Нюит

Ослепительная вспышка, ярче тысячи молний, рассекла облака, и луч чистого, золотистого света устремился вниз, прямо в центр храмового двора. Земля дрогнула, но не от удара – скорее, как будто вздохнула, встретив давно ожидаемую гостью. Альберт вскрикнул, зажмурившись, но даже сквозь сомкнутые веки свет прожигал глаза, оставляя кровавые пятна в поле зрения.

– Что за черт?! – вырвалось у него, но голос потонул в нарастающем гуле, похожем на звон тысячи колокольчиков.

Когда он осмелился приоткрыть глаза, мир вокруг уже изменился. Перед ним парила Она.

Она парила в воздухе, окруженная мягким сиянием, словно луна, сошедшая с небес.

Её облик был одновременно простым и невозможным – человеческим и большим, чем человеческим. Черты лица казались то юными, то древними, словно в них отражались все времена года сразу. Одеяние из бело-золотого шелка струилось вокруг неё, переливаясь, как поля риса под ветром. Длинные, черные как смоль волосы, заплетенные в сложную прическу, были украшены тончайшими серебряными нитями и жемчужинами, мерцающими, как звёзды.

Но больше всего Альберта поразили её глаза.

Золотисто-янтарные, как у лисы, и в то же время глубокие, как ночное небо. В них светилась доброта, но не та, что у слабых – а та, что у тех, кто видел всё: войны, падения, возрождения – и всё равно выбирала милосердие. Ее голос звучал нежно, но в нем чувствовалась непреложная власть, будто эхо самих времен. Она продолжала говорить, осыпая духов благословениями и надеждой. “Вы достойно несли бремя времени, вы сильны и будете еще сильнее”, – говорил голос богини. Лица духов озарились улыбками, и в их глазах загорелся огонь радости и уверенности в завтрашнем дне.

Когда Богиня спустилась ниже, лисицы, словно по волшебству, взмыли в воздух, кружась в радостном танце. “Смотрите, смотрите! Она здесь, она благословляет нас!” – радостно пищали самые молодые духи. Альберт, чувствуя себя ничтожно маленьким и переполненный благоговейным трепетом, затаил дыхание, боясь даже моргнуть.

– Дети мои…

Её голос разлился по двору, мягкий, как весенний ручей, и в то же время непреклонный, как течение реки.

Духи замерли, некоторые – со слезами на глазах. Даже Фуука, всегда такая гордая, слегка дрожала, не в силах поднять взгляд выше пояса богини.

– Я видела ваши труды. Слышала ваши молитвы.

Она медленно опустилась на землю, и там, где её босые ноги касались камней, расцветали крошечные белые цветы – несуществующие в мире людей.

– Вы храните этот лес, как хранили его ваши отцы и матери. И за это я благодарю вас.

Один из духов – тот самый длиннорукий, что ещё недавно издевался над Альбертом – вдруг рухнул на колени, закрыв лицо руками.

– Прости… прости нас, Инари-сама… – прошептал он.

Но богиня лишь улыбнулась и протянула руку.

– Нет нужды в прощении там, где есть верность.

Тут же двор взорвался движением.

– Она говорила со мной! – визжал маленький крылатый дух, кувыркаясь в воздухе.

– Нет, со всеми нами! – поправила его соседка, вся сияя от восторга.

Альберт стоял, чувствуя себя совершенно лишним.

И тогда…

Богиня повернула голову.

И взглянула прямо на него.

– А ты…

Она сделала шаг в его сторону, и духи в ужасе расступились.

– …новый.

Её улыбка стала чуть хитрее.

– Интересно…

И прежде чем Альберт успел что-то понять, Инари уже повернулась к Фууке.

– Присмотри за ним.

Лиса-хранительница резко выпрямилась, глаза её горели.

– Как прикажешь, госпожа.

Богиня кивнула…

И растворилась в сиянии, оставив после себя лишь тихий звон колокольчиков и ошеломлённого эльфа, что некоторое время даже не дышал от шока.

Когда она окончательно исчезла, духи взорвались ликованием. Они хлопали в ладоши, обнимались, подпрыгивали от счастья, кружась в танце благодарности. “Мы видели ее! Она приходила к нам!” – кричали они, перебивая друг друга.

В конце праздника, когда эйфория немного утихла, Фуука подошла к Альберту. На ее лице по-прежнему не было улыбки, но в глазах мелькнуло что-то похожее на…отсутствие презрения?

– Нинген, – сказала она, и в этот раз в голосе не было прежнего презрения, – ты… не все потеряно. Ты оказался полезен.

В ее понимании это звучало почти как признание.

Она небрежно махнула рукой, и мир вокруг Альберта поплыл, завертелся в безумном калейдоскопе света и красок. Он почувствовал, как его куда-то несет, словно он застрял в стиральной машине.

Когда кружение прекратилось, он обнаружил себя сидящим… на крутящемся офисном кресле. В ярко освещенной, гудящей комнате сновали люди в строгих костюмах, с озабоченными лицами, уткнувшиеся в свои планшеты. Перед ним стоял компьютер. На экране раздражающе мигала надпись: “Ожидание подключения…”.

Альберт был в агентстве.

Глава 12

«Гримуар Древних»

Кап-Кап. Тихое капание от куда-то сверху, давит на нервы. Кап-кап. Солнечный свет проходил сквозь витражные окна, разными красками, через пыльный воздух. Скоро все начнется. Быстрые шаги по каменной плитке, в коридоре шныряют туда-сюда. В комнате некто стоит в тени и прячет какие-то колбы и амулеты по карманам и что-то металлическое.

Шорох ткани и лицо закрыто. В коридор вышла фигура в красном бархатном балахоне с головы до ног. Шаги быстро сменились бегом. Фигура, металась по лабиринту коридоров, тщетно всматриваясь в витражные окна. Пыль, грязь, запекшаяся кровь – все это покрывало стекло толстым слоем, скрывая мир снаружи. Но даже сквозь эту завесу ужаса можно было различить кошмарную реальность: три бронированных машины, окруженные тенями в черной униформе и масках. Не солдаты. Что-то хуже. Воины культа, фанатики, ведомые безумной верой, что охраняют эту церковь, за хорошую плату.

Но даже витраж, этот бастион готического кошмара, был бронирован. Сцены, некогда изображавшие святость, теперь исказились в дьявольский гротеск. Дьявол, спасающий общество, демоны, раздающие еду , и ритуальные убийства неверных. Стекла, запятнанные кровью и безумием, хранили якобы «прошлое». И вот, казалось, эти времена скоро настанут. Все ближе. Все реальнее. Кап-кап… безумие продолжало свой неумолимый отсчет.

Кап-кап… Кап-кап… Каждая капля – холодный пот страха, стекающий по позвоночнику. Не осталось надежды. Только безумие.

Собрание…Толпище красных балахонов. Море багрового шелка, колышущееся в унисон с темными пульсами страха и фанатизма. Запах благовоний и свечей, густой и приторный, смешивался с отвратительным запахом пота, создавая удушающую атмосферу гниения и одержимости. Тишина. Давящая, словно могильная плита. Сотни глаз, скрытых под капюшонами, прожигали мужчину на сцене. Жаждущие, голодные взгляды. Красная фигура у алтаря нервно переменилась с ноги на ногу, он старался избегать взгляды, и постоянно трогал карман с чем-то металлическим. Новенький, наверное.

Место икон занимали жуткие доктрины, исписанные кровью и безумием. Правила, вырезанные на костях, повествующие о кровавых ритуалах.

На сцене возвышался ритуальный стол, изъеденный временем и кровью. По бокам от него, словно призрачные стражи, стояли две фигуры в белых балахонах.

Его притащили. Мужчину, сломленного, трясущегося. Мешок на голове, скрывающий лицо, но не безумие в глазах. Нет… Пожалуйста… Беззвучный крик мольбы метался в его голове, тонул в нарастающем хоре страха. Его тело дергалось, как марионетка, лишенная воли. Что я сделал? Почему я?

Мужчина в фиолетовом балахоне вышел на середину сцены. Голос его, усиленный металлическим прибором, дрожал от фанатизма. В его руках была красная книга, старая потрепанная, но от нее веяло тьмой и опасностью.

“Братья и сестры! Дети Тьмы, узревшие истину! Сегодня мы стоим на пороге великого перерождения! Этот сосуд скверны, этот отброс человечества, погрязший в грехе и неверии, станет жертвой, угодной Древним! Его кровь оросит эту землю, очистив ее от скверны! Его смерть приблизит час Вознесения!”

В толпе раздался одобрительный ропот, переходящий в безумный, звериный рев. “Во имя Отца Тьмы! Во имя Древних!”

“Смерть неверному!” – выкрикнул кто-то из толпы, и этот клич подхватили сотни глоток, создавая жуткий хор, прославляющий смерть.

Мужчина на столе дрожал всем телом. Во рту пересохло, вкус желчи обжигал горло. Страх сковал его, парализовал, но где-то в глубине сознания еще теплилась искра надежды, отчаянно цепляющаяся за жизнь. Он пытался кричать, молить о пощаде, но из-под мешка вырывались лишь приглушенные, неразборчивые стоны.

Пожалуйста… Не надо… У меня семья… дети…

Он чувствовал липкий холод металла, прикоснувшийся к его коже. Чувствовал пристальные взгляды сотен безумных глаз, прожигающих его насквозь. Запах благовоний душил, смешивался с запахом крови и пота, создавая тошнотворную смесь.

Мужчина в фиолетовом балахоне обернулся к нему, и в его глазах отразился ледяной блеск фанатизма.

“Твоя смерть – это искупление, грешник! Ты станешь жертвой, дарующей нам вечную жизнь! Прими же свою судьбу с покорностью!”

Он приблизился к столу отдав книгу стражнику в белом и достав из кормана балахона ритуальный нож. Трехгранный, лезвие его было тусклым, покрытым странными выпуклыми символами. Мужчина на столе попытался вырваться, но его крепко держали. Отчаянные, безрезультатные попытки.

Боже… Если ты есть… Помоги мне…

“Нет! Не надо! Прошу… Я покаюсь! Я буду верить во что угодно! Только не убивайте меня!” – его голос, наконец, прорвался сквозь мешок, хриплый и отчаянный.

Но никто не слушал. Хор фанатиков достиг своего апогея. “Смерть! Смерть! Смерть!”

Человек в фиолетовом балахоне поднял нож. В зале воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь учащенным дыханием палача и приглушенными рыданиями жертвы.

“Во имя Древних…”

И затем… тишина разорвалась криком. Пронзительным, нечеловеческим криком, который, казалось, вырвался из самой преисподней. Крик, который эхом разнесся по коридорам древнего здания, заглушив даже зловещее: Кап-кап… Кап-кап… Отсчет безумия достиг нуля.

…Вопль отчаяния, затерявшийся в зверином рыке толпы. Клинок взметнулся в воздух, ослепительно блеснув в тусклом свете свечей. Мгновение тишины, зловещей, предвещающей… И затем – удар.

Кровь. Багровая река хлынула на ритуальный стол, окрашивая древние узоры в свежий, пульсирующий цвет. Мужчина обмяк, безвольной куклой, лишенной нитей жизни. Тишина, сменившая вой толпы, теперь была оглушительной.

Человек в фиолетовом балахоне, с безумным блеском в глазах, вырвал из рук оцепенелого охранника красную книгу, переплетенную человеческой кожей. Его пальцы, дрожащие от возбуждения, перелистали пожелтевшие страницы. Он начал читать. Слова на древнем, забытом языке сорвались с его губ, сплетаясь в жуткую мелодию, проникающую в самую душу.

В этот миг, как по команде, все свечи погасли. Зал погрузился в непроглядную тьму. Слышались лишь испуганные вздохи и судорожные молитвы. Тяжелый, спертый воздух давил на грудь, вызывая панический страх.

И затем, тьма начала сгущаться. Не просто темнота, а нечто осязаемое, злое. Она сосредоточилась над окровавленным трупом на столе, собираясь в плотный, пульсирующий шар. Тишина словно взорвалась, уступив место жуткому клокотанию и бульканью, как будто кто-то размешивал ледяную жижу в огромном котле. Один из культистов, слишком ловкий для фанатика, незаметно отошел к стене у окон.

В мгновение ока тьма обрела форму. Ужасающую, невообразимую. Нечто, что не должно было существовать в нашем мире. Монстр. То ли зверь, то ли осьминог, то ли кошмар из самых глубин человеческого подсознания. Бесформенная масса щупалец, когтистых лап и горящих, нечеловеческих глаз.

В следующую миллисекунду раздался удар. Оглушительный, сотрясающий все вокруг. Когтистая лапа пронеслась по сцене, словно молния, и те, кто стоял рядом с трупом, просто исчезли. Человек в фиолетовом балахоне, белые фигуры – все они превратились в кровавую кашу, смешанную с обломками костей и порванными кусками ткани.

Кровь, теперь не только на столе, но и на стенах, на полу, на лицах выживших. Кровь, запах смерти и безумия заполнили все пространство.

Кто-то из фанатиков бросился на колени, заклиная богов, вымаливая прощение. “Великий Древний, помилуй нас! Мы – твои слуги! Сохрани нас!” Его голос дрожал от ужаса, бессвязные слова молитвы тонули в нарастающем вое чудовища.

Другие бросились бежать. В панике они толкались, давили друг друга, стараясь выбраться из этого кошмара. Но коридоры были узкими, а выхода – всего лишь два. Ловушка захлопнулась.

Резня только началась. В глазах монстра, мерцающих в темноте, читался лишь голод и жажда крови. И голод этот был ненасытен

Монстр обрушился на толпу. Крики ужаса, предсмертные вопли – все смешалось в адской какофонии. Щупальца хватали, рвали, дробили кости. Кровь фонтанами заливала все вокруг.

В этой кровавой вакханалии одна из красных фигур, словно одержимая, вырвалась из толпы. Стремительным движением бросившись на сцену, она схватила валяющуюся в кровавой каше книгу и ринулась за кулисы.

Там был еще один выход. Тайный. Выход для избранных. Для элиты. Ее пальцы, покрытые кровью, лихорадочно шарили под балахоном, судорожно нащупывая что-то металлическое. Связка ключей. Маленький, но жизненно важный набор, отделяющий ее от неминуемой смерти.

В этот момент в зале собрались военные, что прибежали на шум. Твари в черной форме и масках, с автоматами наперевес, взирающие на творящийся хаос с холодным, расчетливым интересом. Им было плевать на жертвы. Им нужна была книга.

Красная фигура, выскользнув из потайной двери, оказалась на улице. Ночной воздух обжег лицо, казавшийся невероятно свежим после удушающей атмосферы секты. Она подбежала к бронированной машине.

Вблизи это чудовище на колесах выглядело так, словно его достали из самого пекла зомби-апокалипсиса. Толстый бронированный корпус, пуленепробиваемые стекла, усиленные решетками, и огромный стальной отвал, присобаченный спереди – снегоочиститель, превращенный в таран, идеальный для прокладывания себе путь сквозь толпы живых мертвецов или, в данном случае, культистов.

Книга и окровавленный балахон были отброшены на пассажирское сиденье. За рулем сидела ангелоподобная эльфийка. Золотистые волосы, словно водопад, обрамляли лицо с тонкими, аристократичными чертами. Голубые глаза, обычно сияющие, сейчас были полны напряжения и усталости. Миниатюрная, хрупкая, но полная внутренней силы.

Она набрала чей-то номер, и над приборной панелью всплыла голограмма. Холодное, бесстрастное лицо в дорогом костюме.

Речь эльфийки была злой, сочной, перемежающейся потоком отборных матерных слов. “Да это я. Все получилось. Эти бестолочи сами себя убили, ебаку какую-то вызвали нахуй, и она их всех порешила. Мясник, блять, во всей красе. Думаю, вам это понравится.”

Из голограммы послышался вопрос: “Лирия. Гримуар у тебя?”

“Да, у меня, блять. Но продам по завышенной цене, раз эдак в три. Я из-за вас, гандонов, лишние три месяца в этой дыре проторчала, жрала крыс и слушала их бредни о великом вознесении. Так что раскошеливайтесь или идите нахуй, и сами ищите себе книжку. Даю вам час. Потом цену подниму в пять раз. Всех люблю, всех целую”.

Эльфийка отключила связь. Завела двигатель и бронированный монстр, взревев, сорвался с места, оставляя позади окровавленный кошмар и мчась в ночь, с гримуаром в руках и с желанием поскорее смыться из этого проклятого места. Дело сделано.

Глава 13

Предыстория: «Падение ангела»

Закат догорал на горизонте, словно прощальный поцелуй солнца, уступая место бархатной синеве ночи. Первые звезды, словно робкие бриллианты, начали рассыпаться по небосклону, мерцая тихим обещанием волшебства. И вдруг, словно в ответ на тихую молитву Земли, одна звезда сорвалась с небес, оставив за собой искрящийся серебряный след. Падая все ниже, она коснулась опушки леса и расцвела…

Из звездной пыли и невинности явилась она – ангел, сотканный из самого света. Нежные кудри, цвета лунного серебра, мягко ниспадали на плечи, обрамляя лицо, исполненное кротости и изящества. В огромных, распахнутых миру глазах, горели тысячи алмазов, отражая сияние ночных светил. Длинные, белоснежные ресницы трепетали, словно крылья бабочки, обрамляя взгляд, чистый и невинный, как утренний рассвет. От всего ее облика исходил мягкий, обволакивающий свет, словно тепло летнего солнца.

Оказавшись на Земле, ангел замерла, словно испуганная птичка. “Неужели… это правда я?” – прошептали ее губы, тронутые застенчивой улыбкой. Щеки слегка порозовели от смущения. Глаза, огромные и невинные, наполнились тихим восторгом. За спиной, робко расправились два огромных крыла, сотканных из звездного света. Они были такими же небольшими, как и она сама, и при каждом неловком взмахе роняли вниз легкое облачко серебристой пыли.

“Земля…” – прошептала она, смущенно опускаясь на колени. Под руками ощущалась мягкая прохлада травы, и это прикосновение казалось таким незнакомым, таким… дерзким! “Можно ли мне…” – пронеслось в ее голове, прежде чем она осмелилась, с трепетом, провести кончиками пальцев по шелковистым лепесткам полевого цветка. “Он такой… нежный. Интересно, как он растет?” – подумала она, глядя на него с любопытством.

Смущенно поднявшись на ноги, она выпрямилась.

“Ох…” – прошептала она, поднимая руки вверх, словно прося прощения за то, что смеет тянуться к полной, серебряной Луне. “Луна… ты такая красивая. Можно я просто посмотрю?” – подумала она, чувствуя, как ее сердце переполняется тихим благоговением. Воздух вокруг был густым и насыщенным, полным незнакомых запахов земли, хвои и диких цветов. Она закрыла глаза, робко вдыхая этот живой, пьянящий аромат. “Пахнет… по-другому. Я не знаю, как это называется…” – прошептала она, не решаясь насладиться этим ощущением в полной мере.

Затем она открыла глаза, и ее взгляд упал на лесную чащу. “А там… что?” – прошептала она, не решаясь даже подумать о том, чтобы приблизиться. Ее крылья дрогнули, словно спрашивая разрешения. “Можно ли мне… только одним глазком?” – пронеслось в ее голове, прежде чем она, словно зачарованная, сделала неуверенный шаг в сторону леса. “Ох, я просто посмотрю… и сразу вернусь!” – прошептала она, летя между деревьями с такой осторожностью, будто боялась разбудить спящий лес. Она была здесь, на Земле, и мир казался ей таким огромным, таким новым, таким… пугающим и прекрасным одновременно.

Нерешительно приблизившись к кромке леса, Агнесса замерла, словно хрупкая статуэтка из слоновой кости. Ее белоснежные крылья, раскинувшись во всем своем величии, казалось, почти касались влажной от утренней росы травы, контрастируя с густой, зловещей тенью чащи. Легкий ветерок трепал пряди ее молочно-белых волос, обрамлявших нежное, фарфоровое личико.

– Мне пора домой… Наверное, меня уже ждут… Но я ненадолго, – прошептала она своим нежным, почти детским голосом, словно колокольчик, дрожащим эхом разносящимся в тишине леса. В глазах ее, цвета талого снега, отражалось робкое любопытство и легкий страх. Преодолев нерешительность, она, будто в замедленной съемке, шагнула под сень переплетенных, корявых ветвей.

На лесной тропе ее встречали любопытные зверюшки. Пушистые белки, остроносые ежики, пугливые зайчата… Привлеченные необычным, чистым запахом – ароматом горных цветов и звездной пыли – они несмело приближались к ангельской гостье. Агнесса, наивно склоняя голову, приветствовала их. Движением крыльев, напоминавшим застенчивый поклон, она словно протягивала невидимые руки в приветствии.

– Здравствуй, милашка, меня зовут Агнесса, – шептала она ежику, уткнувшемуся колючим носом в подол ее белоснежного одеяния, сотканного, казалось, из лунного света. – Добрый вечер, лапочка, меня зовут Агнесса, – говорила она белочке, с искренним интересом наблюдающей за ней с высокой сосны, помахивая пушистым хвостом.

Вскоре до слуха Агнессы донесся шум издалека – приглушенный рокот музыки, раскаты пьяного смеха и оживленная болтовня, звучавшая грубо и непристойно. Ее сердце, чистое и неискушенное, забилось быстрее от странного любопытства, смешанного с тревогой.

– Ах, тут праздник! Но я же не приглашена… Можно ли мне подойти? – вслух размышляла она, прикусив нижнюю губу, не зная, как поступить. Ноги сами несли ее в сторону голосов.

После долгих колебаний, движимая наивным желанием познать неизведанное, она, будто мотылек на пламя, все же направилась к источнику шума. И вот, сквозь сплетение деревьев, перед ней открылась поляна, освещенная багровым отблеском костров. Посреди поляны высились грубо сколоченные столы, уставленные горами еды и кубками, из которых лилось рекой вино. За ними восседали пышногрудые, полуобнаженные женщины с распущенными, спутанными волосами, усыпанными осенними листьями. Рядом с ними – существа, вызывающие ужас и отвращение. У одних из-под лба торчали костяные рога, у других – хлестали по земле чешуйчатые хвосты, у третьих – кожа алела зловещим багрянцем, а вместо ног красовались копыта. Они жадно поглощали пищу, упивались вином, сплетались в непристойных объятиях, танцевали безумные танцы и оглашали лес грубым, пьяным хохотом. Агнесса, не знавшая ничего о земных обычаях, о людях и демонах, о добре и зле, приняла эту картину за диковинную, но, как ей казалось, обычную земную традицию. В ее наивных, снежно-белых глазах не отражалось ни капли осуждения, лишь детское, незамутненное любопытство, сродни изумлению ребенка, впервые увидевшего забавную игрушку.

Агнесса, до этого момента очарованная диковинным зрелищем, внезапно ощутила холодок, пробежавший по спине, словно крыло летучей мыши коснулось ее обнаженного плеча.

В этот момент ее взгляд встретился с глазами. Не с обычными глазами, исполненными хоть какой-то человечности, а с двумя бездонными колодцами безумия. Они принадлежали девушке в траурно-черном платье, больше напоминавшем лохмотья, чем одежду. Каштановые, спутанные волосы обрамляли лицо, искаженное злобной гримасой, обнажавшей хищный оскал. В зрачках, расширенных до предела, плясали отражения костров, словно там горел сам ад.

Девушка двигалась с какой-то неестественной грацией, словно ее кости были сделаны из резины. Она приближалась к Агнессе, и в каждом ее шаге чувствовалась пьянящая угроза, как в предчувствии надвигающейся бури.

“Заблудилась, голубка?” – прошипела она, и голос ее был хриплым, как скрип ржавых петель. “Здесь тебе не место. Хотя…” – она прищурилась, разглядывая Агнессу с головой до пят, словно оценивая кусок мяса. “…может, и место.”

Прежде чем Агнесса успела ответить, девушка схватила ее за руку ледяными пальцами, чье прикосновение ощущалось как удар электрического тока. Хватка была железной, и, несмотря на кажущуюся хрупкость, высвободиться было невозможно.

“Пойдем, ангелочек. Нам не терпится тебя угостить,” – прошептала она, и в этом шепоте слышалась угроза, от которой у Агнессы сжалось сердце.

Она потянула Агнессу к столу, и ангельская гостья почувствовала, как ее тело против воли подчиняется этой злой силе. К девушке в черном присоединились другие – когтистые руки с багровой кожей, мохнатые лапы, покрытые слизью, и костлявые пальцы, украшенные кольцами из человеческих костей. Все они, словно хищные звери, окружили Агнессу, втащили ее за стол, и вот, ангел оказалась в самом эпицентре этого кошмарного пира.

Агнесса смущенно оглядывалась. Лица, обращенные к ней, были искажены безумием и похотью. Глаза, полные похоти и голода, пожирали ее, и она чувствовала себя маленькой птичкой, попавшей в клетку к голодным волкам.

“Выпей с нами, милашка!” – прорычал один из демонов, толкая в ее руку кубок, наполненный чем-то густым и красным, от чего исходил тошнотворный запах.

“Нет, благодарю,” – пролепетала Агнесса, пытаясь улыбнуться. “Мне кажется, вам всем нездоровится. Вы очень взволнованы. Вам бы отдохнуть.”

Ее слова вызвали взрыв грубого хохота.

“Отдохнуть? Ха! Мы только начали развлекаться!” – прохрипела девушка в черном, обнимая Агнессу за плечи. “Не бойся, ангелочек. Мы тебя вылечим. Заставим тебя забыть все свои правила и приличия!”

Руки, покрытые слизью, тянулись к ней, трогали ее крылья, пытались расстегнуть ее белоснежное одеяние. Агнесса отшатнулась, ощущая, как по телу пробегает дрожь отвращения и страха.

“Пожалуйста, не надо,” – прошептала она, глядя на них своими невинными глазами. “Вы, наверное, очень устали. Вам нужно быть добрее друг к другу.”

В ее голове мелькали отрывки знаний, полученных на небесах – о сострадании, о помощи ближнему. Но здесь, в этом кошмарном месте, они казались бессмысленными и чуждыми. Она не понимала, что перед ней не просто больные, но злые, прогнившие насквозь существа, для которых боль и страдания других – это развлечение. Она принимала их безумие за болезнь, их злобу – за несчастье, и в этом заключалась ее главная уязвимость, ее проклятие в этом аду на земле. Она была чиста, наивна и беззащитна в мире, где царил хаос и тьма, и ее невинность, вместо того, чтобы вызвать жалость, лишь разжигала в этих демонах жажду осквернения и разрушения.