Лицедей понарошку: Люди-маски

– Да, – проговорила Ольга негромко и отвела взгляд от свекрови.

В разговор подключилась Антонина, обеспокоенная поведением молодой женщины:

– Мы все такие занятые, что ни у кого не хватает времени встретиться вот так, по-семейному. А здесь, в Сколково, так замечательно! Я сама на днях планировала навестить тебя, Иечка. А тут Димочка позвонил, предложил встретиться. Ну, я и говорю: давай, мол, у тебя дома. А почему именно здесь? – Антонина запуталась и на ходу придумывала версию визита. – Да потому, что это любимое гнездышко моей любимой Иечки. Ведь – о господи! – скоро твой день рождения, и мы хотели тайком от тебя обсудить, как его отпраздновать…

Вздох Миккеля Хансена привлек ее внимание, но не сбил с мысли, которую с ходу удалось так ловко развить:

– Вот и Хансена попросили задержаться, чтобы решить с ним, каким блюдом тебя можно побаловать! – Антонина весело рассмеялась, чрезвычайно довольная своей находчивостью. – Ведь я люблю все остренькое, поэтому из меня никудышный составитель праздничного меню – все, как драконы, только и будут полыхать огнем от моих пряностей! Но свои фирменные трюфели – любимые Иечкины – приготовлю непременно!

– Да, – с удовольствием поддержал Дмитрий Михайлович, гладя руки жены, которая внимательно слушала свою золовку. – Мы не хотели тебя беспокоить. Хотя все мечтали повидаться с тобой еще до дня твоего рождения.

– Но доктор Хансен позволяет навестить тебя только Димочке, – вставила Антонина и снова многозначительно посмотрела на австрийца. – Он твой настоящий ангел-хранитель, Иечка!

– Мой день рождения? – улыбнулась Ия Филипповна, с благодарностью взглянув на мужа. – Но он у меня еще не скоро.

Антонина замолчала, исчерпав весь арсенал фантазии.

Дмитрий Михайлович поцеловал жену в щеку:

– Тоня права: мы собрались здесь именно за этим. И действительно хотели все провернуть без твоего ведома. А ты, как всегда, все держишь под контролем. Даже умудрилась подслушать нас. Наверное, теперь ты в курсе всех наших планов, и наш сюрприз не удастся. Ты же слышала, о чем мы здесь разговаривали? Ведь слышала, правда?

Все внимательно посмотрели на пожилую женщину. Каждый мысленно молил Всевышнего, чтобы она действительно ничего не слышала, и Ия Филипповна не разочаровала их.

– К сожалению, нет, – ответила она. – Я только услышала знакомые голоса и очень обрадовалась. Подумала, что и Паша тоже здесь – раньше вернулся из Пятигорска.

– Павла с нами нет! – воскликнула Ольга, взволнованно поднимаясь со своего места.

Эта реплика обрушилась на всех, словно удар грома. Все затаили дыхание, раздавленные предательством молодой женщины. Кроме Ии Филипповны, которая смотрела на нее с надеждой:

– Мой сын еще в командировке, он задерживается?

– Ольга! – окликнул сноху Поликарпов, чтобы та одумалась.

– Нет, – Ольга в упор посмотрела на свекровь, которая тоже не спускала с нее пристального взгляда. – Ваш сын… мой муж…

Она осеклась, подавленная видом пожилой женщины. Ия по-прежнему улыбалась, но взгляд ее увлажнившихся глаз обжег Ольгу изнутри. Имеет ли она моральное право сообщать матери о смерти сына? Не слишком ли велика ответственность, которую она намеревалась взвалить на себя?

– …еще в командировке, – неожиданно для всех закончила Ольга свою мысль и, переглянувшись со свекром, добавила:

– Когда Павел вернется, мы обязательно приедем погостить в вашем доме.

– Спасибо, Оленька, – Ия Филипповна с чувством признательности протянула снохе руку.

Ольга приблизилась и осторожно пожала ее пальцы – холодные и сухие, с тонкой белой кожей, на которой виднелась сеточка прожилок. Сердце молодой женщины сжалось от боли, и она с трудом произнесла:

– Я первая сообщу вам, когда Павел вернется, и мы приедем вместе.

– Милая моя, я с нетерпением буду ждать звонка. Правда, Миккель запретил мне пользоваться телефоном. С сегодняшнего дня! – Ия Филипповна укоризненно взглянула на австрийца. – Считает, что излучение сотовой связи мне вредно, а стационарный отвлекает без толку.

– Сейчас ваши телефоны почти молчат, госпожа Ия, – оправдывающимся тоном сказал Миккель Хансен.

Ия Филипповна тяжело вздохнула и задумчиво покачала головой. Когда-то ее социальный круг по-настоящему впечатлял: влиятельные деловые партнеры, многочисленные знакомые и те, кого она считала друзьями. Особенно ярко это проявилось в первые дни после того, как стало известно о ее болезни – телефон не умолкал ни на минуту от звонков и сообщений в мессенджерах.

Однако вскоре поток общения стал настолько интенсивным, что ей пришлось временно отключить телефон, чтобы сосредоточиться на лечении. Со временем звонки начали сходить на нет, а после переезда в Сколково практически прекратились: одни, возможно, руководствовались тактичностью и не хотели беспокоить больного человека, другие, вероятно, сочли, что общение с тяжелобольной женщиной больше не вписывается в их социальный график.

Но Ия Филипповна не испытывала ни обиды, ни разочарования. Она нашла утешение в обществе тех, кто действительно был ей дорог – родных и близких людей. Их искренняя забота и внимание с лихвой компенсировали отсутствие многочисленных друзей, которые в трудную минуту оказались лишь поверхностными знакомыми, а не настоящими друзьями. В окружении любящих людей она чувствовала себя защищенной и по-настоящему понятой, что оказалось гораздо важнее пустых слов и показного сочувствия.

Все, кроме нее, знали, что телефонную связь удалили из комнаты по распоряжению Дмитрия Михайловича. Он опасался злопыхателей. Контролировать ситуацию, естественно, поручил лечащему врачу. Миккель Хансен с момента возвращения Поликарповых из клиники Вестфальского университета практически не покидал особняк. Только изредка он ненадолго отлучался, чтобы навестить свою больную мать, проживавшую поблизости, в гостевом домике на берегу Сетуни.

– Не переживайте, – ободрила ее Ольга, – я найду способ дозвониться.

Ия Филипповна хотела что-то ответить, но запнулась, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом оперлась на руку мужа и взглядом взмолилась о помощи.

– Миккель! – закричал Дмитрий Михайлович.

Врач уже стоял рядом, внимательно изучая состояние своей пациентки.

– Ничего-ничего, госпожа Ия просто устала, ей необходимо вернуться в постель. Менее чем через час нужно готовиться к приему лекарств и уколу.

Ия Филипповна еще раз с благодарностью посмотрела на невестку и в сопровождении мужа, врача и горничной удалилась к себе.

Оставшись с Ольгой наедине, Антонина восхищенно произнесла:

– Прости меня, милая, я, кажется, недооценивала тебя.

– Пропустим по стаканчику? – молодая женщина подошла к бару и достала бутылку мартини.

– Ой, не знаю – я за рулем.

– Я тоже.

И выпили.

– Ужасный день, – сказала госпожа Корф, – но ты действительно произвела на меня впечатление, Олечка.

Похожим комплиментом наградил сноху и Дмитрий Михайлович, когда спустя четверть часа вернулся в гостиную.

Ольга как будто пропустила мимо ушей слова свекра, налила себе еще мартини и, прежде чем выпить, сказала ему:

– На опознание я хочу поехать с вами.

А потом спросила:

– Как скоро вам удастся разыскать человека, похожего на моего мужа?

– Надеюсь, что очень скоро. В ФСБ работают толковые ребята, – он недвусмысленно взглянул на сестру.

– Разумеется, – ответила Антонина. – Утром я постараюсь встретиться с Юрием Петровичем и уговорить его начать действовать без промедления. Насколько я помню, у него связи со службой нелегальной разведки президента – сообща они уложатся в сутки. А может, и раньше. Мне нужна будет фотография Павлика, а то в моих альбомах он в основном еще ребенок или юноша.

– Альбом с фотографиями в моем кабинете, я попросил Тильду незаметно вынести его из комнаты Ии. Всеми вопросами организации похорон я займусь сам.

– Из командировки Павел должен был вернуться через три дня, – сказала Ольга. – Так что к этому сроку Ия Филипповна будет ждать моего звонка, а мы должны будем подготовить лицедея к представлению.

– Боже мой! – прошептала Антонина. Ей сделалось страшно при мысли, что эксперимент может провалиться и все они будут с позором разоблачены императрицей. – Что будет с Иечкой, если…

– Поздно думать об этом! – решительным тоном оборвала ее молодая женщина.

– Верно, – поддержал сноху Дмитрий Михайлович. – Теперь нельзя идти на попятную.

Ольга внимательно посмотрела на Поликарпова:

– У меня два условия, при которых я всецело поддержу вашу авантюру.

– Согласен безоговорочно, – Дмитрий Михайлович сосредоточенно сощурился, ощутив ни с чем не сравнимый запах алчности. Он уже не раз убеждался, какие крепкие зубы у этой хищницы: смертельной хваткой она вгрызается в добычу и ни за что не отпустит, даже ценой собственной жизни.

– Первое: ко мне автоматически переходит право владения акциями Павла.

– А второе?

– Я получаю единоличную власть над нашим лицедеем.

Глава 8. Страсть и ее последствия

– Сереж, а Сереж!

– Ну чего?

– Теперь я тебе нравлюсь, и ты меня любишь, да?

– Хм, сдурела, что ли?

– А что? – хихикнула Катя, ее забавляла в нем эта мальчишеская ершистость. – Любовь – это ведь как костер: палку не бросишь, костер и погаснет.

– Да чего ты заладила!

– Ну, знаешь ли: переспал – теперь жениться обязан!

– Уймись, Катюха!

– А-а, поняла: считаешь меня похотливой сучкой, поэтому в благоверные брать не хочешь?

– Ну, ты совсем спятила! Раз перепихнулись – и уже под венец? Придумала тоже!

– Почему один раз? Два! Забыл, что ли? И второй раз без резинки – сам захотел. Ребеночек теперь у нас будет, ма-аленький такой…

– Катька! – он резко приподнялся на локтях и уставился на нее сердитыми глазами. – Чего ты мелешь, дура?

– Сам дурак! – рассмеялась девушка. – Потому что мозги у тебя в другом месте – в том, что отрастил по колено, а теперь носишься с ним, как с хоботом!

Сергей выпрыгнул с постели и, голый, направился в ванную.

Катя тоже встала, наспех завернулась в плед и догнала парня в коридоре, освещенном румянцем заката. Светило гранатовым глазищем, подглядывая за ними сквозь стекла лоджии.

– Да успокойся ты! – девушка взяла его за руку и развернула к себе. – Я пошутила. Мне, как и тебе, не нужны проблемы. Понимаю, ты просто хотел снять напряжение, и я – расслабиться. Почему бы и нет? Я ведь не лезу тебе в душу и не стараюсь привязать к себе. Нам было хорошо, и я рада, что это произошло. Сколько можно шлепать тебя по заднице? Может, я и люблю тебя. Хочешь уйти – уходи, захочешь вернуться – не прогоню. Как говорится, ничего личного, только секс.

– А я чего? Ничего! – он ослепительно улыбнулся и лукаво прищурился. – Если что – женюсь!

– Размечтался! Перепихнуться – пожалуйста, – она взяла в руку то, что уже настойчиво упиралось ей в живот, – а в мужья даже не мечтай, – солгала Катя, наслаждаясь собственной независимостью. – Да и моему папаше вряд ли приглянешься.

– Жениться-то на тебе я буду только сегодня, а папаша твой всю ночь сторожует. Сама сказала: он на напарника пашет без выходных. Так что и знакомиться не придется.

– Он убьет нас, если застукает в таком виде. Меня он считает безбашенной, но не шлюхой…

– Какая ты красивая. Оказывается!

Сергей забыл о своей обиде, как о вспышке молнии. И правда, почему он раньше не замечал, какая Катя красивая девушка? С синими глазами, в которых все время резвятся бесенята, смугловатой, как у мулатки, кожей и настоящим каскадом волнистых волос (от природы, видимо, темно-русых, но утративших свой первозданный цвет в оттенках желтого, фиолетового и зеленоватых тонах), она по праву заслуживала его внимания.

А он, лопух, строил из себя Ромео и мечтал о несбыточном счастье с Леной! Как он до сих пор не замечал, что Лена просто-напросто вьет из него веревки? А он собачонкой бегал за ней по пятам, подлизываясь и все прощая, как будто других девушек, кроме нее, на свете не существовало! Скольких он приласкал до встречи с ней? Не сказать, что очень много, но и пальцев не хватит сосчитать. И что из того? Хоть одна из них говорила ему заветное слово «люблю»? Фигушки! Даже Лена ни разу не обмолвилась. А вот Катя сказала. Прямо в глаза и, кажется, совсем не шутила.

Пусть даже девушка просто дразнила его. Но когда хочется услышать сокровенное слово, то, оброненное кем-то даже по случайности, оно оглушает, заставляет сердце биться сильнее, и жизнь уже кажется классной, и ты всем доволен, и ничего другого не хочется. Кроме одного: услышать снова «люблю», чтобы позволить себе еще раз обмануться и поверить, что ты кому-то нужен.

Катя лукаво состроила глазки:

– А раньше не замечал, какая я красивая?

– Да отстань же! – испугался Сергей последствий своего неосторожного признания.

– Дурак!

Она замахнулась и сделала вид, что хочет ударить парня по лицу – эффектно, как в кино. Но очень обрадовалась, когда тот перехватил ее запястье и подыграл, сделав вид, что испугался. А потом они оба изобразили, что рассержены, и тут же рассмеялись.

Плед развернулся на Кате и плавно сполз на пол. Сергей прижался губами к шее девушки, и она подалась к нему. Страсть по-новому взорвалась в них мириадами искр, и оба закружились в вихре вожделения.

Сергей проявлял настоящее искусство любовной ласки и не скупился на поцелуи: сначала трепетные, как вздохи, вдоль линии подбородка; потом настойчивые и жаркие – по шее, плечам; наконец, страстные, даже грубоватые – на груди. Девушку обжигали прикосновения его пальцев – она ощущала их повсюду: чувственная зыбь проносилась по животу, ласкала снизу, проникала внутрь.

Катя стонала, Сергей штурмовал все настойчивее. Теряя ощущение реальности, задыхаясь от недостатка воздуха, они наконец слились воедино – в цельной струе, выбросившей их в неистовый океан блаженства.

Никто из них не услышал, как в замочной скважине повернулся ключ; никто не обратил внимания, как отворилась дверь в коридор, и свет ярким потоком пролился на пол, осветив обнаженные тела. И только когда в проеме возник силуэт человека, оба враз смекнули, что их уединению пришел конец.

– Ядрена вошь! – взревел Катин отец. – Что за б…ство вы тут устроили, а?

В жизни Федора Игнатьевича работа сторожем в Теплом Стане занимала особое место. Каждый день, заступая на свой пост в гаражном кооперативе «Родник», он ощущал себя важным и нужным человеком. История его жизни началась в советское время, когда они с любимой женой наконец-то получили долгожданную квартиру в панельном доме в Бирюлеве. Для молодой семьи, которая годами стояла в очереди на жилье, это событие стало настоящим достижением.

Супружеское счастье омрачала только одна проблема – долгие годы жена не могла забеременеть. Она испробовала все возможные методы: обращалась к врачам, использовала народные средства и даже прибегала к помощи знахарей. Но когда до пенсии оставалось совсем немного, произошло чудо – жена забеременела.

Роды стали трагическим событием в жизни Федора Игнатьевича. Дочь Катя появилась на свет, но ее мать не пережила родов. Молодой вдовец остался один с новорожденной дочерью на руках.

Социальная служба помогла ему в трудную минуту, приставив к семье добрую женщину приятной наружности. Она стала для Кати второй матерью, окружив девочку теплом и заботой, а для Федора Игнатьевича – женщиной, которая помогла ему пережить утрату. Идиллия продолжалась до тех пор, пока Катя не окончила училище. К тому времени отношения между девушкой и ее мачехой стали натянутыми. Несмотря на всю свою любовь к дочери, Федор Игнатьевич не всегда мог разобраться в ее непростом характере. Он старался быть строгим, но справедливым отцом, хотя порой его методы воспитания оставляли желать лучшего.

В их доме царила своеобразная гармония: каждый жил своей жизнью, при этом уважая личное пространство друг друга. Между отцом и дочерью не существовало секретов, по крайней мере, так думал Федор Игнатьевич. Катя действительно делилась с ним многими событиями из своей жизни, за исключением одного – своей ранней сексуальной жизни.

В тринадцать лет она впервые влюбилась в юношу из ПТУ, и с тех пор ее личная жизнь стала невероятно насыщенной. Она меняла парней с поразительной частотой, в то время как ее отец периодически уходил в запои, пытаясь справиться с собственными демонами. Эта тайна сохранялась между ними, создавая невидимую стену, о существовании которой Федор Игнатьевич даже не подозревал.

Так продолжалось долго. Потом Катины гулянки враз прекратились, она все чаще оставалась дома. Сердце Федора Игнатьевича болезненно сжималось при виде такой печали. Тогда-то впервые он и услышал о некоем Сереже-механике из автосервиса. Даже утешал дочь, уверяя, что не существует на свете мужика, из-за которого бабе стоит лить слезы. Но Катя, естественно, думала иначе и всякий раз раздражительно отмахивалась, когда отец просил познакомить его с Сергеем.

Знакомство с ее избранником произошло неожиданно и весьма эффектно: едва Федор Игнатьевич отворил дверь в квартиру.

Весь месяц, без выходных, он работал за напарника, а тут сменщик вернулся с больничного и вышел на работу по своему графику. Федор Игнатьевич развел руками, пожелал коллеге хорошей ночной смены и отправился домой. По дороге он решил немного отдохнуть и выпить пива в Битцевском парке. Там он встретил друзей по интересам и провел время в приятной компании.

Изрядно подуставший от незапланированного променада, но чрезвычайно довольный, он доковылял до дома, с трудом вставил ключ в замочную скважину, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить дочь.

А тут – на тебе! – огульный секс прямо в коридоре, на полу!

Дальше – еще интереснее: Катя тщетно старалась удержать и успокоить отца, взбесившегося под градусом пуще мамонта. А Сергей голышом носился по квартире, даже не пытаясь прикрыть то, что разъяренный папаша во всеуслышание грозился ему оторвать, если поймает.

– Все, хватит, уймитесь оба! – закричала Катя и бросилась между ними. – Ты оденься! – прошипела она Сергею. – А ты успокойся! – девушка повернулась к отцу и объявила:

– Вот, Сергей Соросов. Хотел познакомиться – знакомься!

– Как ты могла, Катька! – всхлипнул вдруг Федор Игнатьевич, осознав наконец, что дочь его давно уже не малое дитя.

– Что могла? Лучше, если бы якшалась в подворотне с кем попало, да?

Федор Игнатьевич затих и исподлобья глянул на парня.

Сергей пялился на него затравленным зверьком, прикрываясь уголком пледа, в который до сих пор была закутана Катя.

– Ладно, – проговорил старик. – Иди, Катька, накрывай на стол: буду с зятем водку пьянствовать да ближе знакомиться.

Уже с первой рюмки, выпитой за знакомство, Сергеем овладело удивительное чувство дежавю. Казалось, будто он знал этого человека всю жизнь. Отец Кати оказался невероятно харизматичным собеседником: его заразительный смех разносился по всей кухне, а остроумие заставляло Сергея то и дело расплываться в улыбке.

Их разговор тек легко и непринужденно, перескакивая с одной темы на другую. Они обсуждали все на свете: от последних новостей до детских воспоминаний, от работы до любимых хобби. Каждая шутка находила отклик у собеседника, а общие интересы открывались один за другим, как подарки в рождественский вечер.

По мере того как уровень жидкости в бутылке снижался, росла теплота их общения. Совсем скоро оба чувствовали себя не просто знакомыми, а настоящими родственниками. Сергей поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет следующей встречи с будущим тестем, а отец Кати уже мысленно представлял его членом своей семьи.

– Жениться успеете! Поживите чуток в женихах и невестах, присмотритесь получше друг к дружке, – наставлял Федор Игнатьевич. – Мужик ты, я смотрю, работящий, перед трудностями пасовать не будешь. Верно, сынок?

В тот момент, когда седой пенсионер тепло обратился к нему, произнеся тихое «сынок», все внутри Сергея словно перевернулось. Его лицо мгновенно покрылось густым румянцем, а глаза невольно увлажнились от умиления. Это простое, казалось бы, слово вдруг зазвучало для него совершенно по-новому, наполнившись особым смыслом и теплотой.

За свои двадцать шесть лет никто никогда не называл его так, и теперь, неожиданно для себя самого, Сергей понял, насколько ему не хватало этого простого, домашнего обращения. В нем слышалась не просто забота старшего о младшем, а что-то большее – признание, принятие, почти отцовская нежность.

Это случайное слово заставило его сердце забиться чаще. Сергей вдруг остро осознал, как важно иногда услышать простые, но искренние слова, способные изменить восприятие мира всего за одно мгновение.

– А жену молодую есть куда привести? – вдруг спросил будущий тесть.

– Однушка в старой пятиэтажке на Краснодонской улице, недалеко от Люблинского парка, – с неохотой ответил парень, потупив взгляд от смущения.

– Это в сторону Кузьминок, что ли?

– Ага, в Люблино. От родителей осталась. Их давно нет. Опека в собственность оформила, когда я вышел из детдома.

– Ну, ничего! – Федор Игнатьевич ободряюще похлопал его по плечу. – Все же не без своего угла. А захочешь, живи с нами, у невесты, места всем с лихвой хватит.

Сергей усмехнулся и промолчал, пряча влажные глаза.

А «невеста» молча сидела рядом, не пила водку, а только внимательно смотрела на молодого человека и ловила каждый его взгляд.

Сейчас Катя уже точно знала, что не отпустит Сергея ни сегодня, ни завтра.

Никогда!

Глава 9. В ловушке желаний

Лена вышла на станции метро «Бульвар Дмитрия Донского» и, ускорив шаг из-за моросящего дождя, направилась пешком к больнице. Она с трудом переступала огромные лужи и мысленно проклинала городские коммунальные службы за их «отличное» планирование ливневой канализации.

В больнице ее проводили к Аркадию Бернову, которого благодаря связям разместили в одноместной палате.

Увидев его, девушка невольно вздрогнула: сейчас он напоминал экспонат из хоррор-музея. Его лицо превратилось в причудливую мозаику из синяков, ссадин и гипса – настоящий шедевр современного боди-арта, если бы не одно «но»: все это – результат встречи с кулаками Сергея Соросова. Сломанный нос, выбитые зубы, челюсть в состоянии «привет, сколиоз!» – казалось, что Бернова избили не руками, а кувалдой.

Увидев вместо лица Аркадия маску вуду, Лена с трудом сдержала улыбку. На ее вопрос о самочувствии он ответил:

– Как видишь.

– Мне очень жаль, – произнесла она с таким искренним сочувствием, что даже ее мама не смогла бы заметить фальши.

– Да неужели? – усмехнулся Аркадий, явно не впечатленный ее актерскими способностями.

Лена, несмотря на свою хрупкую фигуру и ангельскую внешность, не обладала тонкой душевной организацией. Она не знала, что такое боль, если не считать царапин и синяков, полученных в детстве во время обучения езде на роликах, и поэтому не умела сопереживать чужим страданиям. Ее эмоциональный интеллект в вопросах сочувствия всегда оставался на уровне кухонного комбайна – механическим и неспособным к эмпатии.

Сейчас, глядя на изуродованное лицо Аркадия, она испытывала скорее профессиональный интерес, чем сострадание, – примерно как энтомолог изучает новый вид жука под микроскопом.

Для Лены, провинциалки, приехавшей покорять Москву, Аркадий Бернов мог стать выгодной партией. Его социальный статус, профессиональные связи в правоохранительных структурах, перспективная работа и большая квартира в престижном районе столицы обещали ей завидное будущее.

Ее симпатия усилилась, когда она узнала, что по адвокатской линии ее ухажер защищает права детей, попавших в трудную жизненную ситуацию. А желание сблизиться появилось, когда Аркадий как-то вскользь упомянул о параллельном ведении небольшого бизнеса – фантикового. Правда, вдаваться в подробности он не захотел. Вероятно, подумала девушка, речь шла о производстве оберток для конфетных фабрик.

Разумеется, ни на какое море она не ездила. Нарочно придумала, чтобы ранить Сергея. В последнее время Лене доставляло особое удовольствие дразнить его и наблюдать, как он заводится от каждой ее выдумки, безоговорочно веря в правдивость ее рассказов.

Лена встречалась с ним от нечего делать, хотя тщательно скрывала связь с автомехаником, которого считала недостойным себя. Поначалу ее забавляло то, с каким обожанием Сергей относился к ней, будто других женщин в мире не существовало, а когда однажды признался в любви, то в ответ только рассмеялась – таким глупым и наивным он ей тогда показался.

Веселость враз улетучилась, когда Лена увидела, что Сергей смеется вместе с ней. Это возмутило девушку до глубины души. Она не могла понять, над чем смеялся человек, которому повезло только в том, что природа наградила его модельной внешностью. Над самим собой? Вряд ли. Он по натуре настолько простой и неглубокий, что не в состоянии отличить настоящие чувства от притворства, а искреннюю любовь от обычного флирта. Правда, в искусстве любви она и сама не очень-то преуспела.