Усадьба вурдалака

Ввожу пароль Wi-Fi и пишу Полине. Мне нужна её поддержка.

Я: Привет, была в магазине. Катастрофа.

Полина: Рассказывай…

Я: Багаж не нашли. И вот. загружаю фото Владимира

Полина: Привет, красавчик!

Я: Это Владимир. Владелец усадьбы, негодяй.

Полина: Одинок?

Я: Я тоже почти одинока. Полина, ты читаешь, что я пишу?

Полина: Какая разница, негодяй он или нет? Посмотри на него! Высокий, как тот парень из сериала про Люцифера.

Я фыркаю. Царь тьмы.

Я: Знаю! Он горячий.

Полина: Горячий? Аделина, он – Адонис во плоти. Бери быка за рога, пока не поздно. Попрошу отследить твой багаж.

Я: Боже, Полина.

Полина: Серьёзно, он прекрасен.

Я: Он поцеловал меня… после того, как велел спрятать мою грудь. Кто так делает?

Полина: Ржу. Мужчины теряют голову при виде груди. Поищи в интернете.

Я: Он посылает смешанные сигналы.

Полина: Никогда не видела мужчину, который не любил бы грудь. Он слишком протестует. Похоже, сварливый тип.

Я: Негодяй.

Полина: Все они такие.

Я иду в ванную, на ходу стягивая одежду. Если он не изменит поведение, придётся избегать его всю неделю.

Телефон вибрирует. Хватаю его с кровати, и тревога зашкаливает, когда вижу экран. Фото от Марка: он на пляже, с надписью «прости» из ракушек и дурацкой гримасой. Комментарии взрываются сердечками и поцелуями от женщин со всего мира.

– Фу, – вздыхаю я. Типично для Марка: облажается, делает что-то «милое» и ждёт прощения. Больше не поведусь.

Я ухмыляюсь в камеру, делая селфи с готической кроватью и эркером на фоне. Фото кричит: «Я не в городе».

«Что бы такого

Сделать плохого?

Ох, как я зол!

Ух, как я зол!» – напеваю пиратскую песню, добавляя хэштеги: #усадьба #снежныйгород #путешествие.

Публикую. Получи, Марк.

Впервые я в отпуске одна, и встречаю самого сварливого и горячего мужчину. Просматриваю фото Владимира, включая те, что сделала тайком. Даже на снимках он выглядит голодным, чувственным.

Кладу телефон у ванны и раздеваюсь, предвкушая горячую воду. Погружаюсь – и визжу. Вода ледяная. За что мне это?!

Глава 11

Владимир

– Михаил! Зайди сюда!

Я расхаживаю по бордовому ковру своей комнаты, пытаясь обуздать тело. Жажда поглотить её вибрирует под кожей, сводя с ума. Меня, вурдалака, не унизит какая-то смертная. Я старше её на несколько жизней, но не помню, чтобы кого-то желал сильнее. Её тело отнюдь не младенческое.

Шаги Михаила спешат по коридору, его слова опережают появление.

– Что, чёрт возьми, ты сказал, чтобы разозлить гостью?

Его тон хлещет, как кнут, полный насмешки.

– Неважно. Достал, что я просил?

Мой взгляд встречает его, и от ехидной искры в его глазах волосы на затылке встают дыбом. Я отворачиваюсь к камину. Эта часть усадьбы не ремонтировалась, кроме ванной, и обычно знакомый уют комнаты успокаивает. Сегодня я хочу разнести стены – её запах преследует меня повсюду.

Михаил громко вздыхает, бросая мне что-то. Я ловлю предмет и касаюсь экрана. Удивительная штука.

– Твой новый телефон. Может, теперь перестанешь орать на всю усадьбу и напишешь сообщение. Значок сигнала – интернет. С остальным разберёшься.

Я кладу телефон в карман, чтобы изучить позже.

– Зачем писать, если у тебя сверхслух? Пустая трата времени.

– Не знаю, Владимир Андреевич, элементарная вежливость? И это не телеграмма, а сообщение. Боже, нет времени на твою ерунду. Вот её багаж, – тяжёлый розовый чемодан приземляется на стол.

Михаил вопросительно выгибает бровь, но я игнорирую его, хмурясь и роясь в её вещах.

– Спасибо, что забрал из аэропорта, Михаил, – передразнивает он, как капризный ребёнок. – О, не за что, Владимир Андреевич, – он закатывает глаза. – Мог бы поблагодарить, когда кто-то ради тебя нарушает законы, варвар.

Он дуется, скрестив руки.

– Зачем благодарить?

Её одежда почти ничего не прикрывает. Я держу чёрную верёвочку.

– Что это?

– Бикини. Не уверен, зачем ей это в Подмосковье зимой.

Странно. Зачем брать такие… откровенные вещи?

– Как изменились нравы!

Михаил кивает, потирая подбородок.

– Знаю. Увлекательно, правда? Я общался с людьми, а не отлёживался, как некоторые. Большинство из нас адаптировались, включая Алексея. Сомневаюсь, что Аделине понравится, что ты копаешься в её вещах.

Мои ноздри раздуваются.

– Если скажешь ей хоть слово, придумаю, как тебя убить. Ни слова.

Лёгкий ягодный аромат исходит от её одежды, когда я захлопываю чемодан. Я жалок.

Кстати, о Лешем…

– Одна из продавщиц Алексея нагрубила нашей гостье. Это плохо для его бизнеса. Проверь, чтобы он уволил её немедленно – не хочу, чтобы он размяк к старости.

Михаил садится напротив, выгибает бровь.

– Теперь мы указываем Алексею, как вести его империю, и требуем уволить сотрудницу из-за Аделины?

– Именно. Я звонил ему из магазина. И скажи, что его солнцезащитный спрей воняет, – ворчу я.

– Почему бы не написать ему на новом телефоне? – подначивает он.

Я касаюсь экрана.

– Что, чёрт, такое «Артезан»?

– Дай, скачаю приложение. Это маркетплейс, где люди продают вещи. Забавно, что я десятилетиями уговаривал тебя идти в ногу со временем, а хватило одной женщины, чтобы ты согласился.

Я ёрзаю на стуле, передавая телефон. Он прав, но я не признаю этого. Мне любопытно, но больше – я хочу видеть мир её глазами.

– Сделай, чтобы работал «ВКонтакте» или как там это называется.

Михаил замирает, глядя с тревогой, подняв брови.

– Не знаю, во что ты играешь с Аделиной, но она не должна знать, кто мы. Никто из гостей не должен. Чем больше ты с ней общаешься, тем сложнее. Мы веками жили среди людей, пока ты запирался в усадьбе, избегая их. Прошёл день, а ты уже расстроил единственную гостью.

Я обхватываю голову руками.

– Она везде фотографировала.

– Она блогер, влиятельное лицо в соцсетях. Я проверил её профиль. Всё под контролем.

Мой лоб бьётся о стол.

– Моё принуждение на неё не действует.

– Не действует? – он мычит, поглаживая бороду. – Может, ты мало ешь?

Хм, идея.

– Точно, надо больше есть, – удивляю его.

Я смотрю на её багаж. Ревность пронзает при мысли, что она наденет эту одежду для другого.

– Всё, приложения установлены, аккаунты на «Артезан» и «ВКонтакте» созданы. Добавлен «Ютуб». Если вопросы, звони Алексею. Он будет рад ввести тебя в соцсети.

Я качаю головой на его намёки про Лешего. Он не одобрил бы, что я гоняюсь за смертной, как влюблённый глупец.

– Отвали, – машу рукой, но останавливаюсь. – Ужин в семь.

Он встаёт, идёт к двери.

– Принесу новый спрей и поговорю с Алексеем, чтобы не было драмы. Аделина придёт?

– Не знаю, – хмурюсь, глядя на её багаж.

Он смотрит на чемодан, затем на меня, выгибает бровь.

– Может, попробуешь быть повежливее?

Когда он уходит, я сажусь, намереваясь узнать о ней больше. «Не будь придурком» – вот что он хотел сказать.

Замечаю пакеты с кровью, что Марфа оставила на льду, и вздыхаю. Прокалываю пакет с первой отрицательной, морщусь.

– Почему на неё не действует принуждение?

Такого не было, и мысли порождают новые вопросы. Почему, если люди мне безразличны, я хочу знать о ней всё? Почему она, не глядя, заставляет моё тело реагировать?

Она – сирена.

Ей надо уехать.

– Как сложно противостоять одному человеку? – ворчу я.

Совет Михаила держаться подальше злит. Её запах в комнатах и коридорах преследует, гонит в библиотеку. Я вдыхаю, радуясь, что здесь он заглушён пергаментом и книгами. Что она со мной сделала? Камин потрескивает, я смотрю на снег за арочным окном, думая о хрупкой, дерзкой смертной.

Никогда не позволю себе угаснуть, если один человек так мной управляет. Два века я не знал женской плоти, и, возможно, Михаил прав.

Проще не поддаваться её чарам, найти другую, чтобы утолить похоть, пока эта не уедет в свой солнечный ад. Моя воля рушится, как пустые пакеты с кровью у ног. Её запах по всей усадьбе подливает масла в огонь моего настроения.

Я листаю сотни фото Аделины с другим мужчиной в «ВКонтакте», позволяя любопытству взять верх. На последнем снимке спина выпрямляется, из груди рвётся рычание. Она в его объятиях, смеётся, улыбается. Дьявол!

Этот жалкий смертный просит прощения ракушками? Публично – верх незрелости.

У шута надуты губы, как у ребёнка, и женщины этой эпохи не видят, что в нём нет мужественности. Позор, что Аделина связалась с таким. Этого хотят современные женщины?

То, что она простила его за инфантильный жест, бесит. Я кладу телефон, чтобы не сломать. Ревность сменяется замешательством. Почему меня это волнует? Она – лишь смертная, нарушающая покой. Я должен противостоять ей.

Леший клянётся, что пакетов с кровью хватит, но как тогда она вызывает такую реакцию?

Я иду к пианино, окутанному тьмой, сажусь и выплёскиваю разочарование на клавиши. Я не играл десятилетиями, но эту пьесу могу исполнить вслепую. Ноты – бальзам для нужды и желания в груди.

Шаги в коридоре. Я стискиваю зубы, сдерживая рычание. Её запах усиливается. Все попытки избежать её рушатся.

– Чёрт побери.

Я собираю пустые пакеты с кровью и бросаю в огонь, проклиная запах горящего пластика. Эта женщина – моя погибель…

Вспышка света ослепляет, она вскрикивает, размахивая руками, как испуганное животное. Телефон падает, скользит по полу.

– Привет, Аделина.

Она прижимает руку к груди, шок на лице.

– Боже, ты напугал меня до чёртиков.

Свет камина окутывает её мягким сиянием. Она в новой одежде – той, что я купил. Удовлетворение греет грудь.

Чёрные легинсы – как вторая кожа. Белая блузка с вырезом открывает декольте, чёрный кружевной бюстгальтер виден под тканью. Я сглатываю стон, слюна выделяется от жажды её вкуса. Её сердце гремит в ушах. Я неловко поднимаю её телефон, кладу на стол.

– Услышала музыку из комнаты и пришла проверить, – её брови хмурятся, нос морщится. – Что за запах?

Я вхожу в её пространство, играю с её светлыми локонами.

– Ничего. Ошибка с камином.

Её тяжёлое дыхание и пульс ревут в ушах. Мой взгляд на её блузке, туго облегающей грудь. Я ухмыляюсь. Её волосы в беспорядке, пальцы чешутся их коснуться. Её сочный аромат расцветает между нами, я едва сдерживаю стон.

Я отступаю, выгибаю бровь. Хочу, чтобы она осталась, хоть её сердцебиение кричит, что она готова бежать. Вкладываю волю в голос:

– Останься на минутку. Прошу прощения за свои манеры.

Она скрещивает руки, наклоняет подбородок.

– Зачем?

Действительно, зачем. Михаил велел быть вежливым, и я не хочу, чтобы она ставила меня на одну доску с дураком с ракушками.

– Я был груб, и, как напомнил Михаил, ты гостья.

Её пухлые губы сжимаются, хочется прижать её к себе.

– Пойдём, сыграю тебе, – указываю на пианино.

– Нет, спасибо, искала Михаила.

– Зачем? – волосы на затылке встают. – Что-то нужно?

Она трёт щёку, раздражённая.

– Хотела принять ванну, но горячей воды нет. Пошла искать его, услышала музыку. Не хотела мешать.

– Простите. Реконструкция усадьбы – сложное дело. Она старая. Надеюсь, Михаил дал тебе лучшую комнату с видом на сад. К твоему приезду ремонт не закончили.

– Да, всё выглядит недоделанным. Поэтому нет персонала?

– Верно. Хочешь вина? Я годы не играл для других, – указываю на винный шкаф и кресла. – Михаил занят.

На неопределённый срок, вероятно, разбирается с Лешим.

Она пожимает плечами, но идёт не к креслам, а к пианино, разглядывая ноты. Я ухмыляюсь – она не сбежала. Она садится на край скамьи, как добыча, готовая рвануть.

– Шопен? – спрашивает она.

Я сажусь рядом, радуясь, что она осталась.

– Ты играешь? – её волосы переливаются, ладони потеют от желания коснуться.

– Нет, но слушала, как играла бабушка. Знаю одну мелодию.

Я сжимаю кулаки, желая понять, что вызвало её счастливую улыбку.

– Сыграй мне.

– Ни за что.

– Почему? – выгибаю бровь, видя, как её плечи напрягаются.

– Это глупо.

– Почему твоя игра должна быть глупой?

Её зелёные глаза мелькают на меня, затем отводятся.

– Смотрел «Большой» с Томом Хэнксом?

Я хмурюсь, качаю головой.

– Старый фильм, 80-е. Мальчик хочет стать взрослым, просыпается в теле мужчины. Идёт в магазин игрушек, играет мелодию на напольных клавишах, – её руки оживают, лицо светится. – Ему двенадцать, но он спит с девушкой, – её взгляд ловит мой, щёки алеют. – Неважно.

Ирония. Как бы она отреагировала, узнав мой возраст? Убежала бы в страхе?

– Сыграй, – повторяю, подвигаясь, давая место, указывая на клавиши.

– Что?

– Песню из фильма. Сыграй.

Она смотрит на клавиши, избегая моего взгляда.

– Ни за что. Я слышала, как ты играешь. Ты маэстро.

Я ловлю себя на желании закатить глаза, но кладу руку на её запястье, поглаживая большим пальцем. Её тепло колет пальцы.

– Пожалуйста?

Её губы приоткрываются, и я знаю, кто-то где-то ликует. «Пожалуйста» из моих уст – неслыханно.

– Ладно, – говорит она, но улыбка противоречит нахмуренным бровям.

Её пальцы дрожат, но играют лёгкую, весёлую мелодию. Она хихикает, и я под её чарами, жажду видеть, как её глаза морщатся снова. Смеюсь, желая, чтобы она попала под это заклинание.

– Ты сама маэстро.

Её глаза расширяются, голова откидывается, она смеётся, обхватив талию. Она прекрасна, полна жизни. Я не могу отвести взгляд.

– Твоя очередь, – она подвигается ко мне, я хмурюсь, качая головой.

– Сыграй ещё раз, – прошу я.

Она улыбается, играет снова.

– Приятно, видишь? Не глупо, особенно когда ты так улыбаешься.

Мои пальцы касаются её рук, её губы приоткрываются, глаза расширяются. Я беру её ладони, отмечая их хрупкость, мягкость.

– Позволь показать другую мелодию.

Я веду её руки по клавишам, играя тихую мелодию, забытую веками. Простую, но греющую грудь.

Её глаза смягчаются.

– Она прекрасна.

– Да, – отвечаю, глядя на неё, любуясь, как огонь золотит её волосы.

Она ловит мой взгляд, прикусывает губу, и воздух наполняет новый аромат. Чёрт меня побери.

– Иди сюда, – шепчу, ловя её лёгкое сглатывание.

Я жду её выбора, очарованный её сопротивлением моему принуждению.

– Не уверена, что это хорошая идея, Владимир, – говорит она.

– Почему? – провожу пальцами по её щеке, её глаза темнеют.

Она отстраняется, я отпускаю.

– Из-за этого, – указывает на нас. – Что бы это ни было.

– Что ты имеешь в виду, Аделина?

– Ты груб, говоришь: «Одевайся прилично», – она грозит пальцем, передразнивая. – А потом целуешь, как у моста. Я не понимаю тебя.

Я одариваю кривой улыбкой, сдерживая гнев.

– Я так не говорю.

– Говоришь, – она качает головой, смеётся.

Её смех трогает что-то в груди, а свет огня в её глазах и её аромат делают её притягательнее ведьмовских чар. Я вдыхаю – никакого колдовства, лишь её запах.

Я теряю контроль, касаюсь её щеки, не в силах удержаться. Её пухлые губы манят.

– Хочу тебя поцеловать. Можно?

Слова вырываются, я жажду её губ.

Она вздрагивает, когда моя рука опускается ниже, спрашивая разрешения. Она прислоняется, касаясь губами моих, и я теряю контроль. Она хочет меня, как я её.

Мои губы находят её, я стону от её вкуса. Это должен быть лишь поцелуй, но я хочу большего – её жар, её возбуждение, чтобы они поглотили меня.

Она прерывает поцелуй, вскрикивает, когда я подхватываю её и встаю, усаживаясь в кресло у полок, вдали от света. Она на моих коленях, её пальцы сжимают рубашку. Она снова целует, стон вырывается из неё. Мой манёвр заставляет тело замереть, кровь вспыхивает. Я обхватываю её горло, слегка сжимаю, отстраняя, сдерживая натиск.

– Аделина.

Я напоминаю себе, что она человек, гостья, но её вкус и стоны сводят с ума. Она мягкая, хрупкая. Я не могу перестать касаться. Клыки впиваются в дёсны, я борюсь, чтобы их удержать, сосредоточившись на ней.

– Посмотри на себя. Красивая, отзывчивая, – мурлычу я.

Я хлопаю в ладоши, гася свет, зная, что она не увидит. Выпускаю клыки, расслабляясь.

Шаги за дверью. Я подавляю шипение.

– Открой дверь – и умрёшь, – оскаливаюсь.

Раздражение Михаила чувствуется через стену. Придётся напомнить ему о иерархии. Его нюх и слух почти как мои, он знает, что мы делаем, и пытается остановить, боясь, что я зайду слишком далеко. Если бы он знал.

Аделина замирает, её глаза расширяются, осознавая, что нас застали.

– Боже, – хрипит она, посмеиваясь.

– Чего хочешь, Михаил?

– Ужин готов, – отрезает он, раздражение в голосе.

Аделина краснеет, я глажу её щёку. Она восхитительна.

Я сдерживаю ухмылку, боясь, что она увидит клыки.

– Спустимся, Михаил.

Его шаги удаляются. Я ловлю её ошеломлённый взгляд.

Я сжимаю её в объятиях, встаю, ставлю на ноги, нежно целую. Она смотрит, будто у меня две головы, когда я поправляю её блузку и целую в нос.

Кладу руку на её поясницу, веду к боковой двери.

– Приведёшь себя в порядок и спустишься к ужину?

Она моргает, кивает, как в трансе.

Удивительно.

Глава 12

Аделина

– Мясо не кажется вам… слишком розовым? – я смотрю на сырой стейк, из которого сочится кровь, и решаю ограничиться салатом. Мужчины, похоже, едят всё подряд.

– Ох, сейчас исправлю, – Михаил забирает мою тарелку. – Поджарю ещё немного.

Его стул царапает пол, шаги эхом отдаются в сторону кухни.

– Спасибо, – неловко бормочу я, жалея, что он ушёл. Оставаться наедине с Владимиром – последнее, чего я хочу. Моё тело всё ещё дрожит от его прикосновений и поцелуев, а его взгляд только усугубляет ситуацию.

Я тереблю столовые приборы, избегая смотреть на него. Старинный стол гармонирует с чёрно-зелёными стенами и готическим ковром. Чёрные и кремовые свечи повсюду, а низкая железная люстра добавляет мрачной роскоши. Это место – мечта любого гота, особенно с его точёной челюстью и тлеющими тёмными глазами.

– Аделина? – голос Владимира вырывает меня из мыслей.

Мои щёки горят, я натягиваю улыбку.

– Да?

– Хотел бы знать, о чём ты думаешь, – его тон лёгкий, но с чувственным подтекстом.

Я думаю, что ты заставляешь меня чувствовать себя свободнее, чем я была. С Марком искры летели – он говорил правильные слова, но, возможно, их подсказывал мой отец. С тобой всё иначе – ты настоящий. Сварливый, но иногда такой нежный. Мне тяжело быть рядом, зная, как нас тянет друг к другу. Я вспоминаю, как твоё сильное тело прижималось ко мне, как твой язык творил чудеса. Боже, я глупа.

Я ошибаюсь, взглянув на него. Желудок сжимается, тело дрожит. Говорят о бабочках, но у меня в животе – стая птиц. Как он одним взглядом превращает меня в лужу? Его красота должна быть вне закона.

Я хватаюсь за первое, что приходит в голову.

– В моей комнате до сих пор нет горячей воды. Пробовала раковину – ледяная. Пришлось принимать холодную ванну, чтобы переодеться.

Его брови хмурятся.

– Ремонт только завершён, но что-то могли упустить. Можешь пользоваться моей ванной, пока твою не починят. Она недавно отремонтирована, тебе понравится.

Моё сердце колотится при мысли о его комнате. Откуда это внезапное обаяние? Он улыбается, уголки губ изгибаются, напоминая волка из «Красной Шапочки». Кажется, он хочет меня съесть, и моё тело готово это позволить.

Щёки пылают, но не он заставляет меня чувствовать неловко. Я никогда не вела себя так – не целовала мужчину через сутки после знакомства. Полина сказала, что в отпуске можно всё. Даже случайную интрижку. Странно, но с ним я чувствую себя в безопасности.

– Я оставил твой багаж в комнате, Аделина. Авиакомпания доставила его, – Михаил возвращается с дымящейся тарелкой, и я вздыхаю с облегчением.

– Они нашли его? – мой голос оживает. – Спасибо, Михаил. Может, теперь Владимир оставит мой гардероб в покое, – добавляю с энтузиазмом.

Владимир выгибает бровь.

– Сомневаюсь.

Я смеюсь, качая головой.

– Вообще-то, я собиралась в Таиланд, так что спасибо и за это.

– Как ты здесь оказалась? – спрашивает Михаил, ставя передо мной стейк, уже не сырой.

Владимир сидит, скрестив руки, явно желая знать то же. Михаил, похоже, не хочет оставлять нас наедине. Боже, он чуть не застал нас!

– Планировала пляжный отдых, но всё сорвалось. Вместо дома обменяла билеты на Москву, – неловкость растёт, я не хочу говорить, что застала Марка с другой. Слёзы и расстройство спутали мои планы при бронировании.

Михаил тепло улыбается.

– Нам повезло.

– Верно, – взгляд Владимира обжигает, вызывая дрожь по спине.

Его взгляд заставляет чувствовать себя школьницей, впервые влюблённой. Мысль, что он хочет меня так же, как я его, почти нереальна. Я улыбаюсь Михаилу, пытаясь остыть, и осматриваю столовую, глотая еду.

– Хотела спросить про экскурсию по усадьбе, Михаил.

Он кивает, садясь за свой стейк.

– Конечно. Скажите, когда захотите, я свободен.

– Это не нужно, – тон Владимира резкий, между ними чувствуется напряжение. Неужели соперничество?

Я легонько пинаю его под столом.

– Завтра Михаил покажет мне усадьбу. У тебя, уверен, дел полно.

Михаил ухмыляется.

– Например, открывать двери гостям.

– Да, хотела спросить, – хрипло говорю, вспоминая. – Что со стариком, который меня впустил? Он здесь живёт? Место огромное, я бы не удивилась. Он был такой ворчливый.

Я откусываю мясо и замираю. Их лица кричат: «Какого чёрта?» Что я сказала?

Владимир поперхнулся, Михаил заговорил.

– Он в отпуске, навещает семью на Сахалине.

– О, мило! Слышала, там красиво, – говорю я, пока Владимир кашляет, будто умирает. – Ты в порядке?

– Всё хорошо, – хрипит он.

Михаил откашлялся.

– В усадьбе шестьдесят две комнаты, одно крыло пустует. Есть бальный зал и подвал.

– Звучит грандиозно, – взгляд Михаила смягчается. – Завтра посмотрим, что захотите.

Я смотрю на его костюм, словно из XIX века.

– Вы увлекаетесь исторической реконструкцией? Поэтому такой наряд?

Его щёки краснеют, но он кивает.

– Да, что-то вроде.

– Потрясающе! Можно помочь? Исторический костюм здесь был бы шикарен. Жаль, что Хэллоуин прошёл, но это круто в любое время, особенно в такой старинной усадьбе.

– Круто, – Владимир смотрит в стакан, допивая его.

Михаил ухмыляется, как победитель лотереи.

– Верно! Аделина, что бы вы хотели видеть в такой реконструкции?

Волнение вспыхивает. Если помогу, это будет невероятно. Усадьба – готический рай, будто здесь живут вампиры или вурдалаки. Если бы тут жил вурдалак, что у него было бы, кроме усадьбы?

– С вашей вампирской атмосферой, думаю, стоит…

Владимир хватает мою руку, его холод шокирует.

– Боже! – я накрываю его руку своими, растирая. – Почему ты такой ледяной? Может, поднять отопление?

– У него больное сердце, – Михаил запихивает мясо в рот.

Я сжимаю руку Владимира.

– Больное сердце?

– Дефицит железа, не болезнь, – Владимир буравит Михаила взглядом, тот озорно ухмыляется.

Странно. Но Владимир говорит, будто ничего не произошло.

– Михаил, Аделина сказала, что в её ванной нет горячей воды.

В глазах Михаила вспыхивает беспокойство.

– Понял. Завтра найду мастера.

Я киваю, доедая мясо и откидываясь на стул.

– Очень вкусно, спасибо. В следующий раз нужен чесночный хлеб – добавит изюминку.

Владимир откашлялся.

– Договорились. Показать ванну?

– Хорошо, ледяной человек, – мы идём молча, застенчивость и предвкушение греют щёки. Он указывает на новый коридор с голыми стенами.

– Что здесь?

– Переместили антиквариат в другое крыло. Старая броня и оружие – небезопасно для гостей, – говорит он, не сбавляя шага.

– Понятно.

Он открывает дверь в свою спальню, пропуская меня. Размер его кровати заставляет челюсть отвиснуть.

Спальня готическая, с тёмно-синими обоями, пахнущими им. Тёмная мебель, синие простыни и кремовый диван создают мужественный, но уютный вид.

– Ванная там, – он игнорирует моё потрясение, слава богу.

Я вхожу в ванную, и челюсть падает снова. Высокие зелёные стены гармонируют с ковром и стульями. Люстра в ванной? Мраморная ванна для двоих, смеситель в виде львиной пасти, овальное зеркало – всё роскошно.