Учительская монстра

Я чувствовал, как мои шаги гулко отдаются по мраморному полу, но будто не касался земли. Словно проваливался в каждый следующий шаг.

Она знала.

Она всё знала.

Она не просто не сошла с ума, она меня… Переиграла?

Нет.

Это невозможно.

Это смешно даже, она? Амелия? Эта тишайшая девочка в кружевной ночной рубашке, которая даже смотреть в глаза не умела без того, чтобы покраснеть?

Я сжал кулак, пальцы хрустнули. Прошёл мимо Ральфа, как мимо мебели. Он что-то сказал мне в спину, как обычно, с усмешкой, с этим своим театральным «ну что, племянничек».

Я не ответил. Не мог. Я должен был всё просчитать. Я всё всегда просчитываю. Всех. Но не её.

Когда дверь моего кабинета закрылась за мной, я сделал пару шагов и… Замер…Воздух показался тяжёлым. Я повернулся, сел в кресло, облокотился локтями на стол и опустил голову в ладони.

Что это было?

Показуха? Случайность? Помощь извне?

Или…

Я резко выдохнул, будто попытался выбить дурную мысль из себя:

– Она не могла всё спланировать. Не могла…

Но внутри… Внутри что-то почти восторженно шептало:

А вдруг могла?

И вдруг – я улыбнулся. Почти неосознанно. Как будто в груди расправились крылья, и в том, что я проиграл – была какая-то… Живая искра.

Первая за долгое время.

Чёрт возьми.

Я не услышал, как открылась дверь. Ральф никогда не стучал.

– Ты дашь мне хоть сесть или собираешься испепелить взглядом воздух дальше?

Я поднял голову, но не откинулся на спинку.

Он сам взял кресло напротив, развалился в нём, как на курорте. Всё тот же вальяжный хищник в костюме от Тома Форда.

– Я бы спросил, как ты, – начал он, – Но лицо у тебя как у человека, которого переиграли в его же доме. Ах, да… Именно это и произошло.

Я не ответил.

Промолчал, долго, тщательно собирая слова, но даже они расползались в руках.

– Ты подставил её под игру, – продолжил он. – А она переиграла всех. Даже тебя.

– Я не играю, – отрезал я, хрипло.

– Тогда жаль. Потому что ты проиграл так, как проигрывают только те, кто не умеет признавать, что уже участвуют.

Я медленно встал, подошёл к бару у стены, налил себе виски, не предложив ему.

Он не обиделся.

Он наслаждался моментом.

– Ты ведь не только зол, – сказал он спокойно. – Ты восхищён.

Я повернулся к нему.

– Не смеши меня.

– О, Крис, – он усмехнулся и склонил голову, – Я знал, что тебя пробьёт не классическая блондинка с искусственными бедрами, а маленькая девочка с глазами оленёнка, которая, оказывается, умеет ставить шах и мат. В ней столько света, что ты пытался его задушить просто потому, что не знал, что с ним делать. И теперь она им светит прямо тебе в лицо.

Я не сдержал раздражения:

– Ты хочешь сказать, я должен восхищаться тем, чтоона устроила спектакль, чтобы спастись?

– Нет. Я хочу сказать, ты восхищаешься этим уже, и тебя бесит, что я это вижу.

Ральф встал, не спеша. Подошёл ближе, постучал пальцем по столу:

– Она не просто выжила. Она научилась ходить по льду, не проваливаясь, и теперь ты не можешь понять: бояться тебе её или… Восхищаться дальше.

Он уже был у двери, когда сказал, не оборачиваясь:

– Ты не боишься, что она безумна. Ты боишься, что она тебя разрушит… С ласковой улыбкой на лице.

Дядя уходил, а я оставался. С виски в руке, с тишиной в груди, и с голосом в голове, который шептал: если это и война – то это самая красивая угроза, что я видел.

Ральф был почти у самой двери, когда бросил фразу – лёгкую, как капелька яда в вине:

– Ты всегда недооценивал ферзей, особенно если они носили кружево вместо брони.

Я замер. Он уже взялся за ручку, но теперь я смотрел только в его спину, не отрываясь, как снайпер через прицел.

Он знал.

Он знал, что она была в белье в тот вечер, когда никто, кроме неё и меня, не должен был знать.

Мой разум рванул за ним цепочку логики, как хищник за следом.

Ферзи. Шахматы.

Чёртовы шахматы.

Он же говорил об этом однажды: «Интереснее всего наблюдать за тем, как чистые фигуры пытаются остаться белыми в партии, где доска давно вся в крови.»

Я повернулся медленно. Он всегда хотел попробовать воспитать не короля, а королеву. Сначала его безумная мысль оставить Кэр и учить нас вместе семейному делу, потом мечты о дочери, и сейчас… Сейчас невинный ангел с белоснежными крыльями попал под его мешень.

– Это ты – выдохнул я.

Ральф остановился, не оборачиваясь.

Только плечо чуть дрогнуло от смеха или от признания, я не понял.

– Ты всё подстроил, – медленно прошептал я, – Ты дал ей информацию. Ты подсунул ей карту. Ты научил её играть.

Он слегка повернул голову. Его профиль будто вырезали из мрамора – ухмыляющийся, древний, без возраста.

– Я? – сказал он тихо. – Я просто показал ей, где находится доска. Остальное – она.

Я молчал, не понимая, как он так легко сломал ангела, которого я хотел отправить подальше. Мне не удалось справиться. Ведь пока я пытался спасти девочку от монстра, она попала в руки к дьяволу. И мне был виден её взгляд на лестнице, когда моего лучшего преданного помощника утаскивали врачи из-за её же козни, ей понравилось. Амелия не должна была вступить в грязь, и пока я её обводил стороной, она упала и погрязла по уши.

– Ты не понял, племянничек… В этой партии я уже не игрок. Я зритель. И, знаешь… Давно не видел такой прекрасной игры.

Он ушёл, а я остался с гудящей тишиной внутри и с чувством, будто впервые за много лет меня обвели вокруг пальца двое сразу.

Я не был пьян. Я был на полпути. На той тонкой грани, когда огонь в груди кажется яснее, чем голос совести.

Именно в такие минуты я всегда звонил ей. Набрал без колебаний.

– Приезжай. Одна. Никаких водителей.

– Как тогда? – отозвался голос.

Я не ответил. Через сорок минут она была в доме. Тихая, как тень. Та, которую все недооценивали.

Тётя Бэт. Жена Ральфа. Женщина, которая любила свой шелк, свои тайны и… Мои руки на своей талии.

Она вошла без слов. Мы давно не нуждались в приветствиях.

– Вижу, ты снова решил, что сам себе опаснее врагов, – сказала она, оглядывая бутылку и два пустых бокала.

– Один был не для тебя. Я просто напомнил себе, что умею пить за двоих.

Она села на диван, закинув ногу на ногу, глаза сверкают – акулы бы завидовали.

– Ну, рассказывай. Ты же не просто так позвал меня, пока твоя девочка играет в королеву безумцев, а твой дядя в Бога-режиссёра?

Я усмехнулся.

– Они вдвоём шатают доску.

– И ты боишься упасть?

Я вздохнул.

– Мне казалось, я держу её в руках. Всё. Ситуацию. Брак. Дом.

Она подошла ко мне.

– А она вырвалась?

– Нет, – я качнул головой, – Она… поднялась над этим. Вывернулась. Переиграла. И Ральфа, и Кэндона. И, возможно, меня.

Бэт села на подлокотник кресла, в котором я сидел. Пальцы её скользнули по моей шее.

– Значит, ты чувствуешь себя мальчиком, которого впервые оставили в темноте?

– Это не просто темнота. Это она. Я запутался в собственном капкане.

– И ты позвал меня… чтобы почувствовать контроль?

– Я позвал тебя, потому что с тобой я могу быть хуже, чем есть, – прошептал я. А с ней… Я хочу лишь огородить ее от себя.

Это пугает.

Бэт прикусила нижнюю губу.

– Значит, ты выбрал.

Я промолчал.

Она склонилась ближе и прошептала мне в ухо:

– Ведь всё равно хочешь меня. Даже сейчас, потому что ты знаешь: со мной ты реальный, а с ней – ты мечта, которую не достоин.

Я обернулся к ней.

– Да, – сказал я. – Но именно поэтому с ней страшнее, потому что там есть шанс.

Она ничего не ответила. Этого было достаточно, чтобы её обидеть.

Тётя снова наливала себе, держа бокал грациозно, как будто играла на сцене, а не сидела в моём кабинете посреди дня в платье цвета вина.

Бэтани Ривер-Билфорг. Бэт. Та, кто всегда знала, как пахнет грех. И как вкусно он сочетается с мужским крахом.

– Ты злишься не на неё, – сказала Бэт наконец, – Ты злишься на Ральфа, потому что он тебя переиграл. Опять. Он использует людей, как фигуры, а ты не лучше, – усмехнулась она. – Просто твои фигуры умеют плакать.

Я криво улыбнулся.

– Почему ты с ним?

– С Ральфом?

– У тебя могло быть всё. Свобода. Бриллианты. Кто-то помоложе.

Тётя Бэт отпила и не сразу ответила.

– Потому что в нём сила. Сложная, жестокая, молчаливая. А я слишком люблю монстров, чтобы спать с добрыми.

Женщина встала и наклонилась надо мной, демонстрируя декольте.

– Но ты, Крис, – ты – монстр, который думает, что ещё может быть человеком. И это… куда вкуснее.

Мурчание тут же сменяется вопросом:

– Ты всё ещё хочешь его наказать? —

– Хочу, – признался я, не отводя взгляда.

– Тогда накажи его через меня, – прошептала она.

Я не спросил, точно ли она этого хочет.

Я знал. Она – хотела. Я – хотел. И где-то глубже я ненавидел себя за то, насколько сильно.

Хватаю тетушку за горло, содержимое её стакана колыхнулось, капнув огромной каплей на стол.

Я заставлю её слизывать.

Бэт ставит стакан, поднимая свою мини юбку от платья к талии. Как всегда, готова. Женские руки скользят по моему телу, облаченному тканью, но возбуждение приходит лишь от одной мысли: как играла моя женушка, засадив моего помощника по полной.

Амелия оказалась не такой невинной, но внушаемой. Даже не знаю, хорошо это или нет, но однозначно интересно. В этот момент я следил за каждой её эмоцией. Особенно, когда она спрашивала моего разрешения, чтобы Кэндон отдохнул в клинике. Девочка, не боясь, смотрела мне в глаза, в её зрачках мелькало озорство, а кончик языка проскользнул по полной нижней губе.

– Ты так легко возбуждаешься.

Женский голос прерывает от картинки, которая раз за разом проносится в моей голове. Девственные губы, маленький мелькающий язычок, победная поза, в которой стояла девушка на ступенях. Голос, отрывающий меня из пьяного бреда грубее, прокуреннее, чем у моей фантазии.

Тетя лезет за поцелуем, но я отталкиваю ее к столу, и пока она садится, расстегиваю ремень и спускаю брюки вместе с боксерами.

– Надеюсь, ты такая же влажная, как и обычно, потому что нежно не будет.

Бэт раздвигает ноги. Сучка лишь отодвинула полоску едва заметных стринг в сторону, смотря вызывающе мне в глаза. Никаких провести головкой члена даже по ее половым губам, только грубо вставляю до громкого стона.

– Отыграйся на мне, Кристофер.

Руки тети обхватывают мою шею, ноги обвивают талию, благодаря чему она заставляет приблизиться нашим телам. Нападаю на женские губы, двигая бедрами. Рваные стоны попадают в мой рот, рука хватает женщину за волосы, как тогда, в первый раз, когда она на мое восемнадцатилетие подарила мне себя. Приостанавливаюсь, разрывая поцелуй, чтобы дернуть верх её платья на тонких бретелях вниз и оголить её грудь.

Но в самый момент тишины. В тот короткий промежуток, где тяжёлое дыхание только начинает оседать, дверь распахнулась.

Я не сразу понял.

Только когда взгляд Бэт стал стеклянным, я обернулся и увидел Амелию. Она стояла на пороге в простом светлом платье, цвета сливочного масла в босоножках. На лице ни ужаса, ни слёз. Только безмолвие. И… Щелчок. Как будто что-то внутри неё встало на место.

– Простите. Я не знала, что у вас… Занятие, – сказала она тихо.

Её голос был спокоен, безобиден, почти светел.

– Амелия, – выдохнул я, внезапно не зная, что говорить.

Я молчал, а она уже знала всё.

– Простите за беспокойство, мистер Билфорг. Миссис Билфорг, – она чуть склонила голову.

И ушла. Тихо, но спешно. Я так и остался стоять с рукой на спине другой женщины, в другой женщине. С яростью, которой больше некуда было деться, потому что наказал я не дядю, я как будто ранил себя.

Глава 9

Амелия

Я шла по коридору босиком, сняв босоножки, сжимая их за тонкие веревочки в руках.

Пол был холодный, чуть влажный, как будто кто-то вытер его после только что случившегося. Или, может быть, это я была сырой – внутри. Опустошённой. Пустой. Размытой. Мои пальцы держали край платья, будто он мог склеить из меня что-то цельное. Он не мог.

Я хотела увидеть в нём человека. Того, кто испугался моей наивности. Того, кто посчитал меня слишком чистой. Того, кто убегал не из презрения, а из страха испортить. Я ведь почти… почти поверила, что за всем этим была боль. Его собственная, искалеченная.

Но нет. Он просто был тем, кто есть. Мужчина, который трахает жену собственного дяди, родившую троих детей. В своём кабинете. В то самое время, когда она – его законная жена – делает всё, чтобы выжить в его собственных играх.

Победа, что случилась несколькими часами раньше, вдруг превратилась в кислую тень. Как будто я съела нектар, но послевкусия не было. Только горечь… И тошнота.

Я вошла в комнату, села на край кровати.

Поджав под себя ноги, я обняла себя, осторожно, чтобы не распасться. На лицо снова легла та самая маска, которую я давно научилась носить.

Снаружи – ровное дыхание. Внутри что-то дрожит, плавится, хочет кричать.

Я не плакала. Слёзы были бы честнее, а я не хотела быть честной.

Сейчас во мне не осталось ничего светлого: ни наивности, ни надежды, ни тёплых сказок о том, что чудовище боится только собственной доброты.

Чудовище не боится.

Чудовище просто трахает другого монстра, пока ты стоишь в дверях.

И всё же…

Я почему-то не ушла, не кричала, не разрушила кабинет, потому что знала: теперь я – опаснее, я больше не хочу быть спасённой, я умею защищаться.

Он вошёл без стука.

Точнее залетел.

Как всегда.

Я сидела в кресле у окна, босыми пальцами цепляя край подушки. Волосы спутаны, и это было единственное, что во мне казалось невыдержанным.

Кристофер закрыл дверь. Медленно. Слишком тихо для такой ярости в его глазах. Он не кричал – он закипал изнутри.

– Что бы это ни было, – сказала я, не поворачиваясь к нему, и не дожидаясь того, что он скажет, – Ты уже говорил, что я – ошибка. Можешь идти и трахнуть кого-нибудь ещё. В доме, кажется, ещё остались женщины постарше тридцати пяти.

Он подошёл ближе. Его тень упала мне на плечо.

– Ты перегибаешь, Амелия.

– Я? – рассмеялась я, и в моём голосе дрожал лёд. – А как ты называешь это? Сцена, где меня чуть не увозят в клинику, потому что твой ручной шакал решил, что я сошла с ума, тоже перегиб?

Он прошёл мимо меня, остановился у стены и прижал кулак к губам.

– Я хотел, чтобы ты сдалась, чтобы ты перестала играть, но ты решила превзойти всех, даже Ральфа.

Я поднялась резко прямо в его спину. Что это ещё за пьяный бред?

– Ах, значит, ты знаешь, что он мне помог?

Он обернулся.

– Я всё знаю.

– Тогда ты знаешь и то, с кем ты спал, когда я открыла дверь.

Тишина.

Он не ответил.

– С женой своего дяди, с матерью троих детей, со своей тётей. Это уже не просто игра, Кристофер. Это – ты настоящий.

Он подошёл ко мне близко. Очень близко.

– Не смей. Ни слова о Ральфе. Ни слова о том, что ты видела. Ни намёка. Если ты ещё хоть раз…

– Что? – прервала я его. – Что ты сделаешь, Кристофер? Закроешь меня в клинике? Сошлёшь на другую виллу? Или трахнешь кого-нибудь престарелого прямо здесь, чтобы заткнуть?

Муж выдохнул, резко, сердито. Его рука сжалась в кулак, но я не отступила.

– Что? Это страх в глазах, что придётся ответить за свои поступки перед дядей?

Мужчина подошёл так близко, что я почувствовала запах алкоголя на его дыхании. И боль в глубине глаз. Он не знал, злиться ли, желать, или бежать.

– Я сказал: молчи, ты не говоришь с ним. Ни о чём.

Я наклонила голову, как будто рассматривала его.

– Боишься, что он узнает, какой у тебя вкус на родню?

Он схватил меня за запястье, сжал. Я не вздрогнула. Смотрела ему прямо в глаза, ведь мама отрывалась на мне и похуже.

– Если ты дашь мне повод, Амелия… я не посмотрю на фамилии.

Я улыбнулась.

– Ты уже не смотришь, Кристофер. Ни на фамилии, ни на последствия.

Он отпустил мою руку, развернулся, шагнул к двери и замер на полпути.

– Я не знаю, что из нас получится. Но я знаю одно: если ты будешь продолжать играть, то я начну играть жёстче.

– Попробуй, – прошептала я, – И увидишь, как шахматная королева ломает доску.

Под слова Ральфа, которые я вторила, мой муж ушёл. Я осталась, и впервые за долгое время мне действительно было… Страшно. Не за себя. За него.

Потому что я начинала выигрывать, а он – терять себя, равновесие. Это не тот Кристофер, о котором ходили легенды. Дом затих, как будто никогда не жил. Мраморные полы стали холоднее. Воздух тише. Даже часы, казалось, перестали тикать, боясь потревожить меня.

Я встала перед зеркалом. Босиком. В платье, которое теперь было моей бронёй. Прядь волос прилипла к щеке, но я не убрала её. Рука дрогнула, и я поняла, что это не от страха, а от осознания.

Кто я?

Не так давно я боялась стука в дверь. Боялась, что он посмотрит слишком пристально. Боялась ошибиться в слове.

Я была хрупким существом с глазами из стекла, с голосом, похожим на лепесток бумаги.

Теперь…

Я угрожала. Я играла. Я смотрела прямо в глаза человеку, который мог отрезать палец чужому за взгляд.

И он – отступал.

Было ли это силой? Или безумием?

Я не знала.

Просто чувствовала, как под кожей кипит что-то новое. Жгучее. Острое, как холодный металл. Не злоба – воля.

Я взяла в руки телефон. Пара часов прошло с тех пор, как Кристофер ушёл из моей комнаты, хлопнув дверью сдержанно, но громко.

Он думал, что я сломаюсь, что я буду плакать, что залезу под одеяло и исчезну.

А я стояла перед зеркалом, готовая стать кем-то, кого сама ещё не знала.

Мои пальцы нашли нужный контакт.

Дядя Ральф.

Гудок. Один. Второй.

Он ответил, будто знал, что я позвоню.

– Ты не спишь? – спросила я, опуская голос почти до шёпота.

– С твоим мужем под одной крышей? Никогда больше, – смеется он, намекая на то, что натерпелся не мало, пока растил его.

– Что-то случилось?

– Нет.

– Что-то должно случиться.

Пауза. Он затаил дыхание, я это почувствовала. И продолжила:

– Мне нужно, чтобы ты помог собрать гостей. Сегодня на вечер, на прием.

– Амелия… – в его голосе проскользнула ирония, но и что-то ещё. Предвкушение. – Кристофер не принимает в этом особняке гостей без важного повода.

– Ну, я же тоже уже в какой-то степени здесь хозяйка. Тем более, как-то Кристофер упрекал меня за наивность в отношении брака и в сравнение ставил женщин из общества. Хочу попробовать.

– Они спрашивают разрешения у мужей.

– Ну, а я его спрашиваю у вас, дядя. Вы – единственный, с кем мне не страшно играть на терпении моего мужа.

Тишина в трубке была согласием.

Мягким, почти отеческим. И пугающим.

Я отключилась и посмотрела в зеркало.

И впервые в жизни не увидела там ни девочку, ни жену, ни жертву.

Там стояла я.

Та, что знает, как сражаться.

Та, что готова начать партию заново.

***

Я проверила бокалы – все ровно, хрустально, без пятен. Лёд не растаял. Вино – правильной температуры. Свет – мягкий, золотой, без давления. Двери – открыты.

Пространство внизу выглядело… другим. Больше воздуха, больше простора, как будто дом дышал впервые за годы. Пока муженек приходил в себя от выпитого и недавнего шока, я готовилась. Сегодня я – хозяйка.

Кристофер появился у лестницы так, как всегда – тяжёлым шагом, напряжённой спиной. Словно не спускался – сползал в мир, который больше не знал, кому принадлежит.

– Что ты… – начал он, но я не дала договорить.

Я повернулась, глядя прямо ему в глаза:

– Пока ты пытался отойти от алкогольного опьянения, я пригласила гостей.

Никакой агрессии, ни угрозы, ни вызова.

Просто факт.

Мужчина застыл. Глаза метнулись от меня к бокалам, от бокалов к открытым дверям.

На его лице читалось всё – подозрение, недоверие, и что-то вроде… Страха. Он не знал, что именно я рассказала. Не знал, насколько далеко зашла моя игра.

– Гостей? – выдохнул он, будто надеялся, что ослышался.

– У нас ведь ни разу не было вечера. Дом скучает, – я повернулась к столику с напитками, аккуратно поправив бутылку. – И потом, когда все думают, что ты безумен, лучше всего устроить праздник. Чтобы посмотреть, кто придёт.

И в этот момент я услышала знакомые шаги за дверью. Потом голос:

– Вот он – наш герой.

Дядя Ральф.

Я затаила дыхание не потому, что боялась, а потому что в этот момент мне понадобилось усилие, чтобы не улыбнуться.

Кристофер обернулся к двери с выражением, которое я бы назвала паникой, если бы не знала, насколько он ненавидит терять контроль.

Он подумал, что я всё рассказала.

Но дядя просто вошёл и… Улыбнулся.

– Ты стал таким же хмурым, как твой отец, когда что-то затевал, – сказал он, пожимая Кристоферу руку, как ни в чём не бывало.

Я смотрела на них и чувствовала, как вся позиция переворачивается. Как будто я – не подопытная, не кукла, не слабая девочка, которую хотят отправить в клинику. Я – режиссёр сцены.

Кристофер бросил на меня взгляд. В нём было слишком много вопросов. Но теперь я не спешила с ответами. Пусть сам их ищет. Дядя, понимая все, отходит в сторону к напиткам, оставляя нас наедине, а мой муж сокращает расстояние между нами.

– Кто тебе разрешил? – Практически шипит он.

– Я не думала, что мне нужно разрешение, чтобы пригласить тех, кто уважает твою фамилию.

– Ты хочешь, чтобы я унизил тебя перед гостями? – Прошептал он, наклонившись ближе. – Или ты надеешься, что они спасут тебя от последствий?

Я уже хотела ответить – не знаю даже, что именно: что он перегибает, что я имела право. Но в этот момент двери зала оживились.

Первый гость вошёл, потом ещё один. Смех, лёгкие запахи духов.

И с ними – она.

Кэролайн.

Я не успела даже удивиться, что она всё-таки приняла приглашение, потому что Кристофер замер. Будто кто-то нажал на выключатель внутри него. Руки, что секунду назад были сжаты в кулаки, ослабли. Челюсть чуть дрогнула. Он не сделал ни шага вперёд, ни назад. Только смотрел. Смотрел на сестру, которая не смотрела в его сторону. Она направилась ко мне. Спокойная, без улыбки, но и без страха.

– Добрый вечер, Амелия. Спасибо, что пригласила.

Я видела, как Ральф едва заметно качнул головой. Кристофер продолжал стоять, как камень. И впервые за долгое время, не он диктовал, куда пойдёт вечер.

Кэролайн пошла к дяде Ральфу спокойно, сдержанно, как будто не было лет молчания, как будто она не презирала этот дом за то, каким стал её брат

А Кристофер…

Кристофер будто отмер, как будто изнутри что-то оборвалось, и он на миг забыл, что секунду назад собирался сжечь меня взглядом.

Мой муж повернулся медленно, глядя только на сестру, и пошёл за ней без рывка, без угроз. Он никогда не выглядел уязвимым. Но сейчас…

Я стояла среди белых гирлянд и тихой классической музыки, будто чужая в собственном приёме. И внезапно мысль ударила в голову: «Мама…».

Я не пригласила её.

Я знала, что если бы пригласила только близких Криса, это бы всё равно было предательством в её глазах. А тут все общество, которое побоялось дать отказ фамилии Билфорг.

Мама не простит. Она умеет делать больно молчанием или жалостью, или напоминаниями, что я «всегда была не той из сестёр».

Я сглотнула.

Гости начали входить в зал. Одни – важные, другие – просто необходимые. Кто-то здоровался тепло, кто-то делал вид, что я – не хозяйка этого дома, а просто его часть.

Я чувствовала себя… картиной на стене. Но потом – увидела его.

Алекс.

Сын посла.

Он стоял у входа в тёмно-синем костюме, с лёгкой улыбкой на губах и глазами, которые умели смотреть как-то… Иначе.

⠀Я не знала, откуда у меня взялась эта привычка – искать его глазами. Но я улыбнулась. Мягко, не дерзко. Просто… По-человечески. И он улыбнулся в ответ.

В этот миг мне захотелось забыть, в чьём доме я стою. Забыть, чья рука могла сжать запястье за секунду до появления гостей.

Я просто стояла.

В платье, которое выбрала с осторожностью. В зале, который пах доминированием Кристофера.

И всё-таки – я улыбалась.

Счастье длилось недолго.

Периодами во время приема с ощущением полного изгоя я ловила злостные взгляды Кристофера, но, к счастью, он отвлекался на сестру, которая мило беседовала в компании Джареда и Элоизы. Мой двоюродный братец пообещал жениху Кэролайн, что не сведет с неё глаз, раз уж она решила приехать. Так же я была мишенью для взглядов женской половины гостей, которая буквально пожирала меня с осуждением. Настолько, что я даже засомневалась в выборе этого алого короткого платья с открытой спиной. Но хуже всего было не это…