Девять жизней кота Шрёдингера

На экране возникло видео: девочка-Алиса в реанимации. Её пальцы сжимают горло медсестры. Глаза – сплошные белые пиксели.

– Я не… это не я! – закричала Алиса, разбивая телефон об зеркало.

Осколки упали, сложившись в число: 9,999,987.

За стеной завыл фонограф. Играла мелодия из её детского кошмара.

Там, в темноте, Смотрители аплодировали.

***

Алиса заклеила камеру скотчем. Отключила роутер. Забила окна одеялами, словно готовилась к урагану. Но цифры продолжали расти. На экране разбитого телефона, валявшегося среди осколков зеркала, мигал счетчик: 9,999,991. Просмотры прибывали сами – по одному каждые три секунды.

– Нельзя сбежать от тренда, – хрипела она, швыряя в стену банку с краской. Брызги легли кровавым вензелем: 10М.

Комната расширялась. Стены квартиры трещали по швам, поглощаемые коврами с викторианским орнаментом. В коридоре, где раньше висели куртки, теперь стоял стеклянный шкаф с десятками глаз – настоящих, в колбах с желтоватой жидкостью. На этикетках: «Зритель №0000001», «Зритель №0000002» …

– Хватит! – Алиса вцепилась в фонограф, намереваясь разбить его. Металл обжёг ладони, словно раскалённый уголь. Из раструба вырвался голос Розы:

– Ты же любила быть звездой. Стань ею навсегда.

На кухне зашипел кофеварка. Она не работала со вторника. Алиса подошла, двигаясь как во сне. Вместо кофе из носика струился чёрный дым. Он складывался в слова:

«ПРЯМОЙ ЭФИР ЧЕРЕЗ 5 МИНУТ. РЕКОМЕНДУЕМ НАРЯД ИЗ ШКАФА».

Дрожащие пальцы потянулись к шкафу. Платья шелестели, как высушенная кожа. На экране того, что когда-то было свитером Розы, всплыло уведомление:

«Смотрители предлагают сделку. Стань нашим лицом – и мы вернём подругу».

– Врете, – прошептала Алиса. – Вы забрали её навсегда.

«Мы всё возвращаем. В виде контента».

Экран погас. В тишине зазвонил дверной звонок. На пороге стояла Лиза – студентка с постера о пропавших. Её глаза были неестественно широки, как у персонажа аниме.

– Мне нужна комната, – девушка улыбнулась, вывихнуто, будто мышцы лица ей не подчинялись. – Ваши подписчики голосуют за мой дебют.

– Убирайся, – Алиса попыталась захлопнуть дверь, но Лиза вставила ботинок в проём.

– Ты не понимаешь? Они выбрали меня новой ведущей. Твоё время кончилось.

Телефон Алисы завибрировал. @Смотритель_1927 стримил прямо сейчас: Лиза в её комнате, примеряет платье из кожи @InkGirl. Чат ликовал:

«Новая королева хоррора!»

«Алиса устарела»

«УМРИ УЖЕ»

– Нет, – Алиса рванулась в комнату. Лиза стояла у зеркала, нанося помаду цвета ржавчины.

– Они сказали, ты боишься финала. Я же… – девушка повернулась. Её зрачки сузились в вертикальные щёлки. – …обожаю хэппи-энды.

Алиса ударила. Кулак провалился в лицо Лизы, как в песок. Из вмятины поползли пиксели.

– Твари! Вы даже смерть превращаете в шоу!

– Всё шоу, – заговорили хором платья. Фонограф заиграл реквием.

Алиса схватила первую попавшуюся вещь – чернильницу из дневника Люциуса. Чернила пульсировали, повторяя ритм её сердца.

– Хотите контента? Получите!

Она разбила склянку об пол. Тьма хлынула волной, поглощая комнату. В чате взвыли:

«НЕ ВИДНО!»

«ВЕРНИТЕ СВЕТ»

«БАН!»

– Я закрываю шоу, – кричала Алиса, шагая сквозь чернильную мглу. Рука нащупала фонограф. – Пора кончать эфир!

Она вырвала провод. Искры брызнули на шторы. Огонь, алчный и настоящий, вспыхнул алым языком.

– Нет! – завизжала Лиза, её тело начало распадаться на квадратики. – Он придёт за тобой!

Потолок рухнул. В пламени, танцующем под потолком, Алиса увидела их – Смотрителей. Существа из спутанных проводов и костей, с глазами-объективами. Они тянули к ней щупальца, но огонь пожирал пиксели.

Счётчик мигнул: 10,000,000.

Взрыв света проглотил всё.

***

Пожарные нашли телефон в пепле. На экране – петля: Алиса, сидящая в комнате с фонографом. Она улыбается в камеру и поднимает палец к губам.

– Смотрители ждут, – шепчет она раз за разом.

Ролик набирает просмотры.

Где-то в глубине зеркал, заражённых алгоритмом, Роза берёт интервью у Лизы.

– Как ощущения после смерти?

– Как бесконечный эфир, – смеётся Лиза. Её платье мерцает кодом. – Но скоро мы расширимся. Ведь все любят новинки.

Камера медленно поворачивается к резной двери в стене. На ручке – след краски в форме глаза.

Пранаяма 24

Восточные Гималаи. Октябрь 1923 года. Ветер нёсся по ущельям, словно призрак, выкрикивающий проклятия на забытом языке. Деревня у подножия пика Канченджанга замерла, будто в ожидании казни. Небо, почерневшее от туч, разорвала молния – ослепительная, как зрачок разъярённого божества. Именно тогда они нашли его.

Под баньяном, чьи корни сплелись в клубок, напоминающий скрюченные пальцы, лежал железный ящик. Не ржавый, а будто выкованный из тьмы. Резные символы на крышке мерцали, словно чернила смешали с ртутью. Местный священник, осмелившийся прикоснуться к замку, лишился кожи на ладони. Говорили, металл жёг холодом, проникающим в кости.

Свами Викрамананда, столетие проживший в пещере над облаками, умер в ту же ночь. Его тело обнаружили не в позе медитации, а распластанным на каменном полу, руки впились в скалу, будто пытались удержать ускользающую жизнь. Глаза отсутствовали – пустые орбиты затянула плёнка, похожая на жидкий графит. На груди, прямо над сердцем, зияла спираль – рана, из которой сочился не кровь, а густой дым, пахнущий горелым миндалём.

Рядом лежали последние записи. Чернила, смешанные с чем-то тёмным, выводили: «24 вдоха – ключи. 24 задержки – замки. 24 выдоха – двери. Но за ними не свет. Там дышит оно».

Ученики, дрожащие от благоговейного ужаса, предали тело огню. Пламя взметнулось багровым столбом, обжигая лица, но не тело – плоть гуру обугливалась, шевелясь, как живая. Когда костёр погас, на пепле остался лишь серебряный амулет в форме змеи, кусающей собственный хвост. Его тут же украли.

Ящик исчез ещё до рассвета. Старый пастух, прятавшийся за валуном, видел, как трое в плащах из лоскутьев ночи скользнули к баньяну. Их лица были скрыты капюшонами, но под тканью шевелилось что-то, отчего у старика захватило дух. Когда они подняли ящик, земля под ногами прогнулась, издав стон, будто недра проснулись от кошмара.

Семь дней спустя долину поглотил хаос. Сперва пересохли родники, и из колодцев потянулись чёрные лозы. Потом животные начали сходить с ума: яки рвали себе шкуры клыками, а коршуны падали с неба, захлёбываясь собственной кровью. А затем пришёл гул – низкий, пульсирующий, будто сама планета завыла от боли.

Селевой поток обрушился на деревню не из гор, а из-под земли. Он не нёс воды – это была жижа из костей, обломков древних храмов и щупалец, покрытых чешуёй. Выжила лишь девочка, спрятавшаяся в медном котле. Когда её нашли, она непрерывно рисовала спирали на песке, а изо рта у неё капала чёрная смола.

А манускрипт… О, манускрипт ждал. Его страницы, теперь испещрённые новыми символами, которые появлялись сами собой, нашли в разрушенной часовне. На алтаре, где некогда лежали святые реликвии, валялся зуб с надписью на санскрите: «Дыши – и станешь добычей».

Но это было только начало.

Где-то за океаном, в маленькой клинике Мэна, мужчина с потухшими глазами уже тянулся к свёртку, обёрнутому газетой 1923 года…

***

Бангор, штат Мэн. Ноябрь 2023 года. Нейтан Кроули ненавидел зеркала. Они показывали ему то, чего он боялся признать: мужчину с плечами, ссутулившимися под грузом невысказанных «извините», с глазами, потухшими как старые лампочки. Тридцать четыре года – возраст, когда жизнь начинает напоминать прокрустово ложе: работа медбратом в клинике «Св. Марии», квартирка с обоями цвета запёкшейся крови, бутылки «Джек Дэниелс», которые он прятал в шкафу за пачками гречки. Даже смерть здесь была рутинной.

– Кроули, в третий корпус! – крикнула Рене, медсестра с татуировкой паука на шее и цинизмом старше её лет. – Там новый, без документов. Вроде как бомж.

Старик лежал на каталке, пристёгнутый ремнями. Его плащ, пропитанный запахом костров и чего-то химического, свисал с краёв, обнажая грудь. И ожог. Спираль, словно выжженная раскалённой проволокой, вилась от ключицы к рёбрам.

– Инфаркт? – спросил Нейтан, щупая пульс. Сердце билось неровно, как маятник сломанных часов.

– Судя по зрачкам – передозировка, – фыркнула Рене. – Но посмотри на это.

Она приподняла веко старика. Глазное яблоко было покрыто тонкой сетью чёрных прожилок.

– Как грибок, – прошептал Нейтан.

– Или корни, – поправила Рене.

Он умер через два часа, успев лишь раз сжать руку Нейтана. В последний момент его губы дрогнули, будто пытаясь выговорить слово. Медбрат разжал пальцы покойного – в них был свёрток, завёрнутый в газету с пожелтевшими заголовками на хинди.

***

Дома, заливая виски в стакан с трещиной (последний подарок бывшей), Нейтан развернул свёрток. Бумага рассыпалась, обнажив листы, испещрённые рисунками: человеческие фигуры, изогнутые в противоестественных позах; диаграммы с цифрами 7, 24, 7; круги, вписанные друг в друга, как мишени.

«Пранаяма 24», – гласила заглавная страница. «Тот, кто овладеет ритмом, превзойдёт смерть. Тот, кто сломает цикл, станет дверью».

– Бред сектантов, – пробормотал он, но пальцы сами потянулись к листам. Внизу страницы красовалась схема: Вдох – 7 секунд. Задержка – 24. Выдох – 7. Повторить. С каждым циклом задержка увеличивается.

Нейтан фыркнул. Алкогольный туман в голове гудел сладковатым обещанием: «Попробуй. Что тебе терять?»

Он сел на пол, прислонившись к холодильнику, и начал.

7 секунд. Воздух вошёл в лёгкие, холодный и резкий.

24. Сердце забилось, словно пытаясь вырваться из клетки. Темнота на краях зрения закружилась.

7. Выдох. Губы задрожали.

– Чёрт, – прошипел он, схватившись за грудь.

Но через час повторил.

***

На третий день Нейтан пробежал пять километров, не запыхавшись. На седьмой – случайно сломал ручку двери в палате 214, сжав её слишком сильно.

– Ты что, на стероидах? – Рене ухмыльнулась, замечая, как он одной рукой поднимает тележку с медикаментами.

– Просто выспался, – солгал он.

Но ночью явились они.

Сначала шепот. «Ты не должен…» – голос из вентиляции, похожий на скрип ржавых петель. Потом движение в углу глаза. Когда он оборачивался, там оставался лишь налёт плесени, странно блестящий, словно покрытый слизью.

А затем первый провал.

Нейтан задержал дыхание на 3 минуты (невозможное!), проверяя пределы. Внезапно комната поплыла. Обои отслоились, обнажив кирпич, покрытый иероглифами из грибницы. Воздух сгустился в сизую дымку, и в ней зашевелились силуэты – высокие, с длинными, невероятно гибкими конечностями.

– Видишь нас, – прошипело в его левом ухе.

Он выдохнул. Мир вернулся.

***

Девочку звали Эмили. Десять лет. Лейкемия. Она рисовала медуз на окнах конденсатом, пока химиотерапия медленно превращала её в призрака.

– У тебя красивые глаза, – сказала она Нейтану, когда он менял капельницу. – Как у папы, до того, как он ушёл.

Он сел рядом, машинально начав цикл Пранаямы. Вдох – и вдруг увидел.

Чёрные нити, вросшие в её лёгкие. Пульсирующие, как паразиты. Без раздумий он схватил одну.

– Больно! – вскрикнула Эмили.

Нить рассыпалась в пепел. На следующий день анализы показали ремиссию. Врачи твердили о «спонтанной регрессии», но Нейтан знал правду.

Той же ночью его разбудил звук.

Скр-р-режет.

На стене, над кроватью, кто-то нарисовал спираль. Густую, липкую, пахнущую медью.

***

Первым признаком стал телефонный звонок.

– Мистер Кроули? – женский голос, сладкий как сироп. – Мы из «Вентайзен Биотех». Вы получили кое-что не ваше. Давайте встретимся.

Он бросил трубку. Через час у подъезда остановился чёрный фургон. На боку – логотип: змея, глотающая собственный хвост.

Нейтан бежал через чёрный ход, сжимая манускрипт под курткой. Его сердце стучало в ритме Пранаямы: 7-24-7. В переулке он прыгнул через забор трёхметровой высоты – легко, будто ступеньку.

– Что со мной происходит? – он задыхался, но не от усталости. От страха.

Ответ пришёл из темноты.

– Ты стал ключом, – сказал голос.

Напротив, под фонарём, стояло существо. Его кожа переливалась, как масляная плёнка в луже, а пальцы были слишком длинными, слишком гибкими.

– Они откроют тебя, – продолжило оно, – и через твои лёгкие войдёт тьма.

– Кто вы?

– Те, кто дышит за стеной. Ты уже слышал наш шёпот.

Фургон завизжал тормозами. Существо растворилось, оставив на асфальте лужу чёрной смолы.

Нейтан побежал. Он ещё не знал, что через неделю вздохнёт в последний раз – как человек.

***

Нейтан скрывался в заброшенном мотеле на окраине Бангора. «Роял Палмс» – вывеска давно погасла, оставив на стене ржавые буквы, похожие на следы когтей. Здесь пахло плесенью и разочарованием. Идеальное место, чтобы исчезнуть.

Он практиковал Пранаяму каждую ночь. Цикл 12. Задержка дыхания – 5 минут. Воздух в лёгких горел, как расплавленное стекло. Когда он открывал глаза, стены комнаты дыбились, обнажая структуру из жил и сухожилий. По ним ползали они: существа с кожей, как мокрая бумага, и глазами-щёлками. Иногда одна из тварей останавливалась, поворачивала голову на 180 градусов и улыбалась.

– Ты почти готов, – шептали они хором.

Утром Нейтан находил на полу лужи чёрной смолы. Они пульсировали, словно имели сердце.

***

Рене пришла на четвёртый день. Её рыжие волосы были спрятаны под капюшоном, а в глазах – сталь.

– Они вскрыли твою квартиру, – бросила она на стол папку. Внутри – фото: стены, исписанные формулами, и трупы в лабораторных халатах. У всех – спиральные ожоги. – Это их неудачные эксперименты. Они пытались повторить Пранаяму.

Нейтан листал снимки. На последнем – человек с раздутыми лёгкими, прорвавшими грудную клетку.

– Зачем ты здесь? – спросил он.

– Потому что ты спас Эмили. И потому что у меня свои счёты к «Вентайзен». – Она закатала рукав. На запястье – шрам в форме змеи. – Они называли нас «исправимыми».

***

Они пришли за ним на рассвете.

Фургоны окружили мотель. Люди в чёрных масках, с устройствами, похожими на глушители, высадились бесшумно. Нейтан чувствовал их – через вибрацию воздуха, через запах адреналина.

– Беги через подвал! – крикнула Рене, доставая пистолет.

Он не послушался.

Цикл 18. Задержка – 8 минут. Мир замедлился. Пули зависли в воздухе, как пчёлы в янтаре. Нейтан двигался меж них, ломая руки нападавшим с лёгкостью сминания алюминиевых банок. Когда дыхание кончилось, вокруг него лежали семь тел. Их маски треснули, обнажив лица…

Лица с чёрными прожилками под кожей.

– Они уже заражены, – прошептала Рене.

***

Убежищем стал тоннель под старым вокзалом. Здесь, среди граффити и шприцов, Нейтан достиг Цикла 24.

Задержка – 12 минут.

Время остановилось. Стены тоннеля рухнули, открыв бесконечную пустыню под раскалённым зелёным солнцем. Над дюнами плыли создания из света и песка, напевая на языке, от которого кровоточили уши. Одно из них указало на него пальцем-лучом:

«Ты нарушил договор. Дыхание не принадлежит тебе».

Рене трясла его, когда он очнулся.

– Ты исчезал, – в её голосе впервые дрожал страх. – На десять минут.

Нейтан взглянул на свои руки. Кожа мерцала, как подёрнутая инеем.

***

Они нашли её в тоннеле на следующий день.

Девушка лет двадцати, в форме «Вентайзен». Её горло было перерезано, но не ножом – словно невидимой нитью. В руке – записка: «Открой врата, или следующей будет твоя рыжая».

– Это не они, – сказала Рене, бледнея. – Это оно играет с тобой.

Ночью Нейтан вышел в пустырь за вокзалом и начал Цикл 24 снова.

– Явись! – крикнул он в пустоту.

Воздух разорвался. Существо из пролога – с кожей, как жидкий графит – стояло перед ним.

– Ты зовёшь нас по имени, – сказало оно. – Теперь мы можем войти.

За его спиной, в разрыве реальности, шевелились тысячи щупалец.

– Что вы хотите?

– Ты сосуд. Твоё дыхание откроет путь. А если откажешься… – Существо повернуло голову к тоннелю, где спала Рене. – Мы возьмём её лёгкие. Они хрупкие.

Нейтан сжал кулаки. Его тело пело от силы, но сердце бешено колотилось. Страх или предвкушение?

– Договор, – прошипело существо. – 24 часа.

Разрыв закрылся. На земле осталась лужа смолы, в которой отражалось небо – с тремя лунами и спиральными облаками.

***

Рене спала, обняв пистолет. Нейтан смотрел на неё, вспоминая Эмили. «Ты спас меня, теперь я спасу тебя» – она оставила ему рисунок медузы на салфетке.

Он взял манускрипт. На последней странице, которой раньше не было, красовались новые строки:

«24-й цикл – дверь.

24-я жертва – ключ.

24-я ложь – конец».

В кармане жужжал телефон. Неизвестный номер.

– Мы предлагаем сделку, – женский голос из «Вентайзен». – Отдай манускрипт. Мы защитим тебя от них.

– Как вы защитили своих подопытных? – процедил он.

– Мы научились контролировать дверь. Ты будешь богом.

Нейтан взглянул на спираль, нарисованную смолой на стене. Она пульсировала.

– Или умрёшь человеком, – добавила женщина.

Он разбил телефон об стену.

***

Они пришли за Рене на рассвете.

Существа выскользнули из теней тоннеля. Их было четверо, с конечностями, как у богомолов. Нейтан встал на пути, начав Цикл 24.

– Нет! – закричала Рене. – Ты не вернёшься!

Но он уже задержал дыхание.

Мир взорвался красками. Существа завыли, когда его руки, ставшие полупрозрачными, прошли сквозь их груди. Он рвал, давил, крушил…

А потом увидел его.

Портал. 24 спирали, вращающиеся вокруг чёрного солнца. За ним – бесконечность.

– Войди, – гласил голос в его голове. – И спаси её.

Рене лежала в крови. Одно из существ держало её за волосы, прижимая клык к горлу.

Нейтан шагнул в портал.

***

Портал поглотил Нейтана, как паук, заворачивающий жертву в кокон из тьмы. Он падал сквозь слои реальности: мимо городов из костей, океанов ртути, звёзд, кричащих на языке боли. Время здесь было нитью, спутанной в клубок, а его лёгкие… о, они горели.

Существо ждало его в центре вихря. Теперь оно выглядело иначе – гигантский скелет, обтянутый мембраной, на которой мерцали галактики.

– Ты почти дома, – прорычало оно, и голос содрал кожу с ушей Нейтана. – Сейчас мы сделаем тебя целым.

Он попытался закричать, но вместо звука из его рта повалили чёрные корни. Они впились в пол чужого мира, приковывая его.

А где-то далеко, сквозь толщу измерений, Рене звала его.

***

Рене очнулась в помещении, напоминающем желудок. Стены пульсировали, сочась слизью. Перед ней стояла женщина в белом халате – доктор Лира Босс, глава «Вентайзен». Её глаза были заменены линзами с крошечными спиралями внутри.

– Приветствуем в нашем скромном узилище, – улыбнулась она. – Твой друг разрушил планы. Но ты ты идеальная замена.

Рене плюнула ей в лицо. Слюна шипела, разъедая кожу.

– О, мы улучшили тебя, пока ты спала, – Босс провела пальцем по её руке. Кожа расступилась, обнажив мышцы, переплетённые с металлическими нитями. – Теперь ты наша дверь.

***

Нейтан шёл по коридору из спиралей. Каждый шаг менял его: волосы седели и отрастали вновь, кожа покрывалась чешуйками, затем сбрасывалась, как старая перчатка.

– Ты становишься нами, – шептали стены.

Он нашёл Рене в комнате, где потолок был устлан глазами. Она висела в паутине из проводов, подключённых к машине, напоминающей гигантские лёгкие.

– Убить меня, – выдавила она. – Они хотят использовать моё дыхание…

Но Нейтан уже начал Цикл 24.

***

Воздух взорвался. Провода ожили, впиваясь в Босс и её людей. Линзы в её глазах треснули, выпустив наружу щупальца.

– Нет! – завопила она, пока её тело не разорвалось на части, превратившись в дождь из червей.

Рене упала в объятия Нейтана. Его кожа теперь светилась, как луна под водой.

– Ты не человек, – прошептала она.

– Ещё немного, – он прижал её руку к своей груди. Под кожей билось два сердца.

***

Они вырвались в реальный мир через разлом в стене лаборатории. Но «Вентайзен» был лишь началом.

Небо над Бангором почернело. Из порталов сыпались существа, сливаясь в единую массу – живой ураган из когтей и голода.

– Они идут за тобой, – сказала Рене. – Ты стал маяком.

Нейтан посмотрел на свои руки. Они растворялись в свете.

– Есть способ закрыть дверь, – он достал манускрипт. На последней странице теперь горело: «24-й цикл назад. Цена память. Цена любовь. Цена дыхание».

Рене поняла первой.

– Нет. Ты исчезнешь.

– Или стану всем, – он улыбнулся, как тогда, когда впервые спас Эмили. – Это единственный путь.