Нефритовый слон

– Ааа, моя, моя любимааааяяя…

– Не твоя!

– Моя, моя, моя!

Это не стон, это полноценный крик.

– Тебе же нравится иметь именно меня…

А вот это уже сказано хриплым шепотом.

Да, нравится. Только вслух я этого не скажу.

В сумраке его лицо и тело блестят от пота, я продолжаю двигаться на нем, буквально дою его, и поражаюсь тому, что вот же секс по принуждению нравится ему.

Проходит несколько секунд и я достигаю пика. Оргазм буквально вышибает все мысли из головы, я быстро слезаю с него и начинаю доводить рукой.

Через минуту его живот залит спермой, а голова мотается из стороны в сторону, глаза закрыты, рот открыт, а пот смешивается со слезами…

– Эй, ты чего…

– Божественно. Как же было… божественно.

– Хочешь быть моим верным псом?

– Я твой верный пес.

– А моим рабом?

– Я твой раб.

– Будешь подчиняться моим приказам?

– Любым!

Пока мы едем назад, я перепроверяю ощущения. По всему телу разливается сладкая истома. Потому, что я принуждала его, а не он меня? Потому что мое тело было готово? Потому что месть сладка? Или дело совсем в другом, и я занималась сексом с тем, кто никогда не принуждал меня к этому сам?

***

Когда машина снова стоит в укромной месте недалеко от человейника, мы идем к дому, я приказала псу нести подстилку в зубах.

Лишь у самого подъезда разрешаю временно взять ее в руку, чтобы не привлекать внимания случайных свидетелей, если они будут.

В лифте никого нет, на часах за полночь, и на середине пути я спонтанно нажимаю на стоп. Лифт останавливается между этажами.

Недоумение в карих глазах сменяется тревогой.

– Подстилку на пол, коленями на нее, достал хер, и начинай дрочить, глядя мне в глаза. И чтоб ни звука.

От усилий его лицо краснеет, но приказ есть приказ, и он молчит, не прерывая зрительный контакт.

– Так, а теперь спрятал хер, и поехали дальше.

Взгляд становится болезненным, но приказ исполнен.

В клетушку он буквально вползает на четвереньках, ведь возбужден, а разрядки не было.

– Ползком в комнату, на брюхе.

Вставай. Лицом к кровати, снимай штаны и дрочи дальше. Кончишь на пододеяльник.

Слежу за исполнением приказа.

– Так, а теперь писай туда. Да, прямо на кровать. Быстрее. Давай, писай.

Не сразу, но ему это удается.

– Так, теперь раздевайся догола, ложись прямо на мокрое одеяло, чтобы завонял, псина. А после встанешь, отползешь на кухню, и ляжешь почивать голый под столом.

Знаю, места мало, но как-нибудь упакуешься.

И чтоб сюда ни ногой, ясно? Голос.

– Ясно. А вопрос… можно?

– Можно.

– Я могу помыться?

– Ляжешь спать вонючим, псина! Завтра может разрешу помыться… если будешь хорошо себя вести.

– Спасибо…

Свернув все грязное белье, отношу его в коридор, засовываю в допотопную стиралку, заливаю порошок и ароматизатор и включаю пуск.

Потом проветриваю комнату и меняю постельное белье.

Но запах мочи и спермы так просто не выветрить.

Это злит, и то, что я виновата сама, только распаляет гнев.

На улице еще темно, я топаю на кухню, не зажигая свет.

– Эй ты, псина, ты спишь?

Из-под стола слышу поскуливание. Не спит.

– Там все провоняло тобой. Вылезай, встань на колени, бери в руку хер и не шевелись.

Даже в почти кромешной тьме вижу его силует, и понимаю, что все исполнено.

Опускаюсь на колени и приближаю лицо к его паху. Принюхиваюсь. Резкий запах мочи и терпкий, солоноватый – спермы. Думаю, сейчас вырвет. Ан-нет, через несколько секунд становится приятно.

Я токсикоман? Или просто его запахи родные?

Шальная мысль злит меня. Хотела ему полизать, а вместо этого бью изо всех сил коленом в пах.

Звук такой, словно только что порвался туго надутый кожаный мяч.

И, что-то заклинило в мозгу – я бью прицельно во второй раз.

Жду вопля, крика, стона, чего-нибудь. Но на кухне царит тишина.

Я не попала?

Встаю и зажигаю свет. Поворачиваюсь к нему и вижу: он лежит на боку, глаза полуприкрыты, и он совершенно точно без сознания.

Найдя в аптечке нашатырь, сую ему под нос намоченную ватку.

Не сразу, но он приходит в себя. И тут же инстинктивно поджимает ноги к животу, чтобы защитить уязвимое место.

– Ладно, расслабься, больше не ударю… сегодня. Пошли, помогу тебе помыться.

Сначала случайно включаю холодную воду вместо теплой. Причем действительно случайно. Потом включаю теплую и тру тело мочалкой со спины.

Блин, какое красивое крупное тело…

– На колени встань. А то в тебе под два метра, не так удобно подпрыгивать.

Мгновенное подчинение почему-то причиняет боль. Тру шею, плечи, руки, и думаю: ты ведь мог помешать мне сбежать, а помог. Поставил себя со мной на линию огня. Зачем? Зачем, Юра?

Мгновенно вздрагиваю. Мне нельзя думать о нем как о человеке, с именем. Иначе мой эксперимент провалится. А я не могу это допустить. Мне нужна правда и я не смогу иначе докопаться до нее.

***

Безделье, конечно, хорошо, как и наличие раба, но скоро понимаю, что мне нужна работа. Без документов ее найти будет непросто, но до того, как их сделают, пройдет еще полтора месяца, а вакансии можно поискать уже сейчас.

Пока псина спит под столом у моих ног, я в мобильнике (тут неплохой вай-фай, надо отдать должное хозяевам… или Юре? Тьфу ты…) ищу возможности устроиться фармацевтом в аптеку.

В Москве аптек как собак нерезаных, так что наверняка подходящий вариант найдется.

И, он находится буквально через три на четвертый.

Звоню по номеру, спрашиваю Агнию (так написано в объявлении).

– Добрый день, я по объявлению. Вы Агния?

– Я. А вас как величать?

– Таисия Жевнова.

– Очень приятно, Таисия. Вы первая, кто позвонил нам…

– Сегодня или вообще?

– Вообще.

Я слышу в голосе Агнии улыбку. Она мне начинает нравиться.

– Так я могу подойти на собеседование?

– К трем часам вам удобно?

– Конечно.

Еще бы, сейчас всего одиннадцать.

– Вот и отлично. Перечень документов вы знаете?

– Нет…

– Паспорт, диплом, трудовая книжка, социальная страховка, полис, карта москвича (ведь вы москвичка?).

– Подождите, Агния. Дело в том, что у меня в квартире недавно случился пожар. Сгорело все, в том числе документы. Я подала на восстановление, но это займет время, а работа мне сейчас очень нужна.

Буквально полтора месяца…

– Ну, мы можем кое с чем вам помочь. И даже паспорт и иже с ними ждут. А вот что до диплома…

– Я могу делом доказать, что я – опытный фармацевт.

– Хорошо. Мне нравится ваше упорство.

Приходите на собеседование, я проверю ваши знания и навыки, и, если меня все устроит, рекомендую вас хозяину как консультанта.

От слова «хозяин» становится не по себе.

– Хозяину?

– Да, владельцу аптеки. Она небольшая, частная. Он хороший человек. Ворчливый и дотошный, но добрый и отзывчивый. И он сам здесь тоже работает. Мы с ним по очереди на кассе, а нужен консультант. Поверьте, к нам многие ходят за лекарствами, а еще нужна квалифицированная консультация.

Итак, я жду вас к трем.

– Я буду.

– До встречи, Таисия.

Я даю отбой, а в это время тело вздыхает и поворачивается у меня под ногами.

Агния оказалась приятной женщиной лет пятидесяти, с копной огненно-рыжих волос, темными глазами, и очаровательной улыбкой.

Но что важнее, она – очень опытный фармацевт.

Прогнав меня по основным пунктам справочника фармацевтики, представила меня хозяину и сказала, что берет меня на работу.

Хозяин просто кивнул, но явно насторожился, услышав, что у меня нет ни одного документа, ведь, как известно, «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек».

Но Агния сумела успокоить его и убедить, что я – это тот человек, который им нужен.

Выйдя из аптеки, я зачем-то зашла в магазин арома-масел и свечей.

Купила пару свечей, пару благовоний, и кленовый сироп.

Потом в супермаркете купила упаковку клубники и взбитые сливки.

Вернувшись в клетушку, сразу прошла на кухню.

– Привет, псина. А я устроилась на работу. Представь себе, взяли без документов, за знания и талант. Теперь и свои деньги будут.

Так, ступай-ка ты пока в комнату. На четвереньках.

Он тут же подчиняется.

Достаю клубнику, мою ее как следует аж кипяченой водой, выкладываю на тарелку, беру сливки, беру пакет со свечами и благовониями, и с зажигалкой, и аки пава захожу в комнату.

Тело лежит на полу между кроватью и стеной.

– Ну-ка смотри, что у меня есть. Клубника и взбитые сливки.

Залезай на кровать спереди. Ага, вот так. Теперь высунь язык.

На высунутый язык выдавливаю сливки, потом кладу клубнику.

– Ешь!

Миг и клубники нету вместе со сливками.

– Вкусно? Будешь еще?

Он кивает.

Я повторяю процедуру еще три раза.

– Теперь твоя очередь меня кормить.

У него получается выдать больше сливок, чем у меня, это очень вкусно, но суть-то совсем не в этом.

– А теперь выдавливай сливки вот сюда.

Я скидываю майку и лифчик и указываю на свои соски.

– Сейчас я лягу, ты выдавишь на обе груди. И сразу начинай слизывать, но так, чтобы вообще не касаться моего соска.

Заденешь языком сосок, позже накажу тебя. Ясно? Голос.

– Ясно.

– Начинай.

В итоге он все-таки дважды задевает языком сосок.

– Дважды будешь наказан.

Ну что, уже темнеет, можно приступать.

Я встаю, иду смываю остатки сливок, обтираю грудь, возвращаюсь в комнату, достаю благовония, и поджигаю сначала их. Потом зажигаю обе свечи и ставлю их на пол. Больше поставить некуда.

– Ложись на постель на спину, раскинься.

Так. Теперь давай мне руки. Сейчас мы их свяжем, и привяжем к изголовью кровати. Так.

Теперь одну ногу сюда, а вторую сюда. Вот и прелестно.

Смотри, вот это – кленовый сироп. Сейчас я его погрею и покажу тебе, что мы будем делать. Жди меня, и я вернусь.

Когда сироп становится горячим, я снимаю его с плиты и несу в комнату. Там беру ватный тампон, опускаю его в сироп, полностью пропитываю его и прижимаю к сейчас почти незаметному соску.

– Ааа…

Сироп растекается по груди, волоски на ней слипаются, а сосок твердеет.

Делаю тоже самое со вторым соском.

Потом беру с пола свечу и начинаю капать на соски горячий воск.

– Аааа…

Тело содрогается от тактильных ощущений, и одновременно он мотает головой, глаза закрыты, а рот наоборот приоткрыт.

Тогда я начинаю капать воск ему в пупок.

И не сразу понимаю, что кожа становится красной не от воска, а от ожога.

– Больно, падаль? – сама не знаю, зачем оскорбляю его.

– Жжется…, – тихо скулит он.

– Сейчас начнет… жечь еще сильнее.

И я лью воск прямо ему на яички.

Очевидно, боль также стимулирует возбуждение, потому что член мгновенно встал, а псина громко завыла, натягивая веревки, держащие и руки, и ноги.

– Что, больно?

– Не надо, пожалуйста, не надо!

Ощущение такое, будто меня облили ледяной водой, одновременно ударили в грудь чем-то острым и провернули трижды.

Иду, приношу с кухни чарку с горячей водой и ватным тампоном удаляю воск с пупка.

Кожа красная, и в одном месте уже формируется волдырь.

Залитые воском яички приходится долго и муторно освобождать от парафина, в то время как он стонет от боли, настолько сильной, что ему приходится всякий раз стискивать зубы, когда я касаюсь там кожи тампоном.

Освободив его руки от веревки, приказываю:

– Дрочи, а то фу, как торчит, смотреть противно.

Но он закрывает лицо обеими руками.

– Не могу, больно…

Гляжу туда и понимаю, что от неопытности перестаралась, сильно.

Присаживаюсь на край кровати, обхватываю пальцами головку, и тихонько начинаю водить рукой по всей длине.

Минута прошла, извержение случилось, а яички выглядят так, словно их опустили в крутой кипяток.

Можно положить лед…

Забираюсь в Интернет, читаю, что нужна мазь от ожогов. Срочно.

– Я сейчас.

На улице еще по-летнему тепло, дежурная аптека в трех домах от человейника. Благо, она действительно открыта.

– Утро доброе…

На часах полпятого утра.

– И вам того же, – отвечает пожилой фармацевт.

– Мне нужна мазь от ожогов. Вот такая.

– Ох ты. Минутку. А да, есть. Только учтите, тут нужно внимательно читать инструкцию.

Какие места нужно мазать?

– Кожа вокруг пупка.

– Волдыри есть?

– Да.

– Мажете аккуратно, там, где покраснение. На волдыри ни в коем случае. А что еще?

– Кожа вокруг члена…

– Не понял? Живот? Или тестикулы?

– Они…

– Чем нанесен ожог?

– Горячий воск.

– Понял, заигрались. Волдыри есть?

– Пока вроде не было.

– Все также. Только если пупок лучше мазать ваткой, то во втором случае давите на пальчик и аккуратными мазочками… Вы знаете, что на мужском теле нет более чувствительной зоны, чем яички? Там наибольшее количество нервных окончаний в теле мужчины. И когда там больно, это примерно как родовые схватки у женщины.

– Серьезно?

Я, признаюсь, этого не знала.

– Очень серьезно. Ну или как если бы вы случайно обожгли клитор. Мозг фиксирует адскую боль и фокусирует на ней сознание.

Так что вы не брезгуйте. У мази есть обезболивающий эффект, но лучше взять еще вот это. Дайте ему две капсулы, и намажьте пораженные зоны кожи мазью.

Сейчас никакого трения допускать нельзя. Ни брюк, ни тем более трусов. И пусть отлежится пару дней.

Эк вы заигрались. Кстати, вот еще что: вы бы термометр купили, спиртовые салфетки, спирт, и вот это.

– Транквилизатор? Зачем?

– Затем. На ночь по две таблетки, одну утром, одну днем.

– А зачем ему?

– Не ему, вам. Они обычно рецепторные, но вам так продам. В обычном состоянии женщина мужчине на яйца воск горячий не нальет.

– Мы заигрались…

– Не думаю. Вы хотели сделать ему больно. Но, судя по тому, что среди ночи пошли в аптеку, так больно вы делать не хотели. А это значит, в вас сидит дилемма. Мужчина-то явно от вас без ума. Не всякой женщине такое позволят…

Или вы того, доминантка?

– Нет…

От такого предположения становится несколько не по себе.

– Вот и я смотрю и думаю, нет. Значит, есть между вами отношения. Он, конечно, в таком случае и не такое б стерпел…

– Вы о чем?

– О том, деточка, что нет в мире ничего более жестокого, чем нелюбовь, мстящая за любовь.

Этот мужчина от вас зависит. Психологически, эмоционально. Потом уже физически. А вы… то ли хотите от него избавиться, то ли думаете, что хотите.

– Хочу…

– Сомневаюсь. Хотели бы, не пошли бы ради него в аптеку. Сказали бы, «Подождешь до утра». А вы пошли.

И неожиданно он повторил фразу, которую недавно я уже слышала и, как мне кажется, сейчас я слышу ее в третий раз:

– Смотри не заиграйся, деточка.

Когда я возвращаюсь, вижу, что он лежит в полузабытьи, кожа на животе у пупка уже вся в волдырях, а в пах и вовсе смотреть страшно.

– Так, нужно принять обезболивающее. Давай, глотай, запивай. Вот молодец.

Так, померяем температуру.

Обычный ртутный термометр показывает тридцать-девять и шесть через шесть минут.

Выдавливаю мазь на тампон и мажу те участки на животе, где не проступили волдыри.

Потом мажу пальцы, обнимаю одной рукой его за ноги, еще не отвязанные, но может пока и не стоит… а то биться начнет, и начинаю осторожно мазать яички.

– Больно, больно, больно, – застонал Юра, прижимая ладони к лицу.

– Сейчас, потерпи, станет легче.

Теперь я рада, что купила спиртовые салфетки.

Волдыри на животе стали лопаться, температура явно ползет вверх. Он уже не стонет, не воет, не плачет, дыхание прерывистое, тяжелое. Похоже, что кое-что мне не посоветовали купить: противовоспалительное.

Перед тем как снова уйти в аптеку, глажу его по волосам.

– Не уходи, Таша…

Он пытается взять меня за руку, я еле уворачиваюсь.

– Я сейчас вернусь.

– Не вернешься, – неожиданно шепчет он. – За что, Таша? Я же ничего не сделал. За что…

Лишь неимоверным усилием воли заставляю себя выйти на улицу, добежать до аптеки (а я именно бегу), купить противовоспалительное (не задерживаюсь, чтобы перекинуться с фармацевтом словечком, а он лишь желает мне удачи, когда я ухожу), и вернуться назад.

– Вот, это нужно проглотить и запить водой. Давай, родной…

Произнесенное мной слово шокирует – меня, а он все равно ничего почти не соображает сейчас.

Как глубоко засел Стокгольмский Синдром, любовь к мучителю.

Когда он наконец засыпает по-настоящему, ухожу на кухню, почитать в Сети про то, что со мной творится.

Сижу читаю и быстро понимаю, что тут есть большой раскосяк. Стокгольмский Синдром – не любовь к мучителю, а психологическая защита, которая включается в голове у заложника, чтобы помочь ему выжить. Это лишь видимость настоящей зависимости. Которая должна пройти, как только минует угроза жизни.

Если же у меня Стокгольмский Синдром, то пройти он должен был в тот момент, как я попала в родной город.

Ведь я больше не в лагере… навязался же он на мою голову…

И в тот же миг слышу его крик.

Влетев в комнату, понимаю: он во сне перевернулся на живот…

– Таша, Таша, помоги, больно…

Даю ему еще две таблетки обезболивающего, противовоспалительное, и просто прижимаю к себе.

– Ложись, ложись, все обойдется.

– Не уходи…

– Хорошо, ладно.

Лежу рядом, контролирую, чтобы он со спины или с бока не перевернулся снова на живот, и думаю, как мне не потерять себя в этом жгучем желании отомстить.

Потому что неожиданно понимаю одно: прежде чем мстить, нужно точно знать, кому я мщу и за что. Парадокс же в том, что я думала, что знаю, но совсем, очевидно, в этом не уверена.

***

Через день, в воскресенье, когда состояние моего верного пса не изменилось к лучшему: температура шпарит, раны у пупка очень его беспокоят, а про то, что творится в паху, и говорить нечего – кожа вся задубела, он плачет даже когда я просто накладываю мазь и втираю ее в плоть, понимаю, что оставить его не смогу.

Поэтому днем звоню Агнии на ее личный сотовый.

– Здравствуйте, это Таисия…

– А, Таисия, мы ждем вас завтра.

– Агния, простите, но завтра я не смогу, и вероятнее всего еще как минимум неделю…

Агния молчит, потом говорит серьезно:

– Простите, Таисия, но вы же взрослый человек. Вы должны понимать, что работа это работа, и к ней нельзя относиться вот так. Захотел, пришел, захотел, не вышел…

– У меня форс мажор.

Агния помолчала и сказала:

– Надеюсь, никто не умер?

– Нет, но в очень тяжелом состоянии.

– Ну, если речь о вашей бабушке или маме, мы можем помочь с патронажной сестрой.

– Нет. Речь о том, кого я ни с кем и ни на кого оставить не могу. Это полностью моя ответственность, что с ним случилась беда.

– Смотрите сами. Но давайте договоримся. Если за эту неделю у нас появится другой кандидат, то мы возьмем на работу именно его.

– Как скажете, – и я нажала отбой.

Войдя в комнату, думаю отыграться за вероятную потерю только что найденной работы на псе… но стоит взглянуть ему в пах и вспоминаю, что, кабы не я со своими играми, и ничего бы этого не было.

Из-за своих мыслей не сразу понимаю, что на меня смотрит пара карих глаз. Смотрит преданно, внимательно, и напугано.

– Я вероятно потеряла работу. Надо было выйти с завтрашнего дня.

Но я сказала, что не выйду еще минимум неделю. А всё из-за тебя… псина!

Швыряю обвинение как камень в его огород, и он тут же сжимается как от удара.

А потом вдруг он начинает елозить попой по постели.

– Чего ты…

– Чешется…

Подхожу ближе, осторожно трогаю пальцами. Да, на всей поверхности яичек образовалась корочка и должно быть сильно его беспокоит.

Беру спиртовые салфетки и долго протираю там ими, чтобы унять зуд.

– Зато заживает.

Потом снимаю повязку и проверяю живот. Воспаление стало меньше, но еще не спадает.

– Обойдется.

Не думала, что парафиновый ожог мог нанести такой ущерб.

В кино же все время так делают, поливают друг друга воском.

– Как поправишься, накажу тебя, если лишусь работы.

– Как?

Взгляд снова болезненный и затравленный.

– Посажу на хлеб и воду.

Он покорно кивает. Это не страшно, видимо.

– А еще все время будешь ходить голый, и только на четвереньках. И чтоб вообще ни звука. Себя трогать тоже будет нельзя.

– Надеюсь, ты не потеряешь работу…

На это я реагирую мгновенно:

– А что в этом наказании самое худшее?

Он отвечает, не думая, а значит, правду:

– Быть рядом с тобой, голым, и не трогать себя.

Я поднимаюсь на ноги и приказываю:

– А ну-ка на коленях спиной ко мне.

Краска в мгновение ока слетает с его лица.

– Ты меня накажешь… шлепками? По заду?

– Да, а что?

– Еще очень все болит… прошу, не надо… Пожалуйста… умоляю.

– Это приказ. Ты сказал, что хочешь исполнять их все.

Медленно, обреченно он встает на колени спиной ко мне.

Молча подхожу и начинаю похлопывать его по попе. То по левой ягодице, то по правой.

Сначала это просто хлопочки. Потом они становятся более увесистыми шлепками.

Но по-настоящему сделать ему больно духу не хватает.

Тогда следует новый приказ:

– У тебя там чешется и живот болит. А рот-то у тебя в порядке? Язык? Лицом ко мне, высуни.

Я встаю ногами на кровать, и придвигаюсь к нему так, чтобы его удобно было лизать мне лоно.

– Доставь хозяйке оральное удовольствие.

Но одним вылизыванием лона он не ограничился. Еще и вызвал у меня пару клиторных оргазмов.

Когда мы встречаемся глазами, я пытаюсь осознанно не допустить подумать об этом, но я думаю: если у кого из нас сейчас в наличии Стокгольмский Синдром, то точно не у меня.

***

Обустраивать в этой клетке нечего, но я думаю найти место для слона. В лагере я его прятала, а здесь хочу видеть его всегда.

Видя, что я хожу, зажав что-то в кулаке, по квартире, пёс вопросительно смотрит на меня.

– Мне нужна полочка для слона.

В течение дня мне делают полочку для слона.

– Ммм, молодец. Сегодня накормлю тебя сытно. Помни, слона руками не трогать. Увижу, что лапал, потом неделю ничего в руки взять не сможешь. Уяснил? Голос.

– Я понял.

Через неделю в воскресенье внимательно осматриваю кожу на его животе. Все зажило и даже отшелушилось.

В паху тоже ситуация стала много лучше. Воспаление прошло. Корочка уже почти вся отвалилась.

Беру мобильник, звоню Агнии. Ну что же, пан или пропал.

– Здравствуйте, Агния, это снова Таисия. Скажите, я опоздала? Вы взяли человека?

– Не взяли. Вы завтра планируете прийти?

– Да, я завтра выйду на работу.

– Хорошо. И постарайтесь так больше не делать.

– Постараюсь.

По крайней мере больше не планирую доводить своего верного пса до того состояния, когда его нельзя будет оставить одного.

– Я завтра выхожу на работу. Тебе же лучше пока не светиться. Помнишь же, о чем нас предупредили.

– Помню.

– Вот и молодец. На этой радостной ноте сделай хозяйке приятно.

И снова меня не оставили без оргазма.

Первая рабочая неделя прошла без сучка и задоринки. За все пять дней консультация понадобилась только семи покупателям и всем я легко смогла помочь.

За это время на моем псе все окончательно зажило.

И, вернувшись в человейник перед выходными, я поняла, что оральное удовольствие это хорошо, но мало.

Кое-как помывшись, переодевшись и поужинав, иду в комнату и зову за собой раба.

– Так, напротив кровати садись на пол, прижмись спиной к стенке.

Ноги раздвинь. Хорошо. Я сяду на край кровати, чтобы все видеть.

Бери хер рукой и начинай дрочить. Второй рукой блуди по всему телу.

И, если хватит смелости, представляй, что берешь меня силой…

Белее первого снега на пике гор, он смотрит мне в глаза и отрицательно качает головой.

– Что такое?

– Я не буду…

– Не будешь?

– Представлять не буду.

– Хочешь сказать, не одобряешь секс по принуждению? Только сейчас одумался или в лагере просто вариантов не было?

Ладно, проехали.

А вот я не побрезгую.

Подхожу, сажусь на него лицом к нему, кладу руки на влажные плечи. Член и без дрочи встал. Направила его в себя и принялась трахать своего раба.

И тут же комната наполнилась томным и обреченным «Аааа». Чем томнее и глубже становились стоны, тем сильнее я его имела.