Парадоксы свободы (2)

С пространством и временем все достаточно ясно, а про сознание и деньги подробнее будем говорить в отдельных главах.

Свобода и восприятие

Для того, чтобы пользоваться свободой, то есть двигаться, нужно воспринимать ее, а также антиподы пустоты, препятствия для движения – энергоматериальные объекты. И то, и другое является информацией – пищей для восприятия.

Не обязательно биться о стену, чтобы убедиться, что она непроходима – достаточно воспринимать (представлять) преграду, чтобы понимать тщетность движения в эту сторону. Хотя для неживых предметов именно столкновение с преградой служит единственным способом «узнать» границы своей свободы. Человек также имеет границы свободы, но способен активно (или не очень) работать с ними, расширяя горизонт возможностей. Поэтому далее мы сосредоточимся на индивидуальных свободах, открывающихся как возможность для движения по-разному для разных акторов бытия. И в этом процессе первейшую роль играет восприятие2.

Здесь можно вспомнить формулировку понятия материи из книги Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», где «вождь пролетариата» единственный раз по-настоящему замахнулся на метафизические глубины: «Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении». Но ленинская формула грешит против истины, ведь воспринимаем мы не материю, а конкретные формы, симбиозы материи и пустоты. Не будь между нами и объектами свободы, мы бы не смогли воспринять их. Кроме того, есть огромное количество материальных объектов, которые нам не даны в ощущении. Нам не дано слышать ультра- и инфразвуки, видеть ультрафиолетовые лучи. А вполне живые микробы и вирусы оставались бы вне нашего восприятия, если бы не микроскопы.

Восприятие работает только с актуальной для воспринимающего свободой, которая открывается на конкретном уровне бытия. Как писал У. Блейк (эти его слова стали эпиграфом к книге О. Хаксли «Двери восприятия»), «если двери восприятия очистить, все сущее явится человеку таким, какое оно есть – бесконечным». Хаксли, опираясь на свой психоделический опыт, развивает эту мысль, утверждая, что восприятие играет роль защитного клапана, через который в мозг поступает и фиксируется лишь необходимая для биологического выживания информация. Но измененные состояния сознания позволяют приоткрыть завесу, демонстрируя созерцателю чудный мир избыточных форм, красок и явлений, в котором нет места нашему привычному пониманию смысла и связей, явлений и предметов. Тем самым мистический опыт может демонстрировать как отсутствие свободы (изобилие не воспринимаемых в обыденном состоянии форм и явлений), так и всеобщую свободу (пустота, которая есть везде), что отражают учения об иллюзорности бытия.

Восприятие, которое фильтрует информацию, отбрасывая ненужное – полезное эволюционное приобретение. Ведь избыток впечатлений способен затормозить нашу интеллектуальную деятельность. Информационный шум отвлекает от внутренних процессов, благодаря которым мы упорядочиваем себя. Нашему сознанию точно также нужна тишина и периоды переваривания полученной информации, как и сама информационная пища. Пустота и тишина, если бы они наполнились невидимыми для нас красками и ускользающими от уха криками, перестали бы восприниматься как пространство свободы. Не случайно человек современного типа сформировался не в изобильной среде тропической Африки (откуда несколько раз совершали свой исход пралюди), а в аскетических ландшафтах ледникового периода. Суровая природа не только заставляет больше думать о выживании, но дарует феномен сенсорной депривации. Некоторые исследователи считали, что именно сенсорная депривация (недостаток внешних впечатлений) стала основой для развития шаманизма у народов Севера. Нехватка внешнего преодолевалась развитием внутреннего. Поэтому слабость зрения, слуха и нюха человек научился компенсировать развитостью сознания. Притупляя восприятие, эволюция сделала людей более свободными. Нас сформировало «блаженное невежество», включающее в себя, в частности, способность идти против законов природы, имеющих над другими живыми существами гораздо большую власть (об этом говорит отсутствие у человека чистых инстинктов). Максимум свободы – это минимум ощущений, минимум вынужденных действий под влиянием природы, социума или иных внешних причин.

К фильтрам восприятия можно отнести и язык. Власть языка легко осознать, учитывая, что наше мышление строится на его основе. И чем более развито сознание, чем выше человек поднимается по пути познавательной деятельности, тем больше он зависит от языка, к большему числу слов ему приходится прибегать. Можно сказать, что мы свободны настолько, насколько понимаем. А понимаем мы настолько, насколько развит наш язык – базис объяснения и моделирования мира. И это не только речь – вербальный язык, ведь понимания требуют и другие знаковые системы, через которые нам что-то сигнализирует мир и собственное тело.

Благодаря фильтрам восприятия (и восприимчивости – способности взаимодействовать с другими объектами разным образом), существуют отдельные этажи реальности, где действуют особые законы, имеющие границы «юрисдикции». Каждый из этажей опирается на нижележащие, зависит от них, но обладает особым порядком. Так, существует физическое восприятие и «свобода физическая» (в механике она определяется понятием «степени свободы»), причем квантовая физика – это отдельная реальность со своими законами. «Химическая свобода» (где тоже работают свои «степени свободы») действует в мире молекул с их особым восприятием друг друга, хотя она оказывает влияние и на другие уровни бытия. Биологическая реальность создает особое поле юрисдикции законов и свобод клеток и живых существ. Человеку же известны еще социальная и психическая свободы, ведь двигаться мы можем не только в физической реальности, но и в мыслях, в авторитетности, экономике, карьере и т. п.

Существуют также созданные культурной средой фильтры восприятия. Иногда это благожелательное, а часто злонамеренное воздействие на наше восприятие с целью замаскировать некоторые возможные пути движения, расширяющие индивидуальные свободы. Как пишет В. Пелевин, «поскольку бытие вещей заключается в их воспринимаемости, любая трансформация может происходить двумя путями – быть либо восприятием трансформации, либо трансформацией восприятия» («Священная книга оборотня»). Хотя успех творчества Пелевина держится на мастерстве казуистики, иногда он дает меткие формулировки. Бытие вещей – их свобода, ведь благодаря свободе существует все отдельное, самое по себе. Трансформация – изменения конфигурации свободы. Изменение восприятия возможно в обе стороны – как с открыванием новой свободы, так и с ее маскировкой. Государство, религия, любая идеология занимаются маскировкой свободы. Проще говоря: неизвестное называют известным, пустое – полным. На дверь вешается бирка: прохода нет.

Свобода открывается субъектом через трансформацию данных в информацию. Там, где набор данных (хаос) приобретает структуру, определенность (космос) – он становится информацией, чьим-то представлением. Где понимающий видит системность, непонимающий видит хаос. Поэтому хаос (беспорядок) и космос (порядок) всегда субъективны. Все то, что мы не можем отобразить, понять, удержать в памяти, укладывая в систему – наш персональный хаос. А то, что расположилось на своих полочках в сознании – космос.

Свобода может пониматься и через популярный ныне термин «виртуальное», противопоставляемое реальному, как возможное – действительному. А бытию можно дать такую дефиницию: это совокупность объектов, субъектов и их свобод, взаимодействующих в определенном времени и пространстве. Или короче: бытие – это совокупность реального и виртуального, преломленная в восприятии (сознании) субъектов. Где реальное – это собственно объекты и субъекты, а виртуальное – их свободы.

Естественно, многообразие возможного всегда богаче воплощенного в реальность, а значит, виртуальность первична, а реальность вторична и подчинена миру возможного: любая система, всякий космос пребывает внутри хаоса.

«Доминирующее направление рассуждений Делёза от точки зарождения – к хаосу, из которого возникает все, но который, в то же время, не содержит в себе ничего из актуализированного мира даже в виде возможности. Любая наметившаяся было в хаосе форма тут же рассеивается с бесконечной скоростью. Хаос – это пустота, считает Делёз, но не небытие, а виртуальность, содержащая в себе все возможные элементы мира и принимающая все возможные формы, которые, едва возникнув, тут же исчезают без всяких последствий»3.

Виртуальное является концентратом реальности, питательным бульоном для зарождения нового порядка. Но полноценно жить в хаосе нельзя. Не считать же нормой жизнь на вокзале, на рынке или в тюрьме? Необходимость уединения, уход от суеты мира – такая же потребность для процветания свободы, как и пребывание в «горниле жизни». Чередование этих состояний – условие развития сознания и нормальной жизни вообще.

В некоторых ситуациях разумно использовать термин постмодернистов хаосмос, намекающий на отсутствие ясной границы между хаосом и космосом. Такое пограничное состояние актуально, когда знаемое забывается. В силу лени, инерции тела и сознания, границы обретенной ранее свободы могут сокращаться, а потому их следует если не расширять, то хотя бы обновлять – утверждать, словно архаический царь, чьей обязанностью был периодический объезд своих владений. «Освежая» свои навыки и знания, мы не только укрепляем их, но и подвергаем ревизии. Что-то ранее известное может оказаться не таким уж понятным, и наоборот.

Меру индивидуального восприятия можно назвать бытием (миром, космосом) данного индивида. «Свобода является единственным принципом, к которому все возводится… Бытие вообще является лишь выражением заторможенной свободы». (Фридрих Шеллинг). Все, что за рамками бытия, оказывается либо не воспринятым, либо непонятым. Хотя не все воспринятое осознается. Например, радиация или иные излучения не фиксируются органами восприятия, хотя оказывают воздействие на организм.

За границами воспринятого начинается территория небытия субъекта. Это не обязательно смерть, ведь рабство, отсутствие выбора, болезнь, глупость, слабость иного рода – формы небытия, влекущие вынужденную ограниченность. И только высшей точкой небытия является смерть. Поэтому полнота бытия, жизни возможны лишь в свободе, а свобода сродни понятию счастья.

При всем многообразии определений счастья, предложу такое: счастье – это видение перспективы, возможности свободного движения. Счастливое время – вечер пятницы. Счастливым человек скорее ощутит себя на природе, с широким горизонтом, чем в толпе или среди застилающих пространство небоскребов.

Известная старуха из сказки про золотую рыбку была постоянно недовольна, потому что ожидала окончательного счастья, а свобода не предполагает окончательности. Она предлагает опираться на имеющееся и добывать через него нового. Уметь жить – значит пользоваться свободой, взаимодействовать с возможностями. Кто этого не может, тот всегда несчастлив и вечно страдает.

Признаки счастья – способность впечатляться, вдохновляться, находить радость даже в малом, которое может выступать порталом к большому, всеобщему. Адам Смит писал: «Счастье посещает нас в разных видах и почти неуловимо, но я чаще видел его среди маленьких детей, у домашних очагов и в деревенских домиках, чем в других местах».

Переживание счастья происходит в реальности, в сейчас, когда сознание не замутнено думами о прошлом или будущем. Поэтому свободу ограничивает в том числе и память – восприятие прошлого как могущественной силы. Память способна отнимать наше сейчас. Как и планы, фантазии, проекты. Чем больше мы живём прошлым или будущим, тем больше они отнимают настоящее. Поэтому свойство забывать также служит свободе. Меньше помнишь – легче воспринимаешь новое.

Триады

Весь мир пронизывает пустота, а она подчиняется формулам – это даёт нам безграничные возможности.

Григорий Перельман

Воспринявший свободу (как информацию о возможностях для движения) является ее субъектом. Но одну и ту же свободу могут воспринимать сразу множество субъектов. Вся символическая реальность описывает различные конфигурации свободы в определенной области пространства и времени, где взаимодействуют разные акторы бытия.

Восприятие может направляться на отражение не только своей свободы, но и свободы окружающих явлений, предметов, существ. Так, примитивное восприятие может «показать» своему субъекту лишь наличие какой-то преграды для движения. А развитое восприятие, передающее формы (не только визуальные, ведь некоторым существам звуки или запахи дают больше информации), позволяет предвидеть действия открывающихся преград, определяя потенциальные угрозы или добычу. Восприятие и запоминание форм – это уже шаг к возникновению сознания.

Например, волк, увидевший зайца, «должен» совершить математическую операцию, взвешивая соотношение расстояния до зайца, вероятной скорости своего и его перемещения, а также собственного голода и общего физического состояния. Таким же математиком (а больше геометром) станет и заяц, увидевший волка. В его формуле, как вероятной жертвы, может быть меньше переменных, ведь убегать придется невзирая на физическое состояние, полагаясь на удачу. Не трудно догадаться, что заяц, оказавшийся в поле свободы волка, постарается исчезнуть из него подобру-поздорову, не привлекая внимания хищника. То есть заяц не только должен уметь воспринимать свою свободу, но хотя бы в общих чертах представлять пространство восприятия волка. Но и охотник заинтересован в восприятии свободы потенциальной жертвы, если хочет добиться успеха. Отсюда и искусство маскировки, бесшумность движений как удачные для хищников способы самореализации.

Некоторые физики полагают, что самим фактом наблюдения за системами можно их преображать. Акт наблюдения влияет на наблюдаемое. Отражение становится актом искажения. Как у каждого субъекта есть форма/характер, так и его свобода, атмосфера вокруг него приобретает особый характер, влияя на других участников системы и на сам субъект, проецирующий свой характер. Это касается и идеальных объектов. Будучи лишь состоянием сознания, они способны оказывать на него влияние. Как свобода (пустота), так и несвобода (отсутствие возможности движения) могут быть только представлениями – состояниями сознания или восприятия.

Естественно, не всякая пустота используется как возможность для движения (вспомним образ витязя на распутье – у него было как минимум три варианта движения, но выбрать нужно лишь один4), но чем больше направлений для движения, тем свободнее субъект. И тем сложнее совершить выбор. Поэтому многие воспринимают свободу как проблему.

И она действительно является проблемой. Особенно когда это динамическая конфигурация отношений многих акторов, которые действуют в общей плоскости пространства и времени. Многообразие, сложность, непредсказуемость бытия – результат взаимодействия множества субъектов и объектов. И каждый актор изменяет общую конфигурацию свободы. Даже самый малый камень в реке может влиять на ее течение.

Каждая встреча двух элементов бытия формируют уникальную конфигурацию свободы – триаду. Структура триады упрощенно выглядит как «точка – расстояние – точка», где точки это субъекты или объекты, которые воспринимаются другими объектами и субъектами. В триадах свобода приобретает конкретный, измеряемый характер. Зачастую это общая свобода или такая, за которую участники триады конкурируют. Поскольку триады подвижны и не замкнуты, количество свободы в них постоянно меняется. А некоторые триады всегда остаются невидимыми, неизвестными, тем не менее оказывая влияние на конфигурацию свободы.

Системы триад могут пересекаться, включаться одни в другие в качестве подсистем, синергетически подпитывать друг друга и конфликтовать – взаимодействовать с обоюдной или односторонней выгодой. Например, и отдельное дерево-организм, и целый лес – сложные системы, которые при детальном рассмотрении окажутся комплексами взаимодействующих триад. Любое событие, акт бытия можно рассматривать как триаду – коммуникацию двух акторов через их свободу, которая при этом меняет свои границы. Но каждый срез бытия (конфигурация свободы в конкретном времени-пространстве) будет включать огромное число триад, которые постоянно вступают во взаимодействие, разрушаются и создаются. В любой момент времени каждый из нас является участником множества триад.

Триады существуют на всех уровнях бытия. Микромир, как и макромир, наполнен пустотой, определяемой расстояниями между точками в триадах. Простейший пример триады – атом, в котором существует ядро, а также электрон (ы), вращающийся на некотором расстоянии от ядра. Но электрон тоже может быть делим, а значит содержать в себе другие триады.

Схема реальности, обозначаемая в геометрии точками, отрезками, прямыми, в самой реальности, порожденной переплетением энергетического и символического, выглядит как объекты, субъекты и их взаимодействие или отношение. Взаимодействия энергетической и символической реальностей задают тон космогоническим и эволюционным изменениям. При взгляде с большого расстояния, сквозь призму больших объемов данных, эти изменения будут выглядеть как волны. А при взгляде приближенном, мы увидим взаимодействия и движения объектов и субъектов, зайцев и волков – частные случаи, рождающие некие закономерности и порядки.

Многие триады строятся на отношениях. Они выражают устойчивые конфигурации свободы, где каждый участник находится в определенных границах, играет свою роль. Даже ядро и электрон – это отношения и роли. Сознание практически полностью состоит из отношений – оценок фактов, явлений, людей и себя среди всего этого разнообразия. Любая субъект-субъектная триада может быть усложнена встречным отношением, которое не всегда очевидно и потому является элементом игры, загадкой для сознания. Наши отношения, а значит и конфигурация свободы будут разными в триадах с братьями, родителями, друзьями, соседями, детьми и т. д. Триадами отношений являются «охотник (хищник) – жертва», «подчиненный – начальник», «симпатичный человек – несимпатичный человек», причем мы можем быть как участниками таких триад (можно изображать себя симпатичным по отношению к тем, кто симпатичен нам, и наоборот – демонстрировать отстраненность, а то и враждебность к тем, кто не симпатичен), так и их посторонними наблюдателями, оценщиками. Последнее не отменяет факта, что, оценивая, мы опять формируем триаду, даже не вступая в прямое общение с объектом/субъектом наблюдения.

Триады претерпевают изменения не только в пространстве, а во всех измерениях свободы. Так, уместно говорить о работающей во всех измерениях свободы триаде «субъект – путь – цель». Или о развивающейся во времени триаде «человек – его жизнь – его смерть», ведь смерть – это незримый участник большинства осознанных действий. Знание о смерти, своей (и любого другого объекта и субъекта) конечности делает нас свободными, поскольку свобода и предполагает дискретность, прерывность бытия, внесения промежутков как условия существования чего-либо отдельного. «Только она (смерть), т.е. мысль о ней, выносит в такую область мысли, где полная свобода и радость», – писал Лев Толстой в письме В. В. Стасову.

В нашем сознании существуют как устойчивые триады – представления – так и находящиеся в процессе формирования, поиска. Чем больше неоформленных триад в сознании, тем очевиднее можно говорить о кризисе или творческом поиске.

В сфере финансов триады выглядят как «покупатель – деньги – товар». Здесь количество денег (а вернее их стоимость, ценность) определяет удаленность или приближенность к разным товарам. Условный богач может «дотянуться» до большего числа целей, чем бедняк. Богач богат не только деньгами, но и триадами.

Хотя движемся мы в пустоте, восприятие фиксирует перемещение через изменения, связанные с объектами и субъектами – своеобразными реперными точками или камнями на распутьях. Тут можно вспомнить удава из мультфильма, которого измеряли то в слонах, то в попугаях или в обезьянах. Двигаясь во времени, пространстве, сознании и финансовых возможностях, мы можем воспринимать это движение то в платьях, то в сортах колбасы и сыра, то в автомобилях, то в половых партнерах и т. п. Триады служат восприятию абстрактной свободы в конкретных ее символах. Объективная пустота непознаваема. Свобода, которая воспринимается, предстает в субъективных формах. Из каждой точки времени/пространства открывается различный вид на окружающее. Каждое отдельное сознание или иное зеркало отражает свой, доступный ему образ свободы.

Триады включают в себя не только бытие субъектов и объектов, но и жизнь идей, чувств, фантазий, которые играют свои роли на сцене свободы – в пространстве, времени, сознаниях. Бытие – это даже не удвоенный мир (вещей и идей), но многократно отраженный; это то, что есть здесь и сейчас плюс то, что видит, чувствует и понимает каждый, кто находится в этом здесь и сейчас. Количество миров равно количеству созерцающих мир плюс один – тот, который есть на самом деле. Бытие есть совокупность множества процессов, встреч и взаимодействий, преобразований форм. Свобода – сцена бытия, где все это происходит. А триады – простейшая форма систематизации и описания этой многосложной картины.

Стоит обратить внимание на парадокс свободы: чем больше взаимодействующих в системе субъектов, тем больше в ней открывается свободы. Казалось бы, должно быть наоборот, ведь количество пустоты уменьшается. Но свободу в системе нужно измерять не с точки зрения стороннего наблюдателя, и не с точки зрения отдельного ее элемента, а как совокупность всех триад в ней. Ведь каждому объекту открывается своя, особенная свобода, уникальные возможности для движения. Это как с человекочасами. И чем больше объектов, тем выше их совокупная свобода. Даже в мире элементарных частиц существует непредсказуемое броуновское движение. А в мире людей часть свободы, воспринимаемой извне, уходит в сознание, где она способна «копиться», пока субъект выбирает момент для удачного/успешного хода, не расходуя силы на бессмысленные движения. И чем больше разных (различия субъектов важно, поскольку многообразие несет больше непредсказуемости, а значит свободы) людей взаимодействует, тем гибче и свободнее становятся их сознания. Поэтому городские цивилизации продуцируют больше свободы и развиваются, а аграрные и кочевые ходят по кругу. В условиях города на относительно малом пространстве взаимодействует больше субъектов с достаточно разными сознаниями. Это и всевозможные ремесленники, и торговцы, и чиновники, и жрецы, и появляющиеся на этой питательной почве художники, нищие, мошенники и пройдохи. В условиях сельской культуры почти все соседствующие субъекты заняты одинаковой деятельностью. Это обедняет их социальную жизнь.

Важным принципом любой триады является ее открытость или закрытость – отношение к свободе. Одни триады дружественны (открытые), а потому ориентированы на сохранение и расширение общего пространства (и других измерений свободы). Другие триады строятся на принципе «хищник-жертва», и там одна сторона пытается лишить свободы другую. Иногда дружба может строиться на принципах закрытой триады, реализуя эволюционную стратегию эскапизма. При этом друг хочет запереть друга в границах их общего мирка. Если эта стратегия взаимна, такая дружба может стать пузырем-долгожителем.

Множество зависимостей диверсифицируют риски и дают больше новых возможностей, чем взаимодействие малого числа акторов свободы. Лучше иметь несколько друзей, а не одного. Если ваш бизнес зависит только от одного покупателя, вы в очень зависимом положении. Но если покупателей сотни и тысячи, вы гораздо свободнее и успешнее. Известный принцип диамата «переход количества в качество» строится на этом же парадоксе свободы. Но неосвоенная свобода, неработающие триады никакой роли в развитии не сыграют – переход количества в качество происходит только при достаточно полном восприятии открывающихся во множестве триад возможностей. Повторяющиеся действия, где свобода не меняет конфигурации, ничего не добавляют к бытию.

Можно представить, что созидание триад – скрупулезный труд Демиурга-ткача, бога, который мыслит структурами, пикселями, автоматически складывая, сшивая из них весь мир мыслимых им картин\образов. Если рассматривать творение или познание как череду ячеек, заполняемых ответами «да» (единица) и «нет» (ноль), то «да» будет соответствовать факту наличия «чего-то», а «нет» – пробелу, пустоте, «зиянию» свободы. Каждое «нет» означает возможность движения – до тех пор, пока это движение не будет остановлено очередным «да». Но пока это лишь гипотеза. «Бритва Оккама» рекомендует нам обойтись без Демиурга, ограничась более экономным понятием «законы природы».

Довольно близко к подобному пониманию свободы находится понятие «субъективное семантическое пространство» в психолингвистике. Вот его определение: «Это операциональная модель представления категориальной структуры индивидуального сознания в виде математического пространства, координатные оси которого соответствуют имплицитно присущим индивиду основаниям категоризации, а значения некоторой содержательной области задаются как координатные точки или вектора, размещённые в этом пространстве». Всё понятно? По сути же здесь речь идёт о системе триад, возникающих и исчезающих в поле восприятия субъекта. При этом постоянным элементом каждой триады остается наблюдатель – субъект, воспринимающий свою и чужую свободу. В общем, каждый актор свободы выступает Демиургом своего мира и героем своего мифа.