Оттенки красного

Обе отпрянули почти одновременно. Лилиана замерла, не сразу поняв, что произошло. Сердце стукнуло чуть быстрее. Незнакомка задержалась на долю секунды. Затем сказала с лёгкой, почти ласковой тенью в голосе:

– Простите, – сдержанно произнесла незнакомка, быстро оправившись. – Меня толкнули.

– Всё в порядке… – Лилиана кивнула. Но в голосе дрогнуло. Потому что не всё.

– Главное… не забывай, кто ты. – Сказала немонятную фразу собеседница. И развернулась, исчезая в толпе так, будто никогда и не была рядом.

А Лилиана осталась. Стояла, глядя ей вслед. Пальцы нервно сжались в кулаки. Во рту будто остался вкус металла, а в лёгких – ощущение, что кто-то вдохнул в неё воздух… но чужой.

Не поцелуй. Не прикосновение. Но в чём-то больше.

Будто с неё слегка сдвинули маску, которую она не знала, что носит.Она не могла это объяснить, но чувствовала – что-то только что изменилось. Что-то на грани. Её собственные мысли теперь будто резонировали, и в этом резонансе… был дискомфорт. Тонкий. Тревожный.

И впервые за долгое время – Лилиана почувствовала неуверенность не в себе, а в своих желаниях.

Что-то было не так. И не тогда. И, возможно… не с тем?

– Девушка, вы кого-то ждете?

Этот голос был ей знаком до последнего оттенка. Тихий, мягкий, обволакивающий, словно тонкая шаль в промозглый вечер, и в то же время полный едва уловимого, тревожного подтекста. Это был Дэмиан. Он всегда умел появляться именно тогда, когда её защита была на исходе, когда внутри не оставалось ничего, кроме беззащитности и ожидания. Лилиана медленно обернулась, чувствуя, как её сердце делает привычный, резкий скачок.

Но вместо того, чтобы почувствовать привычную теплоту или хотя бы знакомую сладкую боль от его присутствия, она вдруг ощутила странную пустоту. Будто кто-то закрыл в ней дверцу, за которой всегда хранились чувства к нему. Это было так непривычно, что она на мгновение растерялась. Дэмиан протянул ей букет из тёмно-алых роз, и Лилиана смотрела на них так, будто видела впервые. Почему раньше эти цветы казались ей воплощением романтики и тайны, а теперь выглядели словно театральный реквизит, который не вызвал в ней ни единой искры? Ведь она никогда не любила розы.

– Всё хорошо? – спросил он, изучая её лицо так внимательно, словно искал на нём следы тайных перемен. И это было правда – с ней что-то изменилось. Но она сама ещё не могла понять, что именно.

– Да, конечно, – ответила она чуть медленнее, чем обычно, словно ей пришлось искать слова где-то далеко внутри. – Просто я… не заметила тебя на выступлении.

– Надо было посмотреть на второй этаж, я был там, – улыбнулся он, стараясь выглядеть легко и непринуждённо.

Но его голос не обманывал её. Она знала, что это неправда. Всегда раньше она чувствовала его присутствие, его взгляд на своей коже, даже когда не видела. Ощущение его присуствия, или же наоборот отсуствия было знакомо ей до мельчайших деталей – тяжёлая, вязкая, манящая, когда он есть и пустота – когда его нет. А сегодня была именно пустотаю Которая продалжала расширятся. Пустота, отчего окружающее казалась ей тонким и прозрачным, лишённым той притягательной глубины, что всегда заставляла её сердце сбиваться с привычного ритма.

Они отошли к тихому уголку клуба, уселись на мягкий полукруглый диванчик, который спрятался от взглядов в полумраке. Дэмиан что-то рассказывал ей, улыбался, говорил, как обычно, правильные и уместные вещи. Но она с каждой минутой всё отчётливее чувствовала, что его слова не вызывают в ней абсолютно ничего – ни восторга, ни трепета, ни даже страха, который всегда сопровождал её встречи с ним.

Лилиана смотрела на него и впервые отчётливо видела все мелочи, которые раньше ускользали от неё. Его лицо, всегда казавшееся ей красивым и пугающим одновременно, вдруг открылось ей совершенно по-другому: слишком ровное, слишком отточенное, словно вылепленное из воска, застывшее в вечном выражении лёгкой насмешки. Взгляд его глаз, раньше заставлявший её дыхание сбиваться, теперь казался пустым и неестественным. Будто не она, а кто-то другой смотрел на него через её собственные глаза и отмечал все эти мелкие несовершенства, не понимая, как можно было когда-то считать его прекрасным.

«Что со мной происходит? Ведь всего час назад я мечтала о том, чтобы он забрал меня к себе, думала, как это будет прекрасно – перестать быть человеком и стать такой, как он. Что изменилось? В какой момент всё пошло не так? Может быть, этот случайный поцелуй? Нет, невозможно, я даже не знаю её имени, той странной девушки в тёмных очках. И всё-таки, почему после её прикосновения я чувствую себя такой пустой рядом с ним? Что она сделала со мной?»

Лилиана вспомнила его признание, как тогда была поражена и очарована его тайной, как казалось ей, что его мир был тем единственным, куда она всегда хотела попасть. Но теперь эта идея вдруг стала казаться ей почти абсурдной. Как я могла хотеть отдать свою жизнь, свою сущность кому-то, кто даже не может искренне смотреть в мои глаза и признать, что его не было рядом, когда я так отчаянно его ждала?

– Ты сегодня совсем не здесь, – тихо произнёс Дэмиан, впервые за вечер прерывая свои ровные, безупречно построенные речи, которые теперь казались ей ненастоящими, как дешёвый театральный монолог. – Что-то случилось?

Она снова подняла на него глаза и почувствовала отчуждение, которое накрыло её ещё сильнее. Раньше она ждала его вопросов, его прикосновений, его внимательности. Сейчас же это вызвало только раздражение и желание немедленно сбежать от него, уйти в тишину, где она могла бы понять, что на самом деле происходит внутри неё.

– Прости, наверное, я просто устала после выступления, – произнесла она, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё сжималось от нарастающего смятения. Она понимала, что это не просто усталость. Это была потеря той связи, которую она считала неразрывной. И хуже всего было то, что Лилиана даже не могла объяснить самой себе, что именно произошло за те несколько секунд, пока её губы касались губ незнакомой девушки. Но это прикосновение оставило внутри неё что-то странное, неуловимое, что теперь мешало ей вернуться к прежней жизни, прежним желаниям, прежним мечтам.

Она посмотрела на букет роз, который лежал рядом с ней на диване, и вдруг подумала, что он похож на неё саму – красивый, но обречённый увянуть, если его не освободить от удушающего целлофана и не дать ему глотнуть воздуха и воды. Может быть, и ей нужно освободиться от той иллюзии, что долгое время душила её, не давая понять, кто она на самом деле?

Дэмиан продолжал что-то говорить, но Лилиана снова не слышала его. Она уходила всё глубже внутрь себя, пытаясь найти ответы на вопросы, которых становилось всё больше с каждой минутой.

«Что теперь со мной будет? Что я буду делать, если моё прежнее желание стать одной из них было просто ошибкой? Что, если я всегда шла не туда, куда следовало?»

И, самое главное, она вдруг ощутила отчётливую тревогу, осознав, что теперь совершенно не знает, чего хочет на самом деле.

Ника, укрытая в полупрозрачном пологе незаметности, внимательно наблюдала за парой из дальнего угла зала и тихо улыбалась. В её улыбке не было радости – только горькая, почти болезненная ирония. Всё оказалось именно так, как она и предполагала с самого начала. Вампир и околдованная им дурочка, играющая по его правилам. Только этот вампир, даж не так, недовампир был слаб. Ему было не более нескольких лет. Кровосос без смысла жизни, чести и, как показала практика, – мозгов. Ника сама когда-то проходила через подобное, и сейчас, наблюдая со стороны, она видела все эти болезненно знакомые штрихи с ужасающей отчётливостью.

И всё же, было в этой ситуации что-то странное. Почему именно эта девочка? Ника скользнула внимательным взглядом по фигуре Лилианы и задумалась. В ней была особая яркость, её аура пульсировала насыщенными красками, и даже сейчас, несмотря на иссякание чужого влияния, в ней оставалась внутренняя сила и чистота, которые явно притягивали Дэмиана. Хотя, вспомнив своё собственное обращение, Ника нахмурилась, подумав, что, может быть, здесь и нет глубокого замысла. Возможно, вся его игра просто была развлечением, обычным способом скоротать вечность для тех, кому больше нечем себя занять. Сломать ещё одну жизнь, просто ради удовольствия видеть, как кто-то падает. Ника презрительно скривила губы, зная, каково это – оказаться на месте того, кто падает. А учитывая его возраст – она была первой к кому он применил свои умения. Убогие как и он сам. Чаще всего на такие действия никто не обращает внимания. Ну хочет вампир поиграть со своей жертвой, как кошка с мышкой. Ну и фиг с ним. Вот только вампиры, как и инквизиторы были санитарами. И все их жертвы чаще всего было ассоциальными элементами. Такое незримое правило было заложено еще 50 лет назад, во время блокады ленинграда. Где все существуства, независимо от пола и принадлежности воевали на одной или на другой стороне. С Лилианой же была иная ситуация. Ну не могла она натворить ничего такого, чтобы перейти в статус жертвы. Значит этот вампирчик – приезжий. И правил явно не знает. Или игнорирует их, так как что-то, а остслеживание прибывающих в город было одной из функций ордена Инквизиторов. А они своими обязаностями не пренебрегают.

А раз так, то тут явно ошибка и она не позволит ничему непоправимому произойти. И вовсе не потому, что ей было жаль эту девушку, хотя нельзя было отрицать, что в глубине её холодного сердца была крохотная искра сочувствия. Девчонка повторяла её путь почти шаг за шагом, и от этого становилось мучительно больно, будто она смотрела в старое зеркало. Но основная причина была другой.

Во-первых, Дэмиан не имел никакого права использовать на ней такое воздействие – слишком грубое, грязное, лишённое всякого уважения к сущности жертвы. Ника точно знала, кто и по каким причинам мог пользоваться подобным влиянием в этом городе, и этот недовампир явно не был среди тех, кому это дозволено. Во-вторых, его воздействие было губительным и примитивным, направленным исключительно на подавление личности, на уничтожение внутренней силы и воли. Такое всегда каралось только одним – полным развоплощением. Кем ты не был или не мнил себе.

Ника слегка поёжилась, представив, что стало бы с девушкой через несколько месяцев, если бы она не вмешалась. Лилиана стала бы гулем – пустой оболочкой, существом, которое не смогло пройти полноценного обращения, но уже навсегда утратило человеческую сущность. Жаждущим крови, лишённым разума и обречённым на вечное мучительное существование, хуже самой смерти. Или стала бы безвольным пленцов без воли и внутреннего огня, что горел в ней. И даже непонятно какой исход хуже. Нет, такого исхода Ника допустить не могла.

Она мысленно поблагодарила Кайзера за его чуткость и внимательность. Пусть его группа, исполняющая странную, на её взгляд, музыку, никогда не вызывала у Ники симпатий, но он проявил человечность и интуицию, что всегда заслуживало уважения. Надо будет попросить Сола выделить немного денег на поддержку ребят – услуга за услугу, всё честно и без лишних слов. Баланс всегда должен сохраняться.

Сейчас было важнее проследить, чем закончится эта история. Ника снова перевела взгляд на парочку. Дэмиан сидел рядом с Лилианой и заметно нервничал, его движения стали резкими и раздражёнными. Ника почти физически ощущала, как он пытается восстановить контроль над девушкой, вернуть те эмоции, которыми он привык подпитываться. Но ничего не выходило – Лилиана оставалась молчаливой, отрешённой, будто смотрела сквозь него, словно тот и вовсе был не настоящим, а всего лишь неубедительной копией самого себя.

Ника с удовлетворением отметила это перемену. Дэмиан, очевидно, привык к тому, что девушки легко поддавались его магнетизму, и теперь, сталкиваясь с полным отсутствием ожидаемых реакций, он не мог понять, что происходит. Да, он и близко не был настоящим энергетиком, не мог питаться эмоциями напрямую, как это делают "высшие" вампиры, которые себя "высшими" никогда не называли, но вот прилипло такое понятие, что даже инвквизиторы им пользуются.

И всё же даже в его грубом, неопытном исполнении, привычные человеческие эмоции были сладки и приятны, хоть он и не понимал до конца, почему. А сейчас их не было, и это его бесило – тихо, скрытно, но неистово.

Впрочем, это уже неважно. Ника ясно читала его намерения и поверхностные мысли и эмоции. Это было не сложно, к тому же с учителями ей при перерождении, хоть и не сразу, но повезло. Сегодня этот недовампир планировал исполнить «просьбу» Лилианы, превратить её в покорную марионетку. После этого ему уже не придётся притворяться, делать вид, что она ему интересна, не нужно будет носить маску вежливого восхищения. Это раздражало его больше всего – необходимость притворства, игра в чувства, которых он на самом деле не испытывал.

– Что-то душно сегодня, пойдем прогуляемся? – голос Дэмиана прорезал воздух, усиленный искусственным магическим давлением, пытаясь пробить ледяную стену, возникшую вокруг девушки.

Никак видела, как Лилиана нахмурилась, инстинктивно хотя отказаться, но вдруг, не видя, как холодная волна влияния от ее собедника пробивает остатки её защиты. Глаза Лилианы потускнели, она слегка расслабилась, кивнула головой, и с улыбкой ответила:

– Да, конечно, пойдем.

Ника напряглась. Она знала, что так и будет. Знала, что маяк и поцелуй ещё не успели укрепиться и полностью закрыть девушку от внешнего воздействия. А значит, ей придётся вмешаться ещё раз, уже без возможности остаться в стороне. И на этот раз – навсегда остановить это жалкое подобие ночного хищника.

Она медленно поднялась, стряхивая с себя остатки незаметности, следуя за парочкой.

«Если этот недовампир думает, что сумеет просто так завершить свою игру, он жестоко ошибается. И в эту ночь, – думала Ника, и её улыбка стала по-настоящему ледяной, – он об этом узнает.»

Он вёл её медленно, уверенно, как хищник, который вновь почувствовал тепло в лапах. Лилиана шла за ним с тем притушенным выражением лица, что бывает у тех, кто думает, будто принял решение самостоятельно. Ника видела таких много. И видела, как под ногами у этих людей сгибается воля, даже если их губы шепчут: «Я не хочу этого».

Она шла следом – не по пятам, а в стороне, растворённая в тени набережной, где желтоватый свет фонарей не добирался до самой кромки канала. Ника двигалась почти бесшумно, стараясь не просто идти за ними, а вслушиваться в движение энергии вокруг – в каждый жест, в каждый взгляд, в микропульсации ауры.

Она чувствовала: Дэмиан доволен. Внутри него разливалась мрачная самодовольная эйфория. Ему удалось – он пробил защиту. Не до конца, нет, но достаточно, чтобы снова почувствовать контроль. Его энергия, выдохшаяся почти до пустоты, теперь медленно насыщалась – как застоявшаяся вода, которой вновь дали течение. Ему было всё равно, какой ценой. Для него она – кукла. Инструмент. Привязка. Приятный сосуд, в который можно впрыснуть яд и назвать это даром.

Ника сжала кулаки. Отвращение к подобным схемам всегда вызывало в ней холодную злость – не резкую, не вспышечную, а ледяную и тихую, как ветер в горах, несущий снег лавиной. И всё же она не спешила. Потому что вмешательство раньше времени – обнулит всё. Должен быть момент. Точка давления. Он сам должен вытащить свою ложь на поверхность. И именно тогда – она ударит.

«Сейчас начнёт спектакль», – подумала она. И не ошиблась.Дэмиан остановился у развилки каналов. Их освещал кривой фонарь, качающийся от ветра, как старое повешенное тело. Он взял Лилиану за руку, и Ника почувствовала, как его голос меняется – становится медовым, тяжёлым, почти ласкающим.

– Дорогая… – начал он, с лёгкой наклоном головы, будто и сам верил, что это нежность. – Ты помнишь, что сказала в нашу последнюю встречу?

– Да, Дэм. Я хочу быть с тобой. И… быть такой, как ты.

Ника даже не пыталась угадать её ответ – она чувствовала. Оттенок страха, смешанный с остатками вины и искреннего желания. Её голос был сдавленным, но в нём ещё звучала старая лояльность.

«Вот и всё», – холодно отметила Ника. Сейчас он попытается оформить это, как добровольный выбор.

«Обрати кого-нибудь – и тебя не станет. Высоси досуха – и тебе будет больно. Нарушь равновесие – и тебя разорвут, даже если ты спрячешься в тени мира» .Она знала, увидела в его памяти, как он появился в городе. Даже не он, а тот, кем он был прежде – вампирчик Дима. Смешной, самоуверенный, только обращённый. Тогда, на вокзале, двое инквизиторов прошлись мимо него с такой аурой силы, что у него дрожали колени. Они даже не стали его трогать просто посмотрели. Но их предупреждение осталось навсегда.

Дэмиан это помнил. И потому искал способ обойти запрет. Такой же как тот, когда обращали его. Тот, кто это сделал, за немаленькую сумму, и смотря на него как нечно углеродное под ногами, тогда четко ему сказал – Обращённый по согласию – не карается. Слово, данное вслух. Свободный выбор. Даже если этот выбор выжжен чарами и манипуляцией. По букве закона такое допустимо..

Ника чувствовала, как в нём клубится злость. На Лилиану. На Воланда. На себя. Он подозревал, что кто-то снял чары. И, конечно, он уже почти убедил себя, кто виноват.

«Воланд… – пронеслось в его мыслях, – точно он. Переломаю ему кости. Сначала её обращу, потом осушу его. Или наоборот. Отличная выйдет месть. Кровь за кровь, эйфория за унижение…»

Он тешил себя этими фантазиями, не замечая, что рядом за его спиной идёт тень, которая знает каждый его поворот мысли. Ника не просто шла – она вплеталась в пространство, как плеск воды в берега. Её шаги не было слышно, но её воля уже затеняла Лилиану – медленно, осторожно, как ткань, накинутая на голову перед тем, как начнётся шторм.

Она не спешила. Ей нужно было, чтобы Лилиана ещё на шаг приблизилась к краю. Чтобы её «да» прозвучало не по инерции, а от сомнения. Тогда Ника сможет ударить точно в этот нерв.

Она уже чувствовала: после этой ночи Лилиана не будет прежней. Если, конечно, вообще останется живой.

Он задал вопрос с наигранной мягкостью, будто предлагая выбор, которого не было.

– Готова ли ты принять от меня этот дар? – произнёс он, словно речь шла о подарке, а не об узде. Но вся его суть в тот момент напоминала хищника, осторожно подбирающегося к жертве, уже зная, как та будет дёргаться в капкане. Ника ощутила, как волны напряжения сгустились, словно воздух вокруг начал дрожать, предвкушая что-то обратимое – или бесповоротно страшное.

Она следила за ними, не мигая, не шевелясь, с тем холодным вниманием, которое вырабатывается только после столетий – вниманием того, кто умеет ждать и знает, когда именно надо нанести удар. Дэмиан знал, что нельзя обратиться без согласия. Он понимал правила. Он боялся. Всё, что он делал – это отчаянная попытка провести линию под сделкой: получить согласие, пусть и вымученное, пусть и ложное, но формально чистое. И в этой чистоте он надеялся спрятаться от наказания.

Лилиана колебалась. Ника чувствовала, как в девушке ещё звучит остаточный шепот влечения, иллюзии, страха быть потерянной. Но вместе с этим пульсировала новая, чуждая ему сила – остаток поцелуя, маяка, внутреннего пробуждения, которое пока ещё не оформилось в ясное понимание, но уже давало ей право сказать: нет. И она сказала.

Её голос был тихим, неуверенным, но в нём прозвучало главное – остановка.

– Нет, Дэм. Извини. Я больше не хочу быть такой, как ты. Не сейчас.

И в эту секунду, едва слова коснулись воздуха, словно нарушив все внутренние запреты, Ника увидела, как его аура вспыхнула – не светом, а безумной, липкой яростью. Дэмиан сорвался, не думая. Он навалился на Лилиану, схватил её за горло и швырнул вниз, прижимая к холодному граниту набережной, будто мог таким образом вернуть контроль, вернуть прошлое, вернуть власть.

– Что ты сказала? – прошипел он в ярости

Она задыхалась, пальцы хватались за воздух, за ворот, за его запястье. А Ника поняла – нужно действовать. Она вызвала тех, кто должен этим щаниматься, но только они пока не появилимь. Она знала: именно сейчас он пересекает границу. Ещё миг – и не останется ничего, кроме мертвого тела молодой дурочки, а значит все ее усилия пропадут вупустую. Она решила показаться и заговорила:

– Глухой, что ли? – её голос раздался в тишине, отчётливо, как удар по стеклу. – Девушка чётко ответила на твой вопрос.

Он вздрогнул. Отшатнулся. Лилиана осела на парапет, хватая ртом воздух, а Дэмиан, забыв про неё, поднял голову. Его взгляд увидел ту, кто помешал.

Ника сидела на парапете, как ни в чём не бывало, с пилочкой в руке и видом человека, которому наскучила вся эта сцена задолго до кульминации. В её облике не было ни пафоса, ни позы – только усталость. Сложившаяся веками, впитавшая в себя всё: кровь, ошибки, чужие молитвы и собственные падения. Только в голосе осталась живая сталь.

– Пшел вон, крыса, – сказала она, не меняя выражения лица. – Пока до тебя не добрались те, кто уже начал охоту. Может, сумеешь протянуть ещё парочку суток.

Он понял. Вздрогнул. Назвал её тварью, как если бы слово могло укусить сильнее клинка. Он прыгнул – как зверь, загнанный в тупик. И в этом броске не было угрозы. Только паника.

Но её уже не было там.

Она стояла позади. Её движение было мягким, как перекат ветра. Первый удар – короткий, точный, в поясницу. Он упал вперёд, захрипел. Второй – под рёбра, в воздух. Его подняло и отбросило. Всё это заняло долю секунды.

Он попытался отползти, спиной по камню, руками, дрожащими от боли. Но она уже стояла рядом. Ни слова. Только блеск оружия в её руке – короткий меч, потускневший от времени, но всё ещё насыщенный живой кровью тех, кого он обнулял.

Девушка вонзила меч под ключицу – в один точный удар, резкий и чистый. Раз – и всё. Позвоночник перерезан, аура рассыпалась, энергетический контур сбит. Тело дёрнулось, как лягушка на вскрытии. Он издал сдавленный вскрик.

– Никто не смеет называть меня так, – прошипела Ника, наклонившись ближе. – Тварь тут только ты. Паразит. Ошибка.

Он посмотрел на неё в последний раз, и в этих глазах мелькнул страх.

Ника отошла от валяющегося на камнях недовампира и, не спеша, расстегнула ремешок на бедре, достав металлическую флягу. Сделала пару глотков – джин жёг горло привычным теплом, будто пробуждая то, что на мгновение затихло. Она оглянулась через плечо. Ну и где, спрашивается, хвалёные охотники, когда они действительно нужны? Геолокацию она ещё в клубе отправила, чтобы нашедшие знали, где искать тело – или её. Но пока, как обычно, никого.

Спустившись ниже, к Лилиане, которая теперь сидела на мостовой, всё ещё бледная, с ссадинами на коленях и шеей, испачканной от грубого захвата, Ника остановилась. Одежда выглядела так, будто его носили неделю без перерыва. Блеск, слава, одержимость – всё осталось где-то там, в клубной тьме и иллюзиях. Протянув флягу, Ника кивнула:

– На, глотни. Только сразу предупреждаю – джин. Безо всяких тоников. Хотя, – она смотрела как девушка судорожно пытается протолкнуть воздух в обозженное алкоголем горло – , уже поздно.

– Сразу бы сказала, – прохрипела Лилиана, откашливаясь, но сделала еще глоток и передала обратно.

– Я сразу и сказала, – усмехнулась Ника, без злобы, почти рассеянно, – ты просто не слушала.

Лилиана поднялась, тяжело опираясь на руку, и села рядом, устало прижимаясь спиной к гранитной стене. Лицо её оставалось в тени, но голос прозвучал глухо, с той хриплой надломленностью, которую даёт не боль, а пустота.

– А курить к тебя нет?

Ника молча достала из внутреннего кармана новую, нераспечатанную пачку и подала вместе с зажигалкой. Та взяла, неловко вынула сигарету и попыталась прикурить, несколько раз не попадая огнём. Потом сделала первый затяжной вдох и снова выпила джина.

– Ты… ты такая же, как он?

Вопрос повис в воздухе. Простой на поверхности, но в нём сквозил страх – и надежда. Надежда, что она получит ответ, в котором будет граница. Где-то между монстром и человеком.

– Не совсем, – ответила Ника, глядя в темноту канала, не желая обьяснять как все обстоит на самом деле, – Я уже не вампир в обычном понимании. Кто я сейчас? Даже сама не знаю. И тебе не советую знать.

На мгновение воцарилась тишина. Лишь сигарета тлела в пальцах Лилианы, будто мерцание угасшей сцены. Потом та снова заговорила, но теперь голос был тише, почти детский:

– И что же дальше?

Ника пожала плечами. Легко, как будто речь шла о пустяке.

– Жить. Дышать. Любить. Это звучит банально, да. Но поверь, когда ты теряешь всё это, начинаешь понимать, насколько это важно. Я не хотела быть такой. Но стала. И хорошо ещё, что у меня был наставник… Иначе давно бы превратилась в такую же дрянь, как он.

Она скользнула взглядом по телу, которое лежало чуть дальше, не подавая признаков жизни. Отброшенное. Жалкое. Существо, которое ещё недавно кого-то называло своей куклой. Но даже в таком состоянии еще живое и способное востановиться.