Цветок заранее знал

– Старший, прости, это из-за меня, – Виньен, вся в раздрае, подрывается с кровати и тоже кланяется, – я всё объясню и всё исправлю.

– Не понимаю, о чём ты, – айдолу, как любому занятому человеку, не до расшаркиваний, – давай дуй в ванную, я нажму кофеварку. Ускорься. За столом – через десять минут.

––

Бинни – шапка, которая плотно облегает голову и держится за счет эластичности трикотажа или резинки

Квадробер – подражая животным, квадроберы бегают на четвереньках, имитируя движения кошек, лис, собак и прочих зверей.

Сабоним – что-то вроде "господин"

Глава 2 – Белый шум

Они снова вместе, на заднем сидении, им по пути. Водитель выбросит Виньен во дворе универа, но сначала доставит в «Sinrosong» знаменитость.

Богатейший район Каннам-гу, с любой стороны, одинаковый, он состоит из похожих одна на другую громадин, а солнце можно увидеть лишь отражением в фасадах.

– Джинхён, смотри! – Вив стучит по стеклу, чтобы точно привлечь внимание хёна.

– И что там?

– Лучи. Вон там, поднимаются по рефлекторам.

Пхан без особого энтузиазма склоняется над сестрой и вроде пытается разглядеть что-то вдали, но вряд ли особенность перспективы, в которую тычет ноготь. Живописно раскиданные локоны затылка оказываются на уровне подбородка, и Виньен провела бы ладонью по смолянистым волосам, потрепала бы макушку своего хёна, как делают в каждой нормальной семье, но в зеркало смотрит водитель.

– Видишь? – на всякий случай уточняет она.

– Вижу.

– Тебе нравится?

Брат возвращается к прежнему положению:

– Ну ничё так, – и наблюдает за перекрёстком.

– Эти зеркальные айсберги закрывают самую значимую звезду, но из-за её отблесков и падающих теней, все мы всё равно знаем, что она существует.

Во мраке глаз старшего читаются грусть и лёгкий укор, он внимательно глядит на свою тон-сэн:

– И зачем она тебе сдалась, эта звезда?

И правда, зачем? И почему именно сегодня? Ёнсок не торопится с ответом.

– Иногда мне кажется, я давно умерла и меня погребли под железобетоном. А я бьюсь и бьюсь, но меня никто не слышит. Я вот думаю… может быть к свету хочу. Или согреться.

– Ты замёрзла?

– Нет, не в этом дело. Я хочу почувствовать, что меня спасли.

– К экзамену не готовилась, что ли?

– Чтобы спасли не от холода, а от безразличия. Хён, ты чего? Я же знаю, ты не отмороженный, иначе не смог бы так танцевать. Если здесь иней, – Виньен клонится влево и кладёт ладонь к сердцу брата, – и лёд, вот тут везде, – по кругу оглаживает крепкий горячий грудак, – этот человек никогда никого не завайбит, особенно меня dead inside.

– Думаешь, одной тебе тяжело?

– Думаю, что хочу увидеть, как сверху тянутся руки, сильные, крепкие, основательные, которые, если обнимут, то уже не отпустят.

– Все хотят.

– Тебе тоже нужны чьи-то крепкие руки? Мужские?

– Если я правильно понял, ты выбрала говорить языком образов.

– А… да. Хочу, чтобы эти руки набрали, пусть не с первого раза, но набрали всё-таки правильный шифр, потянули огнеупорную дверь и достали меня из сейфа. Мне мало воздуха. Я хочу на свет.

– Просто много не воображай, – ставит точку и оглядывает боковое окно снизу вверх.

Они приехали.

Здание «Sinrosong» Entertainment такая же глыба, как остальные, только плоская. Пхану и персоналу вход разрешён, а Ли Виньен Ёнсок и всяким чудикам – нет. Мало ли кто припрётся и стибрит конфиденциальную информацию. Или чего похлеще устроит.

Вибрирует телефон, и Вив сбрасывает звонок, предпочитая проводить брата, даже если приходится довольствоваться эмблемами брендов на свитшоте со стороны удаляющейся спины. Конечно же тысячи, а то и миллионы, знают, что эта спина прокачана ровно настолько, чтобы тело айдола бесперебойно работало в необходимом для хореографии темпе, но только Ёнсок имела этой ночью возможность потыкать пальцами в бугорки.

***

Когда Tesla S останавливается на парковке университетского городка, Вивьен закрывает папку эдитов с братом и, наконец, решается попросить:

– Не уезжай… те, пожалуйста.

Водитель рассматривает отпрыска династии Ли в зеркало заднего вида. Четвёртая наследница, хотя какая это уже наследница, раз она четвёртая, поясняет и кланяется:

– Я вернусь через час.

В отражении приподнимается бровь.

Виньен старается не отвести глаз и тоже смотрит в упор, давая понять: да, младшая Ли помнит, что имеется график подачи машины и вернуться к университету Ёнсе Tesla должна к восемнадцати; да, эта никчёмная знает, что пересдача невероятно серьёзна и эта проблема на весь долгий день. Но сегодня ведь выступление старшего брата, не смотреть же его на YouTubе по сырым замыленным отрывкам. Остатки понятных человеческих амбиций у Виньен не до конца ведь отняты:

– Через час. Вы сможете меня забрать?

– Останусь на парковке, – водитель держит над рулевой панелью запястье, – сейчас 8:45, здесь до 10:15, дольше не получится.

– Благодарю, господин, – кланяется Ёнсок.

Эти сутки и правда заслуженно попадут в избранное для петли времени, но только если недоученная студентка математического решит задуманное. Она проспала утро, но вечером она всё исправит.

***

Центр «Sinrosong» Entertainment напирает условиями контрактов и давит безвольных. Но оттачивать хореографию Джинхён предпочитает в нутре этой самой бездушной глыбы на свете. Агентство предоставляет своим артистам студии, фотографов, стилистов и визажистов, штатных медиков, скорую помощь. Ещё психологов, наставников, преподавателей и коуч-тренеров. Закон индустрии требует бесперебойной работы системы и Пхан Джинхён с недавних пор часть этой системы. А вот надолго ли? Никто не знает.

Для разминки новоявленный миру айдол пользуется закреплённым за группой залом, оборудованным по классике: зеркалами, необходимой техникой и различными креплениями. Залом, оконная панорама которого, наиболее важная часть к воссозданию необходимого для самоотдачи настроения. Пока Джинхён одновременно вращает головой, плечами, локтями, кистями и одной стопой, он наблюдает, как по косой фасада через дорогу лучится расплавленное золото. Температура помещения контрастирует с видом, мотивируя на десятиминутку прыжков, а те, в свою очередь, запускают дофаминовый движ.

В звукоизоляционном пространстве слышны стуки резинки и частые чавканья подошвами о покрытие. От скачков ворсистая изнанка толстовки елозит по увлажнившейся спине и щекочет поясницу. Пульсация артерий гонит кровь, а кровяные тельца поставляют в мозг кислород, отчего вместо забытья в режиме ускоренной трени, начинают скольжение живчики мыслей.

Когда Ёнсок, уснув, прижималась, было приятно. Давно, считай в прошлой жизни, Джинхён отдал бы всё, что есть, за возможность не разлучаться с родственной пройдохой. Им было когда-то хорошо и весело вместе. Но сейчас кроме контракта у старшего нет даже себя, поэтому и отдавать ему больше нечего, надо ебашить.

Музыку, открывающую новый день, подбирал стафф. Через несколько нот Пхан произносит отмену. Если поддаться чужому ритму, пропустишь момент, опасный для позвонков, ни к чему лишний риск, впереди концерт, а после мероприятие в честь… Да кому Джинхён врёт? После концерта частная вечеринка первого отчима Виньен, оскандалившегося недавно члена республиканской Ассамблеи. И вот именно на его приёме красивый мальчик из известной семьи обязан присутствовать в качестве сопровождающего. Да, убейся об стену и будь до конца честен, Джинхён Пхан, ты там эскортница.

Только разыграешься, забудешься, как всевластные взрослые тянут в разные стороны. Очевидно, с годами ничего не меняется.

Репетиция в полной тишине, почему бы и нет?

Обязательства нависают так монументально, как шкаф-секьюрити в самый залипательный час этого утра. Сто́ит закрыть глаза, и над душой пресс ответственности. И некому спину прикрыть. Виньен чувствует себя погребённой, а её старший будто укатывает в асфальт сам себя.

Время, когда движение гибкого тела выражало стремление к мечте, безвозвратно прошло. Но оно было, Пхан хорошо его помнит, и каждый трудный день он вынимает из хранилища памяти ту минувшую искру.

Нынешний биас группы влюбился в танец с февраля две тысячи десятого года, когда был привезён на Бал богатых и знаменитых в каменный Дрезден и там на площади увидел брейк-данс. Группа пацанов собрала вокруг толпы. Джинхён стоял на цыпочках на балконе тогда ещё не заложенных семейных апартаментов, еле доставал переносицей до периллы и просился вниз, он хотел стать частью вольных детей, детей, которым никто не указывал как и куда двигаться. Из-за риска киднеппинга подобная вольность была недопустима, и тогда же Пхан пожалел, что не родился четвёртым, как Виньен. Было бы в семье Пханов больше одного ребёнка, не лежало бы на Джинхёне столько ответственности, она бы на него не давила, не так несносно по крайней мере.

Мальчишки, немногим старше мелкого Пхана, вытворяли сикстеп и бэкспин, элементы с опорой на руки или крутились, лёжа на спине, расставив широко ноги. Джинхён наблюдал. Сегодня он бы смог считать их внятный вызов так: свежая кровь против морализма, бунтарство, превращённое искренностью молодых в изящество. С тех пор рисунок движений часто заменял голос Джинхёну и этот голос не врал. Чувствуя восторг, Пхан, словно принц, благодарил выпадом ноги и торса вперёд. Повзрослев, он выучил термины и их значения, но то, что знаменовало правду тела, стало всего лишь всем известной связкой кика и дропа.

А тогда, трепет от вида разморённой после обеденного сна Ёнсок, милой младшей сестры, с готовностью запускающей старшего в свою комнату, вызывал сокращение стопы и кисти, провоцировал задорный подскок. Сейчас это был бы флекс в цепке с хопом.

Но если поддаться хаотичному ритму пузырьков кислорода, привносящих сумятицу в мысли, то вспоминается, как после завершения ужина, когда семьи сидели, будто манекены в витрине, пухлощёкая Виньен потащила за диван и делилась порцией курочки. Когда воссоздаёшь тот сладковатый вкус и он сочно раскрывается после хруста панировочных сухарей, сопровождаемый восторгом в глазах воришки, то дроп становится всполохом света, отражённым в начищенных до зеркального блеска поверхностях. Отточенность торса вперёд – шаг в порывистое падение, что фонтанирует бликами, расцвечивая сдержанность студийных интерьеров.

Нет, нынешний айдол танцует не хуже, чем в детстве, наоборот. Вот только его самого в этом звуке движений почти не осталось. Но Пхану необязательно иметь «голос», особенно когда поют другие.

Меньше импровизации, Джинхён, больше рекомендаций признанных профессионалов.

Когда ты в уважаемой среде, благодари, что впустили. Поклонись за возможность отработать сполна.

***

Единственное, что в этот день получилось, как и было предписано – машина, с 18:00 ожидающая на парковке. Густо расцвеченный красно-медовым закатом математический корпус, словно осуждая нависает бронзовеющим гранитом над Виньен. Так же издевательски пестрят кампусы городка. За подхихикивающими листьями клёна ждёт бронированная легковушка, она доставит в башню, домой. Уперевшись спиной в какую-то будку, Вивьен сползает на корточки. Сначала она посидит, проморгается, а потом поднимется, расправит юбку и, если получится, плечи и снова пойдёт.

Всё под контролем.

Вив шагает по тягомотной, как сцена театра, аллее, натянув отвороты бинни до век, и спинывает с дорожки крышку от пепси. В общем, всё у Ли Ёнсок пучком.

Ну проебалась она утром, проспав, проебалась днём по полной, зато вечером – не проебётся.

До концертной площадки ехать часа два, не меньше. Вив с удовольствием посмотрит выступление на YouTubе и встретит уставшего хёна, испечёт ему что-нибудь вкусненькое и наберёт ему ванну. Ёнсок большая девочка, и вполне способна позаботиться о старшем брате.

Надоедливый звонок телефона – в игнор, десятки сообщений – туда же. На омму сил не осталось.

– Вам сказано перезвонить, – бросает водитель в зеркало заднего вида, когда Ёнсок двигает задом, устраиваясь позади его кресла.

– Поезжай… те. Пожалуйста.

– Вам сказано перезвонить, а мне ждать указаний. Пока не исполнено первого, будем стоять.

– Тогда выпусти меня из машины. Tesla, let me out.

В зеркале недовольный взгляд. Водитель семьи Ли авторитарен, как и его хозяйка, не приемлет самоуправства.

– Хочу выйти и позвонить.

Срабатывает клик замков, но Виньен остаётся в салоне. Всё же звонить незачем, сообщения будет достаточно.

– А мы сможем остановиться у той пекарни?

Похоже Ёнсок достала водителя с самого утра, тот вздыхает, но изображает терпимость.

– Ладно, поезжай… те по маршруту.

Младшая Ли иногда заказывает лучшие шоколадные кексы в Сеуле, а один раз взяла у пекаря мастер-класс, и вот обнаглела до того, что пишет с просьбой доставить в башню готовое тесто.

По итогу, к чему считай, не прикладывает руку Ёнсок, становится единственным за весь день похвальным результатом. Заготовки, доставленные прямо в формочках, поднялись и пропеклись, и пахнут прекрасно.

Но Джинхён не отвечает. И Виньен просматривает и пересматривает малочисленные, паршиво снятые, обрывки уже несколько часов как завершившегося концерта. Как же жаль, что выкладок всё ещё слишком мало и все они, как назло, то кривые, то косые. Где Джинхён выдаёт неземную динамику, там чьи-то клешни закрывают обзор. И куда опять старший пропал? Только ведь наладилось расписание. Почему на сообщения не отвечает?

К полуночи пышущие ванилью и душистым шоколадом кексы успевают неприятно остыть и опасть. А к трём часам, когда в темноте клацает дверной замок, чтобы впустить знаменитого родственника, ужин уже и вовсе вчерашний.

***

В белую спальню Джинхён вваливается, как в собственную. Падает на дальнюю половину, ориентируясь в потёмках, как у себя. А почему нет, одинаковая же расстановка.

Разумеется, старший в курсе, что рядом Ёнсок. В том, чтобы она лежала под боком и состоит смысл выбора спальни, не надо будет прислушиваться и если что нестись сломя голову или стоять в коридоре битый час терзаясь в сомнениях, теряя драгоценные минуты сна. Но… если она сегодня, именно сегодня, всё-таки опять развопится, да ещё под самое утро, то старшему не пережить ещё одного недосыпа. Этот грёбаный вечер вытряс из Пхана последнюю волю к сопротивлению всякой неебически грёбанной ебатени. Нахуй всё, нахуй всех, нахуя вся.

– Вивьен, если ты заорёшь, когда я усну, то я тебя придушу подушкой.

– Да поняла я. Считай я заткнулась.

-–

Gangnam-gu – современный район (ку) в центре Сеула. Здесь есть сверкающие небоскребы, магазины известных дизайнеров и стильные ночные клубы. Имеет статус самоуправления.

Semperopernball 2016, или, как его еще называют в народе, «бал богатых и знаменитых». «Бал богатых и знаменитых» в Дрездене – это традиционный бал в театре «Земпера», который ежегодно проходит с 2006 года. Он считается культурным и светским событием номер 1 в Германии. На бал съезжаются более 2500 гостей, среди них знаменитости из сферы культуры, политики, бизнеса, науки из многих европейских стран. Танцуют под оркестр Дрезденской Земперовской оперы.

Sixstep – элемент состоит из шести движений ног, при выполнении которых руки являются опорой.

Backspin – круговое вращение на спине с широко расставленными (или скрещёнными) ногами.

Глава 3 – Такое чудесное утро (18+)

Кисловатый запах ношеного ремня и тень нависающей тучи действуют на нервы, но окончательно просыпаться Джинхён всё равно не намерен. Он пригрелся поясницей, да и по всей длине позвоночника какая-то особенно приятная тяжесть, и от этого Пхану спокойно, он будто бы в колыбели, ещё бы никто не топтался рядом. Но туча продолжает давить внушительностью и подкашливает.

– Да ты издеваешься! – раздражается Пхан.

– Шесть-пятнадцать, сабоним, вот ваш телефон, – отвешивает поклон долговязый и пятится на выход.

Ох, этот пронзительный хриплый взвизг в самую барабанную перепонку и спину тут же обдаёт холодом. Добро пожаловать в «День сурка», мистер Пхан!

– Почему у тебя не срабатывает будильник? – оборачивается Джинхён. Как и следовало ожидать, у соплячки кровь приливает к лицу. Эти щёки её по утрам, грозят осесть в памяти каким-то извращённым предвестником беспредельных будней.

– Забыла вернуть ползунок на таймер, – путается Ёнсок в одеяле и, выждав несколько секунд после затвора двери, неохотно встаёт с постели. Задранная рубашка пижамы сползает на правый бок, второй край так и остаётся зажатым под мышкой. Ну и талия у этой пигалицы. Сестра продолжает расти или старшему не зря кажется, что она в своей пятнашке застыла?

– Штаны подтяни. Ты питаешься вообще? – Джинхён тоже уже на ногах, надо спешить к себе, под контрастный душ.

– Хотелось вчера, но не получилось, – ворчит Вив и зевает, плетясь в направлении ванной.

– Ускорься там. За столом через десять минут.

– Ты вообще, человек?

– Я твой старший.

***

Ёнсок к завтраку не торопится. Она и в душ передумала. А зачем? Какой смысл выполнять рутинные действия, пытаться изменить отношения с братом к лучшему, если всё равно ничего не получается.

Когда Джинхён вернулся, по амбре в спальне было понятно, что он слегка датый. И когда он вырубился, было решено повторить план заботы. Виньен собиралась умыться, почистить как следует зубы, чтобы не тратить с утра на туалетные процедуры те драгоценные десять – пятнадцать минут, которые можно превратить в полезную инвестицию в будущий день: на рассвете самой нажать кофе-станцию, разложить для хёна приборы. И что Виньен удалось сделать в итоге? Она притиснулась к тёплому брату, приобняла, чтобы ему слаще спалось, прикорнула сама и проворонила рассвет. Как не признать правоту госпожи Ли, её четвёртый ребёнок, её единственная дочь, это бесполезная неудачница.

По-спортивному одетый хён свайпит, стоя у приоткрытых в спальню дверей:

– Ты почему не готова?

– Мне никуда не нужно.

– Позвони своей омме.

– Как раз собиралась.

Надо же, Джинхён и хвостик успел завязать… старший отклеивается от своей мобилки. Смотрит на сестру с тем видом сочувствия, будто раскладывает на простейшие уравнения её сложнейшую душу, глядит, будто на опустевшую, растерявшую весь внутренний огонь оболочку:

– Пошли, кофе попьём.

Ёнсок отрывает зад от края постели и как есть в пижаме следует за братом в гостиную. На столе расставлены чашки, от их содержимого идёт пар, между тарелок – миска с кимпабом, омлет, дополнительный рис и тарелка позорной попытки со вкусом несостоятельности.

Джинхён подкидывает белую горошину и шустро ловит её на проворный язык, утягивая в широко раскрытый рот. Наскоро сделав два внушительных глотка, отставляет стакан:

– Откуда выпечка, сама готовила?

– А что за таблетка?

– А что это у тебя на носу, Ёнсок-а?

Виньен спешит утереть фланелевым манжетом чего-то с носа:

– А что там?

– Э-э… экз-… ну же, продолжи. Эк-зис-танс! – старший подцепляет на кончик пальца кофейную пенку и надевает этот помпон на нос младшей, – ты хорошо позавтракай, а я поехал. Буду поздно.

– Почему? – утирается Вив.

Брат прихватывает с тарелки одну из подсохших осечек, надкусывает на ходу и с аппетитом глотает:

– Работа, дорогая сестрёнка. Сегодня принимаю неподъёмными порциями в «Cakeshop». А ты – позвони своей омме.

Лучше бы не напоминал. Если Виньен перезвонит матери, то карточные за́мки, которые она с таким трудом возводила, распылятся по воздуху, словно центелла у них с хёном дома. Однако Ёнсок всё равно пролистывает ленту оповещений, коронует которую зловещая «33».

Даже цифра и та похожа на отрезанные почки.

Но когда лидирующее положение достаётся алеющей единице, Виньен на автомате тычет в неё:

Старший: «Мега-мозг, так ты пересдала или нет?»

Что тут скажешь, придуман же грустный смайлик.

Старший: «Нам обоим пиздец»

Хён сама очевидность. И что ответить, когда даже «палец вверх» в подтверждение и тот неуместен? Ёнсок выбирает сразу две довольно живенькие миниатюры, она жмёт и на гроб, и на свечку. Полный мрак и никакого спасения, абьюз и возвращение в резиденцию хоть волоком, хоть за шкирку, вот что ждёт Виньен прямо сегодня, если она каким-то непостижимым образом встретит мать.

Отхлебнув остывший кофе и раскопав в горке риса ямку, Вив хоронит в ней надежду на сближение с братом. Похоже, как в детстве у них больше не будет, нет больше лучших друзей, есть члены враждующих семей. Она решительно двигает под собой стул. И шествует к себе, до письменного стола. Выдвигает верхние ящики и вынимает стопку тетрадей и тонкий учебник. Сколько не юзай самую вредоносную во всей стопке брошюру, а именно её содержание в мозговые извилины не попадает. Не учебник, а заклинание на непереводимом. Чтобы призвать мигрень и обеспечить себя больной головой на целый день, хватает всего одного абзаца разбегающихся перед глазами символов.

Вив раздвигает занавески, они в этой спальне прозрачные, не такие глухие, как в детской, что в резиденции матери. Даже этим, казалось бы, непрактичным отличием, новая спальня выгодно отличается от прошлой, которую Виньен ненавидит. Но вот вид из окон – другое дело. В резиденции каждое дерево напоминало о счастливом времени с хёном, с хёном даже падать с надломившегося сука, и то было в радость. Не то, что в детской сидеть. А за окнами шестьдесят девятого этажа башни виднеются крыши точно таких же безликих башен, громоотводы на них, как каблуки лабутенов, что давят Сеульских выскочек. И над всеми несчастными ветер гонит оплывшие серые тучи. Тоскливые громадины надвигаются как неизбежность, напоминая неделями не заживающие, расплывшиеся гематомы.

Справочник, взятый в библиотеке на первом семестре ещё в прошлом учебном году, возвращается в ящик. До последнего шанса есть пара дней, дни можно сложить в часы или часы в минуты, при любом уравнении сумма не впечатляющая. Можно попробовать перечитать, сесть заучить… но только не этот, не этот проклятый предмет, он ужасен, непонятен и придуман, чтобы Ёнсок Виньен Ли провозгласили самым большим посмешищем на учебном потоке. «Прогнозирование и моделирование катастроф». Кому пришло в голову преподавать подобное математикам?

«33» округляется до «50». Больше не почки, теперь это покатая селезёнка.

Без пяти минут не студентка падает в койку, лицом в подушку, подтягивает к голове одеяло и накрывается полностью. Подтыкает края под бока, под коленки, вкручивается пальцами ног в постель, ну чтобы ни щёлочки. Вот так бы и оставаться. Если позор семьи чего-то не видит, значит, всего постороннего не существует. Теперь нет ничего расстраивающего и напоминающего об ужасном, есть только Вив. И никто за неё своими погаными щупальцами не ухватится. Только она сама потрогает себя где захочет, ей везде легко дотянуться, она и до пяток сможет, если колени поджать. Она так и делает, сведя реальность пусть и к душному, но всё же убежищу.

Без чужеродного, преследующего внимания, воспринимать себя гораздо, гораздо легче. После побега от всех Ёнсок доступны самые приятные ощущения.

Приподняв ягодицы, она ныряет ладонью под слабую резинку пижамных брюк, ощупывает гладкость тех мест, по которым недавно скользил внушительный, медленный, устрашающего размера, лазерный эпилятор. Щипался по коже, везде там внизу, стыдно было, капец. Управляла пластиковым, с округлым наконечником, агрегатом симпатичная девушка-косметолог в накрахмаленном халате. У неё были маленькие ухоженные руки.

Виньен остаётся сухой, поэтому меняет в своих мыслях картинку.

Поглаживая себя, она пролистывает в уме отрывки из фильмов, нарезки из порно… подходящего для продолжения того, что она начала. Но результата как не было, так и нет.

Так… в стрессовом состоянии важно расслабиться и отпустить свои мысли, и вот этого-то как раз Вив старается избежать, отпускать мысли опасно. Папка избранного Ёнсок совершенно точно не оставляет шансов для кого-то постарше. Но и с мальчиками не однозначно. Виньен давно поняла, что в таком деле, как самоудовлетворение, многое, если не всё, зависит от чувств – чем меньше они искажаются, тем ярче ощущения, персональный мир становится осязаем. Вот только в этом мире нет места малознакомым людям. А если уж совсем честно, то в фантазиях никто свободное место так и не занял. И как же, в конце концов, понять кто ей нравится?

Пробежав мысленно по работающим кинкам и выбрав объятия, Ёнсок задирает до горла рубашку пижамы и прижимается грудью к нагретой собою же простыне, представляет тёплую кожу. Чью? Пусть будет, например Джинхён, у него она гладкая, а значит, подходящая. Вив трётся о постель, о приятную плотность шелковистого касания.

А что она недавно говорила своему старшему?