Полная версия
– Здравствуйте, – выдохнул он, поравнявшись с Торквемадой.
Тот поднял глаза, пару секунд соображал, кто это перед ним, а затем сигарой указал на вдоль и поперёк просверленный взглядом стул. Андрей сел.
– Привет, Андрей.
Голос начальника показался Андрею вполне доброжелательным.
– Тут дело такое, – продолжал директор. – Как бы сказать… Не совсем обычное. Даже совершенно необычное. Возможно, ты в конце концов склонишься к тому, что я сошёл с ума. Но… В общем, выслушай меня внимательно и не перебивай пока. Хорошо?
– Хорошо, – тихо произнёс Андрей, удивляясь столь неожиданному повороту событий. Таких синтаксических оборотов он раньше никогда от Торквемады не слышал. Отчего бы это ему склоняться?
– Одиннадцать дней назад у меня дочь пропала. Думаю, что ты слышал об этом. Слышал, да ничего, уверен, толком не знаешь. Отсюда километров двести до болотной станции, которую я купил несколько лет назад. Угораздило меня. Орхидеи. Все ведь думают, что это заморские такие цветы. Но растут они и на наших болотах. Красота. Дёшево и сердито. Вложений вроде немного, а отдача большая. Пару последних лет дела с орхидеями очень хорошо шли. Я даже подумывал расширяться. Научных опять привлёк к исследованиям. А то ведь в начале девяностых позабросили все болотные станции, прям вместе с цветами и оборудованием. Оборудование, как понимаешь, на лом растащили, а за цветами ходили знающие ушлые ребята. Многие из них там, в болотах, и оставались навеки. Н-да… И вот дочке моей сильно захотелось посмотреть, как растут эти самые орхидеи в естественных, так сказать, условиях. Ребёнок. Через месяц должно было бы семнадцать исполниться. Вот и взял её на свою голову. На станцию эту. Дядя Боря, из научных он там один, везде, где безопасно и проверено, сводил её типа на экскурсию, всё показал. Когда дело уже под вечер шло, мы поужинать собрались перед обратной дорогой. Сели, а Аси нет. Дочку мою звали так – Ася, Настюша.
Пётр Александрович запнулся и замолчал на секунду. Андрею показалось, что запнулся он потому, что сказал о дочери в прошедшем времени – «звали».
– Ну, в общем… – продолжил он, взяв себя в руки, – стали искать. Но без толку. Всю ночь по болотам ходили с фонарями. Местных из соседней деревни на поиски привлекли. Когда рассвело, на вертушке облетели всю заболоченную зону. Ничего. Надеялся только на то, что забрела в деревню и там как-то потерялась. Главное, чтобы не в болотах. Дня через три из жителей кто-то будто бы даже видел её на лесной опушке. Два дня лес прочёсывали. И опять впустую. И вот… Может, кофе тебе заказать или чего покрепче? Сейчас самое трудное для понимания будет.
В горле у Андрея действительно пересохло. Но от напитков он отказался, всё ещё продолжая думать, что причиной их разговора каким-то образом является, как ни крути, Лера. Даже в пересохшую глотку он не смог бы влить в таком состоянии ни капли жидкости.
– Ну как знаешь, – тем временем продолжал Пётр Александрович. – А то я смотрю, ты совсем бледный какой-то. Ты вообще здоров?
– Здоров. Просто спал плохо.
– Это хорошо, что здоров. Потому как ты мне здоровый нужен и в полной моральной готовности. Когда Валерка от меня убежала… Ну, жена моя вторая. Я же пить начал… Понимаю, пьяный я сам не свой и почти даже не человек. Правильно и сделала, что убежала. Вот в ту же ночь, как она оставила меня одного в доме, сон мне приснился. Я бы даже сказал, что это не совсем сон. Всё было как бы наяву. Понимаешь? Как бы! И не белая горячка это. Знаю по собственному опыту, отличу как белое от чёрного. Поверь, Андрей. Просто поверь. Это важно. Вот и снится мне Настя моя. Сидим мы, значит, в сторожке на болотной станции и жижу зелёную из стаканов гранёных пьём. На щи похожа, но по вкусу как фанта. И рассказывает она мне странную историю. Про тебя.
У Андрея округлились глаза. Он чувствовал, что внутренне рассыпается на кусочки. Пытаясь воссоздать свою цельность, он представил Торквемаду старой пандой в бамбуковом лесу, в белом костюме и с сигарой в руке. В детстве у него получалось успокаивать себя такими фантазиями, если что-то начинало выходить у него из-под контроля. Только на шерстистую морду никак было невозможно приладить шрам, который украшал левую скулу настоящего Петра Александровича. Шрам хоть и банальный, но без него директор никак Андрею не представлялся.
– Ведь ты же не мог знать Асю, так ведь? – спросил директор, уставившись на Андрея немигающими глазами. – Андрей, ты меня слышишь?
– Да, да… Нет. Не мог, – совсем потерявшись, ответил Андрей.
Торквемада покачал головой:
– Вот и я слушаю её и удивляюсь. Но не перебиваю. Ты, говорит, вели Андрею, охраннику вашему, на болотную станцию прибыть и кресты установить вглубь болот от сторожки, в пятистах метрах друг от друга. Три креста. И как последний крест установит, то тут же и найдусь я. Это она мне так говорит. Понимаешь? Бред ведь полный, согласись. Я и сам, как отошёл только от этого полусна, подумал, что бред. Весь день из башки это у меня не выходило, но не так чтобы по-настоящему, больше как навязчивая идея. Всякого я, конечно, повидал в жизни. И наслышан был ещё и не о таком. Но чтобы поверить в подобное, когда оно с тобой происходит, это, знаешь, трудно очень. На следующий день я к спиртному больше не прикладывался. Как отрезало. Держу рюмку, а она то жжётся пламенем, то будто бы жидким азотом её наполнили. Спать ложился, как на свидание шёл. Жду. И находит на меня опять эта мара, не явь и не сон. Снова с Асей сидим в сторожке, и она меня уже попрекает. Ты, говорит, не веришь мне, а между тем выхода у тебя другого нет – либо найдёшь меня тем способом, о котором я тебе говорила, либо всю жизнь совесть глодать будет и до костей изгложет. И я соглашаюсь с ней. Слово даю. А мне, знаешь, что в дурмане, что наяву – слово дал, значит сдержи. Никому я про наши эти две встречи с Настей не рассказал. Вот кроме тебя сейчас. Была бы Лерка рядом, ей бы наверняка проболтался. Но хорошо, что не было её. Не знает – так оно и лучше и для неё и для меня. Подумал я, что если это между нами с тобой только останется, то что я теряю? Ничего. А если шанс найти дочку, как она обещала, хоть на десятую процента существует в природе, пусть даже в природе нам непонятной, то им следует воспользоваться. Вот так я подумал. И вызвал тебя на встречу.
У Андрея наконец отлегло от сердца. Сейчас он готов был даже пойти на поводу у сумасшествия Торквемады, лишь бы точно знать, что причина этой встречи не в Лере. Даже бледность спала с его лица. Он стал розовым, и захотелось кофе.
– Можно, я кофе?
Директор громко свистнул, подзывая официанта. Тот объявился мигом, будто всё время ожидал этого свиста, и, получив распоряжения, таким же образом растворился. В повисшей паузе стали различимы голоса других немногочисленных посетителей: влюблённая парочка ворковала слева у окна; ещё дальше смеялся ребёнок, уронивший на пол вилку, которая зазвенела неестественно громко; через два столика позади грузный мужчина с мокрым от пота лбом неприлично хлебал суп… А вот и кофе. Слава Богу. А то как-то неприятно въедались все эти посторонние звуки в мозг, сбивая с очень необходимых в эту минуту мыслей. Андрей сделал большой глоток, наполовину опустошив чашку. Вкус показался каким-то странным, но приятным.
– Ну так что скажешь, Андрей? – наконец заговорил директор, чёрными, как бездна, глазами глядя на Андрея испытующе, словно ища слабость или изъян.
– Это, конечно, всё странно, – осторожно подбирая слова, проговорил Андрей. – Но я вижу, что для вас это важно. Я сочувствую вашим обстоятельствам и со своей стороны попробую сделать так, как вы говорите.
– Ты, Андрей, не просто попробуй. Ты, брат, сделай. Ты меня знаешь. Коль сможешь – заплачу сколько скажешь. Сколько хочешь за помощь?
– Пётр Александрович, не думаю, что уместно сейчас про деньги. Давайте это как-то после.
– Нет, не после. А прежде. Десять лямов тебе заплачу. Слово даю. Десять. Если дочь моя отыщется. А если живая отыщется, то двадцать. И молчи. Не говори ничего. Я сказал. Значит так и будет.
И хотя про деньги Андрею действительно думать было неприятно, всё же бессознательно он перевёл сумму в доллары. Получалось что-то около тысячи семисот баксов.
Голос Торквемады становился всё жёстче, и понятно было, что никаких возражений он уже не примет:
– Но смотри… Если сбежишь, найду и закопаю в том же болоте. Извини, что так грубо. Но пусть не останется между нами никаких недомолвок. Слова твои я понимаю как согласие. И хотя рано благодарить тебя, всё же спасибо пока и на этом. И за сочувствие тоже спасибо. Ещё один нюанс. Стоит о нём упомянуть, чтобы ты заранее был готов. Кресты надо ставить ночью. Как только луна взойдёт, так и выдвигайся в болота. На станции ты найдёшь все необходимые инструменты. Фонари там, само собой, тоже есть и аккумуряторы. Запасов еды на месяц. Во времени ты ограничен до второй лунной фазы. То есть неделя у тебя есть, начиная от полнолуния. И само собой, никому ни слова. Дядя Боря пробудет с тобой только в первый вечер, потом уедет, чтобы никого ты своими действиями не смущал. Он тебе расскажет в общих чертах о болотах, инструктаж проведёт. Слушай его внимательно, потому что по минному полю ходить будешь. В переносном, конечно, смысле. Деревня там на отшибе, метрах в ста пятидесяти от сторожки, но деревенских немного и не особо они любопытные, мешать не будут. Могут наведаться за орхидеями сталкеры городские. Их шуганёшь, если случится такое. Там дробовик в сейфе. Вот ключи от сторожки и от теплицы. Карта вот ещё – как добраться от шоссе. Вдоль ЛЭП лучше идти. Код от сейфа 0301. В остальном разберёшься на месте. Завтра прямо с утра и выдвигайся. На сто тридцать пятом маршруте. Вроде всё. Да… Ещё вот карта телефонная. В деревне телефон только на почте. Но почтальон там, имей в виду, сильно пьющий, на месте его застать не всегда возможно. Звони только в экстренном случае, зря нервы мне не мотай. Всё тебе ясно?
– Всё ясно, – голос Андрея проскрипел, как старая дверь. Мысли снова смешались в голове, так и не успев оформиться ни во что членораздельное. Минутное его успокоение улетучилось без следа, оставив в душе какую-то мерзкую слякоть и предчувствие неизбежной беды.
Обратно он шёл уже медленно, без остановок, заново прокручивая в голове состоявшийся разговор. Три креста… Пятьсот метров друг от друга… Вспомнился сюжет гоголевского «Вия» и незавидная судьба главного героя. Как там его звали? Микула? Микола? Нет, нет… Хома. Точно, Хома Брут! Вот типа теперь он Хома, а дочка пропавшая, получается, панночка. А Александрыч – воевода польский. Ну, по части суровости на воеводу он запросто тянул. Но вот с панночкой дел Андрей никаких ранее не имел и уж тем более не седлал её, летая над ночными степями. С каждым шагом голова всё более тяжелела, мысли сопротивлялись. Очень сильно захотелось спать. Столько переживаний за последние двадцать четыре часа. Надо успокоиться. Всё ведь хорошо. Лера тут ни при чём. «А тебе, дураку, это будет наказанием за идиотский поступок. И поделом».
Он присел на пустующей остановке, чтобы покурить. Достал сигарету, щёлкнул зажигалкой – и словно в пропасть провалился в одно мгновенье.
ПрибытиеРаздрыганная маршрутка еле-еле тащилась, но из-за шума и скрежета, который она производила, казалось, что ехали очень быстро. За окном мелькали чёрные проплешины выжженной травы на полях и однообразные сосны; сквозь кроны их пробивалось слепящими лучами утреннее майское солнце; пышные иглы делались от этого чёрными и мрачными, вкупе с палом слегка портя радостное впечатление от начинающегося лета. Из-под ног пыхало почему-то жаром, а сверху, из приоткрытого люка, прохладный ветер нахально трепал на голове чёлку. После вчерашнего обморока на остановке Андрей чувствовал себя совершенно разбитым. Прежде никогда такого с ним не случалось. Нервы окончательно сдали. В сумасшествии контуженного сомневаться не приходилось. Но, с одной стороны, он продолжал чувствовать себя виноватым, а с другой, Александрыча было по-человечески жаль. К гадалке не ходи – дочь пропала с концами. Сгинула в этих болотах. Андрей содрогнулся. Картины в голове рисовались одна страшнее другой. Успокаивало лишь то, что всего-то недельку надо перетерпеть. Завтра, двадцать второго мая, будет полнолуние. Специально купил в книжном лунный календарь огородника, чтобы наверняка удостовериться. Поставить три креста, пусть даже и не за три дня, а, скажем, за пять… Да даже пусть и за семь. Что тут может быть такого сложного? В первый день, допустим, будет и страшно. Болото. Ночь. Мысли об утопленниках. Но ко второму уже можно как-то свыкнуться с этим. Пить только нельзя, а то и сам чего доброго сгинешь. Держать себя в руках – это всё, что от него требуется. Разумеется, никто по завершении ритуала не воскреснет. Но кресты поставить – это как грех свой замолить. Камень с души – и свободен! И всё как обычно. Смена – выходной, смена – выходной… А может выйти так, что и немного другой камень на шею? Что там ещё за дядя Боря такой, который должен всё объяснить? От науки какой-то. Какой такой науки? Болотография? Болотоведение? Слыхом не слыхивал. Нет. Тут либо Александрыч по-настоящему сбрендил, либо напрасно не стал поступать в театральный, имея несомненный актёрский дар. Как же просто всё было и хорошо до вчерашней ночи. Почему человек никогда не ценит своего обычного счастья? Вопрос, на который не существует ответа. Может, жизнь – это что-то немного другое, а вовсе не простое, незамысловатое счастье. И нет на это счастье мещанское у человека никаких прав. Мучиться должен человек, страдать, откапывать из глубин надсады своей аргументы. Андрей вспомнил, как, очнувшись на остановке, бросился было к дому Леры, чтобы непременно поговорить с ней. Он усмехнулся про себя. Надо же быть таким дурнем. Как дитя малое. Хорошо, что сообразил и вовремя вернулся домой. Про обещанные десять миллионов думать было по-прежнему неприятно. Ведь понятно, что бред. Раз ничего не найдём – значит и денег не жди. Издержки моральные Торквемада, конечно, оплатит. Но надо ли оно Андрею? Эта тайна, известная только им двоим, будет терзать не только его, но и Петра Александровича. Это уж точно. Тут и психологом быть не нужно. Не пришлось бы вообще искать себе новую работу, да как можно дальше от старой.
От одного окна до другого мимо Андрея летала муха. Видимо, её поражала меняющаяся каждую секунду панорама. А Андрей подумал, что это странно, что муха так вот поперёк движения летает, при том что ей ведь и вперёд вместе с маршруткой тоже двигаться нужно, чтобы не шмякнуться головой о заднюю аварийную дверцу. Совершеннейшая механика, продуманная природой. В отличие от этой колымаги.
Маршрутка крякнула и высоко подпрыгнула на каком-то ухабе. Сзади загремели пустые канистры, и люк сверху захлопнулся. Уже с утра подвыпивший пассажир покрыл шефа отборным матом, что-то бубня про бутылки. Шофёр на это никак не отреагировал, только чуть громче сделал радио на магнитоле. Там пели «Мальчик хочет в Тамбов».
Четыре часа добирались до двести шестьдесят четвёртого километра, у которого Андрею следовало сойти. Солнце стояло в зените. С севера медленным караваном наплывали фиолетовые тучи, предвещавшие дождь. Нужно было спешить. Кроме него, выходить здесь больше никто не собирался. Ну и хорошо. Собеседники ему сейчас ни к чему. Тянуло в животе; рюкзак, набитый вещами первой необходимости, показался тяжелее, чем утром. Андрей повертел в руках тетрадный листок, на котором карандашом был небрежно набросан план маршрута от поворота на Болотную до сторожки. Именно его Торквемада назвал картой. Особо жирно были выделены кресты, которые где-то на неведомых просторах следовало установить. А начало пути где-то тут. Андрей внимательно оглядел придорожные ели, выискивая поворот. Но ничего похожего даже на тропу нигде не имелось. Чуть дальше по забиравшей вправо дороге он заметил тощие железные стойки в форме рогатки. На одной из этих стоек, словно оборванная резинка, болтался и гремел от ветра скрюченный указатель. За столбами как раз и открылся нужный ему поворот. На оторванном указателе он смог прочитать только три буквы, перевёрнутые вверх ногами: «лоБ». Ага. То бишь при повороте на сто восемьдесят градусов – «Бол». А это то, что как раз нужно. Можно было сойти здесь, у поворота. Зачем было у километрового столба – непонятно.
Лес окутал его густой тишиной. Ветер, волновавший вдоль трассы верхушки деревьев, до сюда добраться не успел. Или утих? Андрей посмотрел вверх. Тучи и правда застыли на месте, чего-то выжидая. Под ними парила большая хищная птица, выглядывая добычу. Справа, метрах в пяти над землёй, притаилась, выглядывая из-за еловой лапы, серая в рыжину белка. Встретившись взглядом с Андреем, чуть вздрогнула, но продолжила смотреть так же внимательно и удивлённо. А ведь и хорошо же в лесу! Полной грудью вдыхая влажный пахучий воздух, Андрей чуть было не пропустил узенькую тропу, уходившую влево к просеке, где, как написано на листочке, строилась «нов. лэп». Тропа попетляла недолго и вывела на широкую, испещрённую гусеницами тракторов и колёсами лесовозов поляну, с юга пересекающую трассу, а с севера упирающуюся в кустарник с вкраплёнными в него несколькими деревьями. Они были облезлыми и клонились в разные стороны, словно их кто-то накидал сюда сверху. На карте это место было обозначено очень чётко, как ценный ориентир, которому, видимо, предвиделось долгое существование.
Когда Андрей почти поравнялся с кустарником и понял, что это небольшое, метров шести в диаметре, озерцо, окружённое редкой растительностью, он услышал где-то совсем близко два выстрела. Раздался хор голосов, то ли радующийся чему-то, то ли на что-то бранящийся. Громко заплакала и запричитала какая-то женщина. Андрей ускорил шаг, и через минуту обладатели этих голосов проявились на горизонте. Это была группа из пяти человек, среди которых, действительно, оказалась пожилая женщина в полинявшей серой фуфайке и тех же примерно лет мужик, кривоногий и с гроздью репейников в седой кудрявой шевелюре. Положив возле себя двустволку, он над чем-то склонился. Над этим «чем-то» как раз и сокрушалась навзрыд женщина. Андрей подошёл поближе и поздоровался.
– Здоро́во, – ответил ему небольшого роста мужчина, стоявший несколько в стороне от других. – Вишь, как оно.
– А что случилось-то? – Андрею действительно было интересно.
– Да Тимофеевна козу привязала к жиле этой электрической, пока та на земле лежала. Колышка, мать её, лень было настругать. А эти… ну… которы тянут, возьми да и начни тянуть-то. Так та опора-то она вон аж где, за лужей. Неуж они видят чего тянут? По инструкции, оно, надо полагать, положено проследить за порядком. Но вишь как… Коза-то и тово… – мужик изобразил висельника и перекрестился на всякий случай.
– А чего стреляли?
– Так а как её с кабеля-то снять? Те уж жилу назад не сдадут. Да они и не в курсе, наверное, что тут така трагедия. Пришлось по верёвке стрелять. А то как же? Не висеть же Янке на виду у народа. Хоть и животное, но всё равно негоже. Не по-христиански.
Понемногу картина произошедшего сложилась в голове у Андрея. На той стороне от «лужи», как выразился мужик, строителей, протягивающих воздушную линию, Андрей уже не застал. Значит, они ушли дальше, и коза провисела здесь довольно долго. Случай, конечно, произошёл комичный. Но это с какой стороны посмотреть. Со стороны бедной козы это было жутким кошмаром и крайней несправедливостью. Да и Андрей быстро изменил своё мнение, когда увидел саму козу. Это была точь-в-точь та самая Дашка, которая съела его морковку. Те же чёрно-белые бока. Даже пятна идентичной формы и топография их та же. Совпадение просто невероятное! Он даже подошёл к ней вплотную, присел на корточки и дотронулся до её живота. И в эту самую секунду она вдруг вздрогнула, закашлялась, вскочила на ноги и бросилась, ничего не соображая, в лес. Андрей аж отпрянул и упал спиной на рюкзак.
– Ота как! – воскликнул стрелок. – Эх ё. Чего пялишься-то, Тимофевна. Бега́й теперь, лови, а то поди она ещё не в курсе, что жива.
– Янка! – раскатисто взвизгнула Тимофеевна, – Янка, стой, сукина мать! Я вот тебе сейчас! Янка! – и бросилась догонять своё уже оплаканное было сокровище.
Стрелок громко рассмеялся и, обращаясь к недавнему собеседнику Андрея, сказал:
– Во, Петрович… Видел когда-нить такое? Машке расскажу – не поверит.
Однако, встретившись взглядом с Андреем, он вдруг резко умолк и, чуть нахмурившись, оглядел незнакомца с головы до ног. Потом, подняв ружьё, развернулся и молча направился в сторону деревни.
Деревня Болотная располагалась за лесом справа от ЛЭП, а станция – за лесом слева. Со всеми приключениями дорога от трассы заняла минут сорок. Ветер поднялся уже довольно сильный, и стал накрапывать дождь, когда Андрей подошёл к конечному пункту своего маршрута. Болотная станция состояла из двух строений. Первое представляло из себя каменный домик сторожки, с маленькой дровяной печкой внутри, с письменным столом, двухъярусной кроватью и одним единственным окном. К сторожке примыкал длинный гараж, составляющий с ней единое целое и отделённый изнутри только низенькой дверью, не имеющей замка. У гаража были широкие ворота снаружи, сохранившие кое-где поверх ржавчины следы тёмно-зелёной грунтовки. Правее сторожки, отделённый прямоугольной площадкой, располагался самый настоящий бункер. Это была торчавшая из холма арка с тяжёлыми воротами. Тяжёлыми они казались из-за толстого слоя земли над ангаром и из-за свинцового цвета краски, которой щедро покрыли их, судя по всему, совсем недавно. Над воротами болтался фонарь под матовой колбой – такой в советские времена называли «жёлудем». По всему периметру буквой «П», ножками упирающейся в болото, прорыли широкую, метра в три, траншею. Её заполняла густая чёрная вода. По берегам разросся рогоз, пока ещё блёклый, без коричневых бархатистых наростов. В сторону деревни через траншею перекинули мостик из толстых сосновых брёвен, по которому могла бы проехать разве что малолитражная легковушка. Фортификация выглядела серьёзной. Только это и успел разглядеть Андрей, прежде чем дождь не припустил уже не на шутку. Капли грохотали по крыше и заливали окно. В комнате стало темно. Андрей нашёл выключатель, подёргал вверх-вниз, но ничего от него не добился. Видимо, сам автомат вырубили за ненадобностью лишнего света. Электрощит наверняка в гараже. Надо разбирать рюкзак и искать фонарь.
К великому разочарованию, большой трёхлитровый термос, который Андрей перед дорогой заправил крепким кофе, оказался разбит. Не иначе – результат падения на спину после неожиданного воскресения козы. Это ещё больше осложняло задачу первого дня, а Андрей уже и без того устал, как собака. Подумав о собаке, он услышал, как на улице, за дверью, залаяла хриплым басом собака. В ту же секунду в шею впился комар. Андрей охнул и со всей дури ударил себя по шее. «Фумигатор, – пронеслось в голове. – Забыл фумигатор». А ведь думал же. Болото – значит комары жить не дадут. Будущие проблемы всплывали одна за другой. На улице снова раздался лай, и в дверь постучали.
На пороге стояли двое: мужчина лет пятидесяти, с азиатским налётом в чертах скуластого лица, в мокром тёмно-синем плаще с капюшоном, и здоровенная собака, серая, кудрявая, с большущими, как у медведя, лапами и длинной белой шерстью вокруг разинутой пасти. В породах Андрей не разбирался, но уважением к собаке проникся в сию же минуту.
– Борис, – представился мужчина, откидывая с головы капюшон и протягивая тоже несоразмерно большую относительно своего роста крючковатую руку.
Андрей посторонился, пропуская гостей в комнату, и только там пожал Борису руку. Хватка у него оказалась крепкой. Такой запросто мог оказаться и «тем самым дядей Борей», в чьей научности Андрей до сих пор ещё сомневался.
– Андрей.
– Будем знакомы. Хотя только и на один вечер. Завтра велено обратно в институт на неделю. Так что теплица на тебе будет.
– Теплица? – ничего похожего на теплицу Андрей в окрестностях не заметил.
Борис показал рукой на залитое дождём окно:
– Ну, бункер тот. Мы его теплицей называем, потому как там творятся все главные чудеса с цветами. Тебе Александрыч ключи от теплицы разве не дал?
– А, да, да. Понял. Ключи есть. А автомат где здесь у вас? А то света нет.
– В гараже. Пойдём, я тебе покажу. Кстати, это Герыч, – Борис кивнул в сторону собаки. Та посмотрела на него, вильнула хвостом и негромко тявкнула. – Гера. Не смотри, что он с виду грозный. В душе совсем как ребёнок. В детстве его охотники напугали. Теперь грозы боится и когда из ружья стреляют. Недавно там у ЛЭП кто-то пальнул два раза, так ко мне в теплицу прибежал и выйти только со мной согласился. А то ни в какую. Так что имей в виду – как громыхнёт где, ты сразу дверь открывай, а то не дай Бог в болото со страху убежит. Не найдёшь потом.
