Серебряные нити Шардена. Пепел и тис

– Тут пахнет… победой над голодом.

– Тут пахнет сахаром и лишними килограммами, – поправила я, улыбнувшись. Конечно, я лукавила – зачем вообще тогда жизнь, если ежедневно отказывать себе в удовольствии вкусить сладкое произведение искусства?

Эльса уже тыкала ногтём в витрину прилавка, заставляя булочницу-мириду за ним бегать туда-сюда, охая «сейчас-сейчас, госпожа!»

– Вот это! С кремом из малины и засахаренными лепестками сирени. Божественно вкусная гадость. Беру две. И…ещё один круассан с лососем и розмарином, вдруг он не отвратительный.

– Ты говорила так в прошлый раз, – заметил Ирис, разглядывая нижнюю полку. – И всё равно съела три.

– Потому что даже странный вкус – это маленькое приключение и новые нейронные связи в мозгу. Что выберешь ты в этот вечер?

– Хочу лимонный тарт. И вот эту булочку, с инжиром. Буду вырабатывать новые нейронные связи незнакомыми вкусами. – ухмыльнулся Талькар, игриво ткнув сплетницу локтем в бок.

Я присела на корточки перед самой нижней полкой. Там стояли крошечные, но очень красивые, кристальные булочки – с абрикосом и маком, с корицей, с грушевым вареньем, с чем-то, что выглядело как карамелизированные орешки.

– Беру эти, каждой по одной. И ещё вот ту, с корицей. Кажется, к вечернему чаю подойдёт.

– Прекрасный выбор, – одобрил Торш, склонившись к витрине. – А теперь возьмите что-то, что можно мне. Иначе я сейчас съем витрину.

– Витрина не сладкая, – заметила Эльса, потрепав мирида по ушам.

– Зато хрустящая, – парировала я. – Давайте еще две с корицей – лично Торшу, пока он не претворил угрозы в жизнь.

Мирида звонко рассмеялась – какая она была красивая! Ярко-рыжая, пушистая, мягкая, округлая, сама – словно слоёная булочка. Мы вышли оттуда с коробкой, полной предвкушения отличного вечера. Аромат булочек уже обволакивал нас, как мягкое обещание, что всё будет хорошо. Я шла чуть впереди, чтобы спрятать улыбку, которой не смогла сдержать. Иногда в жизни были моменты, когда всё, что тебе нужно, – это булочка, тёплая компания… и странное, щемящее чувство в груди, когда кто-то просто душевно улыбается тебе за прилавком.

Улица Забытой Воды, начало Квартала Старых Перекатов, встретила нас прохладой и шелестом листьев под ногами. Здесь было. ничего. Ни одного домика. Лишь какие-то неизвестные, старые, пустующие постройки. Какое-то очень странное место – вроде и центр города, но такой необжитый участок, который мог бы стать золотой жилой. Канал, что когда-то разделял улицу надвое, давно засыпали по какой-то причине, и теперь посреди мостовой осталась только еле заметная линия – будто шрам, который никто не удосужился стереть. В воздухе пахло старым камнем, мокрым деревом и чем-то ещё… как в детстве, когда ты прячешься в подвале во время дождя.

– Мы же здесь однажды прятались от лигатов, помните? Пару лет назад? – сказала Эльса, оглядывая пустую улицу с тем выражением, какое бывает, когда находишь случайно забытую вещь.

– Ирис тогда упал в тот мусорный бак, – добавила я, не удержавшись от улыбки. – Целая эпопея была, как ты вылезал из него с достоинством.

– С достоинством? – фыркнул Ирис. – Я извлёк себя с грацией драматического героя. И вообще, вы бы не заметили патруль на нашем хвосте без меня.

– А почему мы вообще прятались тогда, помнишь? – спросила я, поправляя капюшон Торшу. Тот благодарно кивнул, насколько это было возможно с коробкой булочек в руках. Ирис пытался отобрать у него эту ношу, но мирид наотрез отказался – видимо, ему было приятно нести такую ароматную штучку.

Ирис глянул в сторону дома с осыпавшейся лепниной, чуть склонив голову:

– Потому что Эльса подожгла ковер в Башне Совета.

– Это было случайно, сколько уже можно повторять! – немедленно отозвалась Эльса, театрально воздевая руки к небу. – И вообще, тот ковёр был безвкусный. Думаю, я оказала городу услугу.

– А я, между прочим, отвлекал от вас, прячущихся, лигатов. Изображая хромого, бедного мирида, – заметил Торш с видом обиженного героя. – С великолепным надрывом. Меня потом за этот перфоманс даже булочкой угостили.

Я усмехнулась, чувствуя, как хмурое неблагополучие нежилой улицы немного рассеялось. Да, Эльса реально подожгла тогда ковёр, действительно случайно – ничего страшного не случилось, но магическая сигнализация Башни сработала. Тотчас застучали, зашуршали по этажам боевым маршем доспехи лигатов, которые выискивали нарушителя – вот и пришлось убегать, чтобы не получить по голове – в первую очередь, от Плюшетты из дома Вельвиксов, Хранительницы Башни Совета. Вообще, было бы логичнее просто сразу сдаться – ведь ничего страшного не случилось, но…разве трое подростков, оказавшиеся по воле случая на должностях в Совете, будут думать о логике?

А нас Эльса прихватила, так сказать, за компанию. Как соучастников и свидетелей. Воспоминания – странная штука. То, что казалось очень страшным в тот вечер, теперь выглядело почти тёплым, как плед с заплатками. Мы рассмеялись. И почему-то стало чуть теплее.

– Всё равно странное тут место, – уже тише сказала Эльса. – Как будто тут кто-то всё время подслушивает и прячется.

И вот наконец – Теневая улица. Мы свернули в неё, будто возвращаясь в родную нору. Свет фонарей ласково поглаживал чёрные ленты, неспешно вьющиеся в вечернем воздухе.

Мы помахали Маре Эйвель – добродушной женщине, моей соседке из шестого дома – та пила чай на веранде своего дома, несмотря на прохладу осеннего вечера. Мара, милая дама элегантного возраста. ласково улыбнулась нам, поглаживая белого кота, свернувшегося у неё на коленях. Морщинки собрались вокруг её очаровательных, ясных глаз, а рыжие волосы – истинная гордость женщины – рассыпались по её плечам.

Мара – замечательная женщина, старая подруга семьи Мирст, которая была особенно близка моей покойной бабушке. Мара заменила мне её после того, как бабуля ушла. Бабушка ушла спокойно, от старости, еще когда мне было семь лет. Уже тогда Эйвель, завидная бабуля – у неё было пять внуков! – начала пригревать меня под своим крылом, охая и ахая «как же так, бедное дитё».

А когда трагедия с моими родителями сотрясла весь Иль-де-Вирел, если не весь Шарден – и вовсе прибрала меня к рукам, в хорошем смысле этого слова. Её не испугало даже то, что я стала теневичкой – она регулярно приносила мне в башню Тихого Круга домашние пирожки и сладости, параллельно присматривая за домом Мирстов.

Я очень любила Мару – истинное воплощение доброты в человеческом обличье – все у неё должны быть накормлены, напоены, одеты, обуты, спать уложены. Жила она в достатке, спокойствии и счастье – к ней часто приезжали дети, внуки, а пять котов и мирид, с которым она тоже была связана Ритуалом Доверия, как мы с Торшем – не давали скучать.

Эльсу с Ирисом она тоже любила. Тётушка, так я её называла, однажды сказала, уперев руки в бока «твои друзья – мои друзья, пусть заходят, что околачиваются вокруг дома, как не родные!» – так и родилась наша традиция забегать к ней на чаепития всей гурьбой, когда жизнь сводила нас всех вместе на Теневой улице.

Вот и сейчас мы нестройным хором пообещали рано утром зайти к ней – тётушка воодушевлённо закивала, расплываясь в улыбке. Как хорошо жить, как меняется жизнь, когда есть в окружении такие люди, как Мара Эйвель – готовые дарить доброту, освещать жизненный путь безвозмездно!

А мой дом номер пять ждал нас, вырисовываясь посреди улицы, как всегда, неизменным тёмно-серым фасадом. Вездесущий хитрюга, зелёный плющ, обнимал его своими цепкими лапами. А в моём небольшом палисаднике сейчас, судя по восторженному писку, играли со светлячками парочка пиккил. Торш нетерпеливо начал осматриваться – он обожал эти маленькие, добрые пушочки.

Эльса хмуро посмотрела на серебристую калитку, мол, «я тебя помню, гадюка» и погрозила ей кулаком. Ирис вопросительно посмотрел на сплетницу, взглядом потребовав объяснений. Пока Эльса рассказывала о утренней, практически проигранной, пикировке с калиткой, я как раз с ней разбиралась. Мне старушка поддавалась без проблем, моментально сбрасывая охранные заклинания, словно дева, снимающая шелка перед любовником.

– Дом, милый дом, – пробормотала я и повернула ключ.

– Ну наконец, – выдохнул Торш, нетерпеливо протискиваясь вперёд и уже отпирая входную дверь дома. – Пожалуйста, скажи, что у тебя остался тот эликсир, от которого я сплю без сновидений?

– Остался, конечно. Всегда для тебя припасён.

– Ты святая женщина. – сказал он с чувством и нырнул в дом первым. Мы зашли следом. А город за спиной продолжал жить, перелистывая страницы своих историй.

И пока улицы нашёптывали сны и ночные интриги Иль-де-Вирелу, скрывая в своей тьме воришек, неверных любовников и прогуливающихся котов – мы расселись по кухне, как герои древней пьесы, каждый – на своём месте.

Моё – в углу, Ирис – по центру, а Эльса – напротив меня. Стол, круглый, как полная луна над Туманной площадью, держался на ножках, что распускались в виде корней – будто сам лес благословлял наш нехитрый ужин.

Камин потрескивал, лениво дожёвывая остатки поленьев, и бросал на стены отблески, похожие на тени огромных драконов. Пиккилы за окном цеплялись за плющ, пищали, а светлячки мерцали тёплым светом – как будто маленькие феи выдували из самих звёзд медовую дымку.

На столе уже стоял чай – Торш уже успел заварить чайник с чаем, который я утром прихватила ему из лавки Лавра. И, конечно, наш большой улов булочек – я разложила всё с щедростью добродушной хозяйки, давно свыкшейся с тем, что гости всегда едят больше, чем обещают – и добавила ещё нарезку сыра и ветчины из своих запасов.

– Вот это – кристальная с корицей, – указала я на аккуратный холмик из теста, сверкающий кристалликами миридорского сахара.

Торш схватил её без слов, с той же жадностью, с какой хищник хватает добычу, и что-то проворчал с набитым ртом. Я передала и вторую булочку с корицей ему – мирид и в неё вцепился так, будто речь шла о спасении Вселенной.

– Если умру прямо сейчас, знайте: я умер счастливым, – пробормотал Торш, утирая крошки.

– Ты говоришь это каждый раз, когда ешь что-то с корицей. – заметил Ирис, который уже что-то искал в моём буфете.

– Потому что каждый раз, когда я ем что-то с корицей, я на шаг ближе к просветлению. – нараспев объяснил Торш, воздев лапы к небу в религиозном жесте.

Эльса, не теряя времени, быстро употребила свою булочку с малиной, запила чаем и принялась уничтожать круассан с лососем и розмарином. В перерыве всё-таки фыркнула, что розмарин здесь определённо лишний – но добычу эта тигрица не бросила. Ирис ел молча – лимонный тарт, яркий, как полдень на Срединном берегу, заставил его морщиться и улыбнуться одновременно. За ним последовала булочка с инжиром – судя по выражению лица Талькара, от этого вкуса новые нейронные связи в мозге действительно вырабатывались.

Я же взяла кристальную булочку с грушевым вареньем – мягкая, нежная, с сердцевиной, как мёд, нагретый на солнце, она пахла теплом, детством и долгожданными праздниками. Первый укус вызвал трепет – и желание вздохнуть полной грудью.

– Ну что? – сказала Эльса, облокотившись о стол, – Как вам предположение Имитра о том, что на самом деле из лавки не украли ничего?

– Я пока не знаю, соглашаться с этим или нет. Возможно, украли что-то такое, что действительно сразу не видно. – задумчиво проговорил Ирис. Он протянул руку и бросил в рот ягоду с блюда – мою последнюю сушёную ягодку с серебристой пыльцой из Мехаэрии!

Я злобно прищурилась.

– Ирис, я вижу всё.

– Я честно собирался спросить… но она так на меня смотрела.

Эльса прыснула, а я недовольно поджала губы – впрочем, моя обида была лишь показной. Я знала, что Ирис подворовывает – и поэтому всегда имела запасы вкусняшек там, где он точно не будет искать.

– Айлин, – серьёзно произнёс Ирис, прищурившись, – на всякий случай – теневое заклинание тишины.

Торш удивлённо поднял янтарные глаза, поедая очередную кристальную булочку, на это раз – с маком, но ничего не сказал.

Я кивнула, вытянув из воздуха серебристую нить и мягко шепнув слова заклинания, и вокруг нас повисла невидимая пелена тишины – лёгкая, как паутинка утренней росы на траве, но непробиваемая, словно крепость. Ирис откашлялся, отпил чая, грушевый аромат которого нежно обволакивал всю кухню, и принялся рассказывать Верин о том, что произошло в тысяча сто одиннадцатом кабинете, пока её не было. Я лишь слушала, грея руки об любимую кружку с выбитым узором из кристальных булочек на ободке – чай от Лавра действительно был восхитительным, как маленькое солнце в ладонях, тёплое и успокаивающее.

Глаза Эльсы то расширялись, со вспыхивающими искрами сомнения и удивления, то сужались с едва заметной усмешкой, а иногда она сама перебивала Ириса с тихим возмущением: «Да ладно?!» Торш же, казалось, впитывал каждое словечко – за это время он успел выпить пять чашечек чая, и его глаза всё больше походили на маленькие чайные блюдца, отражающие тёплый кухонный свет.

Я уже почти не слушала, мои мысли увлекли огоньки в окне – там, в тёплом укрытии внутреннего дворика, пиккилы тихонько верещали и играли со светлячками, которые запутывались в лаванде и душице, которые стояли на подоконнике снаружи в уютных глиняных горшочках. Лаванда дрожала в вечернем ветерке, и я подумала, что пора бы уже забрать её домой – она слишком восприимчива к холоду.

– Кроме того, мы договорились передать элериарху ложные сведения: в лавке Мотыля и Черниля наша теневая делегация якобы ничего не нашла – только следы подделанного приглашения на вход, – ворвались в мои размышления слова Ириса, и я моргнула, возвращаясь в реальность.

Эльса резко вздохнула, и её красиво подведённые глаза округлились от неожиданности, словно она увидела пожар.

– Это… больше, чем просто невинное враньё, – пробормотала она, сжав кулаки на столе, и пальцы её едва не побелели от напряжения. – Значит, завтра нас ждёт настоящий водоворот: лавка в Молчунах, ваш с Магистром визит в Академию…а мне искать всё об этой лавке и о Черниле с Мотылём, и снова возвращаться в Академию. Ну и денёк предстоит.

Водоворот – верное слово. Мы все вот-вот окажемся в круговороте событий, где каждый шаг будет важен, а каждое промедление – словно трещина на тонком льду, расползающаяся под ногами. Лавки, Академия, кражи, – всё это будто плетёт некую паутину. Связано ли это? Или всё-таки совпадение?

Мы ещё немного посидели, и лишь когда последний ломтик ветчины исчез во рту Эльсы, а Торш, клюя носом, допивал уже, наверное, сотую чашечку чая – мы начали потихоньку убираться и готовиться ко сну. Завтра действительно предстоял тяжелый день.

– Кто последний, тот спит на полу! – объявила я и выскочила из кухни, стрелой направляясь в ванную. Сзади донеслись крики, звуки борьбы, возни, и, кажется, драки. Я улыбнулась, и какое-то глупое, всепоглощающее ощущение счастья разлилось в груди – если есть те, кого можно пригласить домой и разделить с ними такие простые, почти детские моменты, значит, всё не так уж плохо.

Глава 6. Двойное дно Академии

«Истина – это то, что прячется под тенью твоих собственных сомнений.»

Райс Торенвельд, Наставник Тихого Круга

Пять лет назад. Тренировочный зал Тихого Круга. Айлин и Эврен.

– Я не могу! Посмотри, не могу! – истерический вскрик вырвался из груди, разрывая ночную тишину и отражаясь эхом от стен. – «могу, могу, могу…»

Последние пару часов Магистр мучал меня, заставляя оформлять бешеную, необузданную теневую магию в более-менее сносные заклинания. С наставником Райсом последние дни было совсем плохо. Неоформленная теневая магия была очень опасна – и когда Райсу всё-таки прилетело моей серебряной нитью, которая должна была быть обычным заклинанием тишины – Хаэль, до того наблюдавший в стороне, вмиг отчитал меня и прекратил нашу тренировку, наказав вернуться поздним вечером в зал. Можно было бы сказать, что он благородно решил помочь мне, желая научить уму-разуму. Но для меня это помощью не было. Это были мучения.

Вот и сейчас – вместо простого, одного из самых основных теневых заклинаний, которое позволяло видеть прошлое предмета или места, теневого отклика – у меня получалось лишь поджигать пол то тут, то там. Благо, хотя бы гасить серебряное пламя я научилась. Бесит! Ненавижу эту магию! Как бы я хотела от неё отречься!

Я взвыла, раздражённо и обессиленно падая спиной на один из матов, лежащих в углу. На них проводились боевые тренировки теневиков, но мне… мне до этого было ой как далеко. Варпа Линч, наставник по ритуальной дисциплине боевых заклинаний Тени, откровенно посмеивалась надо мной, освободив от посещения тренировок. И я надеялась, что вообще никогда не обращу эту магию против человека. Вновь не обращу. Даже на тренировках.

Сводчатый потолок надо мной был глубокого тёмно-серого цвета, который переходил в иссиня-чёрный – свет от нескольких магических светильников и фонарей не достигал его, создавая впечатление того, что он бесконечный. Уставшие глаза сами вперились в эту блаженную, бесконечную темноту, оптическую иллюзию, которая была… такой уютной, что ли.

Слуха достигло тихое покашливание Эврена, всё это время наблюдавшего за мной у противоположной стены. О, Эврен. Было честью осознавать, что он пришёл решать мою проблему. Вновь пришёл решать мою проблему. Мой спаситель и одновременно – палач. Я была бесконечно благодарна ему за то, что не сижу в Ауланнаре прямо сейчас; и, конечно, я рада, что он взял надо мной опекунство. Прах его знает, как ему это позволили – видимо, сыграли связи в Совете… ну либо никто не хотел перечить Магистру Тени, особенно в свете последних событий. Впрочем, мне было без разницы. Я была рада тому, что я не гнию в тюремной камере, у меня не отбирают дом какие-нибудь родственнички через третье колено и что у меня есть хоть какая-то поддержка рядом. Но… эта долбаная теневая магия меня когда-нибудь доведёт. Один раз почти уже довела. Поэтому – я уважала и ненавидела его одновременно.

Моего слуха достигли тихие шаги, направляющиеся ко мне, но я не стала вставать. Плевать. К пеплу эту магию. К пеплу Этерну. Я так устала! Обычно я исправно выжимала из себя хоть что-нибудь стабильно плохое, выкладываясь на все сто до самого конца тренировки, но сейчас… мне надоело. Не хочу оправдываться.

Я закрыла глаза ровно в тот момент, когда ноздри щекотнул терпкий аромат пепла и тиса. Мат слева от меня провалился под тяжестью чужого тела – подремать, спрятаться, не выйдет. Веки неохотно разлепились, и сбоку нарисовался тёмный силуэт Хаэля. Я вопросительно посмотрела на него снизу-вверх, вскинув брови – хрен знает, виден ли этот мой жест в такой тьме? Почему мы, блин, вообще занимаемся в такой темноте?

Я напрягла зрение, пытаясь сфокусироваться – получилось. Силуэт обрёл очертания – Хаэль смотрел на меня, всё так же лежащую, сверху вниз. Но недовольства, вроде, не выказывал – уже хороший знак. Наверное, грядёт очередной разговор о том, как я плохо занимаюсь…

– Айлин, – тихо начал он. О. Да я сама проницательность. Я невольно залюбовалась тем, как еле заметные блики от светильников скользят по его чёрным волосам, убранными, как обычно, в низкий хвост. Пепел. Залюбовалась. Этого ещё не хватало. Да он же старше меня на… на сколько? – Что с тобой?

– Ты о чём, Магистр? – невесёлый, хриплый смешок вырвался из моей груди. – О том, что у меня абсолютно не получается нормально колдовать? О том, что я нанесла увечье наставнику? О том, что я, по-хорошему, должна сидеть в тюрьме? О том, что я чуть не сожгла себя этой долбаной магией? О том, что моих родителей зажарили у меня на глазах? Или может, о том, что я убила, мать его, двоих теневиков? – я выдохнула, зло смотря в чёрные глаза Хаэля снизу-вверх. Что со мной? Он это сейчас серьёзно?

Эврен не отвёл взгляд, устраивая мне очную ставку. Более того, в его глазах промелькнуло… сочувствие? О, нет, точно не сочувствие. Если бы он мне сочувствовал – я бы не лежала сейчас здесь, а давно бы спала в своей постели. Его брови нахмурились, словно он раздумывал, что из перечисленного мною он имел ввиду под вопросом «что с тобой?».

– Послушай, – спокойно продолжил Магистр. – Знаешь, как я учился теневой магии?

Я не знала. Эврен не рассказывал мне об этом. Да и вообще, судя по его уровню скрытности… хоть кому-нибудь он рассказывал? Уверена, что ни одна живая душа не знает о таком личном этапе становления его личности. Я ничего не ответила, но заинтересованно навострила уши. Вот это эксклюзив!

– Все Хаэли издавна держат оплот Тени во всём Шардене. Как-то так сложилось, что Этерна очень любит нашу семью – и все дети, рождающиеся в нашей семье, всегда получали теневую магию по наследству. Я не хотел её… мне всегда нравилась магия Вейлана, – тихо начал рассказывать Эврен, глядя куда-то сквозь меня. – Я не любил Тень даже когда у меня получалось. Даже когда отец говорил, что у меня талант.

      Он на мгновение замолчал, будто борясь с чем-то внутри.

– Меня тошнило от неё. Как и тебя. От этой власти, от того, что ты можешь просто… приказать… и живое подчинится. Что ты можешь выжечь из сознания страх или волю. Что можешь заставить человека, например, забыть своё имя. Заставить замолчать навсегда, выжигая плоть изнутри. И всё это – всего одним движением руки. Без особых сложностей.

Хаэль провёл ладонью по рукаву чёрного шёлка рубашки, словно стряхивал невидимую пыль. Да. И меня тошнит от этого. Мне страшно от этого.

– В тринадцать лет я наблюдал, как мой отец подчинил человека. Просто… ради моей тренировки. Человека, Айлин. Не змею, не птицу, не какого-то преступника, приговорённого к смертной казни. Бродягу, которого нам дали с молчаливого согласия Совета. Он забыл, кто он. Забыл даже, как говорить. Я помню, как этот мужчина плакал, не зная, почему. Меня тогда стошнило. – невесело улыбнулся Эврен. Охренеть. – Отец сказал: ты слабак. Ты позоришь род Хаэлей.

Он вернул взгляд прямо в мои глаза. Его глаза— чёрные, холодные, но в них сейчас мелькнуло что-то страшно живое.

– Через два месяца после этого я сбежал из дома, в Карал Вельторн, и дал себе слово, что если когда-нибудь я буду учить теневиков – я никогда не пойду по такому пути. По такому пути, на котором встретятся настоящие боль, унижения… учиться можно по-другому. Никого не травмируя. В том числе себя. – тут он придал своему взгляду максимальную выразительность. Толще этого намёка было только десять зимних одеял.

– Охренеть. Что… что стало с тем бродягой? – мои глаза устремились к размеру чайных блюдечек.

– Не знаю. Наверное, отец сжёг его. – Эврен пожал плечами, так беспечно, словно я спросила у него, через сколько приедет поезд. – Как я сжёг отца.

Я подскочила, едва не врезавшись в нос Хаэля макушкой. Он…что?!

– Ты шутишь?! – я ошалело вглядывалась в лицо Магистра. – Одно дело – сжечь врага, который на тебя напал! Но… отца?! Ты серьёзно?!

– О, пепельница, поверь, он заслужил, – ухмыльнулся Эврен, будто совершенно не сожалел. Хотя, думаю, он и не сожалел. Как он меня назвал? Пепельница? – Но это долгая история, которую я расскажу тебе как-нибудь… позже. Сейчас не об этом. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я понимаю, что тебе тошно сейчас от самой себя. Я понимаю, что ты раз за разом прокручиваешь в голове тот момент, когда ты сожгла тех двоих упырей. Я знаю это чувство, ведь я тоже убивал, и это тоже однажды было впервые, – хмыкнул он, пока я всматривалась в его лицо. Интересно, его глаза всегда такие… чёрные? Или это только кажется, потому что света мало? – Я знаю, что ты боишься, что это повторится. Больше всего на свете ты боишься снова убить, Айлин. И ты боишься, что тебе это понравится.

Я тупо заморгала. Нас разделяли считанные сантиметры, и, странное дело, в этом не было ни капли неловкости.

– Да. Я боюсь. Боюсь пойти на это теперь уже осознанно.

– И это правильно, – тихо сказал он.

Его рука на мате едва заметно пошевелилась – будто бы он сам с собой боролся. А потом Хаэль быстро коснулся моих пальцев. Осторожно, медленно, как будто боялся передумать. Но я не отдёрнулась. И он не передумал. Он не схватил – просто позволил своим пальцам лечь на мои. Касание было лёгким, почти символическим, но я ощутила, как сердце вздрогнуло. Я шумно вдохнула, как будто только в этот момент вспомнила, что можно дышать.

– Бояться – значит помнить, что ты человек. Не чудовище. Не инструмент. Ты боишься – значит, с тобой всё в порядке. Не боятся, тем более – такой, действительно, страшной магии – только истинные придурки и головорезы. Нас, теневиков, всегда учили, что страх равен слабости. Но это – ложь. Самые слабые теневые маги – это те, кто перестал бояться себя. Это те, кому власть застлала взор. Это те, которые решили, что они вольны распоряжаться человеческими жизнями как им вздумается.