Нюит

Взгляд Агнессы метался из стороны в сторону, словно пойманная в клетку птица. Она пыталась отстраниться от прикосновений, от запахов пота и гнили, от пьяного дыхания, обдающего ее лицо. Но их было слишком много, они были слишком сильны, а ее ангельская сила, казалось, иссякла, как только она ступила на эту оскверненную землю.

Внезапно, чья-то липкая рука схватила ее за подбородок, поворачивая лицо к себе. Перед ней навис демон – отвратительное подобие человека, с раздутой, багровой мордой и клыками, выступающими из-под губ. Его глаза, налитые кровью, горели нескрываемой похотью.

“Ну что, ангелочек, пришла пора вкусить земной радости,” – прохрипел он, и от его дыхания повеяло запахом разлагающегося мяса.

Прежде чем Агнесса успела что-либо сделать, он набросился на нее, прильнув к ее губам влажным, отвратительным поцелуем. Её нежный рот осквернился соприкосновением со скользкими, жаждущими плоти губами демона. Она ощутила вкус гнили и вина, перемешанный со сладостью ангельской невинности, которую демон, словно ядовитый зверь, стремился уничтожить. Агнесса попыталась вырваться, но его хватка была железной, и она лишь чувствовала, как мерзкая слюна стекает по ее подбородку.

В этот момент, другая рука – покрытая бородавками и длинными, скрюченными ногтями – потянулась к ее белоснежному платью. Пальцы ковырялись в ткани, пытаясь расстегнуть застежку, сорвать одежду, обнажить ангельское тело для похотливых взглядов и грязных прикосновений.

“Оставь ее!” – завопила одна из ведьм, с лицом, обезображенным шрамами. “Она моя!”

Началась потасовка. Существа толкались, рычали и плевались друг в друга, стараясь отпихнуть соперников и добраться до Агнессы. В этой безумной вакханалии она почувствовала, как кто-то неловко толкнул ее, и кубок, стоявший на столе, опрокинулся, окатив ее красной, липкой жидкостью. Вино стекало по ее лицу, по ее крыльям, окрашивая ее белоснежное одеяние в мерзкий багровый цвет.

“Смотрите, смотрите!” – закричал кто-то в толпе. “Она кровоточит! Ангел кровоточит!”

“Нет, это вино,” – прошептала Агнесса, пытаясь очистить лицо. “Но это очень неприятно. Почему вы так поступаете?”

Никто не слушал ее. Они были слишком заняты тем, что кричали, ругались и дрались между собой. До слуха Агнессы доносились обрывки безумных речей, смешанных с пьяным хохотом:

“Мы покажем ей, что такое настоящая жизнь!”

“Она узнает, что такое грех!”

“Мы сломаем ее!”

“Она станет одной из нас!”

“Пусть танцует с дьяволом!”

Агнесса с ужасом осознала, что попала в ловушку. Она думает, что они просто больны, просто несчастны. Но они были злыми, безнадежно злыми, и их злоба была направлена на нее, на ее чистоту, на ее невинность. Она была ангелом в аду, и ее ангельское сияние лишь разжигало в этих демонах жажду разрушения и осквернения.

В разгар безумной вакханалии, когда Агнесса уже почти потеряла надежду на спасение, в головах демонов и ведьм возникла новая, еще более чудовищная идея. Ее высказал старый, скрюченный колдун, чье лицо было покрыто бородавками и морщинами, напоминавшими карту ада.

“Постойте!” – прохрипел он, поднимая дрожащую руку. “Зачем нам просто мучить ее? Зачем нам просто осквернять ее? Мы можем получить нечто большее!”

Все взгляды обратились к нему.

“Ангельская кровь!” – провозгласил он, и его глаза загорелись безумным блеском. “Говорят, она дарует вечную молодость, невообразимую силу, связь с самими небесами!”

В одно мгновение в зале воцарилась тишина, словно ветер стих перед ураганом. Затем разразился шквал ликующих криков. Идея была безумной, кощунственной, но для этих прогнивших душ она была слишком соблазнительной, чтобы от нее отказаться.

Стаканы с вином, тарелки с бесчисленными явствами, кости и объедки – все полетело на землю. Скатерть, испачканная кровью и грязью, была сорвана со стола, обнажая грубую, шершавую древесину. Агнесса, испуганная и дезориентированная, не понимала, что происходит.

Прежде чем она успела осознать опасность, десятки рук схватили ее, подняли в воздух и положили на стол. Она попыталась сопротивляться, но ее тело было слабым, а силы ее иссякли. Ее прижали к столешнице, и она ощутила, как грубые руки удерживают ее, не давая пошевелиться.

“Пожалуйста, отпустите меня!” – взмолилась Агнесса, глядя на окружающие ее лица. “Я не понимаю, что происходит. Я просто хотела узнать, что такое земная жизнь. Но здесь так страшно… Я хочу домой, на небеса!”

Ее слова вызвали взрыв хохота, который эхом прокатился по поляне, заполняя лес зловещей какофонией.

“На небеса? Ха! Не думаю!” – прорычал демон с багровой кожей, наклоняясь над ней. “Теперь ты наша, ангелочек. И мы не позволим тебе так просто уйти!”

“Домой, на небеса…” – передразнила его ведьма, с лицом, испещренным шрамами, пародируя нежный голос Агнессы. “Какие наивные слова! Ты думала, что здесь тебя ждут с распростертыми объятиями? Ты ошиблась, милашка. Здесь тебя ждет только боль и страдание!”

Один из демонов достал из-за пояса нож – ржавый, зазубренный, с рукояткой, сделанной из человеческой кости. Агнесса увидела его, и ужас сковал ее тело. Она поняла, что они собираются сделать, и ее охватил невыносимый страх.

“Пожалуйста, не надо!” – закричала она, но ее голос потонул в реве демонической толпы. “Я не сделала вам ничего плохого! Пожалуйста, отпустите меня домой!”

Агнесса закрыла глаза, готовая к смерти. Но даже в этот последний момент она не теряла веры. Она верила, что даже если ее тело будет уничтожено, ее дух вернется на небеса, и оттуда она будет продолжать нести свет и надежду всем, кто заблудился во тьме.

“Я прощаю вас,” – прошептала она, и в ее голосе звучало сострадание, которое было сильнее любого страха. “Я люблю вас. И я верю в вас.”

Нож опустился. Лезвие, тупое и зазубренное, врезалось в ее нежную кожу в районе руки. Агнесса вскрикнула, но ее крик был заглушен ревом толпы. Острая боль пронзила ее тело, и кровь хлынула из раны, окрашивая ее белоснежное одеяние в алый цвет.

Кровь. Ангельская кровь. Демоны и ведьмы, словно голодные звери, набросились на нее. Они подставляли кубки, ладони, даже просто склонялись к ране, жадно слизывая драгоценные капли. В их глазах горел безумный огонь надежды, жажда власти и бессмертия.

Они испили ее кровь. Капли ангельской благодати проникли в их прогнившие тела, но… ничего не произошло. Ни вечной молодости, ни невообразимой силы, ни связи с небесами. Лишь на мгновение они ощутили легкий трепет, как дуновение прохладного ветра в жаркий день, и он тут же исчез, оставив лишь прежнюю пустоту и тьму.

Они недоуменно смотрели друг на друга, разочарованные и разгневанные. Надежда, вспыхнувшая было в их сердцах, погасла, оставив лишь пепел злобы.

“Что это?” – прорычал демон с багровой кожей, сплевывая остатки крови. “Нас обманули!”

“Ложь!” – закричала одна из ведьм. “Ангельская кровь должна даровать силу!”

“Может, мы сделали что-то не так?” – прошептал старый колдун, его лицо исказилось в гримасе растерянности.

Агнесса, тем временем, с удивлением наблюдала за происходящим. Она чувствовала, как ее рана затягивается, как ее тело, благодаря ангельской регенерации, восстанавливается за секунды. Кровь перестала течь, кожа вновь стала гладкой и чистой, словно ничего и не было.

Она поняла, что их попытка обрести силу потерпела неудачу. Но ее мысли были не о мести, а о сострадании. Они были так отчаянно жаждут власти, так глубоко погрязли в тьме. Она хотела помочь им, хотела показать им другой путь.

Однако, безумие и злоба уже захватили их умы. Разочарование превратилось в ярость, и они, словно стая обезумевших зверей, вновь обернулись к Агнессе.

“Не сработало…” – прошипела девушка в черном платье, ее глаза горели безумием. “Ну и что? У нас еще много способов развлечься! Мы еще не закончили с тобой, ангелочек!”

“Да!” – заорали остальные, подхватывая ее слова. “Мы найдем другой способ! Мы сломаем ее! Мы заставим ее страдать!”

Безумный праздник продолжался.

Сознание Агнессы померкло, словно звезда, закрытая черной тучей. Все звуки, запахи и ощущения смешались в хаотичный вихрь, и она провалилась в глубокую, беспросветную тьму. Боль, страх и отчаяние отступили, уступив место блаженному небытию.

Праздник закончился. Под утро, когда первые лучи солнца пробились сквозь сплетение деревьев, поляна опустела. Ведьмы и демоны, словно ночные тени, растворились в предрассветном тумане, оставив после себя лишь тишину и запустение. Ничто не указывало на то, что здесь когда-либо происходило что-либо, кроме разбросанных костей, объедков и запаха гнили. Лишь один свидетель подтверждал кошмарную реальность прошедшей ночи – растерзанный ангел, лежащий посреди поляны.

Ее белоснежное одеяние было испачкано в вине, крови и чем-то еще, не поддающемся определению. Ее крылья были сломаны и измяты. Ее тело было слабым и безжизненным. Она лежала неподвижно, словно выброшенная на берег волной после кораблекрушения, без сил, без надежды, без возможности спастись.

В этот момент, когда казалось, что все потеряно, на поляне появился мужчина. Он был странным и необычным, словно сошедшим со страниц древней легенды. Его лицо было восточным, с тонкими чертами и спокойным, мудрым выражением. Его волосы были белыми, как снег, и завязаны в длинный, элегантный хвост. Он был одет в простую, но изящную одежду, которая казалась сотканной из лунного света.

Он медленно и тихо подошел к Агнессе, и его взгляд был полон печали и сострадания. Он опустился на колени рядом с ней, осторожно убирая с ее лица пряди спутанных волос. Его руки были нежными и заботливыми, словно он прикасался к хрустальному цветку.

“Бедное дитя,” – прошептал он, и его голос был мягким и мелодичным, как звук флейты. “Что же они с тобой сделали?”

Он осторожно поднял Агнессу на руки, бережно поддерживая ее хрупкое тело. Она была легкой, как пушинка, и он почувствовал, как ее безжизненность пронзает его сердце болью.

Он стоял на поляне еще мгновение, глядя на нее с нежностью и жалостью. Затем, он развернулся и медленно, но уверенно пошел прочь, унося ее в неизвестном направлении. Лес, казалось, расступался перед ним, пропуская его сквозь свои заросли. Он нес ангела, падшего в мир тьмы, словно драгоценный дар, надеясь вернуть ей свет и исцелить ее раны.

***

Комната тонула в густой тишине, лишь скрип половиц, словно вздох старого дома, да шорох отодвинутой седзи нарушали её зловещее спокойствие. Юкимура, словно тень, проскользнул внутрь. В полумраке, на роскошной перине, покоившейся на жестком ложе основного матраса, лежала девочка. Дитя, чьи волосы белее первого снега, а кожа – бледнее лунного света.

Сон её был мучителен, кошмары терзали невинное сознание. Она металась, словно пойманная в капкан птица, в её снах плясали тени истязателей, их лица – зловещие маски, голоса – эхо боли.

Юкимура приблизился, словно лунатик, влекомый неведомой силой. Его рука, словно отстраненная от него самого, коснулась её лба, прохладного и нежного, как лепесток сакуры. В тот же миг, муки прекратились. Лицо девочки разгладилось, кошмар растворился, словно дымка на ветру.

Юкимура выдохнул, и в этом выдохе была и усталость, и облегчение, и тень глубокого, необъяснимого смятения. Зачем он здесь? Зачем он вмешивается в ход судьбы, подобно неумелому игроку, вставляющему палки в колеса неумолимой машине?

Разве не разумнее было отвернуться? Заткнуть уши, когда до него дошло зловещее послание о пленении “ангела”? Зачем вмешивается в ход предначертанного? Ведь более не ангел она, лишь оболочка, лишенная небесной благодати. И память ее, как и чистота, утрачена безвозвратно. Возможно, завтра она забудет и его, и этот миг, но сейчас, он словно пленник в объятиях сострадания, не в силах отвернуться от страданий невинного. Но что ждет его за этой дверью? И какие демоны пробудятся в его душе, если он осмелится изменить судьбу падшего ангела?. Но теперь, глядя на это невинное лицо, Юкимура уже не мог отступить, словно его сердце, за долгие годы покрытое льдом безразличия, вдруг содрогнулось от прикосновения чего-то утраченного, чего-то… человеческого.

Измученный сомнениями, он брел к окну, словно мотылек, влекомый мрачным пламенем. Присутствие этого дитяти – ядовитый цветок, грозящий расцвести в саду его уединенной жизни, отравляя каждый миг своим незримым влиянием. Оно нарушит хрупкий баланс Ци, словно камень, брошенный в зеркальную гладь пруда.. . Может быть есть вариант, куда ее можно устроить. Подбросить, как брошенного щенка, к дверям приюта, где равнодушные няньки убаюкают ее горе? Или отдать в руки чужаков, в надежде, что чужая любовь залечит раны, нанесенные небесами? В своих раздумьях он и не заметил, как нему подошли украдкой со спины и нежно дернули за подол его мантии. Потом еще раз и он обернулся. Перед ним стояла девочка, держа в руках его белую мантию.

Он обернулся, и пред ним предстало видение – девочка, облаченная в одеяния цвета лунного света, держащая в своих маленьких руках край его белой мантии. Ее глаза – два бездонных колодца, полные страха и невыплаканных слез, отражали в себе отблеск меркнущей надежды.

– Папа? – прошептала она, и голос ее дрогнул, когда она увидела его . В этом слове, вырвавшемся из глубин детской души, звучало недоумение и мольба. Юкимура застыл в оцепенении, словно пораженный молнией.

Это неуклюжее, дрожащее создание приняло его за ангела? Неужели, даже в воспоминаниях, запятнанных муками, она не помнит истинного облика посланников небес? Разве он, дракон, чья сущность соткана из хаоса и бушующего пламени, хоть отдаленно напоминает ангела, сотканного из света и благодати? Что ему теперь делать?

– Папа… – пролепетала она вновь, и слово это, словно сломанная птица, вырвалось из ее трепетных уст. Падший ангелочек, потерявший крылья в пучине страдания, крепко обхватил его за талию, прильнув к нему, словно к последней опоре в мире рухнувших надежд. Заплакав, она заговорила, слова ее тонули в бурных потоках слез, превращаясь в невнятное бормотание.

– Мне… Мне приснился кошмар… Такой страшный… – шептала она, дрожа всем телом. – Какие-то… злые люди… они… мучали меня… Били… Представляешь, папа? Били… И еще… что-то странное делали… Что-то… мерзкое… А я… я ведь хотела им помочь… Хотела…

В голосе ее звучала боль, настолько острая, что она эхом отдавалась в душе Юкимуры, заставляя его содрогнуться. Он, дракон, чье сердце закалено в огне вечности, почувствовал, как его окутывает повторная волна нежности и сострадания, чуждая его природе.

Осторожно, словно опасаясь сломать хрупкую птицу, он обнял ее в ответ. Его объятия были сдержанными, но полными силы, словно стремясь укрыть ее от всего зла, что таится в этом мире. Он прижал ее к себе, позволяя ей выплакаться в его мантию, ощущая, как ее маленькое тело содрогается от беззвучных рыданий.

В этот момент, в глубине его души, зародилось нечто, похожее на удовлетворение. Ведь так и должно быть. Он нашел ее тельце, израненное и брошенное в лесу, когда пришло то зловещее послание о шабаше. Она и не должна помнить ничего. Ни его, ни тех, кто причинил ей эту боль. Пусть ее память останется чистой, как первый снег, выпавший на землю. Пусть в этом мире, где он – ее опекун, она обретет покой, а он – хоть какое-то подобие искупления за то, что не смог предотвратить.

***

Прошло несколько дней, словно украденных у вечности. Забыв о своем предназначении, Юкимура погрузился в странную, непривычную роль опекуна. Горный воздух, пропитанный ароматом сосен и диких трав, звенел детским смехом. Белоснежная тень, подобная игривому духу, металась между резными колоннами его традиционного китайского дома, расположившегося в самом сердце горной гряды. Это была она – девочка, забывшая о кошмарах прошлого, купающаяся в лучах мимолетного счастья.

– Папа, смотри! – кричала она, подпрыгивая и протягивая ему букет полевых цветов, собранных на склоне горы. – Они такие красивые!

Юкимура, отложив свиток с древними заклинаниями, невольно улыбнулся. Цветы, грубо сорванные детской рукой, казались ему прекраснее самых изысканных орхидей.

– Да, очень красивые, – ответил он, присаживаясь на корточки и принимая букет. – Но будь осторожна, когда их собираешь. В горах много опасных зверей.

– Я не боюсь! – заявила она, гордо вскинув подбородок. – Папа меня защитит!

В этих словах, произнесенных с детской верой и непоколебимой уверенностью, заключалась ирония, от которой у Юкимуры сжалось сердце. Защитить? Да он сам – самый опасный зверь в этих горах.

Но, наблюдая за ее беззаботной игрой, за тем, как она срывает лепестки с цветов и смеется, ловя солнечные зайчики, он ощущал, как в нем просыпается нечто новое, доселе неведомое – ответственность. Этот хрупкий цветок, распустившийся в его каменном саду, нуждался в защите, в тепле и заботе.

– Нет! – кричал внутренний голос. – Она лишь принесет тебе беды. Ты не можешь этого сделать! Ты дракон!

Но, глядя в ее чистые, доверчивые глаза, он уже знал, что решение принято. Все доводы рассудка, все доводы его демонической сущности были бессильны перед этим новым чувством, захлестнувшим его с головой.

– Нет, – тихо прошептал он, обращаясь к себе самому, – я не отдам ее никому.

– Что, папа? – спросила она, наклонив голову набок и вопросительно глядя на него.

– Ничего, – ответил Юкимура, улыбнувшись ей. – Просто я рад, что ты здесь.

И в этом коротком, простом признании заключалась вся правда. Он рад. Несмотря на кучу «нет» и «запретов», вопреки всему, что диктовала ему его природа, он оставит ее у себя. И пусть это станет его проклятием. И пусть это станет его спасением.

Глава 14

«Предыстория: Месть дракона»

Лунный свет, скользя сквозь витражные стекла кабинета, расцвечивал стены причудливой мозаикой, сплетая танец теней, в котором Юкимура обычно находил умиротворение. Но сегодня, в этой игре света и тьмы сквозила злая насмешка, словно луна насмехалась над его смятением. Сердце, обычно бьющееся ровно и неумолимо, подобно тиканью старинных часов, сейчас отбивало тревожную барабанную дробь, предвещая бурю. Домашнее кимоно, привычно окутывающее его тело, казалось тесной клеткой, сковывающей движения, а черная накидка, которую он надевал, чтобы отгородиться от мирской суеты, лишь усиливала чувство гнетущей изоляции.

Он машинально перебирал документы, аккуратно разложенные на столе, словно одержимый навязчивой идеей порядка. Сценарии новых пьес, отчеты о доходах с поместий, счета от поставщиков – все лежало на своих местах, подчиняясь невидимой, но непреклонной логике, создавая иллюзию контроля над миром. Но сегодня эти бумаги казались лишь бездушным реквизитом, блеклой декорацией к трагедии, разворачивающейся в его голове.

В центре стола, подобно ядовитым цветам, распустились другие бумаги – вырезки из газет, пестревшие кричащими заголовками о ведьмах, таинственных шабашах, зловещих ритуалах и необъяснимых исчезновениях. С каждой строкой, с каждым словом Юкимура чувствовал, как его терпение истончается, словно шелковая нить, натянутая до предела. Не страх, не отвращение, но омерзительная ярость клокотала в его груди, когда он думал об этих… людях. О тех, кто осквернил невинность, кто извратил природу и попрал законы, неписанные, но оттого не менее священные.

Перед ним лежала карта лесной местности, испещренная непонятными знаками, словно древний манускрипт, хранящий в себе тайны мироздания. Черная перьевая ручка, его верный спутник в мире слов и замыслов, плясала по бумаге, выводя изящные иероглифы на классическом китайском. 护身符 (hù shēn fú) – талисман, пять охранных заклинаний, окружающих проклятое место, словно неприступная крепость. 卫护 (wèi hù) – охрана, две линии защиты, словно непроницаемая стена. 巡逻 (xún luó) – патруль, непрерывное наблюдение, чтобы ни одна тень не ускользнула от его взора. Юкимура знал, что ему придется все досконально продумать, учесть каждую мелочь, чтобы задуманное свершилось, и никто не пострадал. Особенно она.

Его глаза, холодные и непроницаемые, скользили по карте, выискивая слабые места в обороне врага, просчитывая возможные варианты развития событий, как шахматист, предвидящий ходы противника на несколько шагов вперед. Лицо его оставалось невозмутимым, словно маска, скрывающая бушующий океан эмоций, но внутри бушевал ураган сомнений и тревог, грозящий вырваться наружу. Сгущающийся воздух в кабинете становился липким от напряжения, словно окутывал его невидимыми сетями. Шелест пергамента, скрип пера по бумаге – лишь заглушали симфонию хаоса, разворачивающегося в его душе.

Внезапно, словно решив прервать этот мучительный процесс, дракон отложил бумаги и открыл один из ящиков стола, извлекая оттуда старинный медный амулет. Медальон, висевший на тонкой свинцовой цепочке, казался осколком давно ушедшей эпохи. Медь, покрытая патиной времени, позеленела от старости, а в некоторых местах почернела, словно оплаканная горем. На всей поверхности амулета проступали едва различимые руны, словно тайные знаки, открывающиеся лишь знающим. Они не были выжжены или выгравированы на металле, нет, их можно было увидеть лишь при определенном угле падения света, когда луч, словно по волшебству, проявлял скрытые письмена.

Мужчина перевернул амулет, и на обратной стороне медальона предстал мужской профиль, высеченный из черного обсидиана. Лицо было суровым и благородным, с высокими, точеными скулами и волевым подбородком, говорящим о несгибаемой решимости. Обсидиан, словно живая ткань тьмы, поглощал свет, делая черты лица загадочными и неуловимыми, словно призрак, застывший во времени.

***

В лесу воцарилась такая глухая ночь, что казалось, будто сама тьма обрела плоть и поглотила все живое. Ни шелеста крыльев, ни звериного рыка, лишь давящая, зловещая тишина, от которой волосы вставали дыбом на загривке. Деревья, словно гигантские, скрюченные пальцы, сжимались все теснее и теснее, превращаясь в непроглядную черную стену. Пробираться сквозь этот лес становилось все труднее, каждый шаг отдавался гулким эхом в пугающей пустоте.

Но, как говорил старик Чарли, один из немногих, кто возвращался из этих мест живым, лес никогда не бывает пуст. Просто его обитатели не любят, когда их замечают. И единственными, кто по-настоящему владел этой территорией, были волки. Но не те волки, которых можно встретить в книжках про дикую природу. Эти твари были ростом с небольшого слона, настоящие адские псы, вырвавшиеся из преисподней.

Шерсть… Если это вообще можно было назвать шерстью. Скорее, всклокоченная масса черной жижи, отвратительной слизи, стекала с их тел, как будто они только что вылезли из какого-то древнего болота. Она торчала во все стороны, словно обгоревшие провода, придавая им вид безумных, хаотичных созданий. У них не было щек, и поэтому вся челюсть, усеянная невероятно острыми зубами, была выставлена напоказ – лезвия, готовые разорвать плоть и кости в мгновение ока. Глазные яблоки черны, как бездонные колодцы, а радужка, наоборот, ослепительно белая, словно два горящих уголька, смотрящих прямо в душу.

Двигались эти твари почти бесшумно, словно тени, скользящие по земле. Они выслеживали свою добычу с терпением и жестокостью, достойными самого дьявола. И если уж они кого-то выбрали, то шансов спастись не было. Совсем. Как говорил старик Чарли, “В этом лесу смерть не приходит тихо. Она приходит с клыками и белыми глазами, и ты даже не успеешь сказать “мама”.”

Высокая фигура в черном пальто, словно тень, кралась сквозь лес, стараясь ступать как можно тише, превращая каждый шаг в искусство беззвучия. Юкимура внимательно изучал дорогу, словно читая книгу, написанную на языке мертвых, и часто оглядывался, чувствуя себя загнанным зверем. Встреча с этими волками не входила в его планы, а кровавая бойня и вовсе была нежелательна. Ему, наоборот, нужно было как можно тише проскользнуть к проклятому поселению ведьм, словно вор, проникающий в чужой дом.

Несколько раз он ощущал на себе чей-то взгляд, тяжелый и липкий, словно прикосновение ледяных пальцев. Но, оглядываясь, не находил никого, лишь черные силуэты деревьев, насмешливо качающихся на ветру. Стало ясно – его обнаружили. Нужно двигаться быстрее, гнать вперед, словно отступающий солдат, спасающийся от погони. Шорохи в лесу усилились, превращаясь в зловещий шепот, словно лес шептал его имя, предвкушая близкую погибель.

И вот, наконец, он услышал этот противный, жужжащий звук, словно рой разъяренных ос приближался к нему со всех сторон. Он достиг барьера, невидимой стены, отделяющей мир людей от владений колдунов. Задержав дыхание, Юкимура достал из-под пальто медный медальон, словно последний козырь в смертельной игре. Прикоснувшись к нему рукой, он почувствовал, как тепло древних рун проникает в его тело, наполняя его силой и уверенностью.

Мужчина шагнул вперед, сквозь охранный барьер, словно проходя сквозь завесу тумана. И в тот же миг, повернулся назад, словно ожидая удара в спину. Перед ним, за барьером, стоял волк, адская гончая, с разинутой пастью, из которой на черную траву капала кровавая слюна, словно капли чернил, вытекающие из проклятой книги. Его глаза были безумны, горели адским огнем, отражая в себе муки преисподней. Зубы, острые, как сотни самых острых кинжалов, сверкали в лунном свете, словно оружие, готовое к смертельной схватке.