Сладкий вкус запрета

Вильям проводил его взглядом, ощущая, как беспокойство сковывает его сердце. Глубокий вздох вырвался из его груди, а сердце забилось быстрее, охваченное ощущением грядущей беды. Осознав, что ему необходимо сохранять самообладание ради том, которую любит, он встал и подошёл к окну, откуда открывался живописный вид на сад. Ему нужно было развеять мрачные мысли, найти выход из этой ситуации.

Он покинул замок, чтобы вдохнуть свежий воздух. Сад жил своей жизнью. Садовники усердно трудились, придавая кустам и деревьям причудливые формы. Принц прошёл вдоль аллеи, наслаждаясь красками, звуками и запахами цветущих растений. Щелчки ножниц, шелест листвы, тихий журчание фонтанов создавали умиротворённую атмосферу. Он кивал садовникам, которые почтительно кланялись, их лица горели от усердия. Продолжая прогулку, он впитывал яркие цвета и тщательно ухоженные растения. Чувство покоя постепенно овладевало им, стресс и тревога утра рассеивались с каждым шагом. Дойдя до небольшого пруда с зеркальной поверхностью, остановился, чтобы взглянуть на свое отражение. Вид был измученный, глаза запали, а кожа приобрела болезненную бледность. Ему нужен отдых. Опустившись на ближайшую скамейку, Вильям закрыл глаза и сделал глубокий вдох, позволяя умиротворению сада проникнуть в его душу.

Тишина сада, нарушаемая лишь пением птиц, казалась насмешкой над бурей, бушующей в его сердце. Он открыл глаза, но отражение в пруду больше не показывало его лицо, а лишь размытую картину неба и деревьев. Так же и он сам, казалось, растворялся в этом мире, теряя очертания личности под гнетом долга и тайной любви. Боль сдавила грудь, как стальной обруч, лишая возможности вдохнуть полной грудью. Как же он устал притворяться, скрывать свои чувства, жить в вечном страхе разоблачения! Его взгляд упал на розу, одиноко склонившую свою алую головку к земле. Она напомнила ему Азалию – такую же нежную, уязвимую, но исполненную внутренней силы. Вильям почувствовал острую необходимость увидеть ее, вдохнуть ее аромат, коснуться ее руки. Но он знал, что сейчас это лишь усугубит ситуацию, подвергнет ее еще большей опасности. Он стиснул кулаки, чувствуя бессильную ярость. Почему любовь должна быть бременем, а не благословением? Почему мир так жесток к тем, кто искренен в своих чувствах? Он хотел кричать, протестовать, разрушить все преграды, стоящие на пути к его счастью. Но он – принц, наследник трона. На его плечах лежит ответственность за целое королевство. И он должен подчиниться.

Поднявшись со скамейки, Вильям направился обратно в замок, с трудом сдерживая слезы. Он знал, что впереди его ждет нелегкий путь, полный испытаний и разочарований. Но он поклялся себе, что не сломается. Он будет бороться за свою любовь, даже если это будет стоить ему всего. Потому что без Азалии жизнь не имеет смысла. Она – его свет, его надежда, его единственная истинная любовь.

Когда час обеда освободил прислугу, Азалия, подобно призраку, ускользнула в библиотеку замка. Сердце её трепетно забилось, когда она, миновав длинные коридоры, вымощенные мрамором, достигла старой библиотеки, заброшенного уголка, куда редко ступала нога обитателей замка. Запах старой бумаги, кожи переплета и легкая сырость создавали неповторимую атмосферу, словно время здесь остановилось. С замиранием сердца, она отворила тяжелую дверь – «врата в иной мир», как она называла их в своих мечтах – и проскользнула внутрь.

Внутри царила тишина, наполненная шепотом веков. Книги, как молчаливые стражи, выстроились вдоль стен, их мудрость, казалось, проникала в самую душу. Граненые витражи, изображающие сцены из легенд и мифов, были словно глаза, следящие за посетительницей. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные стекла, создавали причудливый узор на пыльных полках, согревая сердце теплом надежды и создавая эффект рассыпанного золота на полу. Азалия подошла к старому дубовому столу, украшенному резными орнаментами, и робко опустилась на стул, обитый выцветшей бархатом. Она открыла книгу, ставшую ей дороже всего на свете – любимый пожелтевший томик романа давно забытого писателя, книгу, которую она прятала от посторонних глаз. Ее взгляд утонул в строках, написанных тонким, витиеватым почерком, сердце забилось в унисон с каждым словом, с каждой фразой, пропитанной болью, любовью и тоской. Она растворилась в чтении, забыв о жестокости мира, о своей горькой судьбе, о интригах замка. Серебристая коса мягко змеилась по спине, а тонкие пальцы бережно перелистывали хрупкие страницы, трепетно касаясь каждого слова. В этот момент она полностью погрузилась в красоту языка, в музыку слов, которые оживали в ее воображении, рождая целый мир – полный надежды и отчаяния, любви и утраты. Внезапно дверь библиотеки тихо скрипнула, и внутрь прокралась с тенью фигура, но Азалия, потерявшаяся в лабиринтах романа, ничего не заметила. Ее сердце продолжало биться в такт ритму слов, в такт мелодии, рожденной любовью и мечтой, которые наполняли это место надеждой и тайной магией.

Фигура, вошедшая в библиотеку, остановилась на пороге, завороженно глядя на Азалию. Вильям, который, не в силах сдержать свои чувства, пришел в надежде увидеть её, хотя бы на мгновение. Он знал, что найдет ее здесь, в ещё одном её тайном убежище, где она вновь пряталась от жестокости мира и своей судьбы. Он медленно вошел, стараясь не нарушить тишину, не спугнуть ее. Свет, пробивавшийся сквозь цветные витражи играл на её лице, подчеркивая нежные черты и придавая ей ауру некой недоступной загадочности. Каждая пылинка в луче света казалась наполненной мимолетной красотой, как и сама Азалия.

Он помнил, как впервые увидел ее в этой библиотеке. Она была совсем юной, хрупкой, словно фарфоровая кукла. Она читала древний том, переплетенный кожей, и ее глаза сияли таким светом, что он не мог отвести взгляд. В тот момент он понял, что его мир изменился навсегда. С тех пор он и полюбил ее, полюбил ее острый ум, ее безграничную доброту, ее страсть к книгам и знанию, ее способность видеть красоту там, где другие видели лишь тень. Любовь к Азалии стала его тихой тайной, его личным источником силы в мире, где правит лишь политика и расчёт.

Вильям почувствовал, как его сердце наполнилось теплом и одновременно болью от осознания, что их судьбы переплетены неразрывными нитями, но также и разделены невидимой преградой. Он шагнул вперед, и половицы, покрытые слоем древней пыли, тихо заскрипели под его ногами, протестуя против вторжения. Азалия, наконец, подняла голову и встретила его взгляд. В её глазах отразилась смесь удивления и радости, но также и тревоги.

– Ваше Высочество? Что вы здесь делаете? – она бережно закрыла книгу.

Наследный принц, как привороженный, не мог отвести взгляда. В груди его бушевала буря – любовь, как нежный цветок, пробивалась сквозь тернии тревоги и щемящей тоски. Он не мог не тянуться к ней, даже в тишине библиотеки.

– Я… я искал тебя. Я не мог выбросить тебя из головы, и мне необходимо было тебя увидеть. – Он шагнул вперед, не смея отвести взгляд. – Я не хотел помешать. – Его глаза жадно впитывали каждый ее штрих: мягкий изгиб бровей, легкий румянец на щеках, тонкую линию ее шеи – Ты неотразима, любимая моя. Как всегда,

– Ваше Высочество, что, если нас увидят вместе? – прошептала она, полная смятения.

Брови Вильяма нахмурились от беспокойства, и он окинул взглядом библиотеку, словно выискивая крадущиеся тени, чужие глаза. Гобелены, украшавшие стены, казались ему теперь зловещими, готовыми выдавать их тайную встречу.

– Мне очень жаль… Я не должен был приходить, – признался он, с горечью в голосе. – Но я умирал от желания убедиться, что с тобой все в порядке. – Он приблизился к столу, влекомый невидимой силой. – Обещаю, это ненадолго. – Протянул руку, застыв в нерешительности, будто боясь разрушить чары момента. – Прошу тебя, Лия, не сердись…

Служанка поднялась и, обойдя стол, встала напротив него.

– Как я могу сердиться, мой принц? Я тоже мечтала об этой встрече… Всё утро думала о вчерашней ночи, о том, что произошло между нами… – Яркий румянец вспыхнул на её щеках, выдавая волнение.

Принц смотрел на неё с такой нежностью, что, казалось, время остановилось. Все тревоги, все обязанности, все политические интриги, казалось, исчезли, оставив только ее, его Лию. Лицо его пылало от волнения и неутолимого желания, которое бушевало в нем, как пожар. Он видел в ней не просто служанку, а женщину, которая зажгла в нем искру надежды, которой он отчаянно жаждал.

– Азалия, тише… – прошептал он, вновь бросив тревожный взгляд по сторонам. – Нас могут услышать. Я… я тоже не мог перестать думать об этом с самого утра. – В голосе его звучала мучительная тоска. – Прошлой ночью… это было так реально… так искренне… Я почувствовал себя живым, впервые за долгие годы. – Он протянул руку и невесомо коснулся её щеки. От этого прикосновения дрожь пробежала по телу обоих. Его пальцы были теплыми, и она почувствовала, как ее кожа покрылась мурашками. – Моя любовь… Я чувствую, как тону в пучине своих желаний…

– Мой принц… я чувствую то же самое, – выдохнула Азалия, прижимаясь щекой к его ладони, закрывая глаза в блаженном забытьи. Она не могла сдержать своих чувств, она была слишком рада его близости, слишком опьянена его вниманием.

Вильям наклонился ближе, его губы затрепетали в дюйме от её губ, подобно мотылькам, стремящимся к свету. Он чувствовал ее дыхание на своей коже, сладкий и манящий аромат, который сводил его с ума. Он жаждал вновь насладиться вкусом её нежных, горячих губ, но боялся, что потеряет контроль над собой. В его глазах плясали черти искушения, и он, словно мотылек, угодивший в паутину, не мог вырваться из плена ее чар. «Я пропал, Лия, утонул в омуте твоих глаз», – мысленно вопил он, чувствуя, как рушатся последние бастионы его сдержанности. Легким движением он притянул ее к себе, и их губы слились в долгом, страстном поцелуе. Это был поцелуй отчаяния, поцелуй надежды, поцелуй, который говорил громче слов. В нем было все: и неутолимая жажда, и робкая нежность, и страх потерять, и желание обладать. Азалия ответила на его поцелуй с такой же жадностью и страстью, словно это был последний глоток воды в пустыне. Она обвила его шею руками, притягивая к себе все ближе, желая слиться с ним в одно целое. Тело горело, кровь бурлила в жилах, и она понимала, что теряет над собой контроль.

– Я ваша, навеки ваша, – шепот сорвался с губ, и сердце внутри разрывалось от переполнявшей его любви и страха. Её пальцы судорожно вцепились в ткань его фрака, боясь, что он исчезнет, как мираж в пустыне. В этот момент она полностью принадлежала ему, забыв о своих обязанностях, о его долге, о всем, что могло разлучить их навсегда. Все её мысли и чувства сосредоточились на одном – на нем, на его тепле, на его взгляде, на его дыхании, которое смешалось с её собственным.

Вильям углубил поцелуй, будто ныряя в бездну наслаждения, где нет ни времени, ни пространства, лишь обжигающее пламя их страсти. Языки сплетались в танце, подобном битве двух стихий, где не было победителей и побежденных, лишь всепоглощающая волна чувственности. Он чувствовал, как её тело дрожит в его объятиях, как бьется её сердце в унисон с его собственным, как два перепуганных птенца, нашедших друг друга в бурю.

Руки блуждали по её спине, ощущая каждый изгиб, каждый мягкий бугорок, подобно слепому скульптору, познающему мир на ощупь. Он жаждал вновь сорвать с неё все покровы, обнажить не только тело, но и душу, чтобы слиться с ней в единое целое, стать её тенью, её отражением, её воздухом.

– Я пленник твоей красоты, Лия, раб твоей любви, – шептал он, задыхаясь от сильных чувств, погружённый в море страсти, которое затмевало всё на свете. Его губы касались её губ снова и снова. Он оторвался от её губ, как от запретного плода, оставив на языке привкус греха и рая одновременно, – такого сладкого и такого опасного. Лия задыхалась, как будто рыба, выброшенная на берег, – ловила воздух, борясь за каждую глотку, но всё ещё утопала в глубине его глаз. В их взгляде бушевал шторм, сметая последние клочья рассудка, оставляя лишь пламя желания, которое могло испепелить всё вокруг.

Её щеки пылали, подобно закатному солнцу, а в глазах плясали черти, отражая его собственную одержимость. В сердце звучала её тихая молитва:

– Мой принц, – прошептала она, словно заклинание, как призыв к нему, как зов, что возвращает его снова и снова. Он коснулся её щеки, нежно, как если бы боялся разбить хрупкий фарфор, её кожа пылала под его пальцами. Она была его Ариадной, ведущей его сквозь лабиринт страсти, его Сиреной, чьё пение заманивало его в бездну безумия.

– Моя Лия, – его лоб прижался к её лбу, – ты мое проклятие и мое спасение. – Он знал, что стоит на краю пропасти, и один неверный шаг – и они оба будут обречены. Но в этот миг он был готов рискнуть всем, лишь бы остаться с ней, лишь бы утонуть в омуте ее глаз, лишь бы сгореть в пламени их общей страсти. Вильям вновь нашел ее губы, на этот раз нежно и трепетно. Это был поцелуй обещания, поцелуй надежды, поцелуй, который говорил: «Я буду любить тебя до последнего вздоха, даже если это погубит нас обоих».

Затем он нехотя отстранился, ощущая боль и сердце, рвущиеся из груди.

– Мне пора идти, моя любовь, – он сжал её ладонь, чувствуя, как её кости кажутся такими хрупкими в его руках. – Мы обязательно увидимся снова, Лия, я обещаю. – В его словах звучала одновременно непоколебимая уверенность и бесконечная нежность.

Злой рок, словно безжалостный кукловод, играл их судьбами, переплетая жизни в сложный узел из любви и чувства долга. Он чувствовал себя акробатом, балансирующим на краю бездны, где с одной стороны – честь и ответственность, а с другой – всепоглощающая страсть к этой женщине.

Оставив на её лбу лёгкий поцелуй, будто печать вечности на их мимолетном счастье, он, как вор, покидающий место преступления, незаметно исчез из библиотеки.

Азалия смотрела ему вслед, как будто он уходил навсегда. Каждая клеточка ее тела протестовала против его ухода, жаждала удержать его рядом, навеки запереть в этом моменте, в этой комнате, в её сердце. Но знала – это невозможно. Вильям принадлежал не только ей, на нём лежали обязательства, долг, целый мир, ждущий его решений. И не могла стать причиной его падения, не могла запятнать его имя. Она коснулась своих губ, всё ещё ощущая привкус его поцелуя – горько-сладкий, как сама любовь. В голове вихрем кружились надежды и страхи: что их ждёт? Будет ли у них шанс на счастье или их страсть останется тайной, запретным плодом, которым можно насладиться лишь украдкой, в редкие мгновения уединения? Подойдя к окну, Лия смотрела на город, утопающий в лучах солнца, и чувствовала себя такой потерянной, такой одинокой, несмотря на то, что всего несколько минут назад парила на вершине блаженства.

Когда время обеда закончилось, служанка тоже покинула старую библиотеку и вернулась к своим обязанностям. Время тянулось мучительно медленно, каждый час казался вечностью. Азалия машинально выполняла свою работу, но мысли её были далеко, в объятиях Вильяма, в той короткой, но такой яркой вспышке счастья. Она чувствовала себя птицей, выпущенной из клетки на свободу, а затем вновь загнанной обратно. Свобода была так близка, так желанна, но недостижима.

Ночь опустилась на город, окутывая его тенью и тишиной. Азалия стояла у окна в своей маленькой комнате, глядя на мерцающие звезды, а в душе бушевала буря. Любовь и долг, страсть и ответственность – они боролись в ней, разрывая сердце на части. Как жесток этот мир, который не позволяет ей быть счастливой с тем, кого она любит! Как несправедливо, что их чувства должны быть тайной, запретным плодом, отравляющим душу горечью разлуки. Слёзы текли по щекам, обжигая кожу. Она плакала о своей любви, о своей судьбе, о своей несбывшейся мечте. Мечтала о простой жизни, о доме, полном тепла и уюта, о детях, бегающих по саду, о любящем муже, который всегда будет рядом. Но вместо этого у неё была лишь тайная любовь, полная боли и разочарований. Как же тяжело жить с этим, как трудно подавлять свои чувства, как невыносимо осознавать, что счастье так близко, но навсегда недостижимо. Сквозь пелену слез, она увидела отражение луны в витраже. Лунный свет, холодный и безучастный, казалось, насмехался над её горем. «Даже луна, свидетельница стольких тайн и страданий, не может мне помочь,» – подумала она с горечью.