Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход

Ушел бы отрок, да не шли ноги! Не шли…

Вот еще одна дева подошла совсем-совсем близко к кустам, к прятавшемуся за ними – нет, он не прятался, просто стоял! – Маюни, перевернула распростертую на ветвях рубашку. Юный остяк как-то ее раньше не замечал, а ведь тоже – очень красивая дева… как и все здесь. Но эта – именно ему под стать: небольшого роста, худенькая, темно-русые густые волосы, глазищи синие, сияющие, словно в ночном небе звезды, смуглая кожа, а грудь такая аппетитная, что, кажется, взял бы – и съел. А на левой груди, у соска, ма-аленькая такая родинка. Ах, Устинья… Если и будет когда-то хозяйка в доме у Маюни, то вот такая, как эта… Или такая, как Настя… высокая, стройная… Нет – про Настю – это просто мечты, а вот эта… Вот повернулась боком, руки подняла – и тоже видны под смуглой кожею ребрышки! – вот замерла, к чему-то прислушалась, наклонилась… и посмотрела, казалось, прямо парню в глаза! Маюни аж попятился.

– Что там такое, Устинья? Что увидала-то?

Ага, вот как ее зовут – Устинья…

– Да, кажется, будто кто-то в кустах сидит, смотрит.

– Зверь, верно!

– Ой, девы… Мне что-то страшно! Вдруг да там такая же рогатая ящерица с дойную корову величиной! Как сейчас выскочит, ка-ак даст хвостищем…

– Да ну тебя, Авраама! Вечно ты все выдумываешь, пугаешь.

Настя тоже подошла к кустам, всмотрелась, потом обернулась к подружкам:

– Сейчас все вместе – кинемся, посмотрим, ага? Если кто там и сидит, так он нас сам боится. А ну-ка, пошли!

Вот тут Маюни не выдержал – бросился, наконец, бежать, да не так, как лесной человек – неслышно, а как русские бегают – аж весь лес трещит! По крайней мере, именно так пареньку и казалось. Может быть, от того, что так сильно билось сердце?

Позади, от реки, вдруг послышался крик:

– Ой, девы! Смотрите-ка – лодка!

Это крикнула Катерина, она вместе с цыганистою Глафирою и юркою, с конопушками, Федорой оставались у реки и шариться по кустам вовсе не собирались. Кому надо, тот пусть там и носится, а нам и тут неплохо!

– Вона, вона, из-за излучины вынесло…

– Ой, девоньки… А в ней ведь кто-то лежит!

– Надо казаков позвать!

Не в меру любопытные Настена с Авраамой, услышав такое дело, переглянулись:

– Зачем казаков? Сперва сами глянем!

Сказали и, забыв про того, кто – может быть – таился в кустарнике, со всех ног бросились к речке. Не останавливаясь, вбежали – с брызгами – в воду, подтащили челнок к берегу… с опаской глядя на лежащего в нем человека… не понятно, то ли мертвого, то ли…

Настя наклонилась, прислушалась:

– Нет, он дышит. Только слабо, слабо.

Странный был человек – голый по пояс, в оборванных самоедских штанах из тонкой шкуры оленя, он чем-то напоминал Маюни: такой же смуглокожий, маленький, узкогрудый… и чрезвычайно худой, словно его специально морили голодом. А вот широкое скуластое лицо с узкими закрытыми глазами вовсе не напоминало довольно приятную рожицу юного остяка – тот-то был по виду, как русский, даже и волосы светлые – а вот этот… Узкоглазый, волосы – жесткие, черные, как вороново крыло, и даже еще чернее.

– Давайте-ка, девы, повернем его да водицей на лицо брызнем… ага… Господи, он еще и ранен!

Левый бок незнакомца был весь в крови, мало того, в ране торчал обломок стрелы, едва-едва заметный!

– Я все же сбегаю, позову казаков…

– Беги, Устинья… Рубаху только надеть не забудь.

– Ой!

– И нам бы нехудо одеться…

Первым на зов явился Маюни, а за ним уж – и атаман с отцом Амвросием, Афоней Спаси Господи и ландскнехтом Гансом Штраубе. Последний за свой веселый нрав и незлобивость пользовался большим расположением девушек, коих, как неоднократно заявлял, искренне любил всех… но почему-то особенно выделял статную светлоокую Онисью. Вот и сейчас, глянув на нее, облизнулся – ну до чего же аппетитна в одной-то рубахе. Высокая-то грудь так и выпирает, соски сквозь полотно торчат! О, святая Бригитта – ну, как же такое вынести? Разве что ввязаться в какую-нибудь хорошую драку… либо шнапсу потребить немерено, так, чтоб орать гнусным голосом непотребные солдатские песни, размахивать кулаками, ругаться, а потом упасть под лавку да там и уснуть.

– Ах, фройляйн Онисья, это вы лодку заметили?

– Мы все.

Настя обернулась:

– Тут раненый. Не знаю, что с ним и делать – сейчас попытаемся перевязать, а уж там как Бог даст. Больно у много крови вытекло. Там, в левом боку стрела… думали вытащить…

– Не надо! – сразу же запретил отец Амвросий. – Тогда совсем кровью изойдет.

Смугленькая Устинья вдруг вскрикнула:

– Ой, ой! Он глава открыл, кажется.

– Кто ты, человече? – склонился над раненым атаман.

Бедняга ничего не ответил, лишь со стоном закатил глаза.

– Постой-то постой, ты только не умирай, ага… – Еремеев обернулся и жестом поманил Маюни. – Поговори с ним, может, он твою речь поймет.

Кивнув, отрок что-то быстро спросил… Раненый открыл глаза… что-то прошептал одними губами – ответил.

– Он из рода Харючи, – быстро перевел Маюни. – Охотник.

Перевел и снова наклонился, спросил что-то. Раненый застонал – девушки перевязывали – потом вытянулся… встрепенулся, даже привстал на одной руке, оглядывая столпившихся вокруг людей со вспыхнувшей в темных глазах надеждой. И стал говорить, говорить, говорить – облизывая тонкие губы, с надрывом, как будто очень хотел успеть что-то сказать, до того, как…

– Что? – тихо перебил атаман. – О чем он?

– Сказал, что сейчас умрет – он чувствует… мы все чувствуем… Ага! Вот…

Несчастный вдруг резко замолк, поник головою, и узкие глаза его вновь закатились, на этот раз уже навсегда.

– Умер, – негромко промолвил юный остяк. – Он просил похоронить, я сделаю, я знаю, как хоронят у народа ненэй ненэць – харючи ведь их род, да-а.

Еремеев скорбно кивнул:

– Похороним. Жаль бедолагу! Он сказал, кто в него стрелял?

– Си-иртя… Так ненэй ненэць называют сир-тя, колдунов. Харючи – большой род, еще есть роды Вануйта, Вэнонгка, да много, – негромко пояснил отрок. – Все они раньше жили здесь – «Край земли» – Я-мал – так люди ненэй ненэць называют это место, потому что дальше уже – большая и соленая вода, покрытая льдами. Был голод, он и его семья, и еще несколько сотоварищей с женами и детьми решили вернуться на свои бывшие земли, ныне занятые сир-тя. Действовали осторожно, вглубь Края земли не шли, но однажды, во время охоты, колдуны выследили их, погнались верхом на больших зубастых гагарах…

– Зубастые гагары? – Иван с удивлением покачал головой. – Это что-то новенькое.

– Они – все охотники, – между тем продолжал Маюни, – увели сир-тя от своего стойбища далеко в сторону, насколько смогли, пока их всех не убили, лишь только один спасся, уплыл на лодке, раненный заговоренной стрелою в бок. Поднялся сильный ветер, буря – вот и удалось вырваться… но не выжить.

– Так-та-ак, – Еремеев задумчиво почесал шрам. – Хорошая у этого бедолаги лодка!

– Их нерпичьих шкур… такой морской зверь – нерпа.

– И где же нам искать колдунов? – перебил отец Амвросий. – Где они напали-то?

– Напали недалеко, вверх по реке, у большого озера. А там дальше как раз и начнется земля Злого Солнца, обиталище ужасных драконов и черных колдунов сир-тя! Вы еще не раздумали туда идти?

– Нет!

– Зря я вам рассказал про золотого идола, – отрок тяжко вздохнул и поднял глаза к небу. – Хотя нет, не зря. Черное колдовство рано или поздно наползет на всю землю, и сир-тя подчинит всех людей своей злой воле. Кто-то должен остановить их! Хотя бы попытаться, заручившись поддержкой богов, да-а!

– Хорошо сказано! – одобрительно кивнул отец Амвросий. – Остановим твоих колдунов, небось, парень. Со Христовым именем на устах разрушим их поганые капища, погасим гнусное злобное солнце…

– И идола золотого возьмем, – герр Штраубе яростно сверкнул глазами. – Чувствую, много там золота… Знаменитому Кортесу и не снилось! Заберем!

– Но они же колдуны! – вскинул голову Маюни. – Боюсь, битва будет трудной.

Ландскнехт скептически ухмыльнулся:

– Хэ, колдуны, мать их за ногу! Перед Кортесом и Писсаро целые царства стояли! Царства – против нескольких сотен испанских солдат, вооруженных еще похуже нас! И где они теперь, эти царства? Испанцы разнесли их в пыль… тому же лет семьдесят будет. А злато да серебро до сих пор огромными кораблями вывозят – все не кончается. Вот и здесь хорошо бы так, помоги нам Иисус и Святая Дева Мария! Доберемся до идола, доннерветтер! Подобно испанцам, разнесем проклятое колдовское царство в пыль!

– Вот это будет хорошее, богоугодное дело! – одобрительно кивнул отец Авмросий.

Иван задумчиво потрогал шрам:

– Значит, нам теперь вверх по реке, к большому озеру… А дальше поглядим.

– Дальше там ясно будет, – вдруг усмехнулся остяк. – Умерший сказал, с озера уже второе солнце видать, да-а.

Пока сушились, ловили к ужину рыбу да готовили ночлег, Маюни похоронил погибшего в его же лодке – вместо гроба, увы. Закопал неподалеку в лесу, управился сам и довольно быстро, а потом, как положено, долго читал молитвы – не своим божествам, а богам народа ненэй ненэць, коих юный шаман тоже знал и чтил – они ведь когда-то покровительствовали именно этому Краю земли, Я-малу. Так было когда-то, до прихода сир-тя и – Маюни верил – так будет! Иначе не будет вообще ничего… и нигде. Злое колдовство поглотит всех и над всею землей вспыхнет черное кровавое солнце.

Челнок Маюни прорубил топором – испортил, так надо было – ведь в загробном мире, как верили нэней нэнець, все наоборот – и испорченная лодка тут же станет целой.

Там, в загробном мире, новопреставленному понадобятся вещи – нож, лук, стрелы… Юный шаман без колебаний пожертвовал незнакомому бедолаге собственный нож с костяной рукояткой, стрелы, даже запасную рубаху, точнее – оторванные от рубахи рукава, в загробном мире, несомненно, превратящиеся в богато расшитую рубаху, кою будет не стыдно надеть и в праздник.

– О великий Нум, божество народа ненэй ненэць, – опустившись на колени, Маюни тихонько ударил в бубен. – Прими к себе своего сына. Я знаю, ты ждешь в жертву белого оленя, я не забуду, просто сейчас у нас оленя нет, но ты ведь подождешь, правда? И еще – поможешь против злобных сир-тя, си-иртя, по-вашему. Говорят, они пришли с юга, а еще раньше жили в подземном мире, и их небом была наша земля. Теперь колдуны хотят, чтобы все стало наоборот, но так ведь не будет, да?

С утра долго поднимались вверх по реке, вокруг расстилалась заросшая лиственными и хвойными лесами низменность, кое-где перемежающаяся плоскими пологими холмами и дюнами. Течение не было сильными – не горы – но река изобиловала излучинами и мелями, приходилось быть осторожными.

Озеро показалось лишь к вечеру – большое, вытянутое в длину верст на пять и примерно в три версты шириною. Оно таинственно мерцало в сумерках, отсвечивало неким светящимся фиолетовым цветом… светящимся, потому что на севере. Отражаясь в воде, висело нечто! Некий пульсирующий сияющий сгусток, он напоминал полную луну и столь же тускло сверкал, но сверкал своим, а не отраженным светом, и всю ночь светился спокойно и тихо, словно кто-то прикрутил фитилек глиняной масляной лампы. А утром… Утром светило сделалось заметно светлее, а ближе к полудню вспыхнуло жаром, и в блеклом синем небе вдруг стало два солнца. Одно – далекое – то, что всегда было, а второе – это! Непонятное и, как утверждал Маюни – злое.

И если нормальное солнце садилось и вставало, то это – нет, оно пульсировало, словно живое, меняло цвет, становясь серебристо-сиреневым ночью и пылающее золотым – днем! Пылало, сверкало, излучало жар!

Казаки поначалу крестились, а потом привыкли, человек рано или поздно привыкает ко всему. Ну, светит и светит, на голову ведь не падает – и ладно! Один лишь отец Амвросий не переставал задаваться вопросами – что это и откуда? Рассуждал умозрительно, пытаясь опереться на тексты Святого Писания, ибо больше не на что было опереться, кроме туманных слов Маюни и глубоко личного впечатления.

Еремеев только рукой махнул – а пусть его, светит, жить пока не мешает, наоборот…

На озере, у истока реки, и заночевали, а утром поплыли к тому берегу, оказавшемуся вовсе не в трех верстах, как вчера казалось, а куда как дальше. Причалили только к вечеру, обычное февральское солнышко уже скрылось за горизонтом, а это, волшебное, еще не начало гаснуть, испуская сгустки света и жар.

Разбив шатры и палатки, казаки отправились на видневшуюся у самого берега песчаную отмель – купаться. Атаман разрешил, чего уж – умаялись все за день, употели – однако настоял на том, чтобы выставить зоркую стражу.

– Сами видали, казаки, какие тут ящерицы да коркодилы плавают!

– Дак это не тут, атамане! Это же там, позади, далече…

Потом пошли купаться девчонки – озеро казалось умиротворенным, прекрасным – с теплой, с прозрачной, светлой водою и рассыпчато-белым песочком пляжа.

Солнечный сгусток светился уже золотисто-оранжевым, вечерним, но девы все никак не могли накупаться – уж больно хорошо им было. И вокруг – такая красота!

– Ах девы, гляньте! – растянувшись на песке, счастливо смеялась рыженькая Авраама. – Как тут славно-то! Прямо рай. А, может, и впрямь это он и есть – рай-то?

– Ангелов только не хватает, – обернулась Настя.

Раздетая, как и все, она, тем не мене, зорко вглядывалась в прозрачные воды озера, держа под рукой выданную атаманом заряженную пищаль – ту самую, «хитрую». А мало ли? Вдруг да кто?

– Ой, Настена! – каким-то замогильным голосом вдруг произнесла Авраама. – Ты бы оглянулась, а…

– На песок все… и не визжите! – резко обернувшись, первым делом приказала Настя, а уж потом…

– Вдруг да оно на нас кинется?

Уж потом принялась внимательно разглядывать внезапно появившееся на бережку чудовище, размером, наверное, с трех бычков-трехлеток! На четырех толстых лапах, голое, без всякой шерсти, с толстым, чуть загнутым кверху хвостом и прикрывавшим голову панцирем в виде широкого воротника или глухого шлема. Посреди морды торчал здоровенный рог!

– Это единорог, да? – дрожа, прошептала Авраама. – Вот так страхолюдина… А оно ведь может и к нам на отмель прийти. Бежим, девы!

– Цыть! – Настя немедленно отвесила готовой сорваться в панику подружке хлесткий и звонкий подзатыльник:

Бац!

Настолько звонкий, что и чудовище тоже его услыхало, повернуло голову…

– Батюшки-святы – единорог!

– Тсс!!!

Девы замерли, затаились, упав животами на теплый песок отмели. Внимание единорога они, впрочем, не привлекли – сделав пару шагов в воду, чудовище остановилось и с видимым удовольствием принялось лакомиться росшим по берегу тростником.

– Кушай-кушай, – хмыкнув, прошептала Настя. – Буренка! Девы, да оно же траву ест, как корова – мы-то ему без надобности.

– Зачем же тогда такой рог?

– А зачем рога корове? Бодаться – вот и этот бодается… ути-ути… у-у-у…

Пожевав тростник, единорог зашел еще дальше в воду, опустил голову, ткнув рогом в песок, да, подняв со дна ил, довольно фыркнул.

– Ишь ты… тоже купается!

Несмотря на страхолюдный вид, рогатое чудище, похоже, отличалось весьма мирным и даже же где-то добродушным видом – не рычало, не оскаливало пасть, только фыркало да урчало, не обращая никакого внимания на притаившихся на мели девчонок. Те тоже осмелели и уже расхотели уходить – во все глаза смотрели на зверя.

– Говорят, повстречать единорога – к счастью, – тихо заметила Онисья.

Настя задумчиво усмехнулась:

– Правду сказать, мне единорог всегда каким-то другим виделся… не таким безобразным. Хотя… этот вроде хороший, смирный.

– Ой, девоньки! А чтоб было бы, ежели бы такого в телегу запрячь?

– Хо! Сказанула – в телегу! – рассмеялась рыженькая Авраама. – Да он, небось, хоть три телеги бы потащил, даже и пять телег, и не каких-нибудь, а больших базарных возов! Только хомут покрепче справить и дышла…

– А ты его смогла бы запрячь-то?

– Да я кого угодно запрягу!

– Да мы видали, видали… Кормщика!

– Да ну вас, – девчонка обиженно фыркнула. – Все бы вам зря смеяться.

– О-о-о-ой, девоньки-и-и-и…

Это протяжное «о-о-ой» Авраама произнесла с таким ужасом, что все девушки разом замолкли и в страхе вжались в песок так, что, казалось, хотели туда зарыться с головами. Показавшееся за деревьями существо было настолько ужасным, что напрочь перекрывало все впечатление от других ящеров. Огромный, размером даже не с амбар, а, пожалуй, с хорошую церковь, дракон с кровожадными глазками и усеянной многочисленными зубами пастью, в которую, верно, мог целиком поместиться не самых малых размеров секач, быстро бежал на двух мощных задних лапах. Позади змеился могучий хвост, передние же лапы чудовища, всего с двумя когтистыми пальцами, казались несуразно маленькими, вовсе не сопоставимыми со всем остальным телом. Они казались смешными, эти недоразвитые лапки-руки, вот только свирепый вид ужасного дракона отбивал всякую охоту смеяться!

Заслышав быстрые шаги хищника, единорог что-то заподозрил, повернул плоскую голову… и был тут же атакован выскочившим на берег ящером! Сделав длинный прыжок, кровожадная зверюга сразу же впилась травоядному ящеру в спину, брызнула кровь, несчастный единорог заревел, словно бык на бойне, взмахнул мощным хвостом, хлестнув дракона по зубастой морде. Хищник тоже взревел, громко и страшно, и, вырвав из спины единорога кусок кровавого мяса, наступил ему лапой на хвост, вдавил в песок, так, что бедолаге некуда уже было деваться, и принялся жадно вырывать из спины куски, пожирая еще живого!

Стоял страшный рев, визг, вой… и вот послышалось хрипение – посмертный хрип несчастного единорога, сожранного заживо почти наполовину. Кровожадное чудовище, чавкая и разбрасывая вокруг кроваво-красные брызги, пожирало теплую плоть – причем не жуя, просто вырывало куски и проглатывало, покуда не насытилось. А потом, сытно рыгнув, махнуло хвостом, свалив невзначай пару молодых елок и, переваливаясь на мощных лапах, скрылось в лесу…

Бледные, словно саван, девчонки еще долго не могли сдвинуться с места, а когда пришли в себя… Из густых зарослей, видимо, привлеченный запахом свежей крови, выскочил еще один дракон, по виду – почти такой же, как первый, только раза в полтора меньше, и с черными полосами по хребту, словно у какого-нибудь кота. Гнусная образина живенько подскочила к останкам единорога и, как-то боязливо обернувшись – не вернулся бы тот драконище! – принялось пожирать оставшееся от пиршества мясо. Тварь жрала жадно, причмокивая, и все время оглядываясь – вдруг да вернется тот, отберет, да и не загрыз бы и самого – а то ведь запросто!

Кого-то их девушек от всего увиденного вдруг замутило, вырвало. Чудище сразу насторожилось, подняло голову… внимательно посмотрев на замерших в ужасе девчат… ухмыльнулось – точней, это Насте так показалось, что ухмыльнулось, и даже не просто так – а злорадно!

И, издав какой-то крик, похожий на увеличенное по громкости раз в пятьдесят чириканье воробья, с жадно раскрытой пастью ринулось к девчонкам!

Те завизжали и бросились врассыпную – бежать!

– Помогите-е-е-е!!!

Несмотря на весь испытываемый ужас, девушкам все же хватило ума разбежаться в разные стороны, что на какое-то время озадачило мерзкую тварь. Чудовище даже остановилось, помахало хвостом, задумчиво поводив окровавленной мордой, и, наконец, выбрав себе жертву, стремительно бросилось следом за Авраамой. То ли эта девушка аппетитней других показалась, то ли просто была ближе всех…

Услыхав за спиной рычание, девчонка остановилась… замер и ящер, заурчал, игриво замахал хвостом, видать, был уже достаточно сыт, чтобы просто поиграть с добычею, как кошка с мышью.

Рыженькая бросилась было влево, в кусты – оп! Гнусный дракон преградил ей дорогу одним прыжком – и снова стоял впереди, махал хвостом, ухмылялся… Тогда девушка попыталась броситься в воду – не вышло и там.

– Ах ты, ящерица проклятая! Издеваешься? Ну, погоди-и-и…

Позабыв про испуг, Авраама яростно наклонилась и, схватив первый попавшийся под руку камень – не такой уж и большой, – изо всех сил швырнула его в ящера.

Метнула метко – или просто повезло – камень угодил прямиком чудищу в нос! Дракон явно не ожидал такого, так и сел на хвост, обиженно мотая башкой… Потом взъярился, распахнул зубастую пасть…

Гулко прозвучал выстрел… Не-ет, не зря Настена прихватила с собой «хитрую» атаманову пищаль! Пуля угодила чудовищу в левый глаз… Но дракон не упал, а, наоборот, разозлился еще больше и теперь уж, яростно ударив хвостом оземь, повернул на звук выстрела, к Насте…

Девушка словно окаменела, не могла с места сойти… Лишь когда ужасный ящер оказался уже буквально в паре шагов, отскочила в сторону…

Что-то громыхнуло над ухом… Залп!

– Вторая шеренга – огонь! – приказал звучный знакомый голос.

Снова прозвучал залп, и кровожадная тварь, заклекотав, словно обиженный тетерев, завалилась на спину, ломая деревья. Ударила последний раз хвостом, дернулась… и, наконец, издохла.

– Х-у-у, – перевел дух Еремеев. – Эй, вы как, девы?

– Д-да н-ничего…

Забыв про свою наготу, Настя выбралась из кустов и уселась в песок, обхватив колени руками. Взгляд ее был устремлен в одну точку – куда-то вдаль, в светлое чистое небо, зубы выбивали нервную дробь.

– Ну-ну, – передав оруженосцу Якиму пищаль, Иван уселся рядом, обняв дрожащую девчонку за плечи. – Ну, кончилось все уже, ага. Страшно было?

– Стра-а-а-шно…

– Еще бы! Этакое-то чудище… Но ведь мы его завалили все же, справились! Я же говорил – пули здешние твари боятся, мрут. Не переживай, Настена, – пуль да порохового зелья у нас хватает! Пока…

До вчера успели проплыть по протоке и пересечь еще одно озеро, тоже довольно большое, но не вытянутое, а округлое, окруженное маленькими озерками и болотами с нежно-зеленой трясиной.

– Это хорошо, что трясина, – выходя на берег, заметил Иван. – Никакие драконы не пройдут. Вот тут ночлег и устроим.

– Не только ночлег, но и дневку, – Ганс Штраубе махнул рукой на два солнца. – Что-то мне не очень понятно, герр капитан, куда же дальше идти? Какой протокой плыть – по той, или по этой, или, вон, еще… Надо бы разведку выслать, посмотреть, что да как.

– Добро, – подумав, кивнул атаман. – Так завтра и сделаем.

Ночь прошла спокойно – никто в лесах за болотами не рычал, в озере не плескался… ну, разве что рыба под утро – ее и наловили – нельму, карасей, сигов. Молодые казаки, закатав порты, протащили по бережку сеть – вытащили полную рыбы.

– Видать, чудища тут не водятся, – глубокомысленно промолвил отец Амвросий. – Иначе бы столько рыбы не было.

Сказав, священник обернулся, помахал руками девушкам:

– Ну, девы, эвон работы вам. Пеките на углях, ушицу варите.

– Да уж сварим, – засмеялась Онисья. – Соли бы только побольше…

Атаман быстро обернулся:

– Соль берегите, не так ее у нас и много. Ну, что, собрались отрядцы? Тогда в путь – нечего тут рассиживать.

В разведку отправились три отряда, три десятка удалых казаков. Первый, прихватив с собой Маюни, возглавил сам атаман, второй – опытный вояка Василий Яросев и третий – не менее опытный Штраубе. Выплыли на трех стругах, каждый отрядец выбрал себе протоку… разошлись, договорившись вернуться в лагерь к вечеру.

За себя Иван, как обычно, оставил отца Амвросия, а тот выбрал себе сразу двух заместителей – верного послушника Афоню и Силантия Андреева, мужика, может, и не слишком умного, зато надежного вполне – за то и десятником был назначен Силантий.

Афоня присматривал за караульными, дотошно проверяя сторожу, а под руководством Силантия свободные от караульной службы казаки – человек сорок – устраивали засеки в тех местах, кои вчера еще показались подозрительными атаману. Большинству парней работа не нравилась – пустое дело! Коли завтра все равно уходить – так к чему городить огороды? Тем более огромные драконы сюда все равно не пройдут – кругом болотина, трясина, а мелких-то тварей чего бояться? Они и сами такого многолюдства испугались, попрятались – ни одной животины не видно.

Зачем «огород городить» – то и сам атамана и его опытные десятники понимали прекрасно – воин без дела ошиваться не должен! Никогда и нигде, иначе одуреет от безделья народец, разброд начнется, и полезут в казачьи головы всякие дурные мысли. О том прекрасно знали десятники, да и отец Амвросий… вот только что касаемо Силантия… Нет, воин он добрый, храбрый, за спины не прячется, но… не семи пядей во лбу, не семи пядей.

Вот и сейчас молодые казаки – верховодил ими толстоморденький Олисей Мокеев, что из тамбовских посадских людей вышел, – Силантия подначивали: мол, давай-ко, дядько, мы всю работу побыстрей, на един рывок, сладим, а потом отдохнем немножко – рыбку половим, поохотимся.

Андреев поначалу хорохорился:

– Атаман приказал пороху зря не тратить. Супротив чудишь токмо, буде те объявятся.