Баавгай Чоно. Медведь с волчьим сердцем

Валерий Цуркан

Баавгай Чоно. Медведь с волчьим сердцем

1. Баавгай

1

«В лето 6760 прииде Неврюй и Котья и Олабуха храбры на землю Суздалскую со многеми вой на великого князя Андрея Ярославича и бродиша Клязьму канун Бориса дни под Володимерем».

Разбили враги войско князя Андрея и Ярослава Ярославичей под Владимиром, разорил Переяславль Неврюй, полководец Батыев, убили жену Ярослава, детей в полон увезли. Без числа людей на чужбину увели монголы, продали в рабство. Сами Андрей и Ярослав бежали в Новгород, но их там не приняли, и разошлись пути-дорожки братьев. Андрей с женой и детьми да с остатком дружины ушёл на север, к варягам, а Ярослав Ярославович – в Псков.

Мишке, Иванову сыну, на тот год исполнилось семнадцать. Под стать своему имени – медведь, большой и сильный, но и сила не спасла от полона. Вместе со всеми повели на юг. Многие умерли по дороге – не нужны никому слабые рабы, только сильные нужны, да и брали одних ремесленников, над остальными учиняли расправы. А Мишка хоть молодой, но знатный кузнец, такие везде нужны.

На берегу Итиля оказался Мишка, в Булгаре. И продавали его, как скот, выставив посреди площади, в цепях железных. Повезло, что покупатель искал не рабочую силу, а ремесленников, иначе сгнил бы на тяжёлых работах. Покупатель опрашивал каждого с помощью толмача.

– Кто такой? Что делать умеешь?

– Кузнец я. Могу нож справить, топор или меч.

– Звать как?

– Мишка я, Иванов сын. Медведем звали.

– Баавгай. Похож.

После Мишка узнал, что баавгай на языке кочевников значит медведь. Так и стали называть.

Умер у кузнеца Боржигдая помощник, вот и пришёл найти замену. Боржигдай был известным кузнецом в Булгаре. Начинал рядовым кузнецом, и воевал, вместе с войском Бату дошёл до самого Киева. Заприметил его темник Батыя Бурундай, понравился меч, выкованный в походной кузне. Оставил при себе. Так и стал Боржигдай кузнецом самого Бурундая. Когда Бату отправил Бурундая на помощь Мунке в битве против потомков Чагатая, Боржигдай чуть не погиб под Отраром, остался хром на одну ногу. Джучидские войска возвели на престол Мунке после неожиданной смерти великого хана Гуюка. Казнили тогда множество чагатаидов и угэдэидов по приказу Берке, Батыева брата. А когда Бату-хан вызвал Бурундая к себе в свою ставку в Булгар, Боржигдай и остался здесь. Ранен был и в походах больше участвовать не мог. Позволил ему темник Батыев основаться в ставке кочевья.

Стал Мишка-Баавгай помощником у Боржигдая. Многому научился у старого кузнеца-монгола, многому, к превеликому удивлению старика, научил сам. В оружейную приходили и рядовые воины, и нойоны. Мечи дорогие, и не каждый воин мог себе позволить купить новое оружие, чаще заказывали наконечники для стрел, чинили кольчугу.

Обращался Боржигдай с Баавгаем не как с рабом, хотя первые два года особых милостей от хозяина Мишка не видел. А когда умер Боржигдай, Баавгай стал кузнецом вместо него, и люди забыли о том, что он раб. Кузница перешла в его собственность. Вольную дал перед смертью Боржигдай, отписав всё хозяйство – не осталось у ордынского кузнеца родни, все отдал своему бывшему рабу.

Бату-хан перенёс свою ставку в другое место, в Сарай, и правил своим улусом оттуда. Но умер внук Чингисхана. Говаривали, что могли отравить. Начались неурядицы. Наследником, правителем Золотой орды стал его сын Сартак. Находился он в то время в столице государства Каракоруме и поспешил в Сарай-Бату, но не пришлось ему править. По дороге в степи умер, вероятно, отравили люди родного дяди Берке. И улус Джучи снова остался без хана. Ханом Золотой орды после смерти Сартака стал его сын Улагчи – Улавчий, как называли на Руси. Был ещё мал и до наступления совершеннолетия править улусом должна вдова Батыя Боракчин-хатун. Но ни ей, ни ему не привелось совершить никаких дел государственных. Улагчи по традиции умер в тот же год не без помощи всё того же Берке. Умная и мудрая Боракчин пыталась сохранить власть и решила возвести на престол своего сына Туда-Мункэ. Но знать улуса Джучи её не поддержала. Боракчин пыталась заручиться поддержкой, обратившись к внуку Темучина Хулагу, воевавшему в то время в Иране. Но ум и мудрость на этот раз не помогли этой мудрой женщине. Берке раскрыл её замысел, и при попытке бегства к военачальнику Хулагу Боракчин поймали и казнили. И ханом Золотой орды стал Берке, брат Бату-хана, третий сын Джучи. На долгие десять лет в улусе Джучи прекратилась борьба за власть.

Всё это проходило мимо кузнеца Баавгая, не затрагивало, он был простым ремесленником. Мишка всё так же продолжал работать, уже забыв о том, откуда родом, почти забыв родной язык и выучив чужой, даже не один, а два – монгольский и тюркский. Рабом уже не был, но и своим здесь ни для кого не стал, чужой медведь-урус.

***

Однажды в кузню зашли два человека, чудно одетые – в высоких сапогах с широкими голенищами, в богатых одеждах, отороченных мехом и перехваченных широкими кожаными поясами. На головах носили шапки, каких Мишка никогда не видел, будто мешок надели. Сразу стало ясно – не из простых. Оказались венецианскими купцами.

Осмотрели товар, но не нашли ничего, что могло бы пригодиться, и попросили сделать пару длинных ножей, объяснив, какие именно нужны.

– Хороший нож стоит немало, – сказал Баавгай, рассматривая гостей.

Один из них, выслушав переводчика, ухмыльнулся и показал серебряную монету, вынув из мешка за пазухой. Мишка кивнул.

– Приходите послезавтра.

Купец, прищурившись, посмотрел на кузнеца.

– Ты не похож на местного жителя, – сказал через толмача.

– Я русич, – ответил Баавгай. – Мишкой зовут, а здесь Медведем назвали, Баавгаем.

– Как же ты здесь оказался? – удивился чужестранец.

Лицо Баавгая помрачнело.

– Уж точно не как вы. Не по своей воле. В плен взяли и продали. Но теперь я свободен.

– А что ж домой не уедешь, если свободен? – продолжал расспрашивать купец.

– А нету дома, сжёг его Неврюй. Никого не осталось. Теперь здесь мой дом, – Мишка стукнул молотом по наковальне, показывая гостям, что не хочет говорить об этом.

Купцы переглянулись и молча ушли. А Баавгай, закончив одну работу, раздул меха и взялся за изготовление двух поясных ножей.

Целый год пробыли здесь братья Николо и Маттео Поло. То уходили в Сарай, где сидел Берке, то возвращались в Булгар. Прибыли они из далёкой Венеции, о которой Баавгай даже не слыхивал. Братья работали в Царьграде и покинули город незадолго до того как византийцы отбили его и сожгли венецианский участок. Были не только удачливыми купцами, но и умели предугадывать события. Иначе погибли бы, останься в Царьграде.

Не раз братья заходили в кузню Баавгая, рассказывали о себе, расспрашивали о жизни кузнеца. Чем-то приглянулся им пленённый монголами медведь. Было что-то общее между ними – и венецианцы, и русич успели посмотреть мир в свои года, но каждый по-своему – купцы путешествовали по своей воле, а Баавгая привели в Булгар, как скот. Помнил дорогу из Переяславля в Булгар и никогда не забудет, это страшная дорога смерти, много народу погибло в пути. Купцам он тоже о своей жизни немало рассказывал, делился своими воспоминаниями.

– Как на жизнь свою смотришь, чем будешь дальше жить? – спрашивал Николо.

– А чего на неё смотреть? – говорил Баавгай, вытирая свои огромные, как лопаты, руки о рубаху. – Живу, как получается. Домой не вернусь, не к кому идти, никто меня там не ждёт, на моих глазах погибли все. А здесь я привык, здесь у меня кузня, люди приходят, делом занят.

Венецианец цокал языком и молчал.

Купцы делали свои дела, что-то продавали, что-то покупали, иногда встречались с Берке. Берке был жесток, как и все сородичи. По трупам своих племянников вошёл на престол, а до того рубил головы, помогая Мунке стать великим ханом. Но вместе с этим развивал торговлю, в Сарае строились минареты, и ставка кочевья уже стала похожа на настоящий город. Правитель улуса Джучи не препятствовал купцам, а наоборот, содействовал. Одно другому не мешает.

Жизнь шла свои чередом. Баавгай уже совсем обжился здесь, но всё равно не чувствовал себя своим. Оставался для всех оросын баавгай. Хоть и стал свободным, но сторонились Мишку, разве что приходили, когда было нужно выковать наконечники для стрел или ножи.

Мишка старался помогать пленным русичам, но их много, а он один. Выкупил раба, Ваньку, молоденького паренька, которого натаскал на ремесло, и девицу Беляну, оставив у себя, чтобы помогала по хозяйству. Однако всем помочь не мог.

Однажды Николо Поло пришёл к Баавгаю и сообщил, что скоро с братом уедут. Баавгай лишь покачал головой – нравились два эти иноземца, обладали совсем другим нравом, не то что воители-монголы. И не страшились путешествий, не боялись забредать в разные уголки мира, где могла поджидать опасность. Не были воинами, но за себя могли постоять, не применяя оружия, одним лишь словом. Таких людей Баавгай раньше не видывал.

Николо уже сносно говорил на языке местных жителей и обходился без толмача.

– Нам будет нужен верный человек, который мог бы нас сопровождать, – сказал Николо.

– Советую поспрашивать в постоялом дворе, – ответил Баавгай. – Там много народу, всегда найдётся кто-то, кто согласится путешествовать с вами за хорошую плату.

Венецианец покачал головой, и шапка, похожая на мешок, затряслась.

– Я не привык доверять первому встречному. А тебя я знаю уже целый год. Мы немало разговоров вели, ты знаешь нас, а мы знаем тебя. Ты хороший кузнец и твоё ремесло может пригодиться в пути. Ты сильный, настоящий медведь, ты защитишь нас от разбойников, когда наши слова будут бессильны.

– У меня кузня. Как я могу её бросить? – сказал Баавгай.

– Здесь не твой дом, – настаивал Николо. – Ты здесь чужой. Поедем с нами. Мы хорошо заплатим. Ты увидишь новые земли, а потом вернёшься туда, где жил раньше, женишься и будешь рассказывать детям о своих приключениях.

Мишкины глаза потемнели.

– Ох… не хочу я приключений, Николо. У меня их было слишком много, чтобы мечтать о них.

– В пути мы научим тебя новому ремеслу, – продолжал уговаривать купец. – Ты способный парень, будешь помощником торговцев. Чего тебе здесь делать?

Слова купца задели Мишку за живое, разбередили уснувшее за годы сердце.

– Красиво говоришь… я должен подумать.

– Подумай. Через несколько дней мы выезжаем. А вернуться сюда и до конца жизни провести время у кузнечных мехов ты всегда успеешь.

Николо ушёл, а Баавгай задумался. Крепко задумался Мишка. Предложение венецианца увлекло. Десять лет прожил здесь, поначалу в качестве раба, потом вольным ремесленником. Перестал быть русичем, а монголом так и не стал, хоть и носил монгольское имя. Ничего здесь не держит.

Ночь провёл без сна, думая о словах Николо и под утро решился. Да, отправится с ними в это путешествие, куда бы ни пришлось поехать.

Утром сообщил Ивану и Беляне о своём решении.

– Остаётесь вы здесь за меня. Кузня отныне твоя, Ваня. Продолжай дело. Может быть, я вернусь, но не знаю когда. И не знаю, вернусь ли.

Беляна заплакала, обняла, уткнувшись головой в Мишкину рыжую бороду.

– Чего же с нами без тебя будет? Как мы выдюжим?

– Хуже того, что с нами случилось, уже не будет, – ответил Мишка. – Всё будет хорошо.

Баавгай начал собирать вещи в дорогу, и понял, что ничем так и не обзавёлся. Всё вкладывал в кузню, в помощь для пленных сородичей. Так и решил ехать с венецианскими купцами налегке, прицепив только к поясу свой нож в кожаных ножнах.

Через четыре дня переправились на другой берег Итиля и выехали на Юг вместе с несколькими нукерами Берке, отправленными сопровождать до Укека.

2

Коня у Баавгая не было, венецианцы купили ему лошадь. Неслыханная щедрость, но, наверное, купцы настолько богаты, что могли не только оплатить услуги сопровождающего, но и снабдить всем необходимым.

С ними ехал толмач и трое нукеров Берке. Воины должны сопроводить богатых гостей до Укека, вниз по течению Итиля.

Мишка за эти годы ни разу не покидал Булгара. Сначала не имел возможности, будучи рабом Боржигдая, хотя очень хотелось выбраться и убежать на север, к своим. А потом, когда уже стал свободным, желание уйти исчезло. Не стремился вернуться на родину, и даже выходить за охраняемые воинами окраины города не желал, разве что за водой до берега Итиля доходил. Да и куда там идти – степь сплошная. Рыскать по степям – это для кочевников, а он парень городской, в Переяславле жил в черте города, и здесь так же.

Шли берегом Итиля, лишь изредка, когда река, петляя, уходила в сторону, продолжали путь в стороне от большой воды, чтобы сократить путь. Ехали не торопясь, чтобы не загнать коней, но и не медлили.

Венецианцы были почти без товара. Берке выкупил все драгоценности, все заморские ткани. Теперь рассчитывали совершить покупки в Укеке и далее пересечь реку и пойти на восток.

Раньше Мишка никогда и не слышал этих названий – Укек, Сарай – были лишь смешными и трудно произносимыми звуками, но с тех пор как стал Баавгаем, то в речи покупателей не раз слыхивал эти новые слова, и привык. А некогда родные, уже подзабытые имена русских городов здесь произносили редко. Разве что кто-то из воинов, когда делился воспоминаниями об участии в набеге на Рязань или в разорении Ростова. Или пленные, рассказывающие, откуда родом.

Была весна, вся степь пылала кровавыми маками до края земли. Скоро выгорят на жарком солнце, но сейчас огненный цветок лишь набрал силу. В груди Баавгая кольнуло – каждую весну видел маковые поля, там, на родине, эти цветы росли почти везде. Тогда не обращал внимания – ну растут и растут, а сейчас цветы неожиданно проникли в сердце.

Мишка помрачнел и ехал дальше, понурив голову.

– Что приуныл, Медведь? – спросил Николо.

– Эти цветы, они напомнили мне мой дом.

– В Согдадии, где мы были, когда византийцы захватили Константинополь, тоже такие цветы, очень много.

Маттео, который ещё не выучил языка, подозвал толмача, желая вступить в разговор.

– В родной Венеции никаких цветов почти не растёт, один только мох, – сказал он.

– Это почему же? – удивился Мишка.

– Наш город находится на островах, изрезанных каналами. На лошади там, мой друг, не проедешь, всюду мы перемещались на лодках. Вместо улиц – реки.

– Чудно.

Разговор с Маттео через толмача шёл медленно, пока тот переводил, Мишка уже обдумывал новые слова.

– Нам тоже чудно видеть огромные пространства без капли воды до самого края земли, – сказал Маттео. – Но ради этого мы и путешествуем, чтобы посмотреть мир.

– Вы же купцы, вам главное – продать товар.

– Купцы. И весьма успешные. Но не это главное. Мы видим мир, мы встречаемся с великими людьми.

– А давно вы были на родине?

– Давно, – отозвался Николо. – Если бы у меня родился сын после моего отъезда из Венеции, то ему уже исполнилось бы восемь лет.

***

Первую ночь провели на берегу Итиля. Нукеры, спешившись, занялись поиском топлива. Здесь, в жаркой степи не росли деревья, но вдоль берега было много дерезняка – невысоких кустов колючего тёрна, таволги и сухой травы, которая удобна для розжига – правда, горит очень быстро.

Вскоре нукеры нарубили несколько больших охапок тёрна, натаскали сухих веток и разожгли костёр.

– Огонь нужен, – сказал наконец воин, когда все сидели вокруг пляшущего пламени. – Волки огня боятся. В степи много волков.

В бурдюках запасено кобылье молоко и вода, а в походных сумках курт из сушёной сузьмы и борц – нарезанная на тонкие полоски солёная конина. Обычная пища кочевников во время походов. В долгих переходах воины варили похлёбку, кидая в неё борц, а когда шли налегке, то ели мясо всухомятку, запивая водой или кислым молоком.

Быстро стемнело. Стреноженные кони паслись невдалеке от путешественников, запели степные сверчки, заухали ночные птицы, а от реки слышалось мерное журчание воды, течение здесь было медленное. Звёзды изливали с неба мягкий свет.

Путешественники принялись ужинать. Венецианцы по примеру монголов размачивали твердокаменные полоски борца в глиняных чашках с кислым молоком и жевали сухой курт. Баавгай понимал, что там, где они жили – совсем другие условия. Там, за морями, не приходилось сидеть у костра с кочевниками и есть простую пищу, там они вкушали изысканные блюда, пили вино. Но что-то толкало братьев Поло покинуть родной город, ночевать под звёздным небом в компании с монгольскими воинами и бывшим рабом. И теперь знал – это не только жажда наживы. Венецианцы могли бы вести торговлю и в других городах, более безопасных для купцов. Наверное, Маттео говорил правду – деньги для них не самое главное.

– Расскажи о своей стране, – попросил Николо.

Он, в отличие от брата, говорил на местном языке, и толмач почти не требовался, но продолжал переводить для Маттео.

– Жил я в Переяславле, – стал рассказывать Мишка. – Далеко отсюда, на севере. Зимой там лютые морозы стоят. Лесов много. Богатый там лес. Озеро большое, Плещеево, рыбы в нём так же немерено, как в Итиле. Ряпушка, нету здесь такой рыбы. Девки красивые. Нету среди монголов такой красоты.

Нукеры тоже увлеклись, и внимательно слушали.

– Как там живут люди? – спросил Николо.

– Сейчас-то? Никак не живут, наверное. Вот был я в Переяславле сыном кузнеца, пришёл Неврюй со своей ратью, и стал я рабом кузнеца в Булгаре. Жили мы спокойно, князья наши дрались друг с другом тихо да мирно. А потом пришли они. – Баавгай кивнул в сторону нукеров. – В первый раз мне мало лет было, помню только пожары и коней. А когда исполнилось семнадцать годков, пришли снова. И всё повторилось, снова всё сожгли и разграбили. Что там после меня, уж извини, рассказать не могу. А случилось это десять лет назад. Десять лет я уже не Мишка, а Баавгай.

– А как жили люди до разорения?

Баавгай помолчал и со вздохом продолжил.

– Как-то жили. Свои князья собирали с народа дань, но жили мирно. Город красив, храм стоит белокаменный, каких здесь строить не умеют. Его ещё Юрий Долгорукий заложил сто лет назад. Тысячу лет простоит, а глиняные дома татар развалятся, и никто из потомков не увидит. Вот такой наш Переяславль.

– И ты не хочешь вернуться туда? – Николо недоумевал. – Я слышу в твоём рассказе любовь к своему городу, но ты не желаешь туда вернуться.

Баавгай поковырял веточкой в костре, взметнулись искры.

– Чужой я там буду. 10 лет на чужбине прожил, хоть и веры чужой не принял, но живу, как они, я теперь Баавгай, а не Мишка. Не примут меня на родине.

Улеглись спать, подложив под головы мешки с запасами. За костерком следили по очереди, время от времени подкидывая в пламя наломанные ветки тёрна. Слабые языки пламени должны были отпугнуть хищников.

Где-то вдали слышался тонкий вой шакалов, похожий на заливистый детский смех, потом затянули свою песню волки, голоса были другими, выли долго и протяжно – Баавгай давно научился различать. Сначала начинал один, присоединялись серые собратья, и жуткий многоголосый стон стоял над степью, будто жаловались на судьбу.

Нукер разбудил Мишку ближе к утру, а сам лёг спать. Сидел Баавгай у костра, подкармливал веточками, наблюдал за движением полной Луны в ясном небе и слушал вой волков. Волчьи голоса то затихали, то снова раздавались с одной стороны, с другой – стая бродила вокруг да около, боясь приблизиться. А кони нервно всхрапывали, чуя приближение хищников. Недаром говорят – волк коню не товарищ.

Волки умолкли, должно быть, поняли, что здесь поживиться не дадут. А Баавгай, слушая плеск близкой воды, пение ночных птиц и сверчков, глядя на серебряный лик Луны, незаметно для себя уснул.

Снилось Баавгаю, что снова стал Мишкой, сидят мальцы на берегу Плещеева озера, удят рыбу, солнце в волнах играет, на душе хорошо. Но вот пошла поклёвка, и вместо рыбины вытянул огромного волка, а ребята как заорали все вместе «Волки!!!». Но почему-то кричали не на русском языке, а на монгольском.

Что-то выдернуло из сна Баавгая, вскочил на ноги – смотрит, а ветка, которую собирался бросить в огонь, всё ещё в руке. Так и уснул, зажав её в кулак. Костёр погас, Луна упала к краю земли, а на другой стороне брезжит рассвет.

– Волки! – кричал нукер. – Просыпайтесь!

Только сейчас Баавгай понял, как подвёл товарищей, уснул, дал огню умереть. И волки, осмелев, напали на путников.

Увидел несколько пар голодных глаз, светящихся в темноте. Близко, в нескольких шагах. Когда первый волк, собравшись силами и изогнув гибкое и стройное тело, бросился на него, в руках была лишь эта злосчастная хрупкая ветка тёрна. Не думая, Баавгай выставил её перед собой, и повезло – острый конец ветки попал в раскрытую пасть. Кулаком левой руки Баавгай оглушил зверя, и тот упал наземь. Второй волк прыгнул на спину и едва не впился острыми клыками в плечо, но Мишка успел его сбросить.

Рядом юлой вертелся нукер и отбивался от волков короткой саблей, с другой стороны, чуть поодаль, стояли братья Поло и толмач, вооружённые длинными ножами, а второй нукер находился ближе к реке.

Волк, пытался подкрасться к коню с тыла, но получил копытом в морду, и, покатившись по земле, упал и замер.

– В реку! – услышал Баавгай голос нукера.

Это единственный способ спастись от волков – зайти по пояс в воду. Даже если звери последуют за людьми, потеряют преимущество.

Краем глаза Мишка заметил, что товарищи побежали к реке, и в этот миг на него прыгнул огромный волк, и острая боль пронзила плечо. Баавгай успел схватить волка за горло и сжал изо всех своих сил. Глаза зверя закатились, но пасти он так и не разжал.

Баавгай сжимал горло хищника до тех пор, тока тот не сдох, но даже после этого не сразу удалось разжать челюсти, впившиеся в плечо. Оторвал от себя мёртвое тело и бросил под ноги двух других зверей. Забыв о человеке, хищники принялись рвать на части собрата.

Баавгай снял с пояса нож и, метнувшись вперёд, всадил в шею ближайшего хищника, убив одним ударом. Второй волк, поняв, что противник опасен, бросив грызть мёртвого собрата, попятился, поджав хвост.

Только сейчас Баавгай вспомнил, чему учили – увидев волка, нужно показать, что ты силён и страшен. И он завыл во всю глотку, подобно зверю, наступая на волка. Серый хищник развернулся и стремглав понёсся по степи.

К счастью, стая была небольшой, всего лишь около семи особей. Битва завершилась. Несколько мёртвых волков лежали на поле боя.

Баавгай подошёл к берегу, туда, где по пояс в воде стояли товарищи, наблюдавшие, как он расправился с остальными волками.

– Можете выбираться.

Послышался плеск воды, братья Поло, оба нукера и толмач вышли на берег.

Монгол подошёл к Баавгаю и упёр свою саблю в грудь.

– Зря уснул. За это смерть. Волки могли всех нас сожрать.

– Каюсь, моя вина, – признал Баавгай.

Мишка знал законы монголов. И за меньшие провинности в ордынском войске казнили людей.

– Сам беду позвал, сам и прогнал, – задумчиво произнёс нукер. – Живи.

И убрал саблю.

– Баавгай, – уважительно сказал второй нукер. – Настоящий медведь.

Путешественники осмотрели свои раны. Лишь у Баавгая оказалось разодрано плечо да толмача сильно куснул волк, остальные отделались царапинами. Николо велел Баавгаю снять рубаху, промыл рану и обработал какими-то снадобьями из своих запасов. Осмотрел толмача и тоже перевязал рану куском ткани.

Нукеры снова разожгли костёр и принялись свежевать добычу. Монголы ели всё, что бегает в степи, а волчьи шкуры ценились среди скорняков.

– Я не ошибся, когда позвал тебя с нами, – сказал Николо. – Без тебя мы бы погибли.

– Посидели бы в реке до утра, вот и все, – ответил Баавгай.

Маттео, сидевший рядом, непонимающе посмотрел на брата, и тот перевел разговор.

3

С рассветом нукеры набрали ещё немного топлива и приготовили волчье мясо. Венецианцы не стали есть, а Баавгай, привыкший к еде монголов, не отказался.

Раненое плечо болело, но Баавгай был крепким и выносливым, да и рана казалась не очень опасной, волчьи зубы не сильно порвали плоть. Но уже утром почувствовал лёгкое недомогание, и не обратил на это внимания. Мало ли царапин – одной больше, другой меньше. Руку волк не откусил – и хорошо.

Толмач пожаловался, что рана стала болеть сильнее, а рука припухла, место вокруг укуса покраснело. Но не сидеть же сиднем посреди степи и ждать, пока царапина заживёт. К тому же мало ли какой люд попадется, время сейчас неспокойное – как Берке с Хулагу враждовать стали, всякое в дороге может случиться. Нужно идти. Собрались и поехали дальше.

Солнце с утра стояло по левое плечо, а как поднялось высоко над головой, пришла жара неимоверная, степная. Спасал только ветерок, дувший с Итиля.