Нефритовый слон

Тамара Циталашвили

Нефритовый слон

«… Ты будешь мёртвая принцесса,

А я – твой верный пёс»

Агата Кристи, «Опиум для никого»

Глава 1, Побег

Что же с тобою стало,

Мой ненаглядный герой?

Как же в груди кололо…

Ты стал для меня горой.

Для тебя я искала слово,

«Враг, насильник, подонок, мразь.

Душа умылась твоей кровью.

Скажи мне, ведь я права?

Кто скажет, что в живого человека целиться легко, если годами желал этому человеку сдохнуть в муках, да отрежут лгуну его гнусный язык… Откуда это? Не помню. Вроде бы там было про любовь…

Нет, это непросто. Сложно. Трудно. Больно. Чуть ли не проще было бы, будь всё наоборот.

Достаю из-за пазухи украденные у сторожа наручники.

– Надевай. Одну руку в наручник, наручник цепляешь к батарее. Быстрее!

Целюсь прямо в лоб, держу пистолет двумя руками, чтобы его не мотало из стороны в сторону.

Наручники я бросила вперед, на пару метров, так, чтобы он смог до них дотянуться.

Стоя на коленях, Юрка молча ставит обе руки перед собой на землю. Поза теперь абсолютно собачья. И взгляд как у побитого пса.

– Стреляй. Ты пойми, Таша…

– Заткнись!

– Стреляй! Это уже ничего не изменит. Хочешь избавиться от меня, убей. Иначе не получится. Я не останусь здесь один…

– Просто возьми наручники и сделай как я сказала. Иначе ведь накажут…

Он мог бы сощурить глаза и сказать мне что-нибудь язвительное в духе, «А тебе не всё равно?» Но он поступил иначе, и от этого становится только хуже:

– Пускай наказывают. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Уйдешь, оставив меня в живых, это станет равносильно…

– Не смей!

Я не позволю ему произнести это слово вслух.

– Хорошо. Если хочешь, я могу тебе помочь. Кинь мне пистолет. Проверь, чтобы предохранитель снят и патрон боевой в стволе. Я потом всё сделаю сам. А ты иди. Ступай. Или тебе обязательно нужно видеть мой труп?

– Рот закрой, сволочь!

Я впервые обзываю его. Будто пнула пса в живот, когда он приполз за лаской. От резкого слова как от удара, он действительно сжимается весь, и я физически ощущаю всю силу нанесенного пинка.

Длинные темные пушистые ресницы дрожат, он смотрит мне снизу вверх прямо в глаза.

– Повтори!

Я открываю рот. Оставшаяся краска сбегает с его лица. Почему? Это же просто слова. Но я не могу.

– Тебе помешает твой верный пёс?

Вопрос застает меня врасплох, настолько Юрка болезненно искренен сейчас.

«Я хочу от тебя избавиться!» – закричать бы в голос. Вот только я не могу издать ни звука, только киваю ему.

«Ступай за мной».

– Подожди, только возьму ключ-карту и ключ от машины. А то как же я смогу тебе помочь…

Удивление пересиливает волнение, от которого потеют руки и сердце будто из грудной клетки переместилось в горло.

Неужели же всё это правда…

Чуть раньше тем же вечером

Вот уже пять минут сижу на своей койке в бараке, не выпуская из рук слона. Небольшой нефритовый слоник – единственное, что связывает меня с прошлым.

С тем прошлым, о котором не хочется забывать, куда, будь такая возможность, хотелось бы вернуться.

Мне только исполнилось пять лет, и мама подарила мне эту фигурку, чтобы у меня был свой талисман.

Казалось бы, пустяк, но мама шепнула мне на ухо, чтобы я не ходила без слоника никуда.

С тех пор я везде носила его с собой.

Но стоило попасть в рабство, пришлось прятать его надежно в углубление под одной из ножек койки.

За десять лет я доставала его из тайника считанные разы. Если получалось остаться в бараке одной, как сейчас, доставала его в мамин день рождения.

В свой – обычно возможности не возникало, потому что эти дни все последние десять лет я проводила не одна и не в бараке… и не в цеху.

Десять лет самого настоящего рабства, хоть, Бог миловал, не сексуального…

Хотя, опять же, смотря с какой стороны рассматривать мою ситуацию. Да, за долг я и мои соседки по бараку отрабатываем в швейном цеху, чтобы хозяин мог продавать готовую одежду от кутюр, сшитую бесплатно, и это не тоже самое, что если бы нас заставляли торговать телом.

Вот только стоило мне сюда попасть, и систему я поняла очень хорошо. Бараки, цеха, надзиратели. Да-да, всё как в трудовых лагерях времен Второй Мировой войны. Нашего надзирателя зовут Юра и… на мою беду он положил на меня глаз буквально в первый же день. Эдакая похоть с первого взгляда.

И с первого же дня Юра начал пользоваться своим «служебным положением», чтобы получить то, чего захотел. Чтобы получить меня.

А я… А что я? Вместо того, чтобы дать ему отпор, десять лет пользовалась тем, что не работала также тяжело, как остальные, питалась как нормальный человек, даже была старшей по бараку, а это льготы, а на праздники получала вполне привычные для свободного человека подарки.

На Новый Год Юра даже умудрялся водить меня в клуб, позволял оторваться по полной.

А потом увозил назад, и пользовал.

Так сложилось, что он по сути стал моим первым мужчиной. Первым, единственным, ненавистным…

Из-за него я считала дни, ожидая, когда же наконец мой долг будет отработан полностью.

И вот этот волшебный миг настал.

Но вчера вечером Юра сообщил мне (причём мне показалось, будто он действительно расстроен – десять лет больной созависимости даром не проходят, а я не могу не признать, что он от меня зависит), что хозяин не подписал бумаги о моём освобождении.

«Он сказал, что изначально срок был рассчитан неправильно. Тебе придется отработать еще два года».

Слоник уже нагрелся, пока я без конца верчу его в руках.

Нет, ни на какие еще два года я в этом Аду не останусь. Сегодня в полночь проберусь в бытовку к сторожу, вырублю его, заберу оружие и наручники, заставлю Юрку приковать себя к батарее, и отдать мне ключ-карту и ключи от его машины.

Если утром его найдут прикованным, а сторожа без сознания, им ничего не сделают за мой побег, не станут их наказывать. Надеюсь…

Хотя с чего меня это вообще волнует, что там с ними будет потом. Они всего лишь винтики в этом бездушном механизме рабовладельчества в двадцать-первом веке. Мне не нужно их жалеть.

Тут же перед мысленным взором возникают карие глаза с длинными пушистыми ресницами. Возникают против моей воли.

Чертов Стокгольмский Синдром. Или как там это еще можно назвать…

Держа в одной руке слоника, провожу другой рукой по своим волосам. Они чистые, шёлковые и приятно пахнут.

Мне Юра давал возможность мыться почти каждый день. Когда пожелаю. Топил мне баньку. Моим соседкам повезло меньше. У них банный день наступал лишь раз в месяц.

Интересно, почему мне не повыдергивали их, волосы… Хотя, я знаю, почему. Я же жертва. Это просто случай, что Юра выбрал меня. И я никогда не оставляла моим подругам по несчастью сомнений относительно того, насколько мне от всего этого плохо!

Скрипнула дверь, вторгаясь в мои мысли. Там, под ней, я заметила белый квадратик. Записка.

«Таше». Так во всем мире меня никто кроме Юры не называет.

– Я Таисия – зло шиплю на записку и её автора, но раскрываю и читаю несколько слов:

«Сегодня в 23.00 сторож уйдет из бытовки на полчаса».

Всё. Больше ничего. Почерк я знаю, да и обращение, «Таше», не оставляет сомнений относительно авторства.

Первая мысль: зачем ему это? Что это? Ловушка?

Вот только за десять лет Юра ни разу не лгал мне. Не лгал, не подставлял, не…

Нет, ну как же, принуждал. Своим статусом и благами, которыми одаривал… не просто же так.

Не о том думаешь, Таша, одергиваю себя… дважды. Раньше я сама о себе никогда не думала так. Моё имя Таисия. Т-А-И-С-И-Я!!!

Не о том думаешь, Таисия. Решил мне помочь? Его дело. Грешно было бы не воспользоваться таким шансом теперь, когда уже предчувствую пьянящий аромат свободы.

Да, на все про все у меня будет всего полчаса. Но этого должно хватить. Главное, чтобы Юра не подложил мне свинью. Он не сможет, у меня в руках будет пистолет и ключ от наручников.

Все получится!

***

Похоже, что да, всё действительно так. Минуту спустя Юра возвращается с картой и ключом от служебного автомобиля.

Только тут я понимаю, что чуть не совершила глупейшую ошибку: сначала надо было требовать карту и ключи, а потом чтобы приковал себя наручником к батарее.

Ну да, я всего лишь Таисия Жевнова, а не Джеймс Бонд.

– Не нервничай так, всё будет хорошо, всё получится.

И это говорит мне он, тот, с кем связаны худшие воспоминания последних десяти лет.

– Так, тихо. Сейчас ни звука, пока не выйдем за территорию лагеря. Когда сядем в машину, сможем выдохнуть. Главное, добраться до Волгограда затемно.

– И что там? – не могу сдержаться, хочу все знать. – Да и что нам… это даст?

– Это даст возможность бросить засвеченный автомобиль. Я еще вчера, когда узнал, что тебя хотят оставить в рабстве еще на два года, решил помочь тебе сбежать. Так вот, я заранее договорился со сторожем.

Таша, об этом нетрудно было догадаться, как ты будешь действовать. Я надеялся, что ты позволишь тебе помочь. Но поняв, что мою помощь просто так ты не примешь, решил дать тебе возможность уйти самой. Собирался рассказать тебе, куда нужно было бы попасть в Волгограде, где стоит незасвеченная машина, с кем связаться, чтобы получить на нее документы, маршрут от Волгограда до Москвы, там контакты тех, кто делает новые документы, деньги на документы в ячейке, название и адрес банка, и так далее…

Против своей воли я под впечатлением от услышанного.

– Хочешь сказать, что ты организовал все это за сутки?

– Нет. Я готовил твой побег в течение полугода.

– Зачем?

Он быстро взглянул на меня.

– Затем, что я знаю: хозяин таких работниц как ты на волю никогда не выпускал даже по истечение документально заверенного срока.

Особенно тех, у кого на воле никого нет.

– Моя мама…

– Твоя мама умерла, Таш… Я же в курсе того, из-за чего ты попала в рабство. Лечила мать, деньги одолжила не у тех людей. Многие другие девушки попадали в лагерь по причине, схожей с твоей. Так что он знал, никто тебя не хватится. Думал, что тебе просто некуда бежать.

А я знал, такого удара твоя психика могла не выдержать. И поэтому решил тебе помочь.

– Я бы ни за что не приняла твою помощь, если бы у меня был выбор.

– Знаю. Но пока что выбора у тебя нет.

До Волгограда час. Сторож обещал дать фору в два часа.

Замечаю, как Юра опустил слово «нам», вполне логичное по контексту. Чтобы не вызывать во мне протеста.

– В два часа?

Нужно же что-нибудь сказать.

– Да.

– Сколько ты заплатил ему за это?

Он резко мотает головой.

– Это не важно.

– Юр…

Я знаю, он тает, когда я зову его по имени.

– Юра, сколько?

Передернув плечами, он отвечает:

– Да нисколько. Никитич обязан мне жизнью. Вот и помог.

Он не мог сильнее разжечь мое любопытство.

– Ты спас человеку жизнь? Как интересно. Своей драгоценной шкурой ты явно не рисковал.

Слова побольнее выбирала намеренно.

Машина дергается, водитель успевает нажать на тормоз…

Задела, глубоко, ранила сильно.

– За три года до твоего… появления в лагере Никитич еще сильно пил. И курил. Как-то раз напился, закурил, да и уснул с зажженной сигаретой. Солома запылала так, что любо-дорого. Никитич сгорел бы заживо, да наши… бытовки рядом. Услышав треск, я выбежал из дому, бросился к Никитичу, чудом вытащил его. Чудом оба остались живы.

Ну и после того случая он бросил пить, и даже курить. Говорит, его закодировал сам Господь.

В голосе Юры проскакивают теплые, бархатные нотки, да и что греха таить, у него красивый голос.

Первые слова, которые он адресовал мне были, «Новенькая, за мной». С тех пор прошло десять лет.

А сейчас я знаю одно: пускай, раз так решил, поможет мне оказаться на воле, ну а дальше разойдемся как в море корабли.

– Знаешь, я на все для тебя готов. Ты только не гони меня от себя, Таша… Я готов ждать твоей благосклонности всю жизнь. До самой своей смерти.

Он не ждет реакции и я молчу.

Когда поменяли автомобиль, бросили казенный на одной из бесплатных парковок, сели в новенькую красную мазду, Юра указал мне на заднее сиденье.

Там лежали подушка и теплый плед.

– Ехать около пятнадцати часов. Ложись поспи…

Знаю, он хотел сказать «родная», но не посмел произнести его вне стен своей бытовки.

А я молча сажусь назад, ложусь на подушку, накрываюсь пледом и почти мгновенно засыпаю.

Явно сказался стресс от пережитого, потому что просыпаюсь я в разгар дня, на часах два пополудни, а рядом со мной, прижимаясь ко мне боком, спит мой заклятый враг… вообще-то рискнувший ради меня всем… Чем? Жизнью точно. А может ему и нечем больше было рисковать.

Приподнявшись на локте, выглядываю в окно. Мазда стоит рядом с заправкой. А чуть дальше указатель, Москва, 120 км.

Юра… он гнал машину всю ночь и полдня, но не успел доехать до столицы, устал и лег поспать.

А я беспробудно проспала десять часов. Впервые за десять лет.

Хотя… когда оставалась у него, спала часов по шесть-восемь, тогда как остальные…

Стоп, я же не виновата ни в чем. Ну возникла у него ко мне похоть с первого взгляда. А мне хотелось жить, выжить, чтобы дожить… вот до этого дня дожить.

Интересно, давно мы тут стоим? Сколько часов он спит? Вероятнее всего час, может, два, не больше.

Осторожно опускаю голову назад на подушку.

Тут же двухметровое тело беспокойно шевелится рядом со мной.

Как он умудрился сюда упаковаться…

– Можно я посплю еще немножко?… Пожалуйста.

– Спи, спи, время у нас есть. Я так думаю.

– Спасибо.

А через несколько секунд слышу сладкое посапывание.

Сладкое? Ловлю себя на этой мысли. Что это за бред? Хочу изо всех сил дать ему локтем в грудь, но интуиция шепчет, «С ума сошла? Ему еще вести тебя больше ста километров, потом, ты не знаешь его планов. И давай ты позволишь себе быть ему хоть чуть-чуть благодарной! Благодарность в такой ситуации еще никому не вредила»

Так странно, я давно это заметила, что у моего внутреннего голоса, моей интуиции, мамин голос. Во многом поэтому я почти всегда прислушиваюсь к нему.

«Так и быть, мама, как скажешь».

«Ох, какая же ты у меня упрямая, Таша».

«Не зови меня так! Или ты забыла, как сама назвала меня, мама?»

«Жизнь всё расставит по своим местам, Таисия. Имей терпение. И вот ещё что, деточка… не заиграйся!»

От этих странных слов почему-то меня прошиб холодный пот.

«Не заиграйся». Что это значит?

Вопрошаю свою интуицию, она молчит.

Поэтому приходится повернуться лицом к стене (не к нему же), и плотно закрыть глаза.

Миг и я засыпаю снова.

«И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева. А снится нам трава, трава у дома, зеленая, зеленая трава».

И снится мне наша с мамой небольшая квартира, гостиная, цветастая нарядная скатерть на столике, скатерть, которую я сделала своими руками на уроке труда. Мама мной очень гордилась тогда.

На столике стоит мой нефритовый слоник. Мама с самого первого дня, с моего пятого дня рождения, говорит, что нефрит – мой счастливый камень, а слон приносит удачу.

Я смотрю на слоника и вспоминаю, как, когда мне было четыре года, мама отвела меня в зоопарк, и там я впервые увидела живого слона.

Он был такой большой, серый, с длинным хоботом, и мне даже разрешили покормить его. Правда, чем именно, я не помню. Надо будет спросить об этом у мамы.

– Мам, а чем я кормила слона в зоопарке?

– Слона? Если мне не изменяет память, это была морковка.

Да, точно, это была морковка. Вот почему зимой снеговики с носом из морковки напоминают мне о моем нефритовом слонике.

Мама стоит рядом со мной, гладит слоника по спинке, и вдруг говорит, тихо и очень серьезно:

– Я каждый день молюсь о том, чтобы рядом с тобой появился такой вот слон. Сильный, верный, большой, красивый. Ты ведь расскажешь мне об этом, когда Господь услышит мои молитвы?

– Расскажу, мам. Хотя, зачем? Ты же и так сама узнаешь о том, что в моей жизни появился заступник. Ведь ты будешь со мною рядом всегда, правда, мама?

– Конечно, правда. А иначе зачем бы я стала дарить тебе слоника. Чтобы всюду быть с тобой рядом, милая. Ты главное не волнуйся, деточка, ты не останешься в этом мире одна.

– Я знаю, мама. Важнее всего, чтобы ты жила долго и счастливо.

– Буду жить долго и счастливо. Обещаю тебе, доченька.

Я поворачиваю голову на ее голос, и вижу бледное, осунувшееся мамино лицо. Болезнь уже терзает ее плоть, ее прекрасное еще молодое тело. Господи, ну почему же, почему это должно было случиться с моей мамой?

Будучи студенткой Меда, как я могла не заметить симптомов раньше? Может, если бы я забила тревогу год назад, еще что-то можно было бы изменить? Но ведь и сейчас все еще, теоретически, но можно. Лишь бы денег найти.

Деньги нашлись. Сначала операция помогла. Но потом рак вернулся, а денег больше не было. Денег не было, зато остался гигантский долг. Долг перед теми, для кого слово «рабовладельчество» давно вошло в обиход…

Сон прекращается также внезапно, как начался. Я открываю глаза и понимаю, что машина снова на ходу, легко летит по междугородней трассе.

– Юра, сколько осталось до Москвы?

– Почти приехали, еще пятьдесят километров, час или того меньше, если не будет пробок.

– Думаешь, они нас уже ищут?

– Если ищут, то точно не в Москве.

Его ответ ставит меня в тупик.

– Почему не в Москве?

– Потому что ты москвичка. Они уверены, что я ни за что не повезу тебя в столицу, где тебя вернее всего стали бы искать. И это хорошо, даст нам фору.

На этот раз он не удержался от употребления слова «нас».

– Ну и каков наш план?

Тут уже я считаю, что немного поманипулировать им совсем не грешно.

– План такой: едем в город, находим какой-нибудь торговый центр, бросаем машину на подземной парковке и на метро едем в банк, где в ячейке хранятся деньги.

Там же лежит мобильник. С него я позвоню человеку, делающему новые документы для тех, кому это нужно, по самым разным причинам. Он умеет не задавать лишних вопросов. Как только все обговорим, едем на встречу с ним, он сам сделает фотографии.

Узнаем сроки, и с того же мобильника я позвоню еще одному человеку, он укажет, где мы сможем временно перекантоваться.

Скорее всего, это будет что-то скромное на самое первое время. Дальше я уже сам поищу хорошую квартиру в приличном районе. К тому моменту документы уже сделают, и пришлют их курьером.

Один мой знакомый из Волгограда обещал выйти на связь примерно через месяц-два и сообщить, что там происходит. По нашему делу.

Москва огромный город, в нем затеряться легко, особенно если какое-то время нас там не ищут.

А вот мобильник для связи с тем, кто делает документы, нужно будет уничтожить.

Поэтому в том ТЦ, где бросим машину, я куплю тебе новый мобильник. У тебя должна быть связь, Интернет, возможность, если решишь, искать работу.

Я вскидываюсь на это.

– В смысле, если решу? А на что я без денег буду жить?

– Таша…

Вздрогнула, зашипела на него, как змея, он заметил, побледнел, но продолжил:

– Таша, я могу обеспечить тебя всем необходимым и исполнить любой твой каприз…

– Мне от тебя ничего не надо!

– Я дам тебе денег…

– Купить меня хочешь?

– Нет. Думаю, что я тебе должен.

– А я не хочу, чтобы ты был мне должен!

– Понимаю. И все-таки я у тебя в неоплатном долгу, Таша. Тут еще такое дело… они поймут, что мы убежали вдвоем. И вернуть захотят нас обоих.

– Тем более. Это повод разделиться.

– Таш, послушай, вдвоем наши шансы выжить вырастут вдвое. А по одиночке можем пропасть…

– Хм… Я понимаю, почему они захотят вернуть меня. Бесплатная рабочая сила. Да еще и вроде как не до конца отработавшая свой долг. А ты-то им на что? Наберут новых надсмотрщиков. Это нетрудно.

Замечаю в зеркало заднего вида, что сделала ему больно. Хорошо!

– Ну да, нетрудно. Просто я же тоже весь свой договор не отработал. А эти нелюди такого не прощают.

Это я понимаю.

– Таш, позволь мне остаться с тобой. Я могу пригодиться.

Отворачиваю лицо, смотрю в окно.

– Давай решать проблемы по мере их поступления, хорошо?

– Хорошо.

Пока я препиралась с ним, прошел час, и вот она снова передо мной, родная, любимая Москва!

Первая мысль, пришедшая в голову, это уговорить его сначала свозить меня на могилу к маме.

– Юр, слушай, у меня просьба.

– Говори, какая?

– Ты можешь узнать, где могила моей мамы, и свозить меня туда?

Машина замедляется на обочине, он сидит и о чем-то напряженно думает.

– В принципе, узнать возможно. Ты ведь помнишь, в каком хосписе доживала… твоя мама?

– Помню.

– Уверен, что за десять лет хоспис никуда не делся. У них есть архивы. Поднимут их и дадут нам сведения. Единственно…

Он замолкает, думает.

– Единственно что?

– Я думаю, что тебе может быть пока опасно там появляться. Также как и узнавать, что стало с вашей квартирой. Они могут мониторить такую информацию, и тогда точно поймут, что ты здесь. Мне кажется, нужно немного подождать.

– Немного, это сколько?

– Ну, скажем, год.

– Год? Это немного? Десять лет назад мне не дали возможности даже попрощаться с мамой. Она умирала, понятия не имея, что со мной стало.

Он притих, сидит, молчит.

– Понимаю твои чувства…

Господи, да что он такое говорит!

– Ты? Понимаешь? Мои чувства? Лучше молчи.

– Как скажешь.

Вот урод! Надо же, как скажу я, хотя это он десять лет отравлял мое существование. Да, давал поблажки. Но что с того, когда все остальные девушки в бараке подозрительно косились на меня. Сначала. Потом-то поняли, что я всего лишь жертва чужого произвола.

И этот гад ещё смеет вякать что-то про то, что он – понимает.

Только одна мысль, как червяк, подтачивает мою уверенность: этот недавний сон и мамины слова, «Смотри не заиграйся». Не заиграйся во что?

К тому моменту, когда я решаю положиться на Бога в том, что касается разгадки каких-то загадок, подкинутых мне подсознанием, машина снова двигается вперёд.

Когда мы доезжаем до банка (он сам так решил, ехать в банк, потом прятать авто), Юра оставляет меня в машине и идет забирать из ячейки деньги и мобильник для связи с нужными людьми.

Вернувшись, он мне кивает, мол, все хорошо.

Приехав к тому Торговому Центру, где он решил оставить машину, с подземной парковки мы поднимаемся на первый этаж и там в магазине электроники Юра покупает мне мобильник.

Сначала я хотела отказаться, но потом решила, что приму его: это же жизненная необходимость. А что от врага, ну так враг помог мне сбежать. В жизни и не такие фортели бывают.

Когда мне прошили и отдали телефон, я хотела купить себе симку и тогда вспомнила, что ни у меня, ни у него (странно, что хозяин не только у нас, у рабынь, отнимал документы, но и у среднего звена, надзирателей, тоже; интересно, почему) нет паспорта.

– В переходе купим тебе левую симку, – сказал мне Юра, и я кивнула.

Ну да, это выход. И врагам меня вычислить тогда станет труднее.

Про близкого врага я не думаю, он мне помог, а значит, точно не стал бы предавать.

С того аппарата, который он забрал из ячейки, Юра позвонил человеку, делающему новые документы и договорился с ним о встрече.

– Поехали. У нас есть пара часов, чтобы добраться до места встречи. Если хочешь, можем сначала поесть.

– Да, накорми меня!

Ну а что, он сам вызвался, я его за язык не тянула.

Сытно пообедав в Теремке, мы прошли из ТЦ на улицу, в переход, где я купила себе симку и мне ее сразу вставили (теперь у меня мобильник с интернетом), вошли в метро и я просто шла за Юрой как тень, наслаждаясь пьянящим чувством свободы, не задумываясь о том, куда именно нужно идти.

Час спустя мы приехали на станцию «Братиславская», минут десять шли от метро пешком, и вошли в неказистый, неприметный пятиэтажный дом.

Первый этаж, квартира три.

Когда позвонили, нас некоторое время рассматривали в глазок.

Потом дверь отворилась на треть.

– Заходите, быстро.

Мужчина в черной тельняшке и брюках, с копной седых волос и черной бородой (странно, он красит бороду, но не волосы?…) указывает рукой на дверь слева от входа.