Роман о первой… Дебют

– Надо Ир, очень надо…

Спустя пять минут я шёл мимо Главпочтамта с двумя газетными свёртками и опустевшим кошельком в кармане, размышляя о том, как буду проходить таможенный родительский контроль в квартире под номером шестнадцать.

Было тепло и душно, обувная фабрика, занявшая половину квартала в самом центре города, атаковала прохожих мерзким амбре кирзы, выбрасывая на раскалённых жарой людей вонючие отработанные миазмы из своих недр. Напротив, сиял кинотеатр имени В. В. Маяковского, отражая начавшее опускаться солнце натёртыми экранами окон. Город накрыли мощные заряды пуха, нехотя скользящего в летнем мареве, словно забывшие про земное притяжение снежинки. Я спустился в подземный переход в надежде на небольшую теневую передышку. До дома именинницы оставалось триста метров.

«Таможню» проходить не пришлось. Родителей Оксаны просто не было дома. Но мой приход вызвал у присутствующих гостей настоящий ажиотаж, усилившийся после того, как в моих руках появился букет полевых ромашек и бутылка советского шампанского.

Вечер, на мой вкус, удался. Пара подруг-одноклассниц и здоровенный парень, показавшийся мне смутно знакомым, о чём-то шептались за богато уставленным яствами столом, пока Оксана показывала мне ванную комнату и, радостно щебеча, набирала в огромную стеклянную вазу воду для цветов. Потом мы пили почти горячее шампанское, ели приготовленные мамой именинницы изыски и танцевали.

Два года, проведённые мной в ансамбле бального танца во времена болезненного детства, не были забыты.

– А вы хорошо танцуете, сударь, – заявила мне худенькая девица, приглашённая мной на очередной «медляк», дабы не давать лишних тем к возможным пересудам, связанным и с моим внезапным появлением, и с пристальным вниманием к нашим с Рыжиком (так я стал про себя её называть) па у не танцующего Алекса.

– Я был призёром The World of Dance Championship, – нёс я очередную пургу, прижав посильнее тонкое и хрупкое тельце подруги именинницы, кажется, её звали Антониной, – став лучшим танцором в категории «самый медленный танец».

Наступил вечер.

– Ребята, спасибо, что вы не забыли меня в этот летний день, – прощаясь с друзьями начала Оксана. – Спасибо за то, что пришли, за внимание, за подарки. Скоро придут родители, а мне ещё нужно прибраться…

Возникла неловкая пауза, все наперебой начали предлагать помощь, но Рыжик, сделав умильное выражение на кукольном личике, направилась в прихожую.

Я не стал толкаться в узком пространстве, стоя у массивного дверного косяка, дожидаясь, когда гости наденут обувь и выйдут на площадку. Последним из гостей оказался атлет. Он явно чего-то ждал, надеясь, возможно, остаться с именинницей на какое-то время наедине, но как только я оторвался от косяка, Оксана, словно о чём-то вспомнив, повернувшись ко мне, проговорила:

– Ты поможешь мне немного, я сильно тебя не задержу…

Нужно было видеть лицо атлета – ярость и презрение, да ещё, пожалуй, бешенство. Он резко развернулся и тут же вышел, опрометью проскочив разделявшие этажи пролёты.

Мы остались одни. Оксана, усадив меня на диван, принялась быстро освобождать гостиную от явных признаков празднования, ловко лавируя между столом и стульями. Пока девушка занималась на кухне посудой, что-то пытаясь вызнать у меня короткими, но цепкими вопросами, я встал и побрёл по её квартире. Переходя из комнаты в комнату, рассматривал планировку и мебель, резные деревянные двери с массивными никелированными ручками, наборный паркет, прикрытый толстыми, пружинящими под ногами коврами.

– Сколько у вас комнат? – спросил я, дойдя до просторной кухни, в которой суетилась юная хозяйка.

– Шесть, – просто отозвалась Оксана. – Четыре спальни, гостиная и папин кабинет.

– И вам хватает, – с иронией заметил я, вспоминая, как мне приходится пробираться через общий коридор коммуналки и ковыряться в темноте в замочной скважине замка, стараясь не разбудить давно спящих родителей и брата.

– А ты знаешь, нет, – серьёзно ответила рыжеволосая красотка, уперев миниатюрный кулачок в прикрытый передником бок. – Я бы не отказалась от гардеробной и будуара, но…

И она прыснула, дёрнув огненным снопом волос, от чего, как мне тогда показалось, по кухне полетели яркие оранжевые искры.

– Родители будут только через час, – вволю отсмеявшись, заговорила она. – А ты мне должен мой личный танец.

Время пролетело за пару мгновений. Мы танцевали под модного в ту пору Серова, тесно прижавшись друг к другу и целуясь. Солнце, отбарабанив свою световую вахту, беззвучно ушло за горизонт. Мне было пора уходить, и казалось, что завтра уже никогда не наступит, оно было уже не нужным. Всё случилось сегодня.

– Позвони завтра, – провожая меня, попросила Оксана. – Я хочу погулять с тобой. Телефон запомнил?

– Запомнил, моя королева. Будет исполнено, – отозвался я, облизывая кровоточащие от неумелых поцелуев губы. – До завтра.

Сорок широких ступеней доставили меня в целости и сохранности во двор дома, еле просматриваемая в темноте тропинка вывела к невысокому, в человеческий рост забору. До калитки оставалось несколько шагов.

– Ты кто? – попытавшись придавить меня к забору, начал он ломающимся, скользящим в диапазоне бас-фальцет голосом. – Ты откуда взялся? Танцор еб… й.

Глава 3

– Это вы Ипполита окатили? Он сейчас шёл весь мокрый!

– Это он мокрый от слёз…

(Из кинофильма «Ирония судьбы, или с лёгким паром!»).

Спустя пятнадцать минут мы мирно болтали, шагая вдоль притихших ночных улиц, подсвеченных золотистыми лучами высоких фонарей, парящих в тёмном, безлунном небе.

– Ничего так квартирка у папаши Рыжей, – растирая ладонью ушибленную грудь, констатировал Алекс. – Как тебе прокурорские покои?

– Славное жилище, – ответил я и, почувствовав в словах собеседника некую напряжённость, решил поменять направление нашего разговора.

– Сань, а я ведь тебя не признал, – пытаясь не разрушить устилавший тротуар пушистый пуховый ковёр, продолжил я. – Ты за этот год прилично подрос в плечах.

– Да, и не только в плечах, – усмехнулся он. – Тренер говорит, что ещё немного, и каноэ нас с напарником не удержит, ко дну пойдёт. Говорит, ватерлиния, мол, уже параллельна критическому уровню.

Всю дорогу мы обсуждали весёлые моменты, случавшиеся в наших спортивных и ученических жизнях, так, смеясь и дурачась, вошли в небольшой садик, заросший высокими раскидистыми клёнами и почти полностью скрывающими старый, в три этажа, кирпичный дом с широкими балконами.

– Я бы пригласил тебя войти, но время позднее, боюсь, мать будет не в восторге от ночного визита, – шёпотом заговорил Алекс, молниеносным движением вскочив на отлив окна первого этажа и, стараясь не шуметь, принялся отворять его высокую створку. – Я когда уходил, специально его прикрыл, зато теперь имею рабочий телепорт прямо в комнату.

– Понятно, – понизив голос, проговорил я, считая, что разговор окончен. – Кусок мяса не забудь к ушибам приложить.

– Ага, – уже проникнув в комнату, зашептал он мне. – Ты завтра чем будешь занят? Приходи ко мне часов в восемь вечера, я как раз с тренировки вернусь. По… дим.

– Давай в девять, боюсь, что к восьми не успею…

Покинув уютный садик и перейдя дорогу, оказался у своего барака (да, да – с Алексом мы жили в соседних домах). Надев такую привычную для себя шапку-невидимку, я отправился спать.

Бесшумно пробравшись к своему логову, занимавшему в комнате ровно два квадратных метра, я быстро разделся, примостив одежду на полке, прибитой к стене антресоли, свисавшей над моей кроватью, зажатой между холодильником и большим семейным шкафом.

Уставившись в едва различимый в ночном сумраке потолок, я представлял себе возможную самодостаточность. Собственная комната, финансовая независимость, возможность распоряжаться жизнью, принимать решения – вот составляющие взрослости. Необходимые атрибуты состоятельности, путь к горделивому лозунгу (устаревшее военное слово, украденное политиканами), где ты – условный знак, сигнал, необходимый для пропуска куда-либо. Где бы его раздобыть – этот самый ЛОЗУНГ?! Думал я, незаметно проваливаясь в сонную кисею.

Вынимая из тайного хранилища подсохшую кисть и мольберт, я начал размашисто вписывать желанные мазки в яркую картину грядущего. Роскошный диван у огромного окна, кресло и журнальный стол, заставленный рядами стекла в разноцветных этикетках, светлый ковёр под ногами удивлённых гостей. Они разбрелись по залу, любуясь интерьером, держа в руках играющие на свету яркими всполохами хрустальные фужеры. Я сижу в удобном кресле, с лёгкой ухмылкой разглядывая гостей, вальяжно закинув ногу на ногу.

– Хозяин!

– Сколько комнат в вашем бунгало? – интересуется милая, рыжеволосая дама, заискивающе вглядываясь в моё лицо зелёными, словно горное озеро, глазами.

– Их десять, – милостиво отзываюсь я, подливая в бокал минеральной воды. – Эта гостиная, пять спален, мой кабинет, будуар и гардероб.

– А десятая? – проявляют интерес остальные гости. – Вы обозначили лишь девять?

– В десятой я ещё не был, всё никак не могу до неё добраться. Совершенно нет времени, – давясь пузырями взорвавшейся во рту минералки, пытаюсь ответить им я…

Стены гостиной начали принимать зеленоватый оттенок, покрываясь сочной и густой листвой. Гости растворились в сгустившейся тьме, я явственно почувствовал чьё-то присутствие.

– Откуда ты вылез? – в самое ухо пробурчал мне моложавый амбал с увесистым веслом, неожиданно склонившийся ко мне из-за спины…

Встретив Рыжика у памятной калитки, я мельком взглянул на пострадавшие во вчерашней короткой схватке кусты и, ухватив девчонку за белоснежную ладошку, увлёк её за собой.

– Куда пойдём?

– В кафе на Яковлева. Там потрясающее мороженое выдают красивым дамам.

Оксана улыбнулась.

– А как ты понял, что я красивая?

– Это дано лишь художникам и математикам, – с серьёзным видом ответил я.

Всю дорогу до кафе мы обсуждали, чем математики отличаются от художников.

Храм Снежной королевы из городского хладокомбината был невелик, шесть на шесть метров, с пятью небольшими столиками, накрытыми белыми отутюженными скатертями. Мы заняли свободный в будний день столик у окна.

Ты вчера подрался? – рассматривая моё лицо, допрашивала меня Оксана.

– С чего ты взяла? – не отрываясь от короткого перечня в меню, ответил я.

– Сорока на хвосте принесла, – попыталась отшутиться девушка. – Или в новостях с утра передавали. Я уже не помню.

– Диктора случайно не Сашей зовут?

– Ну, если только совсем случайно, – не стала отпираться она. – Мы с Сашей давно знакомы, ещё в один садик ходили и класс у нас один, и сидим мы рядом почти. Ты не думай, между нами ничего нет. Это он придумал себе всякого.

Я отодвинул от себя картонку меню и посмотрел ей в глаза.

– Ты какое мороженое будешь?

– Что? Какое мороженое? – не понимая, переспросила девушка.

– Есть пломбир, молочное, а крем-брюле сегодня вычеркнули, – продолжил я свою клоунаду. – Я буду с мёдом и орехами. Здесь мёд свежий всегда, словно его медведи только что с пасеки привезли.

– Не хочешь говорить, так и скажи, – вернулась к заявленной ею теме Оксана, пытаясь изобразить на лице тень обиды. – Я переживала за тебя, ты же видел, какой он большой, а какие у него глаза вчера были.

– Какие? – поинтересовался я.

– Бешеные…

– Большие шкафы очень громко падают, дорогая моя чужестранка, но чтобы после они делились об этом – для меня новость. Так всё же, пломбир или пломбир?

Рыжая кукла увела в сторону вышедшей в зал кафе официантки свой изумрудный взгляд, обиженно нахохлилась и забавно выпятила губу.

– Нам два пломбира, миледи, с мёдом и орехами, – сделав выбор за обоих, обратился я к официантке. – И попросите шеф-повара выбрать для нас самые свежие добавки, иначе вот эта девушка будет жаловаться на него в прокуратуру района.

Официантка вяло ухмыльнулась, так и не приняв вызова в раскачиваемую мной игру, и, молча развернувшись, направилась в кухонное закулисье.

– А ты откуда знаешь, что мой отец работает в прокуратуре? – сделав «круглые глаза», зашептала Оксана. – Саша рассказал?

Я пожал плечами.

– Никто мне ничего не рассказывал. Это была просто шутка.

Девчонка молча смотрела на меня.

– Да ладно тебе, – продолжил я с усмешкой. – Да пусть хоть инспектор по делам несовершеннолетних, что это меняет?

– У меня очень непростые отношения с отцом, – с неохотой ожила Оксана. – В нашей семье словно в солдатской казарме, всё расписано по секундам. Подъём, обед, отбой…

Я накрыл лежащую на столе руку девушки своей рукой.

– А ты откуда знаешь, как живут в солдатской казарме?

Пальцы касались нежной, бархатной поверхности руки, вызывая во мне неожиданную внутреннюю теплоту. Разительный дисбаланс цветов кожи наших рук, подчеркнутый белизной накрахмаленной скатерти, бросался в глаза, заставляя задуматься о парниковой природе этого оранжевого цветка.

– Ты совсем не выходишь на улицу? – кивая в сторону наших рук, спросил я.

– С чего ты взял?

– Загара совсем нет. Руки – самые открытые солнцу поверхности, а они у тебя белые как молоко.

– Я ведь рыжик, ты что, забыл? – с улыбкой отозвалась она.

– А причём здесь это?

– Генетика. У рыжих почти полностью отсутствует чёрно-коричневый пигмент. В средние века нас считали бесовским отродьем, ведьмами, нечестью. Не боишься…

В этот момент подоспело мороженое.

Мы долго сидели за уютным столиком и наслаждались чудесным вкусом и прохладой парфе, вволю заряженного медово-ореховым муссом.

– Эх, вот бы ещё заваренный на песке кофе, – проблеял я, облизывая ложку. – Я стал бы совершенно счастливым человеком.

– Так в чём проблема? Пошли ко мне, и я сварю тебе кофе.

Девушка, отставив почти не тронутую сладость, с озорным огоньком в глазах уставилась на меня, ожидая ответа. Взгляд был открытым и по-детски нахрапистым. Отследив внутри себя некую неловкость, я отвёл глаза.

– Тебе не понравилось? – кивнул я в сторону её креманки.

– Понравилось, только на мёд и орехи у меня аллергия.

Она всё так же открыто, с играющей на губах улыбкой смотрела на меня.

– Ты рисовать умеешь? – перевёл я разговор в другую плоскость, пытаясь скрыть неловкость.

– Что?

– Люблю раскрашивать всё, до чего добирается мой взгляд: люди, машины, дома, сложные запахи, старые воспоминания.

– А разве у запахов есть цвета?

– Всё зависит от их качества и степени наполненности.

– Ты странный, – продолжала разглядывать меня рыжая ведьмочка. – Я почему-то не помню тебя. Мы ведь ходим в одну школу.

– Иногда не замечают тех, кто не очень-то хочет, чтобы их замечали.

– Я хочу поглядеть на тебя, когда ты был маленьким. У тебя есть семейный альбом?

– Не люблю фотографии.

– Почему? – удивилась она.

– Они стирают грань между вчера и завтра. Не люблю, когда у тебя отбирают право на память.

– Странно…

Оксана едва уловимо дёрнула губами, на миг проявив лёгкую улыбку.

– Ты чуть старше меня. А кажется, будто я говорю со стариком… Проводи меня домой. Мама скоро приедет, а я угощу тебя кофе.

Я позвал официантку, помахав ей поднятой рукой. Та лениво натирала посуду в ближнем от нас углу полупустого кафе. Совсем недавно оно было переделано из злачного центрального кабака, носившего странное название – «Пятнашка», в угоду суровым решениям высшего состава руководства страны. Расплатившись, мы двинулись в обратный путь.

Дом девушки оказался обитаем.

– Мама, это он, – безапелляционно отчеканила девушка вышедшей навстречу нам очень красивой невысокой женщине.

Мама, молниеносно пройдясь по мне сканирующим взглядом, молча ретировалась.

Оксана, не обращая внимания на демарш матери, легко коснулась меня своим плечом.

– Не переживай, она со всеми такая. Снимай обувь, вот гостевые тапочки.

Девушка, пошарив пару мгновений в обувном шкафу, протянула мне поистине произведение обувного искусства.

– Какие изящные бабуши, – принимая роскошные, расшитые золотой и серебряной нитью туфли, в полный голос восхитился я.

– Эта обувь получила наибольшее распространение в Турции (совсем недавно я прочёл отличную книгу о Васко да Гама). Туфли появились в Марокко и делались из тиснёного сафьяна, но также используют ткани и плетение. Бабуши чаще всего воспринимают как тапочки с острыми загнутыми носами, но есть и любители скруглённых форм.

В дверном проёме вновь возникло удивлённое лицо мамы.

– А вы, молодой человек, знакомы с историей Северной Африки?

– Кое-что слышал, – натягивая предложенную обувь, попытался съехать с темы я. – История и археология находятся в круге моих интересов.

– История – это понятно, а чем вас занимает археология, – продолжила допытываться мама. – И что вам известно о сафьяне?

– Мама, – попыталась вступиться за меня девушка. – Это мой гость, мы просто пришли выпить кофе…

– Выпить кофе – в моём доме? – прервала дочь женщина. – Мне нужно иногда знать, кто и зачем переступает его порог.

– Совершенно взвешенная политика, – согласился я. – Самурай обязан защищать свой клан.

– А что касаемо сафьяна, – тут же продолжил я, – насколько я помню, название пришло из Франции, где кожевенных дел мастера называли так выделанную особым образом кожу. Сафьян переводится как глянец.

И, отразив ещё более усилившееся удивление на лице «самурая», я решил добить её окончательно.

– Об археологах у меня есть отличный анекдот. При раскопках ацтекской столицы Теночтитлана были обнаружены золотые статуэтки Чальчиухтликуэ и Кецалькоатля – богов дикции и памяти (тут, скорее, ошибка и должно быть «вод и плодородия»).

Кофейная церемония прошла также в присутствии мамы. Я рассказывал разные истории, улыбаясь во все тридцать два зуба, и был приятно удивлён, когда красивый рыжий Цербер благосклонно вышел меня проводить.

– Я буду рада видеть вас в нашем доме, юный археолог. Вы приятно меня удивили.

«И вы приятно меня удивили», – так и хотелось ответить, оставив мяч на её поле. Но немного подумав, я сказал:

– Спасибо, очень приятно.

Склонив на прощание голову в знак великого клоунского почтения, я покинул шестикомнатные прокурорско-самурайские апартаменты, жестом обозначив расстроенной юной ведьмочке, что позвоню.

Весь обратный путь домой я думал о моём ярко-рыжем увлечении, пытаясь разобраться в противоречивых чувствах.

Было около восьми вечера, и я опять пропустил тренировку. Нет, так дальше не пойдёт. Ну, нет лёгкости в этих отношениях. Я словно рыба на берегу. Глазам открывается что-то новое и манящее, но среда обитания упёрлась в границу пляжа.

Июльский день не сдавал свои тёплые позиции, мягким уютным покрывалом укрыв спешащих уличных прохожих от пытающегося прорваться через его пуховую вязь муссона. Он уже начал стелиться по песчаному пляжу, залитому алым закатным светом. Вечер, так и не успев вступить в свои права, лениво цеплялся за крыши и стены домов бледнеющей с каждой минутой зарницей. В этой картине присутствовала первородная охра, древнейший пигмент, яркий представитель осени, искра, застывшая в янтаре, предвестница угасания.

Я возвращался к своему ящику-футляру, скрытому в ещё более крупном барачном ящике. Спать не хотелось. Хотелось красок. Ноги сами свернули к соседнему дому.

Глава 4

БОРЩ

Муж. Квашеная свёкла; род щей, похлебка из свекольной кваши, на говядине и свинине или со свиным салом.

Борщить южн. Лить без толку много, через край, чрез меру; более употребляется с предлогом на и пере.

(Толковый словарь В. И. Даля. 1863—1866).

Прихожая квартиры Алекса встретила меня сногсшибательным запахом украинского борща.

Богатый чесночно-перечный аромат, добротно приправленный густым кисло-острым оттенком, мягким томатным амбре в бархатистой, густой и маслянистой основе – сытный, мясной дух.

Яркая палитра цветов и запахов тут же легла на оголодавшую (в прямом смысле) почву. Перед глазами бойко замелькали живые краски: свекольные, оранжево-красные, янтарные с вкраплениями различных тонов зелени и белыми брызгами чесночных срезов. В голове помутнело, желудок тут же отозвался длительной тирадой. Даже и не помню, как я оказался за столом.

Старая, сухая и невысокая, словно мумия, женщина лет примерно семидесяти пяти изящным половником разливала по белоснежным глубоким тарелкам парящее кушанье.

– Настоящий украинский борщ, – вещала кухарка, оказавшаяся бабушкой Алекса по маминой линии. – Заправляется давленым и нарезанным чесноком, так он не потеряет остроты и аромата. Зелень добавляй по вкусу.

Она подвинула ко мне большую никелированную миску с мелко нашинкованной зеленью, по виду это были петрушка и укроп.

– Борщ заправляют фруктовым уксусом и томатной пастой, и горе той хозяйке, что смеет использовать лимонную кислоту, – продолжила Сашина бабушка, дожидаясь, когда освободится глиняная крынка со сметаной, передаваемая в круг стола от едока к едоку. – Этот аромат как у хорошего вина – крепкий, объёмный с пряной остринкой.

Добавив сметаны и зелени, я взялся за тяжёлую мельхиоровую ложку и принялся размешивать это парящее чудо. Маслянистая янтарная лужица тут же образовалась на поверхности, лишь только сметана была принята волшебным варевом, а аромат лета от свежей зелени заполнил свободное пространство кухни-столовой.

Пробую. Ммм мм…

Потом был чай с курабье. Саня, Санин брат – Алексей, мама, отец и конечно хозяйка этого праздника глаз, обоняния и желудка, бабушка Маша, с любопытством разглядывали меня – пьяного от сытости и разнообразия красок.

– Спасибо вам, Мария Аркадьевна, за самый чудесный борщ, что я ел в жизни, – ни на минуту не кривя душой, на одном дыхании выдал я. – Знал бы раньше, обязательно пришёл бы посмотреть, как вы это делаете.

– Ну и ловкач, – тут же отозвалась Мария Аркадьевна. – Так я и открыла тебе свои секреты. На здоровье, молодой человек…

Мы с Саней отправились в его комнату.

– Слушай, как же в тему зашёл борщ Марии Аркадьевны, – начал я, уютно распластавшись на огромном, обтянутом крупным вельветом цвета морской волны кресле. – У меня с утра, кроме ста граммов мороженого и чашки кофе, во рту больше ничего не было.

– А мороженое и кофе ты, небось, с Оксаной швыркал? – зацепился за мои слова Алекс.

– Тут дело ведь не в том, с кем я и где чего швыркал. Дело в самом факте голода и профессионализме повара, – немного внутренне скривившись, ответил я. – Мне кажется, мы ещё вчера всё выяснили?

– Выяснили, – посмурнев, произнёс Алекс. – Дело тут совсем в другом. Просто я хочу, чтобы между нами было всё кристально прозрачно.

Он умолк и, подойдя к зашторенному плотной шторой окну, отодвинул свисавшую с высокого потолка ткань и начал открывать его створки.

– Ты же уже понял, что мы с Рыжей знакомы довольно давно, – продолжил он, усаживаясь на широкий подоконник. – Не стану скрывать, она мне нравится, ноги, глаза ну и всё такое…

– Слушай, – попытался прервать его я.

– Ты подожди, я всё сейчас скажу, а потом ты будешь сам решать, принимаешь ли ты всё как есть или будешь что-то предпринимать.

Я умолк, не делая новых попыток перебить его. Алекс это понял и продолжил.

– Дело здесь не в тебе и уж точно не во мне, ей просто нужен повод, чтобы шагнуть во что-то новое, авантюрное, как она сама говорит – взрослое.

Он спрыгнул со своего «пьедестала» и, подойдя ближе ко мне, уселся на самый краешек разложенного дивана, занимавшего добрую часть комнаты.

– Ты понимаешь, насколько это отвратительно, когда тебя используют словно половую тряпку, раз за разом окуная в налипшее тут и там дерьмо?

Он вновь поднялся, медленно двигаясь по комнате, словно медведь в зоопарке по своей клетке. – Весь этот год я был этой тряпкой. Саня то, Саня сё и Саня бежит, решает, спасает. А тут она решила, что ей пора взрослеть. И откуда в голову её рыжую это влетело, не пойму я никак. Да и бог бы с ним…

– А я никак не пойму, к чему всё это? – попробовал я подыграть ему.

– Переспать она с тобой хочет, – выстрелил он, застыв прямо передо мной. – Ей кажется, что тут же в её жизни всё сказочно изменится, перевернётся. Меня она отвергла, говорит, что мелкий я ещё, хоть и вымахал как конь.

Я ошарашенно уставился на товарища, не зная, что ему ответить.