Впервые с того дня… Пленяющий блеск тысяч вселенных в глубинах звёздного неба

Двадцатого июня в пять часов сорок минут невзрачная кнопка ударила в потолок столбом красного света. Она услышала, как в то же время сигнализация ожила ещё в нескольких отделах полицейского участка.

– Капитан Гвен. Чрезвычайная ситуация. Нужна вся армия. Причину поймете по прибытии.

Сцепить ремни экипировки, застегнуть куртку, надеть предохранитель на пистолет. Через десять минут она уже балансировала на заднем сиденье полицейского джипа – такого что мог и в горы заехать, и реку перейти – зашнуровывала ботинки до икр и с подозрением гадала, почему им не сообщили о причине выезда.

Город встал в пробке. Грег решил, что пришло время показать превосходство над простыми жителями, спешащими с работы домой, и включил сирену. Машины впереди нехотя разошлись по сторонам, и перед глазами пассажиров предстала улица без единого пустого кусочка дороги – до самого поворота за аллеей деревьев сплошь разноцветные длинные крыши набитых до последнего вдоха автобусов и пыльные капоты горячих автомобилей. Протискиваясь между заскучавшими водителями и измученными пассажирами, они смогли выехать на объездную, куда по переплетению улиц со всех концов города стекались точно такие же патрульные вперемешку с пожарными и скорыми. Они громко сигналили, прорывались между стоячими полосами, и пробка с облегчением выплевывала их на чистую магистраль. Скоро по количеству сирен в воздухе стало понятно, что произошло что-то крупное. Гвен оперлась на спинку сиденья, обернулась вслед оставшемуся вдалеке городу, и ей захотелось вернуться на пару часов назад, в тишину и домашний покой. Покинутые небоскрёбы подпирали безоблачное небо в ожидании возвращения усталых, измученных героев. Их не предупредили о характере произошедшего, у них не было специального оборудования. Что-то крупное, но не прорыв дамбы или оползень. Гвен надеялась, что это не террористическая атака.

Машина уносила их всё дальше от родных новостроек, и каждый раз она думала о том, что однажды судьба предоставит ей особо опасную операцию в качества билета в один конец.

***

Патрульный джип вырулил на пустырь и накренился вперёд, от резкого торможения едва не уткнувшись в багажник впереди стоящего. Дверь удержала руку Гвен, пока та опускала ноги на твёрдую землю и выпрямлялась, обводя взглядом открывающуюся картину. Теперь, когда ей не мешали ни спинка водительского сиденья, ни контуры других автомобилей, она могла увидеть, что за машиной, на которой они чуть не оставили вмятину, стояла ещё одна, а за ней ещё и ещё, и каждая из машин к тому же была звеном целой горизонтальной цепочки ей подобных, так что они образовывали перед местом происшествия полукруг, с высоты похожий на широкое ожерелье. Машины остановились друг к другу так близко, что напоминали линии домино, и Гвен показалось, что не успей Грег затормозить, они бы задели синий внедорожник, а тот столкнулся бы с белым мерседесом, и движение потянулось бы до конца ряда, пока машина майора, стоявшая у самого края, не сорвалась бы в пропасть.

– Кажется, у нас серьёзные проблемы, майор! – произнёс кто-то особо смелый далеко впереди. Гвен всё ещё не понимала, зачем их позвали. Майор обернулся к мальчишке, и на лице его не было отражено ничего кроме недовольства.

– Что бы это могло значить? – эксперт в белом защитном костюме, выделявшем в нём криминалиста, опустился на корточки перед участком земли, который привлёк всеобщее внимание.

Салоны джипов опустели, и только её группа оставалась наблюдать инцидент из-за лобового стекла. По толпе патрульных пронёсся ропот. Он рождался в кругах подчинённых начальника и двигался по нарастающей, подобно следам от брошенного на воду камня, туда, где остановился их автомобиль. В воздух поднимались перешёптывания, восклицания и раздражение, насквозь пропитывающее голоса тех, кто собирался вступить в спор. Общее смятение тронулось в её сторону, она чувствовала его напряжение почти материальное, практически видела сотканный из вопроса в глазах и слов на губах силуэт, обволакивающий сборище. Эффекта толпы Гвен старалась сторониться.

– Думаете, это из-за правонарушителей? – обратился к ней тонкий голос незнакомого парня. Незнакомого только формально, потому что все они, так или иначе, были почти круглосуточными поселенцами одного многоквартирного дома во главе майора: вместе отправлялись на опасные задания и ломали головы над расследованиями, строили планы и отмечали дни рождения, знакомились и создавали семьи. Суета сбивала её с ровной дорожки мыслей, грозилась затянуть в пучину переполоха. Толчея скрывала истинную суть дела не меньше, чем лёгкий дым за спиной майора, цепляющегося зорким взглядом за лица подчинённых.

В мгновение неподвижная статуя Гвен превратилась в стремительную фигуру. Она решительно повернулась к движению спиной. Ступня правой ноги на шине заднего колеса, рывок в сторону и вверх, левая нога на железной лестнице, вделанной в металл, хват руки на перекладине. Она взобралась прямо на крышу джипа, оборудованную под балкон с бортиками для снайперов, приземлилась на корточки, оторвала ладони от покрытия, перенесла вес на ноги и плавно выпрямилась. Взгляд майора перенёсся на фигуру, возникшую поверх хаоса, и нашёл то, что искал.

Девушку могли увидеть все, но большая часть коллег погрузилась в озабоченное недоумение и беспокойное замешательство и не собиралась выплывать из безрезультатного решения дилеммы. В сжатых губах и цепких взглядах приближённых руководителя читалось лишь молчаливое осуждение выходки. В эту секунду знать причину вызова было для неё куда важнее их мнения, но уже через пару секунд под сердцем разожглось желание забыть увиденное. Земля: крепкая, каменистая, непробиваемая под подошвой их ботинок тут, там разверзлась обрывом в немом крике. Ничего не вырывалось из её пасти: ни звуков ада, ни рёва подземных существ, ни стонов раненой души. Совсем ничего, и это пугало. Только горячий пар тянулся из ямы, хватаясь за воздух, проникая, переплетаясь с атомами водорода.

– Да, это они, – внимание всех близстоящих, как по команде обратилось к ней.

Когда-то озвучивший вопрос тонкий голос тоже оборвал речь. Парень, которому предназначался ответ, обернулся к ней и долго гадал, что именно она имела ввиду, перебирая в воспоминаниях, какая из десятка бесполезных реплик, произнесённых им за последние пятнадцать минут, отводилась ей. Озарение залило его лицо, вылилось через большие глаза и широко распахнутый рот.

– Колдуны!!! – завопил он.

Майор знал: она только что объявила всем то, что не решался озвучить он сам.

***

В театре порядок событий неизменен десятилетиями. Зал погружается в кромешную тьму, прожектор опускает столп света на сцену, выхватывается из объятий сумрака то одно действующее лицо, то другое. Гвен показалось, она сама стала непроизвольным участником подобного спектакля. Сценарий под режиссурой судьбы, которая не соизволила рассказать действующим лицам о поворотах сюжета. Будущее – невидимое, как и часть сцены, погружённая во тьму.

Оцепленный взрыв – умело собранная конструкция, результат пересечения линий сотен персонажей, чьи решения, в том числе и бездействие, в конечном счете, привели к тому, что они имеют сейчас. Их машины, и оружие, и даже привилегии – дешёвый инвентарь, а они сами вдруг оказались на сцене – толпа зрителей с редким вкраплением актёров: никто не знал, кто есть кто. В скоплении невидимый прожектор выхватывал артистов на главной роли, и внимание всей толпы обращалось к ним. К их репликам, как к намёкам на решение великой загадки. Сначала майор, затем Гвен, а теперь вдруг нечто за её спиной.

Впервые с того момента, как девушка на крыше джипа отобрала у майора внимание десятка глаз – к месту происшествия он стоял ближе, но она находилась выше и видела всё, что безуспешно пытались скрыть – над местом инцидента стало тихо. Так тихо, что слышно было слияние безмолвия земли с безмолвием людским – её коллегам от удивления впервые не нашлось, что сказать.

Она повела взгляд в направлении взора патрульных и медленно повернула корпус навстречу неизвестности. За её спиной должен был располагаться родной город, из которого они прибыли. Живое воплощение гармонии, одновременно смесь безмятежности в неподвижности высотных зданий, окнами глядящих на облака, и суеты в звучании на разные лады бодрствующих улиц.

Но сейчас всё это ушло. Картинка из воспоминаний впервые не соответствовала действительности, как это было в течение всех двадцати шести лет её жизни.

Лазурное небо предстало серым ненастьем. Редкие, рассыпчатые облака как под действием зелья обратились в плотные тяжёлые тучи. Город утонул в тумане, и вместе с туманом его наполнили невидимые монстры: вой, скрежет, крик. Тонкий круговорот воздуха, ниточкой тянущийся из небесного марева, спускался к сплетению улиц. Когда Гвен летала на полицейском вертолёте, она видела сверху, что кружево дорог в центре города соединяется в одной точке. Именно туда с неба закручивался смертоносный торнадо.

Со стороны ей казалось, что небоскрёбы лишь фигурки в хрустальном шаре, но хоровод снежинок безжизненно опал, и кто-то сверху большой властной рукой, способной сломать одним неосторожным прикосновением, проткнул стекло и пустил внутрь иглу. Вот только этот хрустальный шар был центром её жизни, и теперь кто-то запускал иглу со смертью ей прямо в сердце, и, как по облику некогда счастливого пейзажа, по нему расползались трещины. Ей захотелось запечатлеть этот момент на фотографию, а после снимок разорвать и увидеть, что на самом деле ничего не изменилось. Всё это иллюзия в её затуманенном разуме.

Но иллюзией был их вызов в пять вечера. Это был обман, уловка, отвлечение внимания. Что угодно, что могло собрать всех военных в одном месте вдали от города, возбужденно обсуждающих дыру в земле, которая по масштабам и сравниться не могла с бедствием, пришедшим в город.

Гвен сорвалась с места, с крыши джипа обрушилась на землю и рванулась туда, где её дом крушила злая сила. Рванулась так, словно их не разделяли десятки километров пустынной трассы. Пятнадцать минут назад они ехали по ровному асфальту, теперь бежали по испещрённой трещинами земле. Она могла бы преодолеть эти километры на ногах во имя людей, чьи сердца бились с верой в её защиту.

Весь патруль сорвался с места, отчаянный, напуганный, устремлённый. Дубинки в кобуре на бёдрах, ножи в повязках, значки в карманах говорили о том, что в первую очередь они – защитники своего дома, а значит – последние, кто покинет его в случае вражеского нападения.

Они бежали вперёд, ветер толкался им в спины, свистел в уши, уносился к обваливающимся стенам города, а за спинами загорались одна за другой фары ревущих джипов, и звук оживающего мотора заставлял её мчаться быстрее. Порывы восточного ветра подхватывали её руками, ещё недостаточно сильными, чтобы поднять над землёй, но в городе, где торжествовало торнадо, эти руки уже срывали крыши с домов и выкорчёвывали многолетние деревья. Она видела, как обрывки шифера кружатся подобно хороводу снежинок.

– Гвен! – майор окликнул её одну из всей этой суматохи, но она ответила взглядом, против решимости которого у него не нашлось никаких аргументов.

Она пробежала жалкие пару метров, когда её догнал сигнал автомобиля. Знакомый джип и знакомые – худая и тучная – фигуры на передних сиденьях.

Ошеломлённый мозг выдавал мысли без долгих «за» и «против».

– Выходи! – рванула ручку двери, и Гурс вышел и переместился на заднее сиденье без лишних вопросов, а она уже захлопывала дверцу, опускаясь по правую руку от Грега, лежащую на приводе.

В зеркале заднего движения отразился майор, спокойная фигура в мире, погружающемся в хаос. Он смотрел на своих подопечных, на город, горящий в агонии, на неё. Было всего три важных в его жизни вещи: справедливость, родина и старший сержант третьего отряда.

Гвен захлопнула дверцу джипа. Она знала, что на их планете использование магии запрещено законом. Она знала, что смерч был делом задетого чувства гордости какого-то колдуна. Она знала, что на них накладывали запреты, а они выпускали когти в виде взрывов, хаоса и гибели невинных.

Она знала. И он знал, что она знала. И не запрещал ей этой войны за справедливость. А она этой возможностью собиралась воспользоваться.

***

Они приближались к городу, и ветер становился сильнее. Она понятия не имела, с кем собирается сражаться. Если бы только колдун создал реальных монстров. Тогда она разорвала бы их ножами, избила камнями, растерзала осколками, обратила бы последствия хаоса, созданного их чёртовым хозяином, против них самих. Колдуны были прокляты: сущие единицы, способные увидеть в природе живого духа, способные контролировать и перемещать предметы без помощи рук, способные создавать стихийные бедствия простым обращением к душе планеты. Они восставали против правительства, надеясь, что люди поддержат, но кто станет поддерживать врагов. Она была обычным солдатом и чувствовала, как от сердца тягостно натянулась нить. Её звала семья: утром младшая сестра обещала пригласить в гости друга, а папа приготовить ужин, а она обещала прийти домой пораньше. Они были где-то там, в груде завалов, без неё.

Воспоминания в голове, как кадры киноплёнки. Она смотрит вперёд, фотографирует глазами разрушенный пейзаж, но в голове всё ещё стоит родной, тёплый город, каким он был считанные мгновения назад. Её будут допрашивать, но она не вспомнит ничего кроме размытых пятен: трещины на фасаде, обломки штукатурки, битое стекло, раскрошенные стены, мебель, когда-то уютные комнаты с накопленными безделушками – всё серая бесформенная пыль, которую ветер использует себе на руку, бросает прямо в глаза. Она уже не под защитой автомобильного салона, она – ровная фигура прямо в эпицентре стихии.

Тогда мир вращался вокруг неё: обтекали пешеходы, смешиваясь с толпой, проезжали мимо машины, тополиный пух цеплялся за форму, а она несла пост, недвижная, как памятник. Теперь она сама вращалась по кругу в центре дорожного кольца, один за другим осматривая обрывки прошлой жизни маленького механизма города. На юге автобусная остановка, люди прячутся от солнца или снега под крышей – пустынный квадрат земли, козырёк сорвало, укрыться больше негде. Напротив магазин с еженедельными цветами для уюта в кабинете – ободранная пыльная веска, тёмные окна. На северо-востоке благоухающая аллея с гирляндой – деревья вывернуты с корнем и провода оборваны. По диагонали никогда не умолкал шум голосов с детской площадки – никого и почти ничего, только пустые горки и обломанные лесенки. Безжизненный пейзаж. На юго-западе прилавок со сладостями, что так любила сестра – скатерть оторвана и трепещет, рвётся в сторону гигантского вихря. Сестра…

Гвен бросилась вперёд. Помнится, утром первого января улицы были настолько пустынны, что они с сестрой веселились, шагая прямо по проезжей части, но на эту дорогу её ноги никогда не ступали: по ней всегда летали машины, и она боялась попасть в аварию. Сейчас её мог сбить только прилетевший в спину на огромной скорости кусок шифера. От удара она упала прямо на бетон и почувствовала, как соприкосновение с землёй отдалось болью в локтях и коленях. Отчаянно посмотрела вперёд. Люди бегут к убежищам на юг – единственная причина, почему северные улицы пусты и абсолютно безжизненны.

Её оружие не работало против ветра. Его не получалось застрелить, нельзя было ударить, заковать в наручники. Вот он ударил её в спину первым, ударил тем, что подвернулось под руку, как будто случайно, в суматохе, а вот этот кусок шифера уже летит на головокружительном расстоянии над землёй, где от давления закладывает уши, от скорости разрываются мышцы, а от высоты сводит живот.

Острые углы её тела всегда страдали в таких операциях первыми: стесанные костяшки, порезы на скулах, содранные локти, поцарапанные колени, синяки на косточках. Несмотря на боль и кровь, беззащитность и борьбу со штормом, она поднялась. Не могла помешать стихии, но могла спасти.

Выстрелом раздробила стекло на мелкие осколки, которые сдуло прежде, чем они упали на гражданских, а потом разбила витрину на прилавке, чтобы люди могли вылезти, соединила запястья детей наручниками, дабы не потерялись – сзади уже поспевали патрульные, прикрывали их, доставали, уводили – и не прекращала искать взглядом близких. Только бы не пропустить, если они ещё не дошли до убежища. Она была рождена оберегать семью, но вынуждена закрывать телом каждого встреченного. Кто-то метался в её руках, пока она тащила полусознательное тело от подающих деревьев. Кроны задевали провода, и разом трансформаторная будка взлетела на воздух фейерверком.

Её оружие в борьбе со стихией было бесполезным мусором. Но она была слугой правительства и защитником народа, а колдуны – врагами. Это грело сердце в эпицентре кромешного бедствия. Они сражались без шанса на победу, а она сражалась, зная, что её поражение будет единицей, вычтенной из миллиона ей подобных. Но самоотверженность была ни к чему тогда, когда гибли мирные жители и среди них мог оказаться отец, сестра или друг, когда грозная в мирное время сила закона обращалась в ничто.

***

От тёплого отзывающегося в объятиях тела до мёртвого трупа на холодной земле. Превращение есть только мгновение в виде замкнувшей проводки, рухнувшего убежища, сорвавшегося с верхнего этажа куска бетона в отражении твоих глаз, далёком, но таком близком отражении. Мгновение, когда бежишь и знаешь, что опоздала на долю секунды.

Она увидела их. Копошащаяся груда прямо посреди улицы. Гвен хотелось упасть на землю и срастись с почвой. Потому что дальше падать было бы некуда и совсем не больно. Потому что воздух был диким коктейлем из острого, твёрдого, рваного. Будто смертельную иглу в виде торнадо оставили в хрустальном шаре, а шар затрусили с удвоенной силой. Эффект был тот же, что и в комнате, куда бросили гранату и забаррикадировали дверь.

Порыв был таким сильным, что её подхватило над землёй и впечатало прямо в кирпичную стену. Десять секунд, и она на коленях перед семьёй, но удар обнулил все планы, а потом растянул секунды в минуты, пока она рвано выдыхала в попытках встать. В голове кроме слёз отчаяния ничего не осталось. Показатель анемометра2, чудом продолжавшего стоять на земле, вцепившись основанием в тротуар, приближался к отметке в 60 метров в секунду – ещё чуть-чуть и они все распрощаются с жизнью, а их трупы будут искать с собаками по окрестным полям. Перед глазами расплывалось, но на допросе Гвен смогла бы поклясться, что показатель рос с каждой секундой.

Означать это могло только одно, но она не находила в себе силы признать. Пока их не хватало даже на то, чтобы подобраться к семье. Когда к завываниям проводов – так что не получалось избавиться от ощущения существования за спиной кого-то более страшного, чем просто ветер чудовищной силы, кого-то более разумного – добавились человеческие вопли, она немигающе уставилась в глаза смерти. Вблизи он казался живее. Большой великан, передвигающийся не по улицам, а напрямую, сквозь дома, впитывающий в себя всякий хлам и людей тоже обнуляющий до уровня мусора. Гибельный ревущий вихрь чудовищной силы. Может лишь от присутствия колдуна он походил на осознанное существо, но это было страшно. Чертовски страшно, потому что двигался торнадо прямо к ним. Расчищал себе дорогу, сметал и выплёвывал отходы человеческого царствия над природой. И Гвен отбросил вместе с ними, чтобы не мешала достичь трепещущей живой кучки из трёх фигур прямо впереди и переработать.

– Помочь? – она дёрнулась. И снова дёрнулась, когда летящая в парня балка не достигла своей цели, как будто он был неприкасаем. Дёрнулась, чтобы по привычке выхватить пистолет, но ветер мешал: он, то пытался сорвать чужую одежду, то тянулся убить брошенным обломком, то оберегал от пули колоссальной скоростью порывов. Ветер вился вокруг него, как неугомонная собака вокруг хозяина. Не мог решить, то ли сравнять двухметровую фигуру с землёй, то ли защитить от дула оружия.

У него была белая кожа, глаза – чёрные дыры – под цвет волос и куртка под толстым слоем пыли, но после столкновения со стеной она сама вряд ли выглядела менее измотанно.

– Есть кое-что получше. Например, – он кивнул вбок. – Спасение твоих близких. Ты и сама это можешь, тебе никакая помощь не нужна. Только подержать меня за руку, а потом оставшуюся жизнь держать рот на замке. Не распространяться о моей внешности, конечно. В остальных случаях говорить можно.

Он опустился на корточки и протянул ладонь.

– Зачем? Это ты создал шторм. Вы не помогаете людям, – очевидное превосходство над ситуацией отражалось в ровной осанке и перманентном спокойствии. За годы работы патрульной Гвен научилась выделять людей, стоящих во главе происходящего.

– Всего лишь рукопожатие. Для меня это большое усилие, но для тебя ничего, только пара секунд. А если поймёшь, как пользоваться, это «ничего» превратится во что-то очень большое. Живая семья? Это только начало. Ты больше не будешь никчёмным солдатом перед лицом стихии. Правда, если мозгов хватит, но последнее – это уже не мои проблемы.

Она знала, что это не просто жест доброй воли. Видела в его глазах, похожих на две линзы микроскопа, направленные в черноту космоса, что последствия её поступка будут такими же тотальными, как размеры этого самого космоса, но сейчас они казались такими же неизвестными и такими же далёкими, как глубины вселенной.

Она сделала единственный верный выбор. И ничего не почувствовала, когда рука вместо прощания поставила её на ноги и исчезла. Наконец, воспользовалась самоубеждением и всей силой своего организма, о которой не подозревал даже уставший мозг, и добралась до цели. Ноги сестры придавило плитой. Двое мужчин, на деле щуплый подросток и пожилой старик, не могли с ней справиться.

– Гвен! – с воздухом из лёгких вышел кашель, вздох облегчения, звуки радости. Она видела в розоватых глазах сестры собственное отражение. Надежда исказила его и превратила в облик героини. Героини, только что навсегда обрёкшей их свободное будущее на унылое существование беглых преступников в случае раскрытия её договора. Пожатие руки – ключ к спасению или билет в ад?

***

Вытащить ноги не получалось. Острые осколки впились в голени, порвали гольфы и на белом мраморе кожи растекались алые пятна. Обычно снежно белые брови и волосы теперь посерели из-за кирпичной крошки. Рукопожатие колдуна не помогало. Пока она понимала только то, что заключила непонятную сделку с представителем ненавистных ей выродков. Отчаяние переворачивало все взгляды с ног на голову и уничтожало принципы. Против него даже её ледяная идилличность расходилась в трещинах. И именно им колдун воспользовался, чтобы извлечь от её расплывающегося по стене тела пользу.

– Думала, из тебя только колдун паршивый, а ты ещё и солдат ужасный. Предательство перечеркнуло все твои умения и достижения.

Ей показалось, что все силы из её хранилища ушли на поднимание плиты мышцами спины. Когда она попробовала колдовать – сосредоточила все мысли на цели – желания обрели материальную оболочку, но она была не сильнее младенца, и Гвен вымоталась вдвойне, обращая свои мысли в это подобие духа, которым пользовались колдуны, а потом вызволяя сестру. Последним на что она собиралась растрачивать свои запасы энергии, было выяснение отношений с Милдред и приведение аргументов в пользу того, что она не враг.

– Я никого не предавала. Я спасала семью, они тоже гражданские.

– Так это родня? – она покачнулась вправо, глянула за спину Гвен. – Их я отведу в допросную, а тебя в тюрьму. Ещё лучше в другую реальность, вряд ли ты здесь теперь понадобишься. Колдунья.

Гвен про себя отметила, что ветер ослаб, а буря крушила единственный уцелевший кусок города на северо-западном побережье. Колдун дал ей время действовать, но получила ли она в действительности выгоду или выкопала себе могилу? Милдред видела рукопожатие, в этом сомнений не было. И в том, что теперь она должна отстаивать свою невиновность тоже.

Милдред – младший лейтенант с глумливым взглядом и абсолютной уверенностью – была ярым сторонником закона. Гвен – старший сержант с вызывающим спокойствием и бесстрастным равнодушием – принимала сторону, не желающую, чтобы близкие столкнулись со всей подноготной её рабочей сферы, провели полжизни на допросах и остались без дома и компенсации. Стараниями её опрометчивости. Обмен издёвками перешёл в драку.

Гвен пнула ногой камни, Милдред едва увернулась, но ей требовалась только пару секунд, чтобы подняться. Адреналин – наркотик, выработанный мозгом, чтобы заставить тело работать на выживание. В драке с человеком оружие не было бесполезным. Она знала свои уязвимые места и красными крестами рисовала их на теле патрульной.

Соскальзывая с обвала, приказывая отцу уводить подростков и доставая дубинку почти одновременно – в драке её действия часто представляли собой смесь три в одном – почувствовала, как возбужденное предвкушение течёт по венам. Диапазон зрения расширился, засекая все движения противницы, собственные стали резче, напористее, маневреннее.