Полная версия
Впервые с того дня… Пленяющий блеск тысяч вселенных в глубинах звёздного неба
Впервые с того дня…
Пленяющий блеск тысяч вселенных в глубинах звёздного неба
Анастасия Нерубальская
© Анастасия Нерубальская, 2025
ISBN 978-5-0067-1041-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Даже если кажется, что сейчас не время,
даже, если кажется, что не хватает опыта,
даже, если кажется, что не достанет сил.
Даже в сотый раз с чистого листа.
Даже в сотый раз начало без конца.
Даже спустя час, день, неделю, месяц, полгода,
триста шестьдесят пять суток.
Снова и снова, какой бы широкой не казалась пропасть,
никогда не переставай пытаться, если чувствуешь, что это твоё.
Только если в тебе есть понимание признания,
начинай и бросай
и повторяй этот цикл снова и снова.
но никогда не сдавайся.
Однажды, ты сделаешь шаг
и поймёшь, что не оступился.
Глава 1
Впервые с того дня, как четыре месяца назад она перевернула лист календаря и обнаружила, что наступил ноябрь, девочка проснулась от горячего прикосновения солнца к щеке и тут же завернулась глубже в тень, отброшенную шторами прямо на постель, спряталась от слепящего пятна света под одеялом. Вот только провалиться в сон больше не получалось. Реальный мир не отпускал её, и каждый раз, когда она пыталась схватить и сшить воедино клочки убегающего сна, при помощи фантазии додумывая продолжение, утро вклинивалось в её мысли посторонними звуками. Так она теряла всё больше фрагментов: шум отвлекал, и они разбегались, пока сон окончательно не просочился зыбким песком сквозь пальцы. Когда видение ушло, кровать разом показалось неудобной, а звуки, проникающие сквозь дверную щель, всё более настойчиво зовущими.
На кухне мама шелестела фольгой – укладывала жареную картошку, осторожно загибая углы, и в её движениях проскальзывала забота о дочери, чей сон она пыталась не прерывать. В конечном счёте, её попытки были обречены на провал. Дочь объявила о своём пробуждении громкими шлепками по ступенькам, вниз, где папа допивал чай. В движениях родителей проскальзывала торопливость и лёгкая растерянность, но окончательно подозрения подтвердила дорожная сумка, куда мама теперь упаковывала свёрток фольги.
– Вы куда-то уезжаете? – спросила она, заинтересованная в стакане с прохладной водой больше, чем в предвиденном ответе.
– Едем смотреть загородный дом для дня рождения Ники. Завтрашний день должен стать для неё особенным.
– По-моему, не лучшая идея увозить ребёнка в такой день далеко от друзей.
– Я не ребёнок. Это ты хочешь потусить с друзьями – на этих словах Кира закатила глаза. – Смотрите, чтобы интернет был, мне к экзаменам готовиться.
Сестра казалась как всегда собранной, но ворчание и лохматые пряди выдали недавнее пробуждение.
– Там будет большой лес и озеро, и ты сможешь рисовать, сколько захочешь, – папа поцеловал Дину в макушку, ответом малышки послужила улыбка.
Мама коснулась щеки Ники в прощальном жесте и приобняла Киру.
После нескольких традиционных наставлений, сопровождающихся жужжанием молнии на куртке, дверь за родителями закрылась. Последним, что Кира услышала, был разбуженный двигатель, соприкосновение с гравием, шелест камешков под набирающими скорость колёсами. Машина ожила в предвкушении долгой поездки по мягкому асфальту трассы и растаяла где-то вдали, будто и не существовала.
Нехотя Кира примирялась с долгими часа предпраздничной подготовки, и ворчание Ники, ставшее особенно колким за три месяца до экзаменов, никак не способствовало улучшению её настроения. Ленивая сонливость всё никак не хотела уходить, висела на теле, словно желе, опускала на сидение стула, ложилась на веки, взбиралась по руке, кладущей в рот ломтик печенья.
– Мы пойдём собирать вещи в поездку – Дина произнесла это с благоговением, причину которого Кира силилась и не могла найти в этом рутинном занятии.
– Как только уберём весь дом и подготовим всё нужное для праздника, – заявила Ника, вдыхая пары кипятка, которые чашка выпускала прямо в её кислое личико.
– Последним займутся родители. А ты иди к экзаменам готовься. Чтобы через полгода мы могли с уверенностью говорить, что наша сестра учится в одном из престижных вузов прямо в Питере.
При этих мыслях на всех без исключения лицах проскользнула тень радостного предвкушения. Питер был городом жизни без родительского надзора, встреч рассвета на крыше в десятках метров над землёй, горячими напитками из «Сёрфа», вечерами писателей и читателей и стенами в росписях трещин и строк из стихотворений поэтов Серебряного века. Дорогая одежда, дорогая еда, дорогие сердцу встречи, дорогие люди, дорогие моменты в памяти – пятиугольная диаграмма, отображающая все прелести города. Поступление Ники на программиста могло стать ключом от замка на двери в тот прекрасный мир. Что-то подсказывало Кире, что вся его красота и состояла процентов на семьдесят из этой недостижимости, неизвестности, далёких представлений, лишенных тяжелой учёбы, трат на проживание и трудностей взрослой жизни, но ей хотелось ошибаться.
Одеяло было большим и подняло в воздух столп пыли, когда она с усилиями встряхнула его, провела рукой, сглаживая неровности, взобралась с ногами, чтобы надёжнее заправить в диван. Их не будет всего день, но чтобы счастливо отдыхать в будущем, всегда приходилось тяжело работать в настоящем. Кира не была человеком, который с радостью разделял выполнение обязанностей с другими, сделать самой всегда казалось проще и эффективнее. Против собственных приоритетов, сейчас она стояла напротив книжного шкафа и поддерживала нелёгкое, но приятно тёплое тело сестры, исследовавшей полки на наличие пыли. В одной руке та была вооружена мокрой тряпкой. За дверью корпела над конспектами сестра, её работа часто сопровождалась стуком пальцев по клавишам ноутбука, и с недавнего времени этот звук стал настолько привычным в их доме, что Кира перестала обращать на него внимание. Грела обед после школы, ложилась в постель под полночь, решала задачу по математике с фоновым шумом щёлканья мышки. На вопросы знакомых о делах сестры в её голове прочно поднимался образ сгорбленной фигуры за столом, с взглядом, направленным на монитор, и хотя Кира знала английский, формулы на экране от этого не становились понятнее. Были на том столе и чашка с кофейными потёками, и бесполезные банки от энергетика, и горы конспектов, которые после экзамена отправятся на корм для огня, и они вновь соберутся всей семьёй перед камином, глядя как бессонные ночи, часы зубрёжки и литры слёз Ники за доли секунд обращаются в пепел. В какой-то момент её глаза скрылись за стеклянными оправами – к счастью, пока только для того, чтобы предотвратить ухудшение зрения.
Оторвавшись от размышлений, Кира опустила сестру на пол и предложила ей помочь собрать чемодан, спасая собственную берлогу от маленькой бестии с тряпкой.
Дом кипел от уборки до позднего вечера. Посуда была расставлена по полкам, мебель блестела от чистоты так же, как и ламинат, который Дина лично проверила до мельчайшей пылинки, следуя за Кирой, тащащей пылесос. Убираться на лестнице, ведущей из примыкающего к кухне зала на второй этаж, где размещались все спальни, оказалось трудоёмкой задачей, так что пока Ника потела над конспектами, футболка Киры промокла от пота и прилипла к телу после многочасовой уборки.
За это время от спальни с семейными фотографиями, солнце проделало путь мимо комнаты с детскими игрушками, осветило стены уголка, увешанного постерами – там прикоснулось к щеке Киры – и заглянуло в экран неустанно гудящего ноутбука. Обошло дом сбоку и снова показалось из-за стеклянного окошка входной двери, разливая по полу пятна розовой краски.
Ника воевала с переменными, и Кира удивлялась, как её мозг выдерживал столько часов беспрестанной работы – звук был тому доказательством, она не отвлекалась ни на минутку. Дина играла с кошкой. Она вообще была неугомонным ребёнком. У Киры столько энергии не было. Пылесос, стиральная машинка, звон посуды и плеск воды из крана сливались одновременно в пронзительную, до боли в деснах, какофонию звуков. Сделать всё и сразу, быстро и неэнергозатратно.
Суета и шум наполняли дом уютом, нити всеобщего возбуждения пронизывали воздух, всё в особняке оживало в спешке выполнения поручений, техника возвращалось к исполнению предназначенной работы, и Кире нравилось: когда дом ходил ходуном, она не чувствовала себя одинокой и наслаждалась работой, которая, казалось, связывала все части дома и его жителей.
Когда солнце, пройдя дневную норму, начало скрываться за горизонтом, дом обволокли сумерки, во дворе зажглись фонари, в комнате – экран телевизора. Три силуэта мелькали на кухне в спешке последних приготовлений перед приездом родителей. Противень в духовке источал аппетитный аромат, а гирлянда на холодильнике источала лужи мягкого света. Стол сервировался под выверенными движениями старшей сестры. Отдельные элементы сливались в картину уютного вечера. Как-то в учебнике английского Кира читала, что мозг запоминает только важные детали происходящего, остальное дорисовывает в памяти разум. Сейчас ей хотелось запомнить всё. Действия переплетались, смешивались в гармоничной суете, Кира наслаждалась её присутствием, как встречей со старым другом – сёстры давно не собирались вместе. Главная причина? Экзамены.
Дина двигалась как белка, перескакивая со стула на пол, забираясь на столешницу, в её движениях сквозила энергия. Ника перемещалась по инерции, также скоро, как и её пальцы на клавиатуре, нарезая салат. В движениях Киры, рваных и мимолётных, проскальзывали нотки нетерпения и желания закончить быстрее.
Она исполнила его, когда, наконец, вымотанная, опустилась на стул, глядя на экран телевизора.
– Когда родители приедут? – спросила, как маленькая. А всезнающая старшая сестра не знала ответа.
– Где находится коттедж, в который мы поедем?
– Где-то на южном берегу, у морского побережья.
– Тогда они должно быть уже едут обратно.
Что-то напевала на заднем фоне Дина. Пение убаюкивало. Сонливое спокойствие Киры покрылось трещинами и разрушилось под громким голосом новостной ведущей.
– Экстренные новости. На трассе Таврия, на сорок восьмом километре от коттеджного посёлка Сульмаре произошла авария.
Пение прервалось, стало тихо, и это была гнетущая тишина, когда эхом отдаётся стук собственного сердца в ушах, и от этого становится ещё тревожнее.
– Водитель дальнобойной фуры не справился с управлением и вылетел на встречную полосу на проезжающий легковой автомобиль, в котором находились мужчина и женщина в возрасте сорока лет.
Камера на экране передала кадры с места происшествия, где напротив перевёрнутой фуры, опасно свесившейся за ограду, навстречу морю, полулежал исковерканный автомобиль. Серебристое – Дине очень нравился этот цвет – покрытие его было поцарапано, как от столкновения с разъяренным диким зверем. Некогда целое стекло, сквозь которое Кира любила рассматривать пейзаж за окном в поисках вдохновения, рассыпалось на сотни осколков. Прозрачная крошка хрустела под ботинками врачей. Машины, которая растворилась в утреннем пейзаже, словно её никогда и не существовало, и вправду больше не было.
Камера выхватила внутренности автомобиля. Лицо женщины встретилось со стеклом во время падения. Мужчина свисал с водительского сиденья. Рука касалась острых осколков на земле. Кровь была на лице, волосах и одежде. Под неестественным углом торчали вывернутые кости. Спутанные волосы. Измятый металл. Царапины. Повреждения.
Машина потерпела урон, который ни одного человека не оставил бы в живых. Сидя на стуле, Ника падала – в объятия страха.
– Супружеская пара скончалась на месте аварии.
Сумерки превратились в жуткую темноту. Уютный вечер показался чем-то непостижимо далёким, он походил теперь на обманчивую иллюзию, скрывавшую все неровности страшной правды: их родители умирали за десятки километров от дома, пока сёстры в счастливом неведении мысленно взывали к их скорейшему возвращению.
Тишина была такой, будто в доме никто не жил, а голос ведущей казался неестественно пустым – как у робота, которому человеческие эмоции не доступны. Воздух натянулся струной. Она задыхалась, медленно падала в бездну отчаяния, тревожных мыслей. Детского непонимания, почему жизнь так жестока, почему есть вещи, которые мы не в силах изменить, а тех, кто мог бы, рядом нет или вовсе не существует, и Бог вдруг перестаёт отвечать. Воздух разорвался от звонка на телефоне.
– Але, – голос Ники дрожал. – Да, это Ника Сафонова. Да, это мои родители.
Подтверждение звучало как приговор.
***
День рождения Ника отметила не в загородном доме, а на диване в гостиной. Напротив, в зеркале, где ещё неделю назад отражалась шумная семья, теперь ютились перед потухшим камином три брошенных силуэта. Она сидела в центре. Сёстры обнимали по бокам и что-то нашёптывали. Обнимали и шептали утешения они пустой физической оболочке. Они не замечали, как неподвижны её глаза, не знали, что мыслями она стоит в глухом лесу посреди озера, продолжая тонуть и быстро погружаться в отчаянные размышления. Водная гладь в том озере подобна штормящему океану, пенные гребни волн – беспокойных, тревожных, потерянных мыслей – плещутся вокруг неё, окатывают с головой, и в этой суматохе она силится и не может выхватить суть, не может успокоить ураган брызг – разорванных, изломанных, перепутанных идей. Она знает, что реальность – отражение происходящего в голове, и не хочет, чтобы эта буря настигла и её сестёр. Это мысль, это всего лишь одна из волн, но она сбивает тяжестью ответственности и придавливает за плечи ко дну. Ника пытается дышать, но сейчас она просто девочка в сердце бушующей стихии, и эта стихия бушует в её собственной голове.
Два маленьких беззащитных ребёнка – их голоса звучат на грани, где черты разума размываются, уступая реальности.
– Ник?
Первый день восемнадцатилетия Ника провела, занимаясь процедурой, с которой раньше сталкивалась только в фильмах – похороны родителей. Она была удивлена количеством документов, которые пришлось собирать: счастливое неведение защищало её от этой как будто бы ненужной информации до последнего. Держа в руках свидетельство о смерти, она задумалась о том, что теперь является единственным опекуном для сестёр, попыталась осознать, но мысль унесло в круговороте штормующего озера.
Второй день восемнадцатилетия прошёл за расходом сбережений на гроб и похороны. Родители копили на путешествия, обучение, подарки. Большая часть – для детей, лишь четверть – для себя, но никак не на похороны.
Третий день восемнадцатилетия она начала не рассматриванием пейзажей из окна родительской машины, а, трясясь в катафалке, с видом на могилы за матовым стеклом. Сёстры не отходили ни на шаг. Место для захоронения она выбрала на вершине холма, так чтобы родители днями напролёт могли наслаждаться блеском моря, которое они рассекали на яхте прошлым летом.
Процессия, облачённая в угольные платья и смоляные костюмы, гармонировала с оперением воронов, рассевшихся на сухих безлиственных ветвях вокруг церемонии, походя на слуг смерти, молчаливо созерцающих обряд. Она услышала липкий звук, с которым комок земли, выскользнув из её руки, шлёпнулся на крышку гроба, и вынырнула. Картинка стала ясной, тишина оглушительной, слова материальными, а воздух таким резким, что она закашлялась в попытках вдохнуть и резко разомкнула плотно сжатые губы, но вместо слов оттуда вылился с рыданиями ком, стоявший в горле. Вода в голове, размывающая перед глазами грань между мыслями и реальностью, схлынула, вылилась через эти самые глаза, через нос и рот, и она захлёбывалась. Уже не в мыслях, а в реальности. Вода ушла слезами, но освобождение это обернулось бессознательным падением прямо в чьи-то сильные руки.
Поминки были всё тем же третьим днём, но ей казалось, что между дрожащими подгибающимися ногами на кладбищенской земле и жёстким стулом под бёдрами прошло невыносимо много времени. Именно невыносимо, потому что на пути домой она отключилась, доверяя рыдающих, цепляющихся за стёжки платья, размывающих тушь слезами сестёр родственникам. И ещё тяжелее, но, по крайней мере, выносимо, было дождаться момента, когда её голова коснулась ледяной подушки, а взгляд встретился со стеклянным отражением на потухшем экране компьютера. Сжав подушку пальцами, уткнувшись лицом в белоснежную наволочку, оставляя на ней потёки тонального крема, и солёные пятна слёз, она рыдала всю ночь. И голос её разносился по комнате и в воздухе сливался с плачем сотен тысяч душ в тот день отпустивших кого-то дорогого на небеса.
***
Прозвенел будильник. Жизнь в этом мире начинается со звука заведенных с вечера часов и заканчивается, когда эти часы начинают настраивать перед сном.
Кира ставит их строго на то время, когда до выхода остаётся сорок пять минут. Она знает, что секунды лишнего промедления могут стоить ей посадки на автобус, опоздания Дины в школу, пятнадцати лишних минут на обдуваемой ледяным ветром остановке и разговора с дежурным учителем. Всё её утро расписано по секундам и, чтобы не давать себе лишнего времени раскиснуть, просыпается она впритык, когда размышления уступают место механическим действиям. Отработанная днями однотипная рутина. К счастью, к принципу «всё и сразу» ей не привыкать.
Сквозь щель в двери видно раскинувшееся по дивану тело – Кира захлопывает дверь перед тем, как всё в доме за исключением этой комнаты приходит в движение. Старшая сестра в этом месяце выбирает сон вместо лекций уже третий раз. Её жизнь теперь похожа на отрывок из завязки фильма «Один дома»,1 в котором мать семейства изо всех сил бежит на самолет, одновременно подгоняя детей, волоча чемоданы и на ходу спрашивая у мужа, не забыли ли они паспорта. Непрерывная многофункциональность. Шесть часов пар, перекус в перерывах между, долгие минуты в метро. Суета этого места – олицетворение их жизней, но только здесь можно побыть собой: уставшей, рассеянной, вымученной. После: чёрно-белая форма, макияж и улыбчивая маска на лице, будто она самый беззаботный человек на планете. Там опекун двух девочек в лице студентки исчезает, начинается её работа. Бесконечная – до размытых пятен света перед глазами и боли в растянутых губах – смена в казино: за столиком, где решаются судьбы и сыплются деньги. Она возвращается, когда сестры спят, а просыпаясь, обнаруживает себя наедине с безмолвием пустой квартиры.
Обычно единственным напоминанием о том, что сестра в порядке и продолжает функционировать становится конверт с деньгами, оставленный на кухне. Кира прибирает его к рукам, пока готовит завтрак, забегает после школы в супермаркет, в банке платит по счетам за квартиру, оставляет в автобусе за проезд.
Дина лучше всех в начальной школе знает, что такое финансовая грамотность. Ей не нужно говорить о бессмысленных покупках или рассказывать про пустые траты карманных денег: на это Кира уже посвятила младшей сестре достаточно времени. Живи они в Америке, где учителю платят не меньше, чем финансовому консультанту, она поддержала бы тенденцию популярных писателей с профессией преподавателя. Но готового романа, с которым хоть завтра в издательство, у неё пока не было, а у вот Ники была цель – поскорее поставить сестёр на ноги. И неприбыльная мечта Киры туда не входила.
Фоновое щелканье пальцев по клавиатуре осталось где-то в прошлом. Ника поступила на факультет мечты не в вуз мечты их маленького городка. Заказ от приличной компании, и её рабочий день за написанием программы не заканчивался несколько суток. В казино платили неплохо, но вид сыпящихся из всех углов монет, которые не касались помятого прилавка ларька, а только пёстро раскрашенного колеса фортуны, и не знали, что их предназначение вовсе не блеск в стенах игорного дома, рождал в ней некое подобие зависти.
Она не могла скатиться до крайности, хотя знала, что за вещества заплатят столько же, сколько за два месяца стояния за барабаном. Она не могла рисковать остатками прошлой жизни их нынешнего подобия семьи.
А вот Кира была менее категорична и более рискованна. Так что, поставив на кон успеваемость в школе, пошла на подработку в кафе. Старшая сестра похожа на заводную игрушку, и больше всего Кира боится, что однажды что-то внутри этой игрушки сломается. Один незначительный фрагмент – и весь механизм станет. Рано или поздно боязнь опоздать, погоня за успехом и война со временем без шанса на ошибку становятся неподъемным грузом на плечах. Но стоит выйти из игры, дать себе минутку промедления, как ты запомнишь этот момент слабости на всю жизнь и будешь искать попытки вернуться, чтобы вдохнуть свежего воздуха не из душного метро, пустой квартиры или затхлой школы. Для Киры такая ошибка – не редкость, она знает о жизни за пределами гонки.
Она лишь надеется, что Ника сильнее её. Хоть это и звучит эгоистично, лучше бы ей никогда не знать об умиротворённом бытии, что течёт в мире им недоступном, где дети не ценят своих живых, богатых родителей. Она лишь надеется, что для Дины тот мир станет обыденностью. Лучше бы ей никогда не вступать в гонку за выживание, что ведут её сестры. Она лишь надеется, что в случае «рано или поздно», усталость выберет для встречи второй вариант. Лучше бы ей выгореть ближе к финалу, иначе их светлому будущему придёт конец.
На месте барменши в кофейне не оказывается типичной накаченной девушки из фанфиков, в которых Кира искала вдохновение, а находила только отражение собственной бесталанности между строк. На мягкой, на вид, коже её округлых плеч не видно чёрного орнамента рукавов татуировки. Лицо с тонкими губами, закруглёнными сизыми под цвет волос бровями и широким носом не украшено пирсингом, как и лишённые колец суетливые пальцы, отправляющие тесто в духовку в перерывах между заказами клиентов. Кости на плечах и ключицах почти не выступают, а лицо лишено ярко выраженных скул, так что, в сочетании с молочным цветом кожи, мягкостью контуров своей фигуры она напоминает молочное моти с черничной посыпкой на прилавке.
Кофейня была милой. С обоями пастельного цвета. Со столиками, которые нужно убирать после каждого посетителя, а их тут десятка два за час. С прилавком для выпечки, который не должен зиять дырами опустошенных под вечер тарелок. С бесконечными рецептами блюд, чье приготовление нужно вызубрить. Учить стало правилом даже здесь: где лежит корица для глинтвейна, нужно ли добавлять молотое печенье в раф, как готовить один из десертов, который разобрали особенно быстро.
Все сотрудники в кофейне были взаимозаменяемые. Барменша работала постоянно, пока не пропала однажды, оставив девушку на её умение приспосабливаться, и вернулась, также неожиданно, как и ушла на пару дней: без предупреждения. Диджей появлялся так редко, что первое время Кира и не догадывалась о его существовании, как и том, что по вечерам это место превращается в бар. А ещё в кофейне была энергичная хозяйка – пожилая старушка, которая владела столькими заведениями в городе, что прошлым летом Кира виделась с ней чаще, чем со старшей сестрой, в попытках найти работу. В конце концов, она тоже стала брать отгулы. Знала, что кофейню есть, кому открыть с утра и проверить перед уходом, и вины больше не чувствовала. В конце концов, она перестала чувствовать и спокойствие рутинной монотонности, потому что могла быть встречена макушкой мягких сизых волос с той же вероятностью, что и резким голосом строгой владелицы.
Глава 2
Воспоминания. Обрывочные, расплывчатые, шаткие.
На календаре двадцатое июня. Стрелка часов вяло движется к двум часам дня. Люди измотаны жарой и, ещё с утра опрятная, форма теперь весит курткой на спинке стула и ботинками валяется под столом. Сидящая за ним женщина не снимает только широкие штаны, обмотанные десятком свисающих ремешков, за каждым из которых легко замаскировать небольшое оружие.
В недвижимом воздухе поблескивает на солнце пыльца. За окном зеленеет лето. Она сидит на кресле с ногами, перелистывает отчёты. Напротив, худой парень с именем Грег на бэджике. Его доклад о последней операции на бумаге никак не хочет фиксироваться. Доказательства зверства найдены, подкрепление прибыло, напарница меткими ударами вполовину сократила толпу нападающих, но воспоминания в слова никак не складываются. Он борется с нервами, грызёт ручку, крутит её между пальцами, трясёт – словом делает с ней всё, что угодно, кроме использования по назначению. Стоит повернуть голову к окну, и боковым зрением виден объемный, широкий силуэт третьего члена команды.
Таких команд в их управлении не меньше сотни, чтобы при случае можно было собрать целую армию солдат.
Стрелка часов подбирается к четырём. На термометре 30 градусов. Грег встаёт, направляется к балкону покурить. Её собственные ноги от согнутого положения порядком затекли. Тучная фигура Гурса уменьшилась, сжалась, он опустил голову на грудь и заснул. Большие формы давали ему столь же большое преимущество и в блокаде, и при расчистке пути сквозь разъярённую толпу при помощи щита. Именно это преимущество однажды могло сыграть злую шутку с их рвущейся вперёд командой. Но пока было душно, тихо и светло. Пока.