Лицедей понарошку: Люди-маски

Александр Козлов

Лицедей понарошку: Люди-маски

Вступление

Я устал от белил и румян

И от вечной трагической маски,

Я хочу хоть немножечко ласки,

Чтоб забыть этот дикий обман.

Александр Вертинский

Воистину, ослепление солнцем – пустяк по сравнению с хорошим ударом между глаз!

Его подхватили под мышки и поволокли к черному «Лексусу». Парень попытался сопротивляться – бесполезно! Трое амбалов под два метра ростом в черных костюмах и галстуках, чьи мускулы бугрились под рукавами, как бейсбольные мячи, не церемонились: швырнули в багажник и с лязгом захлопнули крышку.

– Эй, братцы, выпустите меня! – он забарабанил кулаками по металлической поверхности, задыхаясь от страха, боли и унижения. – Что вам нужно? Кто вы такие?

– Ангелы-хранители, – донеслось снаружи, и следующее, что он услышал, – приглушенное ворчание двигателя.

Машина дернулась и плавно тронулась с места, унося испуганного парня в неизвестном направлении.

В багажнике автомобиля – хоть глаз выколи. И жизнь действительно показалась наивысшей ценностью: если бы мертвец мог видеть свое последнее пристанище, наверное, именно таким он увидел бы гроб изнутри.

От быстрой езды парня швыряло из стороны в сторону. Он яростно рычал, стучал ногами и кулаками по крышке багажника и орал так громко, что машина дважды останавливалась. Двухметровый здоровяк со стрижкой наголо и с холодными, как льдинки, глазами открывал багажник и проверенным методом усмирял расшумевшегося пассажира. По лицу не бил, но от ударов в живот тот вконец позавидовал мертвецу. И все это посреди трассы, запруженной автомобилями, на виду у десятков водителей, застрявших в пробке…

Взбучка подействовала лучше успокоительного. От боли парень на мгновение потерял сознание. Затих, скрючившись, как эмбрион. Сам виноват! Убегал от полиции, и тут угораздило нарваться на этих, в костюмах, с квадратными физиономиями. И в ответ на учтивое предложение здоровяка: «Пожалуйста, сядьте в машину», – попытался оттолкнуть его, чтобы бежать дальше. Потому, видимо, и «подфартило» – очутился в багажнике «Лексуса».

Может, позвонить кому? Распухшими и разбитыми в кровь пальцами он нащупал мобильник. С трудом удерживая телефон в дрожащей руке, он включил его – экран моргнул и погас. Батарейка села.

Да и кому звонить-то? Катя не ответит – их отношения в мгновение ока разрушились по трагической случайности: она вовек не простит ему смерть своего отца. Лена вычеркнула его из жизни: теперь у нее новый ухажер, которого он недавно слегка поколотил (всего-то выбил челюсть, несколько зубов и сломал нос!) и теперь обрел в его лице нового врага.

Предков нет (что поделать, круглый сирота!) – сгорели от пьянки много лет назад, оставив глубокий шрам в его душе. А друзья? Подумают, наверное, что сам во всем виноват, ведь последнее время он постоянно влипал в неприятности. Ни за что не поверят в похищение. Кому он нужен, кроме себя?

Разве что амбалы обознались и повязали по ошибке. Эта мысль немного утешала, но в то же время пугала – что, если они действительно приняли его за кого-то другого? Что будет, когда выяснят правду? Почему он вообще попал в эту ситуацию? Может, это наказание за прошлые ошибки или судьба решила проверить его на прочность?

Внезапно автомобиль замедлил ход, и через прорези в багажнике стали видны яркие огни – за время поездки майские сумерки густо посерели. С глухим толчком машина остановилась. Где-то хлопнула дверь, заскрежетало железо – вероятно, открывались ворота.

Багажник с грохотом откинулся, ослепляя парня ярким светом фар. Двое амбалов в костюмах вытащили его наружу. Только теперь, оказавшись на ногах, он смог рассмотреть место, куда его привезли.

Перед ним раскинулась живописная территория закрытого гольф-клуба: идеально подстриженные газоны, песчаные ловушки, аккуратные бункеры и дорожки для игр, уходящие вдаль. Невдалеке возвышалось здание клуба – современное строение из стекла и бетона, украшенное изящной подсветкой. Яркие неоновые буквы на вывеске освещали центральный вход, придавая ему неповторимый шарм. Кованые ворота, через которые они въехали, автоматически закрылись, отрезая путь к бегству.

«Кажется, влип по полной!» – пронеслось в голове.

Пока его волокли к входу в здание, здоровяк, тот самый с ледяным взглядом, шел впереди, а за ними эхом отдавались шаги по мраморным плитам дорожки.

Роскошь этого места только усилила чувство безысходности. Если здесь живет человек, который послал этих амбалов, то дела его плохи. Очень плохи. Сергея затрясло от страха. Что ждет его внутри этого мрачного здания? Кто эти люди, похитившие его? И главное – как из всего этого выбраться?

– Ребята, ей-богу, я не тот, кто вам нужен! Вы обознались, клянусь вам! – прохрипел парень, стараясь говорить уверенно, хотя голос предательски дрожал. – К тому же я нисколько не умею играть в гольф. Отпустите, пожалуйста…

– Ну, ты достал, – атлет с глазами-ледышками (видимо, главный среди амбалов) схватил его за грудки; рукав, соскользнув с запястья, обнажил синюю татуировку – сплетение характерных индийских букв.

– Не парься, с тобой только пообщаются, а потом решат, что делать дальше.

– Не пойду! – огрызнулся смельчак и тут же схлопотал оплеуху, да такую, что в глазах заискрилось.

Ему заломили руки и протащили через просторный вестибюль с высокими потолками. Они миновали стойку ресепшена и служебный коридор, спустились по лестнице в подвал. В воздухе витал запах полированной мебели, кожи и дорогих сигар.

В глубине, за массивным столом из красного дерева, кто-то сидел – мужчина или женщина, в полумраке не разглядеть.

– Это он, – густой баритон здоровяка со стрижкой наголо раздался, как глас из преисподней.

Двое других бесшумно ретировались; только скрипнула дверь.

Парень затаил дыхание. Стало так тихо, что он услышал собственное сердцебиение.

Щелчок выключателя взорвал тишину, и кабинет залился мягким светом зеленой настольной лампы.

Парень на мгновение зажмурился, затем попытался рассмотреть того, кто сидел за столом. Напрасно – лицо разглядеть не удалось, от страха и волнения перед глазами все плыло; зато он отчетливо расслышал слова:

– Моя жена умирает.

– Сочувствую, но…

– Она не должна узнать, что наш сын погиб.

– И что?

– Ты заменишь его!

Глава 1. В объятиях отчаяния

Все приходят в этот мир одинаково, но по-разному покидают его; судьба постучится в дверь ко всем, но каждый по-своему ощутит приближение конца.

Сфинкс при виде Дмитрия Михайловича почтительно замурлыкал. Напоследок кот потерся ухом о белые и холодные, как мрамор, пальцы Ии Филипповны, спрыгнул с кровати и крадучись перебрался на кушетку. Здесь он чувствовал себя гораздо уютнее, чем рядом с угасающей хозяйкой, – любимцы богов безошибочно чуют дыхание смерти! Казалось, оно ощущалось даже в пленительном аромате роз: каждое утро в бывшую спальню четы Поликарповых приносили свежесрезанные цветы.

Ия Филипповна взглянула на настенные часы, а затем с удивлением посмотрела на мужа:

– Хочешь побаловать меня в неурочный час?

– Очень хотел тебя увидеть, императрица, – Дмитрий Михайлович опустился на краешек постели и поцеловал жену в сухие губы.

– Es ist unerwartet, aber es ist angenehm1.

По ее голосу Дмитрий Михайлович понял, что Ия действительно удивлена: прежде, за все тридцать лет их брака, ему никогда не удавалось так рано вернуться с работы. Даже в последние недели, ставшие для них тяжелым испытанием, супруги по-прежнему встречались редко – только рано утром и поздно вечером, почти ночью, когда Ие делали последнюю инъекцию, а Дмитрий Михайлович приходил пожелать ей доброй ночи.

После уколов ей становилось немного хуже, но она никогда не жаловалась: знала, что, по словам семейного врача Миккеля Хансена, это нормальная реакция организма на лекарство, признак его борьбы с болезнью, и не переставала верить в чудо.

Бизнес сделал Поликарпова одним из самых состоятельных людей России. Возглавляя «ADM Групп», крупнейший финансово-консалтинговый холдинг, он жил только работой, от рассвета до заката. Мало что изменилось, когда врачи обнаружили у его жены страшное заболевание – онкологию. Дмитрий Михайлович сознавал, что, работая в прежнем ритме, поступает эгоистично, даже вероломно по отношению к больной супруге. Но Ия Филипповна никогда не упрекала его за недостаток внимания: знала по личному опыту, каких усилий стоит руководство огромным холдингом. Они вместе, еще студентами, начинали этот бизнес, по кирпичику строили компанию, которая впоследствии превратилась в настоящую империю.

Каждое утро, когда Ия просыпалась, Дмитрий Михайлович приносил ей чашку свежезаваренного чая с мятой – ее любимого напитка со студенческих лет. Этот маленький ритуал стал для них символом неизменности их любви, несмотря на все драматические перемены в жизни.

Дмитрий Михайлович взял жену за руку. Ее пальцы отозвались холодом мрамора, и это прикосновение в очередной раз пронзило его нестерпимой внутренней болью. Он вспомнил, как много лет назад они с Ией, студенты-экономисты, сидели в тесной квартирке на окраине города, работая над первым бизнес-планом. Свет настольной лампы отбрасывал причудливые тени на разложенные бумаги. От волнения перед защитой проекта их руки то и дело случайно соприкасались. Сейчас ее рука выглядела безжизненной, и это осознание причиняло боль сильнее, чем любые недосказанные слова.

Последние месяцы им все-таки удалось посвятить друг другу. Только не так, как оба мечтали. На комоде у кровати стояла фотография в серебряной рамке: молодые Ия и Дмитрий на фоне их первого офиса. Ия тогда впервые надела деловой костюм, а Дмитрий гордо поправлял галстук. Теперь этот костюм казался ей до смешного простым, а тот офис – крошечной клетушкой по сравнению с нынешними просторными кабинетами.

Дмитрий Поликарпов сопровождал жену в Мюнстер, где в престижной клинике Вестфальского университета ее обследовали известные профессора – одни из самых авторитетных европейских специалистов в области неврологии, эндокринологии и онкологии. Именно там Дмитрий Михайлович познакомился с Миккелем Хансеном, талантливым гематологом, который поразил его своей внимательностью и искренней заботой о состоянии Ии.

Однако новость, которую принес Хансен, оказалась сокрушительной: у Ии диагностировали критическую стадию развития лейкемии, которая развивалась параллельно с гипертоническим кризом.

По его неутешительному прогнозу, Ие оставалось жить меньше полугода!

Так, несмотря на все достижения современной медицины, любимая женщина, верная жена и преданная соратница Дмитрия Михайловича медленно угасала, и ее уход оказался неизбежным.

Поликарпов обратил внимание на то, с каким вниманием доктор Хансен относится к его супруге и с какой непринужденностью Ия Филипповна общается с ним, как будто знали друг друга всю жизнь. Кроме того, Миккель хорошо говорил по-русски. Оказалось, что его отец был русским эмигрантом, трагически погибшим, когда мать Миккеля еще носила его под сердцем. Именно она, в память о покойном муже и отце, привила ему любовь к русскому языку и к России.

Дмитрий Михайлович по просьбе своей жены предложил Хансену стать их семейным врачом. Австриец с радостью принял предложение. По его словам, он никогда не был женат, а его единственная семья – это очень старая и больная мать, с которой он никогда не расставался. Поликарпов пообещал, что поможет им переехать в Россию и предоставит в их полное распоряжение уютный гостевой домик в своем личном поместье в Сколково.

Ия Филипповна призналась мужу, что бесконечно благодарна ему за это решение и предложение. Всегда очень внимательная к нему, она замечала малейшие изменения его настроения, а в глазах умела прочитать то, что происходило в его душе. Но не паниковала: напротив, старалась выглядеть беззаботной и искренне верила в свое выздоровление.

По возвращении из клиники Вестфальского университета пожилая женщина твердо решила остаться в любимом доме в Сколково, который хранил воспоминания о ее детстве, проведенном в Австрии.

В этом особняке, оформленном в стиле австрийского ампира, Ия Филипповна ощущала себя по-настоящему живой. Ее не прельщала ни уютная вилла в Вене, ни просторная квартира на Кутузовском проспекте, куда позже переехал сын Павел с женой Ольгой. Вдыхая свежий воздух Сколково и наблюдая за птицами над Сетунью, она испытывала спокойствие и умиротворение. Именно здесь ей хотелось продолжить свое лечение, а возможно, и встретить свой конец – эта мысль не пугала ее так сильно, как перспектива оказаться за пределами любимого дома.

Особенно трогательную теплоту вызывала у нее комната сына, которую, по инициативе хозяйки дома, все называли «Маленькой Веной».

Дмитрий Михайлович тоже перебрался в Сколково, чтобы находиться рядом с супругой. Однако, несмотря на ее приподнятое настроение, он постоянно испытывал душевные муки. Каждый день в особняке превращался для него в медленную агонию. Он видел, как жена с удовольствием гуляет по парку, по берегу Сетуни, как она наслаждается каждой минутой, проведенной в стенах особняка. И именно это причиняло ему самую сильную боль – осознание того, что он не может разделить ее радость. Дмитрий Михайлович также понимал, что пока Ия Филипповна счастлива в своем маленьком австрийском раю, его собственное существование постепенно растворяется в пустоте, превращаясь в бесконечную череду серых будней, наполненных тревогой за будущее.

Так он думал по сей день. Внезапный телефонный звонок перевернул его представление о действительности. После короткого приветствия и представления сдержанный мужской голос сообщил:

– Самолет вашего сына Павла Дмитриевича Поликарпова разбился при вылете из Минеральных Вод…

Дмитрий Михайлович пошатнулся, как от удара в солнечное сплетение. В голове помутилось, и на мгновение ему показалось, что его жизнь разлетелась на осколки. В этот момент судьба, постучавшаяся в их дом, принесла двойное горе. И если раньше он думал, что знаком с настоящей болью, то теперь осознал в полной степени: его страдания только начинались.

Дмитрий Михайлович, вернувшись из Москвы, не сразу решился подняться к жене – не знал, как сообщить ей эту страшную новость, которая могла стать для нее тяжелым ударом.

За массивной дубовой дверью кабинета он опустился в кожаное кресло и уронил голову на руки.

– Как же так? Павел, наш мальчик! – шептал он, не веря случившемуся.

Его сын, банкир и владелец солидного пакета акций «ADM Групп», Павел Поликарпов, неделю назад вылетел в командировку на собственном поршневом самолете. Ничто не предвещало беды.

Сообщение о его гибели ударило Дмитрия Михайловича как обухом по голове. На какое-то время у него отключились все органы чувств – он ничего не слышал, не видел, не чувствовал запахов. Его тело застыло в неподвижности, а разум отказывался принимать реальность. Глаза, привыкшие видеть успех и процветание, теперь различали лишь пустоту, а руки, которые прежде уверенно держали бразды правления огромным бизнесом, дрожали, как листья на ветру.

Созданная им империя по-прежнему стояла несокрушимой цитаделью, но семейная жизнь, подорванная болезнью жены, сначала пошатнулась, как подпиленное дерево, а после гибели сына обрушилась всей тяжелой кроной на рыхлую почву его одиночества.

Время спустя в кабинет вбежали Антонина Корф, его сестра, и Ольга, жена Павла. Их отчаяние выдавали импульсивные движения и обрывистые фразы. Казалось, они верили, что смогут найти здесь, в этом кабинете, какое-то доказательство того, что новость о гибели их близкого человека – всего лишь чудовищное недоразумение. Их взволнованные голоса, доносившиеся будто издалека, из другой реальности, пытались пробиться сквозь пелену шока, в которой застыл Поликарпов-старший.

Останки Павла привезут в Москву послезавтра. Предстоит мучительное опознание тела, а на следующий день – погребение сына в семейном склепе на Троекуровском кладбище.

Дмитрий Михайлович с трудом сдерживал слезы: простится ли он в день похорон только с одним сыном, если о гибели Павла каким-то образом узнает его несчастная мать? Как сообщить об этом Ие? О каких положительных эмоциях, рекомендованных семейным врачом Миккелем Хансеном, может теперь идти речь? Ведь это известие наверняка убьет ее!

Ия Филипповна судорожно вздохнула и сжала руку мужа, привлекая к себе его внимание. Она видела, что он переживает сейчас сильные душевные муки, и понимала, что причиной тому служит не только ее болезнь.

– Милый, что с тобой? – прошептала она, глядя на него в упор. – Почему ты вернулся так рано?

Дмитрий Михайлович тут же взял себя в руки. Он не мог показать ей свою боль – это выглядело бы равносильно признанию.

– Прости, моя дорогая, – произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, даже немного весело. – Просто устал сегодня. Много работы, важные переговоры.

Ия Филипповна внимательно всматривалась в лицо мужа, но тщетно пыталась прочесть его скрытые мысли.

– Ты что-то скрываешь от меня? – тихо спросила она, и глаза ее невольно увлажнились.

Дмитрий Михайлович взял ее руки в свои и нежно сжал.

– Ничего такого, что не могло бы подождать, – ответил он, заставляя себя улыбнуться. – Просто мне нужно немного времени, чтобы собраться с мыслями.

Ия Филипповна покачала головой, но отступила:

– Хорошо, я подожду.

Глава 2. В лабиринте лжи

В гостиной на первом этаже особняка царила напряженная тишина, которую изредка нарушало тиканье старинных часов. В углу комнаты возвышался внушительный камин, а над ним висела картина, изображающая молодых Поликарповых. Их лица светились надеждой и мечтами, но теперь эта картина казалась насмешкой над их сегодняшним положением.

Дмитрию Михайловичу предстояла непростая задача. Он – единственный, кто смог взять себя в руки и вновь обрести привычное спокойствие.

Обе женщины – Антонина Корф и Ольга – заведомо обрекали миссию на провал: если бы Ия Филипповна увидела их заплаканные лица, то не потребовалось бы никаких объяснений.

– Соберитесь! – резко бросил он, обрывая всхлипывания сестры. – Ия не должна увидеть вас в таком виде.

– Ах, Димочка! – госпожа Корф прижала к глазам кружевной платочек, от избытка чувств и сильного волнения ее грудь, пережившая на своем веку не одну маммопластику, бурно вздымалась. – Как же все это невыносимо! Мое сердце просто разрывается – какой ужас!

Бледный, с горящими глазами, но спокойный и сосредоточенный, Поликарпов молча выслушал рекомендации врача Хансена о том, как подготовиться к предстоящему разговору с женой.

– Правду всегда лучше говорить сразу, – сказал в заключение доктор. Его широкоскулое желтоватое лицо хранило эскулапскую невозмутимость, а глаза, маленькие и хищные, смотрели прямо и дерзновенно. – Затягивать только хуже. Рано или поздно госпожа Ия узнает правду, и тогда…

– Я знаю, – перебил его Дмитрий Михайлович и с решимостью сжал кулаки. – Но как сказать такое, как найти нужные слова? – Он внезапно умолк, стараясь справиться с эмоциями, подступившими к горлу колючим комком.

– Вы их найдете, – сказала Ольга, коснувшись рукой руки свекра. – Только вы и сможете подобрать нужные слова – никто из нас.

– Оленька права, Димочка, – поддержала невестку Антонина Корф. – И ты должен найти в себе силы сделать этот шаг, – она тоже коснулась другой руки брата, чтобы не уступать молодой женщине пальму первенства в проявлении заботы. – Иди же, мой дорогой, иди, а мы будем здесь, чтобы в любую минуту – какой бы трудной она ни оказалась – поддержать тебя и нашу любимую Иечку.

Дмитрий Михайлович глубоко вздохнул, будто совершал последнюю сделку в своей жизни, стиснул зубы и бесшумно поднялся по лестнице в спальню Ии Филипповны.

В гостиной снова воцарилась тишина.

Казалось, даже время остановилось. Ни Ольга, ни Антонина не решались посмотреть на часы, чтобы не дать повод другой застать себя врасплох и обвинить в неуважении к происходящему. Эти женщины никогда не испытывали друг к другу теплых чувств, втайне испытывая глубокую неприязнь, хотя изначально для этого не существовало никаких объективных причин. Однако в присутствии посторонних они старались вести себя почтительно, насколько позволяли им силы и терпение, но при первом удобном случае не упускали возможности обменяться колкостями или оскорбительными шутками.

Госпожа Корф искренне и глубоко уважала Ию Филипповну. Их связывали долгие годы дружбы, начавшиеся еще тогда, когда Дмитрий Михайлович только познакомился с дочерью известного оркестрового дирижера. Эти теплые отношения во многом объяснялись тем, что Антонина искренне переживала за своего брата, помня его еще ребенком, сокрушенно плакавшим над каждой мертвой мушкой. После неудачного замужества госпожа Корф наложила табу на брачные отношения и всецело посвятила себя работе в качестве директора в одной из дочерних компаний брата-олигарха – «ADM Консалтинг».

Антонина сидела на краю дивана, нервно массируя подушечки пальцев, украшенных роскошным маникюром. Ее глаза покраснели от слез, но тем не менее она старалась сохранять спокойствие. Глядя в никуда отсутствующим взглядом, женщина как будто пыталась уйти от реальности и найти убежище в собственных воспоминаниях. Воспоминания о детстве, о том времени, когда они с братом были близки настолько, что, казалось, ничто не могло их разлучить, наполняли ее душу теплом. Сейчас же она чувствовала себя беспомощной, неспособной облегчить его страдания, и от этого ей становилось еще хуже.

– Какое это мучение – ждать! – вырвалось у нее внезапно вместе со вздохом.

Антонина, намеренно игнорируя Ольгу, обратилась к доктору Хансену, глядя на него своими выразительными глазами, которые делали ее взгляд особенно ярким благодаря накладным ресницам и линзам цвета индиго:

– Почему так тихо? Может, Димочке или Иечке нужна помощь? Может, вам стоит тоже подняться наверх и проверить, все ли у них там в порядке?

– Вы же слышали, о чем мы договорились, – сказал врач, хотя и немного холодно, но вежливо.

– Да, слышала: Димочка немедленно позовет вас, если у Иечки случится удар. Но, может, не дожидаться, когда это произойдет, а пойти и убедиться, что оба они в порядке?

Ольга с досадой закатила глаза, раздраженная излишней настойчивостью тети своего супруга. Дрожащей рукой она поправила у лица прямую прядь своих огненно-рыжих волос, уложенных в каре.

– Не стоит беспокоиться, – с прежней учтивостью ответил Хансен. – Иногда тишина – это добрый знак.

– Как знать! – произнесла госпожа Корф с философским спокойствием, которому позавидовал бы сам Сократ.

Ольга, в отличие от Антонины, старалась держаться собранно, хотя ее выдавали бледность и дрожащие руки. Она сидела прямо, сохраняя внешнее спокойствие, но периодически поднимала взгляд к потолку, будто пытаясь найти там ответы на мучившие ее вопросы. Внутри нее бушевали эмоции, которые она тщательно скрывала, не желая демонстрировать слабость. Молодая женщина ловила каждый звук, доносившийся сверху, боясь услышать то, что подтвердит ее самые страшные опасения.

В компании Ольга занимала аналогичную должность и руководила «ADM Финансовой экспертизой», подаренной ей свекровью. Известие о гибели мужа, вылетевшего в Ставрополье для урегулирования конфликта в региональном филиале «ADM Банка», застало ее врасплох, точнее, в постели с любовником, Егором Климовым – главой службы безопасности холдинга.

Ни к Павлу, ни к Егору Ольга – это воплощенное хладнокровие! – не испытывала нежных чувств, и на то у нее имелись веские причины, о которых никто, кроме Павла, не знал. Однако, как бы ни складывались отношения супругов, трагедия по-настоящему потрясла ее. В ней как будто что-то сломалось: ее гипсовое хладнокровие треснуло, и из трещин хлынули непритворные слезы. Впервые Ольга усомнилась в безупречности схемы, по которой жила.

Миккель Хансен стоял у камина, как всегда одетый в черный, как смоль, кардиган. Его лицо оставалось серьезным, а взгляд – сосредоточенным. Врач осознавал важность своих советов, но понимал, что никакие медицинские знания не способны залечить душевные раны, которые переживали эти люди. Хансен всячески выражал готовность поддержать их, но чувствовал себя чужим в этом замкнутом мире горя. Его руки были сложены за спиной, и время от времени он сжимал их в кулаки, стараясь скрыть свое внутреннее напряжение.

Антонина Корф и Ольга Поликарпова за все время не обмолвились друг с другом ни словом, не обменялись ни единым взглядом. Ни одна из них не хотела усугублять и без того тяжелую ситуацию.

Внезапно женщины и Миккель Хансен затаили дыхание – на лестнице появился Дмитрий Михайлович.