Стойкие маки Тиит-Арыы

Жесткой чрезмерно оказалась новая власть большевиков для крестьянства, так много наобещавшая ранее свобод, земли и реальной собственности в виде заводов.

− «Обещали соломку стелить, − обманули, и спать ой как жестко на голых полатях со своей худобой, не хлебавши щей!» − сокрушались сельчане по всему востоку Советской России.

Понял Нестор в завершении разговора по пристальному без тени веселости взгляду и лицу с поджатыми губами, что разобрал его вождь сразу до винтиков и вердикт был прост: «Нам он полезен, а значит, нужен – пусть покуражится пока на воле, а там решим, что с ним сделать: чую – классово он нам чуждый элемент».

Всего этого Ленин не сказал, но сразу как-то стало понятным его мнение по недоверчивому прищуру глаз, по вопросам об эсеровском прошлом, о сколоченном им отряде анархистов, чьи действия порой совершенно не поддавались контролю.

Нестора поразил Лев Троцкий. Они были с ним одного поля плоды окраин огромной и неуклюжей Империи. Поразило в Троцком его невесть откуда взявшееся чрезмерное высокомерие и полное нежелание ни слушать, ни расспрашивать собеседника. Создавалось впечатление, что этот человек, возглавляющий Реввоенсовет России знает все наперед, поскольку уже сам все придумал и полагает без затей, что будет именно так, как решил он.

− Наша цель, − мировая революция! Передушим всех! – отчеканил, войдя в раж Лев Давидович, вскочил с массивного резного дорогого стула, хлопнул ладонью по столу и тряхнул косматой головой так, что пенсне свалилось и повисло на цепочке, беспомощно качаясь, как повешенный.

В разговоре Троцкий упомянул Сталина. Нестор был знаком с ним давно: вместе устраивали эксы в Гори и Тифлисе. Коба вскоре остепенился, перестал участвовать в нападениях, а после встречи с Лениным занялся оргработой, а то вдруг взялся писать статьи. Нестор прочел парочку – дрянь полная, решил он, но Коба был уже недосягаем – вошел в политсовет партии.

И тут, в разговоре со Львом Давидовичем, вторым человеком в Советской России, Нестор почувствовал, сколько неприязни в голосе у Троцкого и сразу ощутил, что если и он грузин, то эта неприязнь распространяется в полной мере и на него.

Со Сталиным они встретились позже Ленина и Троцкого. В этот период Сталин жил в Кремле. Сталин пригласил Нестора домой, как только узнал о его приезде. Нестор шагал по брусчатке внутреннего двора древней крепости, смотрел на изношенные временем фасады, и удивлялся вдруг возникшей мысли, что оказывается, ‒ ничего невозможного нет, можно добиться всего, например, оказаться там, где центр власти огромной территории, по сути Империи. И можно шагать вот так не спеша на встречу с людьми, власть эту в настоящий момент ухвативших.

На пороге Нестора встретила жена Надежда. Нестор поклонился, демонстрируя воспитание, поцеловал руку. Надежда – миниатюрная миловидная женщина рядом с таким вечно насупленным Кобой смотрелась добрым и ласковым дополнением к нему. Глядя на супругу и угрюмость Кобы не казалось столь значительной.

На столе уже стояли фрукты, домашний сыр и вино в большом кувшине. Тут же подали зажаренного цыпленка, и угощение вышло вполне по-грузински.

Коба, выпив вина, раскраснелся, насупился и замолчал, гонял желваки на скулах. Затем заговорил о том, как сложно ему среди этих интеллигентиков проводить рациональную политику. При упоминании Троцкого, у которого Нестор был чуть ранее в тот же день, Сталин рассердился и по-грузински обозвал Троцкого хитрой еврейской лисой.

− Такие бойцы, как ты, Нестор, − тут нужны, − глядя своими слегка желтоватыми глазами волка на Нестора, произнес тяжело с акцентом Коба по-русски и ткнул своим закопченным никотином пальцем в грудь Нестору. Ткнул больно в запале, видимо так его занимала эта мысль о Троцком, что в каждом видел противника. Ткнул пальцем и отвел взгляд, но через секунду снова бросил его, сопроводив желтыми искрами, как бьет-бросает прицельно заряд стрелок, чтобы поразить врага. Было в этом взгляде столько сконцентрированной энергии, что у Нестора перехватило дыхание и запекло в сердце. Нестор взгляд выдержал, но понял, какая тут высота ставки сделана Кобой в этом сакральном центре России − месте, где топтались многие властители: потоптались, но сгинули, а иные и вовсе по ветру были развеяны. И еще понял Нестор, что Коба не отступит. Это была битва конечно не титанов, но людей, на время овладевших толпой. Ощущалось, что любой огрех мог все изменить, обратить эту массу тел, мнений, энергий против них самих. Важно было не упустить удила и направить умело величайшую энергию масс в то русло, которое позволит сохранить власть над растерзанной страной, нищей и голодной толпой, населяющей огромную бескрайнюю территорию бывшей Российской Империи.

Было заметно, что донимали Кобу и другие размышления о власти: как удержаться, не поддаться еврейчикам, что обосновались вокруг Ильича и что-то постоянно затевающие у него за спиной.

Заканчивая разговор, Коба подвел итог, основательно так, весомо:

− Ты еще давай, Нестор, поработай в Сибири. Да избавься от своих привычек вольных анархических.

Примолкнув и что-то обдумав, добавил:

− Все, Нестор: закончилось бодание партий. Одна у нас теперь партия – большевистская. Хочешь быть удачливым во власти, докажи, что ты с нами. А остатки других партий, − всяких там эсеров, социалистов-демократов ‒болтунов-хлюпиков, бледно-розовых слюнтяев мы разотрем скоро окончательно в пыль. Ни с кем больше якшаться не станем – сразу к стенке. Такова линия борьбы.

Умолк Коба. Сидел, сгорбившись, опираясь на стол, смотрел перед собой тяжело, угрожающе. На предложение жены выпить чаю отмолчался и только глянул на нее из подлобья. Та сникла и сразу отошла.

Долгий путь из Москвы в Иркутск в оборудованном вагоне Нестор размышлял об увиденном и услышанном в Москве.

− «Как непросто все будет на этой огромной территории. Работы будет вдоволь, а вот, что из всего этого выйдет, пока совершенно не ясно», − подумал тогда Нестор, оценив свои впечатления о Москве, о людях, захвативших власть в стране.

Теперь мерно покачиваясь в возке в компании новой подруги, Нестор размышлял о словах Сталина, о том, что будет не просто, если удастся Кобе перевести его для работы в Москву, в большой высокий кабинет. Видимо именно его руками Коба планировал растирать в пыль своих противников.

− «А что?», − подумал Нестор, − «А почему бы и не поработать в столице, там столько хороших театров и красивых женщин».

Разгром на протоке

Перед протокой Нестора побеспокоили: к возку подскочил помощник, начштаба Зураб Асатиани и пришлось остановиться.

Зураб глянул мельком в возок, отметил, как уютно устроился командир с землячкой, и высказал сомнения по поводу узкой ложбины, в которую втягивался эшелон обоза. Накануне в Тюнгуре, когда обсуждали последний оставшийся переход до Якутска, от местных звучали предостережения о дурно складывающейся обстановке. Сообщали с мест, что отряд поручика Николаева проявил на днях нешуточную активность и был замечен разъездом на подступах к окрестным поселкам, в которых он вероятно и прятался на ночь.

Тогда решили идти осторожнее, пустить вперед надежный авангард, прикрыть тылы.

Нестор выскочил из возка без шапки, пряди смоляных волос ложились густо на плечи. Одет командир был легко в кожаной куртке-безрукавке с расстегнутым воротом черной гимнастерки. Окладистая борода, аккуратно постриженная накануне Софико, дополняла колоритный образ Деда. На лице атамана гуляла улыбка, и по всему было заметно, как он доволен собой и всей этой историей с походом, встречей с женщиной.

− Чего бурагозишь, Зураб? Осталось-то верст тридцать до города, − добежим, я думаю без проблем. Боятся нас – все же мы сила: равной ей здесь не сыскать.

− Надо бы поостеречься, Нестор Александрович. Место, прям скажу опасное – зажмут нас, если в этой лощине, − постреляют, как телков на водопое. Тревожно что-то мне.

− Ты же отправил ребят вперед. Лис − опытный воин, − справится. Напомни, − накажи, Мезхану и его ребятам, чтобы смотрели внимательно, − истоптан ли снег вокруг? По воздуху люди и кони не летают. Если подойдет большой отряд, конные, то непременно оставят следы. Пусть глядят в оба. Отправь к ним посыльного, чтобы напомнил – надо бы оглядывать окрестности повнимательнее.

Авангард тем временем успешно преодолел протоку в низине и уже взобрался на пологий берег у леса, а основная колонна только подошла и ступила на лед реки.

Сани с черкесами авангарда остановились. Лис встал во весь рост и взялся внимательно разглядывать открывшуюся долину в бинокль. Снежная равнина вокруг не предвещала ничего тревожного: дорога, извиваясь, уходила вперед, а других следов на снегу, кроме пробитой к леску заячьей тропы Лис не разглядел. Успокоившись, Мезхан залег в сани, и авангард тронулся далее, не приметив, как за леском за возвышенностью сгрудилась человеческая масса с винтовками и двумя пулеметами на санях. Обойдя дорогу через протоку по дальнему пути через низины, и хоронясь за прикрывающими их кустами, отряд поручика Николаева уже с ночи поджидал красный обоз, чтобы нанести смертельный удар. Было приказано спешиться, коней оставить за дальним холмом и выйти на рубеж атаки след в след, а на месте вести себя, затаившись, не галдеть, не курить, – схорониться, ‒ словно умереть, будто и нет тут никого.

Николаев долго готовил засаду. Наблюдал за обозом красного отряда, высчитывал и прикидывал, когда и какими силами атаковать красных. Выбирал место, чтобы удар был скорый, как клинком-молнией вдоль незащищенной шеи. Лакомый был объект – три сотни бойцов, уставших от долгой дороги на открытой местности, а еще оружие, боекомплект. Следовало только выбрать место, чтобы подойти затемно, не наследив. А затем затаиться, а как придет час, ударить скрытно, разом из всех стволов, чтобы сбить спесь и сломить сопротивление на корню.

Как только авангард прошел протоку, а обоз втянулся в ложбину и стал подниматься по склону, из чащи с верхнего яруса берегового откоса косым ударом в правый фланг резанул упрятанный на косогоре пулемет. Тут же ответил второй, и загремели-застрекотали не стройно выстрелы из винтовок. Обоз оказался зажат в ложбине, лошади стали кидаться, вставать на дыбки, и сраженные огнем падали на повозки, голосили, бились в постромках и давили людей, ломали санки. А истощив силы, лежали на дороге измученные кони, суча ногами, скалясь, пытались встать, кинуться вскачь и пучили глаза, как бы в удивлении, что ничего не выходит, и в отчаянии хрипели и ржали.

Нестор, сразу ощутил гибельность положения, − его боевой опыт подсказал, что ситуация сложилась страшная для отряда, − уж очень в неудобном положении они оказались: словно на ладони перед атакующими в гиблой низине. Выходило, что осталось только прихлопнуть захваченных врасплох сверху губительным огнем.

Нестор выскочил из саней с маузером в руке: вид его в отчаянии был страшен.

Косматый, черный, Дед отдавал команды криком, гортанно, энергично размахивая руками, словно изловленный в силки и пытающийся вырваться и взлететь коршун, сверкал на выкате белками глаз, и был четко виден на фоне белого снежного поля. Метался неистово Нестор, и был тут же настигнут прицельными выстрелами из засады, − так с раскинутыми руками и рухнул в снег замертво.

Зураб Асатиани находился рядом, отстреливался навскидку в сторону нестройно бегущих по снежной целине нападавших. Увидев, как пал Дед, Зураб кинулся и приник к командиру, но был тут же сражен в голову и опрокинулся от удара пулей, свалился рядом, орошая обильно, плавя белый снег горячей кровью.

Разгром наступил после несколько минут боя.

Несколько передних саней, что были полегче, успели прорваться через протоку по целине и ушли в бешеной скачке, отстреливаясь, из-под огня. Солдаты из обоза, оставшись без командиров, беспомощно суетились, пытались занять оборону и даже развернуть пушку в сторону леса, но губительный огонь почти в упор был страшен.

Скоро все было кончено.

Снег был устлан убитыми и ранеными.

Кровь словно пробивающиеся через сугробы маки, алела празднично.

Где-то за опрокинутыми возками еще прятались живые – ездовые и несколько женщин. Испуганные, бледные они ждали смерти.

Оставшись без командиров и потеряв основную часть бойцов, от обоза перестали отвечать. И тогда из засады высыпали, галдя нападавшие. Бежали по снежной целине люди не в парадных одеждах, − полушубках, папахах разнообразного кроя, в унтах, бородатые, страшные в своем порыве. Неслись в низину лавиной: падали, вставали, горланя угрозы, проваливались в снег по пояс, а добежав, взялись добивать еще живых солдат штыками, одинокими выстрелами. Убивали зло, жестоко, не скупясь на оскорбления.

Один из нападавших, − бородач в грязном полушубке и огромных валенках, одичав от крови, добил красноармейца и с хохотом взялся справлять малую нужду на убитого.

Санки, в которых сидел Яшка, находились в самой середине обоза. Когда ударила очередь пулемета, показалось – пустяк, трещотка, но пули густо легли вдоль дороги, прямо по спинам лошадей и саням. В этот губительный момент Яков тянулся с подобранным с дороги сеном к морде рябого коня. Тот заинтересовался, вытянул шею, умильно хлопая ресницами в инее. Вот тут его и накрыла свинцовая плеть: прибитый сверху словно тяжким кнутом конь подломился на своих усталых ногах и рухнул на дорогу с вытянутой шеей, выдохнул шумно и всхрапнул умирая.

Яшка соскочил с санок на дорогу и вскинул винтовку, ища мишень. Парнишка видел, как завалился, хрипя, прошитый очередью Ерема, как засучил ногами под кошмой Колька, прибитый той же бесконечной по длине очередью из пулемета. Лицо Кольки теперь бледное, в муках боли едва виднелось из-под кошмы, а папаха свалилась, и русые волосы раскинулись, спутавшись с соломой, забрызганной кровью убитого ездового.

Яков вскинул винтовку и крутил головой. Откуда били, понять поначалу было нельзя. Вокруг истерично метались люди в панике. Слышались крики, стоны, запоздалые команды.

− Пулемет! Разворачивай пулемет! – прокричал в отдалении командир пулеметчиков Рудый и тут же свалился сраженный. Ухватив себя за грудь, словно пытался в отчаянии разорвать, раскрыть грудную свою клеть и выпустить страшную боль, что поселилась неожиданно в сердце, Рудый выронил наган и опустился на колени. В его лице застыло удивление. Качнувшись и еще раз, окинув взглядом мечущихся вокруг людей, рухнул лицом в снег.

Удивительно, но Якову в это момент не было страшно.

События вокруг развивались стремительно, разнообразно и увлеченный их круговертью он только крутил головой и не сразу сообразил, что потерял где-то шапку. И когда увидел упавший треух и нагнулся, чтобы поднять, в ногу повыше колена сзади рубанул такой силы удар, что тут же помутилось в глазах от боли, и он свалился, сразу потеряв опору. Еще какое-то время Яшка лежал и приходил в себя, но его не покидала мысль, что шапку он не поднял, и что будет делать без нее, − ведь замерзнет, отморозит уши, как ослабев от потери крови и болевого шока забылся.

Очнулся Яков, лежа на дороге лицом вниз. Щеку, что плавила лед, а теперь уже остыла и примерзала к снегу, сводила судорога. Ног он не чувствовал и только там внизу где-то в области колена пульсировала, разрасталась и раздирала ногу изнутри боль.

Выстрелы еще звучали, но не густо, − губительного огня уже не было. Яков услышал голоса и, глядя через частокол санок, полозьев, мимо лежащих на дороге людей и лошадей, увидел, как в его сторону идут люди в унтах, валенках. Он сразу понял по обуви и обрывкам фраз, что это чужие, не солдаты его красного отряда. Яков слышал, как отдают команды и звучат выстрелы уже совсем рядом:

− 

Добей, вон того! Шевелится паскуда – знать живой! – раздалось снова и Яков увидел невысокого в серой офицерской шинели человека в папахе, с шашкой на боку и с наганом в руке. Он шагал в высоких оленьих унтах вдоль растерзанного обоза и крутил головой. Определив цель, стрелял в упор в лежащих, раненных, но видимо еще живых, красноармейцев.

В этом человеке сразу угадывался начальник и офицер.

Якову стало дико страшно, и он зажмурился, ожидая выстрела в голову. Выстрела не последовало, но хруст снега под оленьими унтами раздавался, показалось, все ближе и было понятно, что скоро подойдут и к нему.

− Слушайте, господин поручик, − раздалось впереди, и Яков снова открыл глаза и увидел, как к офицеру подошел мужик в коротком полушубке, собачьих унтах и шапке-папахе, скроенной из оленьей шкуры. Шапка торчала словно пирамида, а прямой олений мех топорщился нескладно во все стороны.

− Чего тебе, Петровский? – откликнулся офицер.

− Слушай, Николаев, − мужчина, подойдя ближе, перешел на более близкую по форме манеру разговора, − надо бы ездовых поберечь, а то, кто с лошадьми, взятыми в обозе управляться будет. Скажи, чтобы твои не так сильно постреливали. Дай команду обозным отойти в сторонку.

− Спохватился, ты! Их уже почти всех покрошили, − отозвался поручик Николаев и глянул в сторону Якова через сани, что загораживали его от командира атаковавшего обоз отряда.

− Тут вот еще бабу прихватили. Сказывают женщина самого Нестора. Куда ее?

− Баба Нестора? Интересно. Заберем с собой. В хозяйстве сгодится. Красивая, небось? Говорят, любит Нестор красивых баб.

− Грузинка она. Черная как ворона, но такая справная на лицо, в теле бабенка. Есть за что подержаться, − заржал мужик в нелепой шапке-папахе.

Якову до дури стало страшно и уже не чувствуя тела, истекая кровью он замер, приник к снежному полотну дороги и ощутил, как между ног заструилась жаркая моча, вымачивая тяжелые утепленные штаны.

Николаев шагнул в сторону лежащего Астахова и скрип шагов по снегу был уже оглушительным, раздирающим перепонки и казалось, вот-вот расколется и голова. Яков подтянул ноги, превозмогая боль, сжался в комок, и стал ждать смертельного выстрела.

И тут вновь ударил пулемет. Голосок у него был несколько иным, и стало вскоре понятно, что бьют уже по тем, кто только что разгромил обоз. Могло показаться, что подошла поддержка со стороны Якутска, но атаки не последовало.

Вокруг засуетились, забегали, а Николаев побежал на ходу, отдавая команды:

− Все отходим! Уводите коней с санками! Петровский, займи оборону, сдержи красных на подходе! − раздался голос над Астаховым и мимо него, за убитым и теперь лежащим на дороге Еремой, прошагали ноги в знакомых унтах.

Заскрипели санки, и напавшие из засады стали уходить из-под огня по целине.

Яков понял, что угроза как будто миновала и теперь только нужно дождаться тех, кто придет спасти оставшихся в живых и снова потерял сознание.

Поручик Николаев мог быть доволен. Подготовленная, продуманная до мелочей засада дала результат – основные, наиболее активные бойцы отряда Нестора Каландаришвили были повержены. Среди нападавших потерь практически не было. Только двоих зацепило, когда бежали по целине к обозу.

Достался поручику и главный желанный приз – сам Нестор. Шутка ли? Знатный в Сибири лидер анархистов, а ныне большой воинский большевистский начальник, назначенный Москвой вершить террор в дальнем заснеженном углу нарождающейся новой, теперь уже большевистской Империи.

Поручик Николаев имел с Нестором давние счеты, еще с той, только что угомонившейся в основном гражданской войны. Теперь, когда после смертельной атаки поручик оказался рядом с возком атамана, он мог насладиться моментом, отметив, что враг мертв.

Нестор лежал на белоснежном покрывале обширной долины реки Лена, раскинув руки. Его маузер был зажат побелевшими, закостенелыми пальцами – не разжать, но тело, лишенное жизни совсем недавно, уже не могло оказать сопротивления. Пятна крови расплылись на груди и окрасили белый, как саван снег. Лицо вожака, теперь бледное, с синевой до черноты под глазами, с гримасой отчаяния, было в обрамлении черных длинных волос, раскинувшихся на снегу, а глаза – большие, на выкате, смотрели ввысь, словно промеряли для себя неземной путь в мир иной.

Снежинки, поднятые налетевшим вихрем, ложились на лицо вожака и уже не таяли.

Месть Нестору была давно в числе самых заветных у поручика Николаева.

Запомнил поручик на век, как вырубили его казачью полусотню резким наскоком из скрытной ложбины из-за леса лохматые, косноязычные, шумные бойцы в разнообразном экзотическом одеянии близ бурятского села Баяндай.

Отряд, потрепанный в боях за город – и люди, и лошади были измочалены: шли вторые сутки после того, как отошли от Иркутска. Двигались без остановки в сторону Байкала ордынскими степями, чтобы уйти через лед озера в Забайкалье на соединение с основными силами отступающей армии, ведомой генералом Войцеховским после нелепой, полной трагизма и мужества смерти генерала Каппеля.

Белые войска, вынужденные пробиваться через заснеженную сибирскую тайгу, спешили освободить арестованного и пребывающего в тюрьме Иркутска адмирала Колчака. Но в результате не только не успели спасти своего идейного предводителя и воинского начальника, но и ускорили его гибель, напугав новую власть в городе стремительным броском на Иркутск.

Тридцатого января 1920 года Белая армия разбила высланные навстречу красные отряды у станции Зима и, двигаясь на Иркутск, с ходу взяла Черемхово. В городе казаки разогнали шашками шахтерские дружины и расстреляли местный ревком, выстроив босых, избитых в кровь мужиков в исподнем на морозе у каменной стены городского сада.

Николаев командовал отрядом казаков, отчаянных, прошедших несколько лет войны с германцем и вот теперь сцепившихся с большевиками. Лютость усталых до смерти солдат зашкаливала, и с трудом удавалось отговорить самых злых от жестокой расправы над пленными. Но и пленные порой давали повод, − злословили, обвиняли казаков, что служат они господам вместо того, чтобы поддержать народ.

В ответ, не снимавший с себя шашки уже несколько лет и не владеющий часто собой урядник Прохор Зырянов, вдруг завопил с дикой гримасой отчаяния на лице и с криком рубанул с ходу подвернувшегося комитетчика. У несчастного от косого поставленного удара шашкой развалилось тело от плеча до груди, и подрубленный мужик опустился на соломенных ногах и лег уже бездыханный.

Только и успел кто-то выдохнуть из казаков оторопело:

− Ой, беда! Развалил-таки Прохор дядьку.

Зырянов, белый, как снег, крутнулся на своем мерине и дал ходу. Едва уняли истерику казака вечером, напоив самогоном. А тот сидел у стола, словно одеревенев, как лавка, на которую сел грузно, и скулил в тоске. Прохор скулил, лавка скрипела под ним, вторя голосу беды.

Был человек – не стало человека.

При этом дела в армии с вооружением и боеспособным личным составом были крайне плачевными, но присутствовала решимость взять город и освободить Колчака.

Генерал Войцеховский выдвинул оборонявшим город ультиматум. С бумагой отправился к красным есаул в сопровождении казака. Документ был составлен наспех и включал требования освободить адмирала и арестованных с ним лиц, предоставления фуража и выплаты контрибуции. В случаи исполнения были даны обещания Иркутск в этом случае обойти стороной. Большевики в ответ, конечно, ответили отказом, насмешками и пульнули из пушки поверх голов, словно поставили жирную точку, отвергая согласие.

А в этот день, когда Сибирская армия уже толкалась на окраинах Иркутска, выбирая последний фураж в скудных закромах сельчан, в тюрьме состоялся последний допрос адмирала Колчака. Адмирала еще допрашивали, а уже было принято поспешное постановление Иркутского Военно-революционного комитета о его расстреле.

Отряд казаков, в котором был и Николаев, прикрывал тылы армии, и когда было принято решение обойти город и по льду Ангары уходить к Байкалу, наткнулся на заслон красных. Слабо вооруженные красные рабочие дружины окопались у деревни Зверево, и чтобы их обойти пришлось отрядить пару десятков казаков во фланг и под прицельным огнем опрокинуть резким наскоком красный отряд. В том бою удалось вырубить почти всех, и поручик вспоминал спину бегущего перед ним мужика, судя по всему, неумелого в бою работягу с винтовкой. Он бежал неуклюже, неловко, потерял шапку, то и дело оборачивался, сияя лысиной, и смотрел очумело, заворотив голову на скачущего за ним поручика дикими от страха глазами. Было скользко, и плохо кованный конь под поручиком скользил и его занесло на повороте, и он едва не опрокинулся, присел на задние ноги и заскользил по льду крупом. Николаев уже собрался выскочить из седла, боясь, что придавит его падающий конь, но тот чудом удержался, встал и, выровняв ход, пошел прытким галопом дальше. Наконец они настигли убегающего красногвардейца и уже не мешкая Николаев рубанул его наискосок по спине шашкой, и мужик вскрикнул тонким голоском и сразу уткнулся лицом в снег и засучил от боли ногами.

Разгромив заслон, остатки эскадрона пошли через предместье в сторону Ангары, но снова сбились с пути и наткнулись на боевые порядки красных. Встреченные пулеметом казаки взялись уходить по льду реки под огнем красногвардейцев в сторону бурятских Усть-Ордынских степей. Здесь было спокойнее и, перемещаясь по степи и перелескам мимо сел добрались до Баяндая и уже готовы были свернуть в сторону Бугульдейки, − прибрежной деревни, от которой шла ледовая дорога через Байкал в сторону Посольского, как наткнулись на отряд Нестора.