Конан-Киммериец и Соломон Кейн

– Но зачем? – недоуменно вопросил Конан. – Люди говорят, что ты спишь в чёрном сердце Голамиры, откуда посылаешь свой призрак на невидимых крыльях, чтобы помочь Аквилонии в трудную минуту, но я… я чужеземец и варвар.

– Успокойся! – призрачный голос эхом разнёсся по огромной тёмной пещере. – Твоя судьба связана с Аквилонией. В паутине и лоне Судьбы происходят грандиозные события, и обезумевший от крови колдун не встанет на пути имперского предначертания. Много веков назад Сет обвился вокруг мира, как питон вокруг своей добычи. Всю свою жизнь, продолжительностью с жизни троих обычных людей, я сражался с ним. И загнал его в тени таинственного юга, но в мрачной Стигии люди по-прежнему поклоняются ему, – тому, кто для нас является архидемоном. Сражаясь с Сетом, я сражаюсь с его почитателями, приверженцами и аколитами-прислужниками. Протяни свой меч!

Удивляясь, Конан так и сделал, и на огромном клинке, рядом с тяжёлой серебряной гардой, старец начертал костлявым пальцем причудливый символ, который в темноте воссиял белым пламенем. И в тот же миг склеп, гробница и старец исчезли, а сбитый с толку Конан вскочил со своего ложа в огромном зале с золотым куполом. И пока ошеломлённый варвар стоял, ошарашенный странностью своего сна, он осознал, что сжимает в руке свой меч. И волосы у киммерийца на затылке встали дыбом, поскольку на широком лезвии был начертан символ – очертания Феникса. И варвар вспомнил, что на надгробии в склепе он видел нечто, показавшееся ему похожим на фигуру, высеченную из камня. Теперь киммериец задавался вопросом: была ли это всего лишь каменная фигура, и от странности всего произошедшего кожа Конана покрылась мурашками.

Затем, пока киммериец стоял, тихий звук из коридора снаружи вернул его к реальности, и, не останавливаясь, чтобы разобраться в причине происходящего, Конан принялся надевать доспехи; он снова стал прежним варваром, подозрительным и настороженным, как загнанный в угол серый волк.

V

Что ведомо мне о развитии людей, культуре, позолоте, ремесле и лжи?

Рождённому средь голых пустошей и росшему под небом, ответь мне и скажи!

Людские вероломства, и клятвопреступленья, и словопренья лжи —

обречены на неудачу, едва лишь песнь свою заводят палаши;

Врывайтесь и умрите, псы, —

Я отрублю вам головы, хвосты! —

Был воин я, потом стал королём,

Не раз сражался я с врагами, и всё мне нипочём!

– Дорога королей

В мертвенной тишине, окутавшей коридор королевского дворца, тихонько пробиралось двадцать крадущихся фигур. Их бесшумные шаги, босые или обутые в мягкую кожу, не порождали ни звука ни на толстом ковре, ни на мраморной плитке. Факелы, стоявшие в нишах вдоль коридоров, мерцали ало-кровавым на кинжалах, мечах и остро отточенных топорах.

– Полегче! – прошипел Аскаланте. – Прекратите это проклятое громкое дыхание, кто бы это ни был! Командир ночной стражи удалил большинство часовых из этих залов и напоил остальных, но мы всё равно должны соблюдать осторожность. Назад! А вот и стражник!

Они отступили за скоплением вычурно изукрашенных колонн, и почти сразу же мимо размеренным шагом прошли десять гигантов в чёрных доспехах. Когда они смотрели на офицера, уводившего их с поста, на лицах гвардейцев отразилось сомнение. Этот офицер заметно побледнел; когда стража проходила мимо укрытий заговорщиков, было видно, как он трясущейся рукой вытирает пот со лба. Офицер выглядел молодо, и это предательство короля далось ему нелегко. Он мысленно проклял свою тщеславную расточительность, вогнавшую его в долги перед ростовщиками и сделавшую пешкой в руках интриганов-политиков.

Стражники с лязгом прошли мимо и скрылись в коридоре.

– Хорошо! – ухмыльнулся Аскаланте. – Конан спит без охраны. Поторопитесь! Если они поймают нас за его убийством, мы пропали, но мало кто поддержит дело мёртвого короля.

– Да, поторопимся! – воскликнул Ринальдо, и блеск его голубых глаз слился с блеском меча, которым он взмахнул над головой. – Мой клинок жаждет! Я слышу, как собираются стервятники! Вперёд!

Они помчались по коридору с бешеной скоростью и остановились перед позолоченной дверью, на которой красовался королевский символ Аквилонии – дракон.

– Громел! – рявкнул Аскаланте. – Открой мне эту дверь!

Гигант глубоко вздохнул и навалился всем своим могучим телом на панели, застонавшие и прогнувшиеся от удара. Он снова пригнулся и ринулся вперёд. С лязгом засовов и треском ломающегося дерева дверь раскололась.

– Внутрь! – взревел Аскаланте, охваченный стремлением завершить намеченное.

– Вперёд! – завопил Ринальдо. – Смерть тирану!

И вдруг все резко остановились и застыли. Перед ними стоял Конан – не нагой безоружный человек, разбуженный от глубокого сна для, чтобы быть зарезанным, словно овца, а бодрствующий и настороженный варвар с длинным мечом в руке, частично облачённый в доспехи.

На мгновение всё замерло – четверо мятежных дворян в проломленной двери и толпа диких волосатых лиц, толпящихся за ними, – и все они на мгновение застыли при виде гиганта с горящими глазами, стоящего с мечом в руке посреди озаряемой свечами комнаты. В этот момент Аскаланте разглядел на маленьком столике возле королевского ложа серебряный скипетр и тонкий золотой обруч – корону Аквилонии, и это зрелище свело его с ума от исступлённого вожделения.

– Вперёд, негодяи! – завопил разбойник. – Он один против двадцати, и на нём нет шлема!

Верно, киммерийцу не хватило времени надеть шлем с тяжёлым плюмажем или застегнуть боковые пластины кирасы, да и времени на то, чтобы снять со стены огромный щит, тоже не было. Тем не менее, Конан оказался защищён лучше, чем кто-либо из его врагов, за исключением Волмана и Громеля, полностью закованных в доспехи.

Король свирепо взирал на вломившихся, недоумевая, кто они такие. Аскаланте он не знал; а также не мог разглядеть заговорщиков сквозь закрытые забрала, а Ринальдо до глаз надвинул свою широкополую шляпу. Но времени на догадки не было. С криком, от которого зазвенел потолок, убийцы ворвались в комнату, Громел первым. Он бросился, как атакующий бык, опустив голову и занеся меч для разящего удара. Конан прыгнул ему навстречу, и вся тигриная сила варвара сосредоточилась в руке, взмахнувшей мечом. Огромный клинок со свистом описал дугу в воздухе и обрушился на шлем боссонца. Клинок и шлем дрогнули, и Громел безжизненно покатился по полу. Конан отскочил назад, всё ещё сжимая сломанную рукоять.

– Громел! – сплюнул киммериец, его глаза сверкнули от изумления, когда из-под разбитого шлема показалась расколотая голова; затем на Конана набросилась остальная свора. Острие кинжала скользнуло по его ребрам между нагрудником и щитком на спине, перед глазами сверкнуло лезвие меча. Киммериец отбросил в сторону противника левой рукой и ударил в висок мечника своей сломанной рукоятью, как цестусом2.

Мозги мужчины брызнули ему в лицо.

– Вы, пятеро, следите за дверью! – кричал Аскаланте, приплясывая на краю поющего стального водоворота, так как боялся, что Конан может прорваться сквозь них и сбежать. Разбойники на мгновение отступили, когда их предводитель схватил нескольких из них и толкнул к единственной двери, и в эту короткую передышку Конан подскочил к стене и сорвал с неё древний боевой топор, который, не тронутый временем, висел там уже полвека.

Прижавшись спиной к стене, варвар на мгновение оказался лицом к лицу со смыкающимся кольцом, а затем бросился в самую гущу. Он не защищался; даже перед лицом превосходящих сил противника киммериец всегда атаковал врага. Любой другой человек уже умер бы там, да и сам Конан не надеялся выжить, но он яростно жаждал причинить как можно больше урона, прежде чем падёт. Его варварская душа пылала, а в ушах звучали песнопения о древних героях.

Когда киммериец отпрыгнул от стены, его топор сразил разбойника с разрубленным плечом, а ужасный ответный удар слева размозжил череп ещё одному. Вокруг варвара злобно взвизгнули мечи, но смерть проскользнула мимо него, он едва успевал перевести дух. Киммериец двинулся вперёд, почти не уловимый для взоров на ослепительной скорости. Он был подобен тигру среди бабуинов, когда прыгал, отступал в сторону и вращался, представляя собой постоянно движущуюся мишень, в то время как его топор оплетал его сверкающим колесом смерти.

Какое-то время убийцы яростно теснили его, осыпая ударами вслепую и сдерживаемые собственной численностью; затем они внезапно отступили – два трупа на полу стали немым свидетельством ярости короля, хотя сам Конан истекал кровью из ран на руках, шее и ногах.

– Негодяи! – завопил Ринальдо, срывая с головы шапку с перьями, его безумные глаза сверкали. – Вы уклоняетесь от боя? Даёте деспоту выжить? Займитесь им!

Он бросился вперёд, бешено рубя, но Конан, узнав его, коротким страшным ударом разбил меч менестреля вдребезги и мощным ударом раскрытой ладони отправил его, пошатывающегося, на пол. Король перехватил удар Аскаланте в левую руку, и разбойник едва спас свою жизнь, пригнувшись и отпрыгнув назад от взмаха топора. Волки снова набросились на варвара, и топор Конана запел и обрушился на него. Волосатый негодяй пригнулся под его ударом и нырнул к ногам короля, но, поборовшись краткое мгновение с тем, что показалось прочной железной башней, поднял взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть падающий топор, но не успел уклониться от него. Тем временем один из подельников обеими руками поднял широкий меч и рассёк левую наплечную пластину короля, ранив плечо под ней. В одно мгновение кираса Конана наполнилась кровью.

Волмана, в диком нетерпении раскидывая нападавших направо и налево, прорвался вперёд и нанёс смертоносный удар по незащищённой голове Конана. Король глубоко поднырнул, и меч, просвистев над ним, срезал прядь его чёрных волос. Конан развернулся на пятках и нанёс удар сбоку. Топор с хрустом пробил стальную кирасу, и Волмана рухнул, весь его левый бок был проломлен.

– Волмана! – выдохнул Конан, затаив дыхание. – Я узнаю этого карлика даже в аду… – Он выпрямился, чтобы отразить безумный натиск Ринальдо, который бросился на него, широко раскрыв рот, вооружённый только кинжалом. Конан отскочил назад, поднимая топор.

– Ринальдо! – в его голосе звучала отчаянная настойчивость. – Назад! Я не хочу убивать тебя…

– Умри, тиран! – Вскричал безумный менестрель, бросаясь на короля. Конан оттягивал удар, который ему не хотелось наносить, пока не стало слишком поздно. Только когда киммериец почувствовал укол стали в свой незащищённый бок, то в приступе слепого отчаяния нанёс удар.

Ринальдо рухнул с проломленным черепом, а Конан отшатнулся к стене, кровь хлынула между пальцами, зажимавшими рану.

– Сюда, немедля! Убейте его! – завопил Аскаланте.

Конан прислонился спиной к стене и поднял топор. Он стоял, как воплощение непобедимого первобытного воителя – широко расставив ноги, наклонив голову вперёд, одной рукой держась за стену для опоры, а другой высоко подняв топор, с мощными мускулами, выступающими железными буграми, и его черты застыли в предсмертном оскале ярости, а глаза ужасающе сверкали сквозь кровавый туман, который их застилал. Мерзавцы заколебались – какими бы дикими, преступными и кровожадными они ни были, но всё же, принадлежали к породе людей цивилизованного происхождения, здесь же сражался варвар – прирождённый убийца. Они отпрянули назад – умирающий тигр всё ещё мог нести смерть.

Конан почувствовал их неуверенность и усмехнулся безрадостно и свирепо. «Кто умрёт первым?» – пробормотал он разбитыми и окровавленными губами.

Аскаланте прыгнул, как волк, с невероятной быстротой завис в воздухе и упал ниц, чтобы избежать смерти, которая с шипением приближалась к нему. Он отчаянно взмахнул ногами и откатился в сторону, когда Конан выпрямлялся от нанесённого помимо цели удара и ударил снова. На этот раз топор вонзился в полированный пол на несколько дюймов глубже, чем вращающиеся ноги Аскаланте.

Ещё один отчаянный головорез выбрал этот момент для атаки, за ним без особого энтузиазма последовали его соратники. Он намеревался убить Конана до того, как киммериец поднимет свой топор с пола, но его решение было ошибочным. Красный топор взметнулся вверх и обрушился вниз, и багровое подобие изуродованного человека отлетело назад, ударив нападавших по ногам.

В этот миг разбойники у двери издали страшный вопль, и на стену упала чёрная бесформенная тень. Все, кроме Аскаланте, обернулись на этот крик, а затем, завывая, как собаки, они слепо ворвались в дверь беснующейся, богохульствующей толпой и с криками бросились врассыпную по коридорам.

Аскаланте не смотрел в сторону двери; его взгляд был прикован только к раненому королю. Он предположил: шум схватки наконец разбудил дворец и верные стражники бросились сюда, хотя даже в этот момент заговорщику показалось странным, что его закоренелые негодяи столь жутко вопят, спасаясь бегством. Конан не смотрел в сторону двери, поскольку следил за злоумышленником горящими глазами умирающего волка. В этой крайней ситуации циничная философия Аскаланте не изменила ему.

– Кажется, всё потеряно, особенно честь, – пробормотал он. – Однако король умирает, стоя на ногах, и… – Какие ещё мысли могли прийти ему в голову, неизвестно; оставив фразу незаконченной, он прытко бросился на Конана как раз в тот момент, когда киммериец был вынужден воспользоваться рукой с топором, чтобы утереть кровь с ослепших глаз.

Но как только разбойник ринулся в атаку, в воздухе пронеслось что-то странное, и нечто тяжёлое с ужасающей силой ударило его между лопаток. Злодей полетел вниз головой, и огромные когти мучительно вонзились в его плоть. Отчаянно извиваясь под напавшим, разбойник повернул голову и взглянул в лицо кошмару и безумию. Над ним склонилось огромное чёрное существо, которое, как он осознал, не было рождено ни в нормальном, ни в человеческом мире. Чёрные слюнявые клыки твари оказались у его горла, а из-за блеска жёлтых глаз перекручивались его конечности, как смертоносный ветер скручивает поросль пшеницы.

Уродство морды превосходило обычное звериное. Это могло быть лицо древней злой мумии, оживлённой демонической жизнью. В этих отвратительных чертах расширенные глаза злоумышленника, казалось, уловили сквозь тень охватившего его безумия, слабое и ужасное сходство с рабом Тот Амоном. Затем циничная и самодостаточная философия Аскаланте покинула его, и с жутким криком он испустил дух прежде, чем эти слюнявые клыки коснулись его.

Конан, стряхивая капли крови с глаз, застыл на месте. Сначала ему показалось, что над искалеченным телом Аскаланте стоит огромная чёрная гончая, но когда зрение прояснилось, варвар увидел – это не гончая и не бабуин.

С воплем, подобным эху предсмертного крика Аскаланте, киммериец отскочил от стены и встретил прыгающее чудовище ударом топора, в котором была вся отчаянная сила его перенапряжённых нервов. Летящее оружие со звоном отскочило от скошенного черепа, который должно было размозжить, а короля ударом гигантского тела отбросило через половину зала.

Слюнявые челюсти сомкнулись на руке, которую Конан вскинул, чтобы защитить своё горло, но чудовище не предприняло ни малейшей попытки вцепиться мёртвой хваткой. Из-за искалеченной руки оно дьявольски впилось взором в глаза короля, в которых начал отражаться тот же ужас, что был в мёртвых глазах Аскаланте. Конан почувствовал, как его душа съёживается и начинает выходить из тела, тонуть в жёлтых колодцах космического ужаса, призрачно мерцающих в бесформенном хаосе, разраставшегося вокруг него и поглощал всю жизнь и здравомыслие. Эти глаза увеличились и стали гигантскими, и в них киммериец узрел реальность всех бездонных и богохульных ужасов, таящихся во Внешней Тьме бесформенных пустот и тёмных пропастей бескрайней ночи. Он открыл окровавленные губы, чтобы выкрикнуть всю свою ненависть, но из его горла вырвался только сухой хрип.

Но ужас, который парализовал и уничтожил Аскаланте, пробудил в киммерийце неистовую бешеную ярость, граничащую с безумием. С невероятным усилием всего тела он бросился назад, не обращая внимания на агонизирующую боль в израненной руке, увлекая чудовище за собой. И вытянутая рука варвара наткнулась на нечто – распалённый безумием схватки разум распознал это как рукоять сломанного меча. Инстинктивно Конан схватил обломок и изо всех сил саданул, как человек, наносящий удар кинжалом. Сломанный клинок вонзился глубоко, и рука Конана разжалась, когда отвратительная пасть раззявилась, словно в агонии. Короля с силой отбросило в сторону, и, приподнявшись на одной руке, он, как в тумане, увидел кошмарные конвульсии чудовища; из огромной раны, оставленной сломанным клинком, хлестала густая кровь. И пока киммериец наблюдал, тварь прекратила сопротивление и лежала, судорожно подёргиваясь, уставившись вверх своими жуткими мёртвыми глазищами. Конан моргнул и стряхнул кровь с собственных глаз; ему показалось, что существо тает и распадается на осклизлую неустойчивую массу.

Затем до его слуха донёсся гомон голосов, и комната наполнилась окончательно проснувшимися придворными – рыцарями, пэрами, дамами, ратниками, советниками – все они что-то бормотали, кричали и мешали друг другу. Чёрные Драконы были уже рядом, обезумевшие от ярости, ругающиеся и взъерошенные, держа руки на рукоятях своих мечей и цедя сквозь зубы иностранные ругательства. Молодого офицера стражи у дверей никто не видел, и ни тогда, ни позже его не нашли, хотя и усердно искали.

– Громел! Волмана! Ринальдо! – воскликнул Публий, верховный советник, заламывая толстые руки среди трупов. – Чёрное предательство! Кому-то придётся ответить за это на виселице! Позовите стражу.

– Стража уже здесь, старый дурак! – бесцеремонно рявкнул Паллантидес, командир Чёрных Драконов, забыв в напряжённый момент о звании Публиуса. – Лучше прекрати свои кошачьи вопли и помоги нам перевязать раны короля. Он вот-вот истечёт кровью и умрёт.

– Да, да! – воскликнул Публиус, бывший человеком скорее планов, чем действий. – Необходимо перевязать его раны. Пошлите за каждым придворным лекарем! О, милорд, какой позор для города! Ты, похоже, чуть не до смерти истекаешь кровью?

– Вина! – выдохнул король с ложа, на которое его уложили. Царедворцы поднесли кубок к его окровавленным губам, и он выпил, как человек, полумёртвый от жажды.

– Хорошо! – проворчал Конан, откидываясь на спину. – Убийство – это проклятое иссушающее дело на износ.

Кровотечение удалось остановить, и врождённая жизненная сила варвара давала о себе знать.

– Сначала осмотрите рану от кинжала у меня в боку! – приказал он придворным лекарям. – Ринальдо записал мне там свою предсмертную песнь, а стилосом был кинжал!

– Нам давно следовало его повесить, – пробормотал Публиус. – Из поэтов ничего хорошего не выйдет… О, кто это?

Он нервно коснулся тела Аскаланте носком сандалии.

– Клянусь Митрой! – воскликнул командир. – Это Аскаланте, бывший граф из Туна! Какое дьявольское дело заставило его покинуть свои пустынные владения?

– Но почему он так жутко выглядит, а в глазах застыл невыразимый ужас? – прошептал Публиус, отстраняясь, его глаза расширились, а короткие волоски на затылке жирной шеи странно зашевелились. Остальные примолкли, поглядывая на мёртвого разбойника.

– Если бы вы все увидели то, что довелось мне с ним! – Грозно рыкнул король, садясь, несмотря на протесты лекарей, – то бы не удивлялись. Разрази вас гром, если вы сами взгляните на… – Он резко замолчал, разинув рот и бессмысленно указывая пальцем. Там, где издохло чудовище, его взору предстал лишь только голый пол.

– Кром! – выругался Конан. – Тварь снова растворилась в грязи, которая её породила!

– Король бредит, – прошептал один из дворян. Конан услышал это и разразился варварскими ругательствами.

– Клянусь Бадбом, Морриган, Махой и Немайн! – гневно выпалил варвар. – Я в здравом уме! Это было нечто среднее между стигийской мумией и бабуином. Оно влетело в дверь, и негодяи Аскаланте разбежались от неё. Тварь убила Аскаланте, который собирался проткнуть меня насквозь. Затем нечисть набросилась на меня, и я убил её – не знаю, как, потому что мой топор отскочил от бестии, как от камня. Но думаю, что к этому приложил руку мудрец Эпемитреус…

– Послушайте, он называет Эпемитреуса, умершего полторы тысячи лет назад! – зашептали друг другу царедворцы.

– Клянусь Имиром! – прогремел король. – Этой ночью я разговаривал с Эпемитреусом! Он призвал меня в моих снах, и я пошёл по чёрному каменному коридору, украшенному изображениями вытесанных древних богов, к каменной лестнице, на ступенях которой виднелись очертания Сета, пока не оказался в склепе и гробнице с вырезанным на ней Фениксом…

– Во имя Митры, милорд король, замолчи! – Возопил верховный жрец Митры, и лицо его стало пепельно-серым.

Конан вскинул голову, подобно льву, откидывающему назад гриву, и его голос звучал хрипло, как рычание разъярённого льва.

– Разве я раб, обязанный закрывать рот по твоему приказу?

– Нет, нет, милорд! – Верховный жрец дрожал, но не от страха перед королевским гневом. – Я не хотел никого обидеть. – Он склонил голову к королю и заговорил шёпотом, слышным лишь Конану.

– Милорд, это дело выходит за рамки людского понимания. Только узкому кругу жрецов ведомо про коридор из чёрного камня, вытесанный неизвестными руками в чёрном сердце горы Голамира, или об охраняемой Фениксом гробнице, где полторы тысячи лет назад был похоронен Эпемитреус. И с тех пор ни один живой человек не входил в туда, ибо избранные им жрецы, поместив мудреца в склеп, завалили внешний вход в коридор, дабы никто не мог его отыскать, и сегодня даже верховные жрецы не знают, где он находится. Только из уст в уста верховными жрецами немногим избранным это передаётся и ревностно охраняется – лишь ограниченный круг служителей Митры знает о месте упокоения Эпемитреуса в чёрном сердце Голамиры. Это одно из таинств, на которых зиждется культ Митры.

– Я не могу объяснить, какой магией Эпемитреус привёл меня к себе, – ответил Конан. – Но я побеседовал с ним, и он оставил отметину на моём мече. Почему этот символ сделал клинок смертельным для демонов, или какая магия скрывалась за ним, я не знаю; но хотя меч сломался о шлем Громеля, всё же осколок оказался достаточно длинным, чтобы убить чудовище.

– Дай мне взглянуть на твой меч, – прошептал верховный жрец внезапно пересохшим горлом.

Конан протянул сломанное оружие, а верховный жрец вскрикнул и пал на колени.

– Митра, защити нас от сил Тьмы! – выдохнул он. – Этой ночью король действительно беседовал с Эпимитреусом! Там, на мече, – тайный знак, который никто, кроме него, не мог нанести, – символ бессмертного Феникса, вечно парящего над его гробницей! Свечу, быстро! Осмотрите ещё раз то место, где, по словам короля, издохла нечисть!

Оно находилось в тени разломанной ширмы. Придворные отбросили ширму в сторону и залили пол потоком света от свечей. А когда все разглядели это, средь людей воцарилась гробовая тишина, и задрожал сам воздух. Затем некоторые упали на колени, взывая к Митре, а другие с криками выбежали из зала.

Там, на полу, где подохла тварь, словно осязаемая тень, запечатлелось широкое тёмное пятно, которое невозможно было смыть; тварь оставила свои очертания, чётко отпечатавшиеся в её крови, и этот контур не принадлежал существу из разумного и нормального мира. Грозное и вселяющее непостижимый ужас, оно нависало там, словно тень, отбрасываемая одним из обезьяноподобных богов, которые восседают на погружённых в тени алтарях зловещих храмов в мрачных землях Стигии.

«Черепа среди звёзд» – Роберт Ирвин Говард

(Переводчик: Артур Коури)

И он поведал о том мне,

Как убийцы скитаются по Земле,

Отмеченные Каиновым проклятием.

Багрянец заслоняет их глаза

И ярость воспаляет разум.

На их несчастных душах грех

Оставил свой кровавый след.

– Гуд

I

В Торкертаун ведут две дороги. Один более короткий и прямой маршрут следует через бесплодную горную пустошь, а другой гораздо более длинный петляет среди кочек и трясин болот, огибая невысокие холмы на востоке. Это была опасная и утомительная тропа, поэтому Соломон Кейн остановился в изумлении, когда запыхавшийся юноша из деревни, которую он только что покинул, догнал его и умолял ради Бога, свернуть на болотистую дорогу.

– На болотную дорогу? Ты серьёзно? – Кейн уставился на мальчика. Соломон был высоким и стройным мужчиной, а его смугло-бледное лицо и глубокие задумчивые глаза казались ещё более мрачными из-за чёрной пуританской одежды.

– Да, сэр, это гораздо безопаснее, – ответил юноша смущённо на его удивлённое восклицание.

– На пустошах, должно быть, обитает сам Сатана, раз ваши крестьяне предостерегали, чтобы я не свернул туда…