Золотой астероид

Последовал ещё один укол витаминов, малоприятный, но успокаивающий.

– Хм… – учёный коротко глянул в угол палаты, давая понять, что за нами всегда смотрят, потом спросил: – Приведёте примеры?

Если нас смотрят и слушают, то можно и сболтнуть что-нибудь, чтобы задержаться в медотсеке. Может, на время проверки моего косноязычия, вообще не пустят в экспедицию – туда, незнамо куда. Ах, была не была!

– Ваш Комиссар год назад.

– У нас новый, – сразу отвечает Ежи.

– И хорошо, – просто ляпнул сходу.

– Вам есть, что сказать по этому поводу? – учёный набрал новый шприц, третий.

– Ну, если только подстрекательство к агитации коллег к повышению их образования.

– Новый Комиссар – заслуженный человек. Прошлый ушёл на повышение.

Эти протокольные фразочки… Будто и не сказал ничего. Учёный просто воздух всколыхнул.

– Так часто и бывает… – капаю глаза солёной водой и жмурюсь от нового укола, – три года назад прилетел на Альфу, Созвездие Центавра. Документы смотрит сопливый хомячок. Прилетаю через полтора года, а хомячок – уже медвежонок. И эта, психическая, вместо хомячка крутится в колёсике.

– Так почему вы с ней связь держите, раз понимаете, что она… как вы сказали, психическая?

Не милицейский ли это чин? Так меня уже когда-то ловили за язык. Поллукс – старый луноход, Поллукса просто так не взять!

– А вам показалось, что я отвечаю на письма? – говорю быстро и без запинки, – нам не доставляют почту на рабочее место – все прислали на «Зарю». Это видео – письмо из прошлого. Мне после полугода прыжков по спутникам скучно. Там, в проекторе, ещё двести сообщений. Предлагаете послушать вместо писем учебные материалы?

– Она вам интересна, – настаивает на своём доктор.

Нет, это не милиционер и не обычный учёный. Что же ты за рыба, Ежи?

– Перед такой женщиной невозможно устоять. Никто не мог ей отказать. Но в первый же день я решил показать ей, что она не особенная. И вот она уже год шлёт письма до востребования, чтобы привлечь внимание единственного человека, который может ей сказать «нет».

– Вы отвечаете за «всех» и при этом проявляете яркий эгоизм, – доктор пальпировал мне печень, но только его слова содержали острые ощущения.

Вот я и понял, кто вы такой. Вы психиатр, Ежи Шегда. Давайте сыграем в вашу игру, раз уж так надо.

– Это разве плохо?

– Это может привести к крайнему индивидуализму. Я не буду говорить об опасности индивидуализма для советского коллектива, но скажу, что это плохо для человека, живущего в обществе.

Замечательно сказано. Эту формулировку стоит запомнить. Возможно, я потом кому-нибудь её повторю, чтобы выглядеть в глазах общества чуть более образованным. На борту будущего корабля я могу оказаться самым старшим по возрасту. Но стоит ли об этом думать? Корабль… могу оказаться… Лучше продолжим игру, Ежи!

– Социалистическое общество для меня идеально. В любом другом я бы не смог, – хочу прикинуться идейным, но выходит криво, – на Альфе у меня была семья. Мой старший сын уже учился бы в ВКШ.

В скобках: “Я – идейный коммунист, Ежи. Меня голыми руками не взять”.

– Была, – спокойно отвечает учёный и далее шарашит, словно холодным душем: – Была ровно для того, чтобы не отправиться на шахты.

Поллукс моментально реагирует вместо меня:

– Да, что вы вообще такое несёте, доктор?!

Ему удалось разозлить Поллукса. И это было не просто раздражение, а настоящий гнев. Доктор этого и добивался. Вот к чему привели его игры. С доктором теперь говорит Поллукс.

Психиатр продолжает:

– Потому вы и провели двадцать лет работы в созвездии Лиры, подальше от Центавра. Ваша личная карточка – это редкий документ, товарищ Поллукс. Я же говорю с Поллуксом, верно? Ограничение в доступе к документам повысили после расформирования команды "Герчина". Мне пришлось сделать запрос лично Командиру. Мало ли, аллергия какая…

Я бросил пульт в проектор, и он заискрился, а затем погас. Запахло палёной проводкой.

– Это можно было в медицинской карте посмотреть!

Психиатр сохраняет спокойствие, что ещё больше злит Поллукса.

– Вежливость вашего Командира не знала предела. Готов был предоставить даже личные накопления, если потребуется вставлять вам импланты вместо глаз.

Я рассмеялся так громко, что снова слёзы выступили на глазах! Какая тут может быть злость? Очень скучал по шуткам Командира.

Не каждый советский гражданин может оценить юмор нашего коллектива. Например, Талия шутила о своём предложении родить троих Паулей, а теперь Командир шутит об имплантах. Он предвзято относится к людям с частичной кибернизацией, называет их недочеловеками и гордится тем, что за пятьдесят лет службы ни разу не поставил пломбы ни в один зуб. Если бы он высаживался вместе с нами в километровые кратеры или в болота с червями, то, возможно, растерял бы и зубы, и чувство юмора.

Учёный психиатр учтиво улыбался улыбкой, ни капли не подходящей его лицу. Маска угодливости просматривается даже через стекло шлема скафандра. Когда я просмеялся, психиатр задал очередной вопрос:

– Мне записать этот смех как нервный?

– Вы не поняли шутку от Командира! – говорю я.

– Шутка? – учёный нахмурился, – а! Я же говорю с Паулем, верно?

– Да, – отзываюсь я, – Вы, товарищ психиатр, не знаете и не понимаете юмора разведчиков. Вам бы понравилось у нас.

– Пусть так, – учёный прикрыл тему, глянул на планшет с данными по мне, – вы же не привезли с собой паразитов?

– Нет, не думаю, – трясу головой в ответ.

– Назначим курс антибиотиков и лактобактерий.

Как же он ловко со мной и с Поллуксом, как легко даёт почувствовать адреналин.

– Могли бы раньше об этом подумать! Сколько дней я здесь?

– Мало, Пауль.

Меня раздражает эта улыбка.

– Ежи Шегда, – обращаюсь к нему, передразнивая эту ухмылку, и чеканя каждое слово: – Кто вы такой?

Доктор выпрямился по команде “смирно”.

– Товарищ старший разведчик! Осужденный Ежи Шегда, статья восемьсот три, часть третья, пункт два, "попытка хищения с отягчающими", двадцать пять лет ограничения свободы, номер жетона пять семь ноль семь семь ноль. На станции "Заря Коммунизма" выполняю обязанности медицинского сотрудника в сфере психологического контроля. В период подготовки к Экспедиции являюсь старшим доктором бригады комсомольцев и вашими личным психологом. Прямые подчинённые отсутствуют.

Доктор выполняет первое правило для заключённых, он называет себя, статью, срок, свой род деятельности и свою заинтересованность тем, кто спрашивает. Первый раз вижу это вживую. Думал, что так бывает только в байках. Нет же! Вот он! Это настоящий "ЗК". И этот заключённый отвечает на вопрос… начальства? Если бы позволил костюм биологической защиты, он ещё бы и каблуками щёлкнул. Поллукс, Поллукс… Что ты вообще забыл на “Заре Коммунизма”? "Деньги. И только деньги…" – шепчем мне Поллукс. Соглашаюсь сам с собой же и спешу продолжить допрос заключённого:

– Кем вы ко мне приставлены?

– Информация засекречена. Отчитываюсь лично перед Комиссаром.

– Всё! Хватит! – машу перед ним руками, чтобы он перестал изображать статую борца с радиацией.

– Как вам будет угодно, товарищ старший разведчик, – улыбается мой личный психолог.

– Так, почему о паразитах подумали, Ежи?

Он делает вид, что забыл показатели, листает страницы в планшете, то и дело зыркая на меня. Он пытается понять, где происходит переход между мной и Поллуксом. Наконец, спустя почти полминуты, он говорит:

– У вас редкая группа крови – четвёртая отрицательная. Количество лейкоцитов повышено, а уровень билирубина – за неделю вырос выше нормы. Я бы сказал, что он именно скакнул выше нормы. Возможно, это связано с паразитами в печени. Давайте сделаем ультразвуковое исследование, а при необходимости – магнитно-резонансную томографию. Специально запустим ради вас магнит, а то запылился немного. Затем вы пройдёте курс лечения антибиотиками и лактобактериями. К моменту премьеры оперы «Мер-Э-Сив» вы будете чувствовать себя лучше.

Это лицо лысого доктора, который улыбается кривой улыбкой, полной угодливости, – это лицо всей станции «Заря Коммунизма».

Глава 10. Нижний уровень

В очередной открытке Тамара сообщила, что она беременна. Клавдий Квинт Верона будет рад этой новости. Судя по дате сообщения, я не имею к этому отношения. Сколько же там сообщений? Ещё сотня? Ну-ну… Стереть их все что ли?

Выключил. Хватит с меня этой красавицы на сегодня. Включил запись, которую мне передала Окинава. Если честно, ожидал эротику в её исполнении, но обошлось. На экране рослый парень в форме технической службы и с какой-то крысой подмышкой. Крыса вырывается и пищит, а парень что-то рассказывает, но запись без звука. В коридоре за спиной оратора из пола поднялся стальной гексаэдр, а сразу за ним голубоватым переливом вспыхнуло силовое поле. В ту сторону он и бросил крупную крысу. Гексаэдр среагировал развернувшись к бегущему животному шестиствольным пулемётом, но только прокрутил стволы без выстрелов. Но это не спасло грызуна – голубое поле зафиксировало его на пару секунд в воздухе. В момент прожаривания, парень-техник закрыл уши ладонями, видимо так сильно кричало бедное животное, а потом и прикрыл нос, наверное, так запахло жареным.

"Пахнет жареным…" – шепнул Поллукс. Не мог не согласиться – нам показали, что с нами будет, если мы пойдём туда – не знамо куда. Понятно. Принято к сведению.

Мне обещали, что сегодня меня выпишут. Шегда обещал, и он мне много чего обещал. И личные карточки участников экспедиции были самым приятным из всех обещаний. А реальных дел мы так и не начали делать. Одни только обещания слушаю.

В эту минуту птенцов приветствует новый Комиссар станции. Он – самый важный человек, к которому мне нужно обязательно зайти после того, как я выйду из медблока.

Хочу поговорить с ним о деньгах. Обещанные Талии блага звучат очень заманчиво. В моей ситуации обещанную сумму можно было бы разделить на десять, и всё равно было бы заманчиво. И пять годовых окладов спасут меня. Уже прикинул, что могу привезти товарищу Смиту, чтобы выручка от продажи этого покрыла мой долг перед колонией Альфа. Потыкав калькулятором, сделал вывод, что премия за червей почти покрыла пени и штрафы за пятнадцать лет.

Поленилась в своё время Клара. Клара, Клара… не захотела отмывать грязные деньги, организовав артель хотя бы по пошиву одежды или те же теплицы с цветами, как при кладбище. Гибискусы… "…и мальвы" – подсказывает моё Альтер-эго.

Моей покойной жене казалось, что лучше делать так, как ей советует подруга из канцелярии Дворца Правосудия… Нет, не лучше, а только хуже.

Сначала приём в семью двух детей из детдома, чтобы получать выплаты от колонии. Потом развод, чтобы отделить мои доходы от семейных доходов. И всё это сработало только в направлении получения от самой колонии и алиментов, и жилья получше. Но восточнее завода сферических батарей прогулки под дождём чреваты.

Стоял бы сейчас среди желторотиков мой Вилен в полный рост, слушая наставления Комиссара. Возможно, сам академик Кнарян сказал бы несколько слов лично ему, отличнику, и пригласил бы в первый ряд смотреть новую постановку.

Только “бы” мешает. Хотя, на оперы Кнаряна и сына не пустил бы, да и сам не ходил бы. Ерунда, скажу я без зазрения совести. Смотрел на планшете со слезами на глазах. Такого Мефистофеля я ещё не видел. Не стоить ходить на оперы Кнаряна – лучше посещать его лекции. Рассказывает смачно, размазывая эпитеты по предложениям как творожный сыр по кусочку хлеба.

Мои доктора говорят, что в платном буфете сейчас есть и сыр, и хлеб, и мармелад! Всё синтетическое, но за деньги мне ещё и намажут одно на другое. Надо проверить заначку, но всё поочерёдно. Не стоит забывать о предстоящем знакомстве с молодыми выпускниками ПТУ и прямым начальством. Верно ли говорила Талия о Начальнице? Проверим, посмотрим.

С лёгкой руки той Начальницы три десятка комсомольцев поступают в самый удалённый университет Галактики. Мария и Ежи напомнили мне, что все ребята горят желанием получить высшее образование. Что, разумеется, похвально.

Верю ли я в искренность их желания? Ни капли! Когда без вступительных экзаменов принимают прямо из техникума в студенты ВУЗа, а потом за год туристического похода ещё и зачёты закрывают, – это просто счастье студенческое. Иначе говоря – халява. И на руку она даже не самим студентам, а ВУЗу. И лично Кнаряну и Комиссару.

Оба они через год отчитаются о числе студентов. Работа ради количества. Будут ли думать о качестве? Кнарян возможно будет, Ежи что-то преподаёт, значит, точно будет. Окинава обязательно будет, так как её тема – радиационная безопасность. Ещё и за инструктаж отпечатки соберёт и расписки в личные дела подошьёт. Вот, Комиссар – точно не будет.

Если Талия не солгала, поглаживая свой красивый шейный платок, то комсомольской бригаде не полагается никаких денежных выплат. А что насчёт меня? Ведь я не работаю бесплатно, а получаю, как минимум, усиленный паёк. Окинава и Шегда так же прикреплены к нашему цирку за хорошее питание. В чём же интерес преподавательского состава ВУЗа? Они тоже получают пайки! Не все из них специалисты по вспышкам звёзд.

Прибегали пару дней тому как в соседний бокс доценты толпой. Играли в шахматы. Один, особенно громкий, стучался в стенку, предлагал заочно сдать ему Теорию Вероятности и Теорию Относительности из двенадцатого семестра обучения. Ответил, что у меня их с собой нет. Преподаватель посмеялся, потом предложил купить у него осциллограф по заводской цене. Зачем он мне?

Далее прибор по сотому кругу разыгрывали в какой-то экзотической настольной игре. Слышал их смех, что Кнарян в шахматы играть не умеет, потому и проиграл дорогой аппарат. Не особенно расстроился Аполлон Вергильевич, значит и не очень ценная ставка была. Оказывается, с полгода осциллограф гулял по рукам и лабораториям, не находя применения.

Какой-то молодой учёный пожаловался, что кто-то из техников забрал его ручную зверюшку. И не вернёт до выплаты карточного долга. Совет ему дали верный: не играть в карты с техниками. О судьбе зверюшки я уже знал, но голоса не подал. Итак жалко парня.

Другая группа заключённых между приёмами лекарств резалась в карты. Тузы из рукавов доставали так, что… Короче, кто-то из недавно прибывших учёных выиграл таки этот проклятый осциллограф, но проиграл место в очереди к какой-то "Дофаминовой". Судя по шуткам, "Дофаминовая" – это или женщина, продающая своё тело за какие-то сладости, или прибор, производящий наркотическое вещество.

Если такие главные ценности у заключённых, то Поллуксу со его "трефовым интересом" у Комиссара и в Экспедиции делать нечего.

На осциллограф играть больше никто не хотел. Ставки делались или на очередь на услуги, или на вещи-самоделки. Фигурки пластиковые. Обсуждали кислоты, которыми выжигают вензеля и буквы. После второго укола, учёные расслабились. Пошли в ход дурацкие анекдоты про число Пи, делённое на два. И не менее дурацкий смех. Шутники. Укололись ещё раз, поспали сутки, убежали. Зависимость медикаментозно лечат.

Вот это и есть те люди, которые занимаются наукой и преподают на станции-тюрьме. Кто-то более менее… скажем, оступившиеся советские граждане, кто-то совсем отмороженный. По каким же критериям оценки знаниям ставить-то будут? Так же в карты разыгрывать?

Среди комсомольцев есть и девчонки. Хочется верить, что будут соблюдены определённые границы между учениками и откровенными ублюдками. Глянет такой вот "преподаватель" с осциллографом, упустивший очередь к местной проститутке, на какую-нибудь девочку в красном галстуке…

Если подумать, то меня успеваемость других мало волнует. Самому бы не ударить в грязь лицом перед такими замечательными людьми.

Преподавательскую корочку ещё нужно заслужить, чтобы самому смотреть на красные галстуки комсомолок. И не только на галстуки.

Пора бы согласовывать день общения с доцентами. Меня зачислили, чтобы в поход с пионерами отправить, а экзамены проставить желательно при личном общении. К тому же, новый Комиссар потребует вести видеозаписи. Ежи меня так пугал. Пока сижу, жду встречи с Марией или Ежи, чтобы озвучили мне сроки окончательного выздоровления.

– Месяц будут глаза болеть, – сказала Мария, поправляя волосы.

С тех пор, как ко мне стали ходить без скафандров, я заметил, что Мария, время от времени, то куда-то отвернётся и нагнётся, то как-то интересно посмотрит. Или потянется вперёд за ампулой, когда можно было бы сделать лишний шаг.

Провернул с ней тот же вопрос, что и с Ежи. "Кто такая?". Ответила, что осуждена за хищение прекурсора. Потому я с ней ухо востро и держу. Только ухо… Глаз же мой падает постоянно мимо халата в её декольте. Не то чтобы мне не было интересно, но это почти футбол моими больными глазами, где ворота – пространство между хорошими грудями.

– Пусть болят. Капли мне выдайте, сам буду лечиться.

Стоит она надо мной, колет очередной цветной препарат. Потом кладёт руку мне на локоть и гладит, пока я не осознаю, что уже с полминуты разглядываю следы лазера от удаления татуировки на ключице доктора. Что-то типа розы ветров с центром на шраме от катетера в подключичную артерию. Ещё у неё сегодня свитер надет на босую грудь…

– Бензоил-оксиметил-абицикло-октан-карбоксилат поможет снять боль, и специальный препарат нанесли бы без проблем, но… мне нужно специальное разрешение, – Окинава прошептала мне на ухо каждое слово, потом потянулась через меня к тумбочке по другую сторону койки, – но синтез вещества только по необходимым объёмам.

Объёмам… Доктор при бригаде комсомольцев, преподаватель защиты от радиации, Мария Окинава, только что озвучила то, что от меня хочет и показала то, что мне взамен предлагает. Это обычное предложение честного обмена.

Объёмы, какие скрываются под тонким свитером, давно не бывали у меня в руках. И эта женщина знает цену этим объёмам и ещё знает, что для получения разрешения на синтез этого обезболивающего – её объёмов откровенно мало. Она женщина средних лет и не является чем-то вкусным для Поллукса.

– Пока пусть будет просто солёная вода, – отвечаю, смотря доктору на шею, где тоже есть след от сведённой татуировки.

Учёная женщина поджала губы, но моё "пока" оставляло в ней надёжду.

Я знаю, какое вещество она хочет (кокаин). Если серьёзно, то это было бы самое правильное лечение для роговицы. Без этого обезболивающего специальный препарат наносить – сжигать глаза заново. Но с правильным обезболивающим я бы через два дня восстановился. Не знаю, какая там доза, но доктору станет хорошо от самой мысли, что она будет синтезировать бензоил-оксиметил-забыл.

На станции полтысячи человек, каждый десятый из которых умеет из угля и воды вырастить в азотной атмосфере дорогостоящее обезболивающее, вызывающее заодно эйфорию и зависимость. Умеет. И обязательно практикует, если есть соответствующее указание.

– Мне уже можно покинуть карантин? Как там мои паразиты?

– Да, разрешение у меня. Ознакомьтесь, отпечаток сюда, – Окинава протягивает планшет, чуть нагибаясь ко мне и демонстрируя в распахнутом халате под тонким свитером затвердевшие соски на больших грудях, поддающихся гравитации, – Комиссар передавал вам пожелания крепкого здоровья и ждёт вас для личного знакомства.

– С ним или уже с паразитами?

– Мне говорили, что разведчики теряют много нейронов, но у вас с нейронами всё хорошо, – доктор кладёт мне мягкую ладонь на плечо, – вам понравится состав молодых разведчиков. Как вы понимаете, с гостями станции работает ограниченное число местных жителей.

Хотел было сказать, что так и правильно. Нечего молодым ребятам с заключёнными близкое общение иметь. Ставлю отпечаток пальца внизу.

– Вы можете кого-то выделить как медик?

– У них отменные медицинские карты. Ни остеопороза, ни хронических. Все результаты физических тестов через меня прошли, – она качнулась вперёд, ко мне, вместе с ней качнулись и её груди, потом доктор встала, отвернулась и добавила: – Комментарии в личных карточках.

– Как посмотрю, Комиссар позаботился, чтобы с составом экспедиции работали лучшие специалисты, – встаю, натягиваю комбинезон, – или я ошибаюсь?

– Эм… С дорогими гостями так и положено. Разве нет?

Окинава подаёт мне бейдж с надписью «Гость» и указанием имени: Уксинский Павел Карлович. Хотел было уточнить, про Уксинского, но доктор выпячивает грудь так, что соски пробиваются и сквозь свитер, и сквозь халат. Как-то вылетел вопрос из головы. Поллукс внутри меня облизнулся. Окинава улыбается, понимая, что я глазею на два выпирающих бугорка. Она не остановится ни перед чем, лишь бы заполучить мой отпечаток на разрешении синтеза препарата. На обман не пойдёт. Только фейр-трейд, только честный обмен.

– Вы правы, так положено, – говорю, смотря на её грудь, – зайду через пару дней.

Уже выходя из медблока подумал вслух: “Так положено. И так правильно”. Но я ещё не был готов к такого рода честному обмену.

В коридоре, ведущем к лифту, я встречаю Ежи. За ним по воздуху летит небольшой дрон – устройство для видеосвязи или слежения. Это популярная игрушка среди школьников в Больших колониях.

Дроны могут работать только в условиях нормальной гравитации, поэтому Комитет пока не спешит включать их в список разрешённого оборудования. В каталогах их тоже нет. Я бы и сам заказал себе пару таких дронов. Идёшь по навигатору, а за тобой следуют два дрона. Один сканирует поверхность на наличие электрических импульсов, а другой осматривает окрестности в поисках разумной или просто какой-нибудь жизни.

– Здравствуйте, Пауль, я как раз к вам! – учёный улыбается, ему не идёт улыбка.

– Рад видеть, – я потёр левый глаз, – Окинава меня уже выпустила. Хочу забрать вещи с парусника и до Комиссара дойти.

– Он просил передать, что сам к вам заглянет. Ваши вещи уже перенесли по приказу Комиссара. Вот ключ от каюты, – он протягивает карточку, – это самый нижний уровень. Там воздух немного другой, для глаз будет приятнее.

– Увеличенная влажность и соляная комната?

– Почти. В тумбочке найдёте защищённый паролем ящик. Внутри проектор с личными карточками ваших коллег по экспедиции. Пароль – фамилия моей коллеги.

"Окинава", значит.

– Как удобно. А вы уверены, что мне вообще можно в экспедицию?

– Поллукс! – он хочет поговорить с моим внутренним голосом и называет меня по позывному, кладя тяжёлую руку мне на плечо и не теряя свой фирменной кривой улыбки, – считайте, что сама экспедиция была организована именно под ваше участие. Кто, кроме вас?!

– Ну, например, ещё полсотни «стариков», которых мотивировал прошлый Комиссар.

– И где они теперь? На пенсии или участвуют в демонтаже двигателя с «Герчина»?

Зря он про корабль так. У многих разведчиков корабль – это дом. Случись что с кораблём, не я один бы плакал. Поллукс плакать не умеет.

– Мне кажется, Ежи, что от учёного сектора Дальней Космической Разведки вы совсем недалеко, – убираю его ладонь с плеча.

– В каком смысле?

– Вы психолог, но не работали с сотрудниками разведки. Комиссованные по здоровью научники – дело обычное. В основном, с переломом лицевой кости.

Он сообразил. Напугался.

– Извините, Пауль, – без улыбки ему лучше, – позитивный настрой помогает работать с людьми.

– Ежи! – кажется, я перехватил инициативу у Поллукса.

– Да? – ранее напористый учёный сглотнул.

– Давайте о деле, раз без меня никак.

– Что именно вас интересует?

– Сначала о деньгах, – я говорю это смотря на Ежи, но обращаюсь к дрону, висящему над нами, и к тем людям, кто смотрит глазами машинки на нас, – выплаты мне вообще положены? Комсомольским бригадам, насколько помню, никогда не платили живых денег. А я у комсомольцев за дядьку. Вы не в курсах зарплатных ведомостей?

– Это вопрос в юрисдикции Комиссара и Начальницы, – Ежи дёрнул бровями вверх, показывая, что мой вопрос был услышан дроном, – я лично работаю за профессиональный стаж и усиленный паёк. И ваш стаж преподавателя будет начислен после получения вами нужной специализации.

– Кубический метр вакуума… – Поллукс почти выругался, смотря на помаргивающий глазок дрона.

– Ещё что-нибудь? – Ежи наморщил лоб, никак не прокомментировав мои слова.

– Тогда о людях. Интересует меня Начальница экспедиции, а так же ваше мнение о всех участниках. Вы же не просто карточки в проектор заносили. Давайте, проявите вот здесь вот ваши знания психологии.

Он помялся. Как-то легко он сдулся, мой личный психолог.

– Со звёздочкой будут четыре карточки, которые требуют особого внимания.

– Это всё?

– Вы правы, Пауль, – учёный махнул дрону, и машинка отлетела в сторону на пару метров, – я не знаю, какие качества ценятся в вашей профессии. Даже представляю, как будет происходить высадка, а, главное, работа на планетоиде – только из хроники, снятой в агитационных целях. И если что-то может пойти не так, то причина будет в шести людях.