнав свои каракули, она пошатнулась на месте, но вовремя отошла на шаг, чтобы не упасть.

– Он не мог, – беззвучно пролепетала она, не отводя изумлённого взгляда от бумаг.

– Что вы сказали? – насмешливо спросила женщина, осознавая триумф. – Думаю, спорить тут не о чем, и вы узнали свою пропажу. В связи с этим у меня к вам один вопрос, фройляйн Луческу: как вы посмели творить подобную мерзость в стенах школы? – Голос ректорши снова обрёл тяжесть, которая всегда вводила в оцепенение девочек.

– Я сказала, что он не мог, госпожа Готфрид, – девушка, будто бы, не слышала её. – Что бы ни лежало сейчас на вашем столе – это не то, за что вы стараетесь её выдать. Теодор никогда бы не посмел меня обмануть, разве что кто-то выкрал у него рукопись.

Женщина гневно сдвинула брови. Ей не понравилось, с какой лёгкостью девушка назвала бывшего учителя по имени.

– Вы обвиняете меня в воровстве? – чеканя каждое слово, проговорила женщина.

– О, нет, не вас, а ту, кто уже однажды украла её прямо у меня из сумки.

С минуту женщина и девушка буравили друг друга взглядами. Кристина сама себе удивлялась. Куда делись привычный трепет и позыв упасть в обморок от одного вида этой ведьмы? Похоже, неприязнь, скопившаяся за всё время, вселила в девушку силы к сопротивлению.

– И кого же вы обвиняете?

– А Теодор вам разве не сказал? Я от него узнала, кто посмел сунуться ко мне в комнату без моего ведома и обчистить сумку. Странно, что сейчас вы наказываете меня за невинную рукопись, а не её за воровство.

– Не вам решать, кого и за что я должна наказывать. Помните своё место, фройляйн. Здесь, – она ткнула худым пальцем в лист, – доказательство вашего недостойного поведения и этого достаточно для того, чтобы я составила приказ о недопуске вас к зачётам.

– Позвольте взглянуть, – без тени испуга повелела девушка. – Я же должна знать, за что меня лишают возможности сдать сессию.

Женщина машинально прижала стопку ладонью к столу.

– Вы забыли, что писали? Странно для автора. А вы ведь ещё и редактор школьной газеты. Нет, это уже слишком. Я отстраняю вас. Ваше место займёт более достойная кандидатура.

– Дайте-ка угадаю, – Кристина с деланной задумчивостью приставила палец к подбородку. – Неужели Мелисса Хольман? Прекрасный выбор. С этим я соглашусь. Хоть отдохну немного, а то обязанности главного редактора учиться не дают. Насчёт отстранения меня от зачётов скажу лишь, что буду обжаловать ваше решение в совете администрации и там вам придётся предъявить мою рукопись во всём её неприличном содержании, ведь если вы этого не сделаете, у совета не будет доказательств моей вины.

– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? – прошипела женщина. – В моей власти выставить тебя из этих стен без объяснения причин.

– Ошибаетесь, госпожа Готфрид. Я читала устав и знаю, что подобные решения принимает совет. А если вы вознамеритесь и дальше строить против меня козни за то, что не раздвинула ноги перед вашим драгоценным спонсором, то мне будет что рассказать о таинственной даме в чёрном плаще, которая виртуозно выкручивает прутья из калитки, чтобы бегать на свидания.

– Что ты сказала? – Готфрид впервые за все эти годы побагровела от ярости.

– Не беспокойтесь, Теодор мне ничего не рассказывал. Он до сих пор наивно убеждён в том, что я не знаю, кто посещал его коттедж под покровом ночи. Вам просто не повезло попасться мне на глаза. Что поделать, главные редакторы, хоть и бывшие, люди наблюдательные. Я могу идти? А то у меня зачёт, не хочется опаздывать.

– Пошла вон, – прохрипела женщина, стремительно меняясь в цвете лица от багряного к бледному. – Вон!

Кристина присела, изображая что-то вроде реверанса, после чего, сохраняя осанку, горделиво прошествовала к выходу и вышла в коридор. В ту же секунду, как дверь за ней захлопнулась, девушка прижалась спиной к стене, теперь лишь осознав, что натворила. Она схватилась руками за голову и принялась растирать виски с яростным нажимом. Мозг кипел, как паровой котёл, отчего хотелось прямо сейчас выбежать во двор и сунуть её в снег. Кристина почти бегом бросилась от злосчастного кабинета. Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она, чуть не споткнувшись на последней ступени лестницы, выскочила перед дверьми кабинета математики. Марта с Ханной всё ещё оставались там.

– Крис, скорее! – подозвала её Ханна. – Фрау Пельц грозилась уйти, если через минуту ты не явишься на зачёт. С тобой что? – обе подруги выпучили на неё изумлённые глаза.

– Ох, девочки, – срывающимся от бега голосом проговорила Кристина, – кажется, я нажила себе врага и вот ещё что: я больше не главный редактор.

Глава 8

В комнате двадцать эс тем вечером было особенно шумно. Фройляйн Крюге маршировала из угла в угол, как заправский фельдфебель, сжимая и разжимая кулаки, Ханна судорожно теребила переброшенные на плечо волосы и причитала о несправедливости бытия, а Кристина, подбирая слова, рассказывала им свою историю.

– То есть эта тупица передала рукопись Макинтайеру? – Ханна с трудом верила услышанному, а потому переспрашивала уже трижды.

– Хани, ты что, с первого раза не поняла? – сорвалась на неё Марта. – Тебе же всё рассказали.

– А что это ты на меня кричишь? – взвизгнула Ханна. – Я, может, тоже волнуюсь, и кто его знает, этого Макинтайера, как бы он дальше поступил? А вдруг он и впрямь передал её Готфрид.

– Это невозможно, – донеслось со стороны Кристины. Она подняла взгляд на девочек, осознавая, что те не совсем поняли, откуда взялась такая уверенность и ждут пояснений. – В смысле, он же осознавал, чем мне это грозит. Надеюсь, господин Макинтайер унёс рукопись и спрятал где-то или выбросил.

– Или читает тихими одинокими вечерами, – усмехнулась Марта.

Кристина закрыла руками лицо. Она с трудом нашла в себе силы сознаться подругам в участии Теодора, но обстоятельства последнего времени требовали хотя бы частично быть откровенной с ними. Конечно, она не рассказала им про намерения учителя на её счёт, про ночные побеги Готфрид к нему в коттедж и про то, что на дне её сумки запрятан его новый адрес. Но даже теперь, после этого, казалось бы, незначительного признания ей стало не по себе. Девушке очень хотелось быть честной с подругами, и нагромождение тайн, в которых она всё больше тонула день ото дня, давило на совесть. Как, наверное, прекрасно, когда можешь позволить себе делиться с близкими всеми своими переживаниями без страха осуждения, и как вообще можно называть себя подругой, если таишь секреты, от которых уже буквально распирает изнутри.

– Но Готфрид показала тебе рукопись, – прервала её мысли Ханна.

– Я видела только первый лист и смею думать, она блефовала. Возможно, у Хольман он случайно остался. Когда я попросила показать мне всю стопку, Готфрид напряглась.

– Уверена, будь она у неё, ректорша бы не удержалась от того, чтобы зачитать кое-какие горячие эпизоды вслух. С неё станется, – добавила заметно остывшая Марта.

– Вот и я так подумала. А когда она пригрозила недопуском к зачётам, то заявила, что знаю свои права и что буду обжаловать решение. Её пыл поубавился после того, как я напомнила, что на пересмотре придётся предъявлять доказательства вины.

– Молодец! – восхищённо пролепетала Ханна. – Я бы не смогла с ней спорить. Она такая жуткая.

Марта хмыкнула.

– Знаешь, Хани, если тебя прижмут к стенке, инстинкт самосохранения включится – не заметишь. А ты, Крис, всё правильно сделала, горжусь тобой. Жаль только, что теперь мы больше не в газете. Я привыкла колонку писать, опросы устраивать.

– А мне нормально, – сказала Ханна. – С подготовкой к соревнованиям вообще времени ни на что нет. Тем более, самое главное от участия мы уже получили.

Кристина улыбнулась.

– Я тоже так считаю, – проговорила она, – и ни о чём не жалею.

Тревожное предчувствие подтачивало Кристину на протяжении всей сессии. Она хоть и убедила себя в том, что выиграла битву, и всякий раз, впадая в сомнение, приземлялась на мягкую подушку поддержки дорогих подруг, всё же не могла не опасаться подвоха. К тому же её, как и остальных, ожидала курсовая по объединённым темам из химии и биологии, проверять которую год от года бралась комиссия с госпожой Ирмой во главе. Луческу даже слегка затрясло во время объявления оценок, но услышав заветное «удовлетворительно» за свою, по всем меркам, отличную работу, она не стала спорить. Попытка ректорши таким образом унизить девушку выглядела жалко и больше похожа была на жест отчаяния. К несчастью, кое-кому подобная несправедливость заметно подпортила настроение.

Гретта Андельштайн смотрела перед собой, бледнея на глазах. Круглая отличница не могла даже подумать, что за свою безукоризненную работу получит четвёрку. Девушка шла на идеальный диплом с отличными оценками, но внезапно споткнулась на итоговой курсовой и, как ни пыталась, не могла понять причин подобной несправедливости.

Когда после всех уроков одноклассницы оказались в столовой и Гретта приземлилась на стул, почти роняя поднос с тарелкой и чашкой из трясущихся рук, её прорвало. Она глухо заплакала, стянула с себя очки и прижала к лицу ладони.

– Эй, эй, эй! – Карен уже была тут как тут, готовая утешать. – Ты чего? Какое горе оплакиваем?

Сидевшая по другую сторону от старосты Молли с застывшим в глазах испуганным сочувствием принялась гладить свою соседку по спине.

– У неё четвёрка за курсовик, – пояснила Ханна, пережёвывая салат, после чего отвлеклась на более важную тему. – Зачем столько лука класть? Гадость, – она отодвинула свою тарелку поморщившись.

Разочарованная в ожиданиях Карен с недовольным видом вернула себя на место и взялась за ложку.

– Да ну. Я-то уж думала, – фыркнула она.

– У тебя же всегда пятёрки были, – вступила Марта. Гретта несколько раз кивнула, продолжая еле слышно подвывать. – И над курсовой этой ты днями и ночами работала, – снова кивок. – Так откуда четвёрка? – Гретта отрицательно покачала головой, сообщая, что не имеет ни малейшего понятия.

Кристина, которая всё это время наблюдала сцену с некоторым напряжением, наконец тоже вступила в разговор:

– Ты не спрашивала, в чём ошибка?

– Спрашивала, но они ничего определённого не сообщили, плели что-то про недостаточно глубокое знание темы и отсутствие подробных пояснений. И это притом, что у меня там этих пояснений на десять листов! – она снова залилась плачем.

– Мне бы твои проблемы, Гретта, – проворчала Карен, снисходительно покачивая головой. – У меня вообще по физике между двойкой и тройкой, а ты из-за какой-то четвёрки нам тут потоп устраиваешь. – Несчастная после этих слов совсем сникла.

– Фром, ты по себе-то всех не ровняй, – встала на защиту недооценённой одноклассницы Марта. – Перебиваешься с двойки на тройку и рада, а у человека горе, можно сказать, планы на жизнь под откос, – она старалась говорить без иронии, но выходило плохо. Как и большинство присутствующих, дочь богатых родителей не видела особой ценности в дипломе с одними пятёрками.

– Гретта, не переживай, – попыталась разрядить обстановку Кристина. – Меня вон тоже засудили. Неделю этот курсовик готовила и схлопотала трояк. Ничего, средняя-то у тебя всё равно пятёрка.

– Пятёрка будет, если в летнюю сессию не завалят, – простонала Гретта.

Карен не унималась:

– Да с чего тебя завалят-то? Учтёшь ошибки, сделаешь ещё лучше и помашешь им потом дипломом своим. Всё, давай-ка слёзы вытирай – есть разговор, – девушка отодвинула поднос, подалась вперёд и уложила на стол локти. – Куда едем на каникулах? Вы решили?

Присутствующие попарно переглянулись. За всеми зачётами и экзаменами досужие мысли сами собой покидали головы, уступая место формулам, правилам и многословным определениям.

Находчивая Марта ответила вопросом на вопрос:

– Есть предложения? – она с вызовом глянула на Карен, перехватывая инициативу.

– Вы чего, серьёзно? – девушка не намеревалась сдаваться. – Со вторника уже каникулы начинаются, а вы не решили, куда мы поедем? Нет, я в шоке, – она откинулась на стуле с видом творца, который только что разочаровался в человечестве.

– А чего это ты на нас всё вешаешь, Карен? – возмутилась Ханна. – У нас, у всех сессия, не до того было, знаешь ли.

Карен обвела подруг осуждающим взглядом.

– Нет, вы интересные такие, – укоризненно проговорила она. – У меня впечатление сложилось, девочки, что эта поездка мне одной нужна, и я вас, несчастных, заставляю.

– Теперь уже и праздновать не хочется, если честно, – раздался грустный голос Молли. – Мы ведь больше не в газете.

– И что? Это не умаляет наших прошлых заслуг! Молли, что за упаднические настроения? Ты что мне тут тоску разводишь? Нет, в такой обстановке невозможно работать. Я умываю руки. Никуда не хотите – всё, сидим на попе ровно. Если вам не надо, то и мне не надо. – Она вновь придвинула к себе поднос, схватила ломоть хлеба, ложку и с чувством откусив внушительного размера кусок, принялась жадно поедать остывший суп.

– Можем в Ольденбург съездить, – вызвалась исправить ситуацию Кристина. – Там много интересного: замки, парки. – Она огляделась, ища поддержки.

– Или в Оснабрюк, – отозвалась Ханна. – Я там никогда не была.

– Мне бы хотелось в Лер, – подключилась к разговору Молли, которая не особенно рвалась в этот самый Лер, но, склонная винить себя в любой происходящей неприятности, теперь была согласна на всё. Лишь бы Карен перестала шуметь.

– Да! Лер классный! – поддержала её Марта. – И Геттинген.

– Я за Геттинген, – подняла руку Гретта, привыкшая именно в таком положении отвечать на большинство вопросов. – Он ближе всех от нас.

Карен Фром победоносно улыбнулась. Не поднимая лица от своей тарелки, она исподлобья оглядела собравшихся.

– Вот и славно, – девушка выпрямилась и неспешно промокнула губы салфеткой. – Два голоса за Лер и два за Геттинген. Мой – решающий, а это значит, отгуляем Рождество и в Геттинген. Давно бы так, девочки.

Глава 9

Рождество было для Кристины самым лучшим временем в году. Она каждый раз приезжала в Хайдельберг на все каникулы и проводила несколько дней с матерью в какой-нибудь квартирке, которую для этой цели снимала женщина. У Лили и её коллег по цеху в период волшебных гирлянд, пряников, пирогов и тёплых встреч работы почти не было, ведь большинство постоянных клиентов «Лотоса» становились на некоторое время любящими и преданными мужьями. Коллеги Лили иронично называли свой простой отпуском, но как бы они ни посмеивались над происходящим, все как одна с жаром выстраивали планы, куда поедут, что будут делать и какими подарками себя побалуют. Лили же ничего подобного не требовалось, а потому теперь вместе с дочерью они сидели на мягком диване в небольшой уютной комнате, а перед ними гордо выпячивал содержимое тарелок журнальный столик, заставленный закусками.