Секс, страсть и смерть в Париже

Мрачные коридоры замка сжимались вокруг нее, словно саван. Она чувствовала, что игра окончена, как Генрих уже занес перо, чтобы вычеркнуть ее имя из списка фавориток. Злость, густая и липкая, сплеталась с обреченностью. Ей хотелось вернуться и ворвавшись в его покои, разразиться хохотом, поведать о его слепоте и глупости. Рассказать, как она, простая девка из низов, ловко передавала врагам расположение его судов, наблюдая, как их грабят. Раскрыть перед ним всю вульгарность своего прошлого, выкрикнуть ему в лицо всю правду. Но ноги Вивьен двигались, словно чужие, не слушаясь яростного бунта в ее душе. Она шла по предначертанному пути, по пути отторжения, по пути забвения.

Грузная повариха с рыжей копной уложенной под аккуратный чепец с круглым раскрасневшимся лицом, тяжело дыша, ощипывала гуся, за ее спиной ещё четыре поварихи оживленно переговаривались, обсуждая предстоящий прием. Поварихи, каждая в белоснежном переднике, ловко справлялись со своими задачами, присыпая мукой длинные столы и разливая по кувшинам пряные соусы. На кухне пахло жареным мясом, свежим хлебом и томатами, в воздухе улавливались резкие нотки укропа и чеснока.

– Эх, был бы у нас гусь покрупнее да пореже перо! – воскликнула одна из поварих, обтирая руки о передник и сменив тему на сплетни о местных знатных особах, которых они обслуживали. В разговоре мелькали именины и пышные свадьбы, громкие похоронные обеды и тайные встречи под прикрытием городских ночей. Невозмутимо продолжая свою работу, повариха раз за разом дергала гусиные перья, и они, рассыпаясь по полу, оставляли после себя бледные пятна на каменном покрытии. Мимо окна, светлого и распахнутого для проветривания, мягко скользили солнечные лучи, выхватывая из полумрака интерьеров кабинеты, откуда был слышен визгливо-радостный смех юных горничных. Обстановка на кухне была наполнена суетой и гулом голосов, каждому был отведен свой угол и свое место.

Войдя нв кухню и немного понаблюдав, детектив Жак Робер произнёс :

– Мадам, Вы слышали об убийстве дочери канцлера, Коко Бардо?

– Конечно, – не останавливаясь ощипывать гуся, произнесла служанка. – Но господа, они ведь там в другом крыле замка, мы там никогда не бываем, нам не позволено, месье.

Детектив нахмурился, продолжая наблюдать за происходящим в маленькой кухне. Звуки перьев, срывающихся с нежного птичьего тела, мешались с гулом голосов, создавая особую атмосферу тайны и ожидания.

– И всё же, может, Вы кого-то заметили, выходящего из замка в тот вечер? – продолжил он.

– Нет, не видела, – ответила служанка.

– Смотрите, а вот и она явилась, наша Дзынь-Пинь Ли, – добавила она, когда на кухню вошла девочка лет десяти с чёрными волосами круглым лицом и раскосыми глазами цвета лесного ореха. Повариха развернув своё раскрасневшееся пухлое лицо, раздражённо бросила:

– Дзынь-Пинь, давай, иди уже рис перебирай. – Девочка стремительно подбежала к мешку с рисом.

– Эта девочка – она что, азиатка? – удивлённо спросил Габриэль.

– Да, – громко подтвердила служанка, не отрываясь от ощипывания гуся.

– Марго пошла на рынок, а она прибилась к мясному прилавку, стояла там совсем одна. Вот Марго её и привела к нам. Вечно она где-то болтается, – недовольно проговорила повариха, мотая головой.

Немного помолчав, детектив произнёс:

– Дзынь-Пинь, может быть, ты что-то видела или слышала в день убийства Коко Бардо? Ты, наверное, бываешь в том крыле замка, где обитают господа?

– Видела, месье, – произнесла она с сильным китайским акцентом бросив взгляд на повариху, – я видела мальчика в тёмном коридоре замка. Он был весь в грязи, одет в лохмотья.

– Да Вы её не слушайте, месье, – перебила толстая повариха, – Дзынь большая выдумщица. – Детектив задумчиво посмотрел на девочку сверху вниз. Её глаза были полны беспокойства. Он знал, что дети часто замечают то, что остаётся незаметным для взрослых, и потому не стал сразу отвергать её слова.

– Расскажи подробнее, – попросил он подойдя ближе к ней. Дзынь-Пинь на мгновение замялась, словно не была уверена, стоит ли продолжать. Но детективу удалось завоевать её доверие своим внимательным взглядом.

– Это было поздно вечером, – начала она, – когда все слуги уже разошлись по своим комнатам. Я услышала чьи-то шаги на лестнице и побежала посмотреть. Там, в полутьме, я увидела мальчика. Он выглядел испуганным, а когда заметил меня, бросился прочь.

– Ты его раньше видела? – спросил детектив наклонившись ниже но Дзынь покачала головой.

– Нет, никогда. Я думала, может это кто-то из гостей, но он был слишком растрёпанным и грязным казалось как будто убегал от кого-то.

Толстая повариха фыркнула в сторону, но детектив продолжал внимательно слушать Дзынь-Пинь.

– Я ещё подумала, что это сын какой-нибудь прислуги, но он выглядел как будто тут он впервые и старался куда-то спрятаться, – сказала девочка и продолжила чистить рис. Она аккуратно перебирала зерна, сосредоточенно выполняя свою задачу, словно это помогало ей упорядочить мысли. Её движения были быстрыми и точными, что говорило о многолетней практике.

Повариха вдруг перестала чистить гуся и произнесла:

– В тот вечер, в день убийства Коко, я заметила у потаённой калитки высокого, статного мужчину, стремительно удалявшегося прочь. Сам он войти не мог. Я подумала тогда, что кто-то его впустил, ведь проникнуть через калитку самостоятельно невозможно, нужны ключи. Но он каким-то образом всё же вошёл. – Детектив слушал её с пристальным вниманием.

– Вы разглядели его лицо? – спросил детектив, надеясь получить хоть какую-то зацепку.

– Нет, к сожалению, – ответила женщина, с трудом вспоминая события той ночи. – Было темно, и он старался держаться в тени.

Толстая повариха наконец дочистила гуся и, посмотрев на детектива, произнесла:

– Месье, мы люди маленькие, тут в левом крыле замка для прислуги мы мало что знаем об убийстве. На прошлой неделе убили служанку. Она лежала вон там, – ее палец указал на угол кухни, где блики света играли на пожелтевшем линолеуме. – А мы до сих пор ничего так и не знаем.

– Что Вы можете сказать о фаворитке короля Вивьен Дюбуа? – неожиданно спросил Габриель всматриваясь в лицо поварихи. На мгновение она оторопела а затем произнесла:

– Фаворитка короля, говорите? – она вытерла руки о грязный фартук и медленно опустила глаза, словно собираясь с мыслями. – Она, конечно, дама знатная и влиятельная. Много слухов ходят о её былых интригах при дворе и влиянии на короля, но разве нам, простым слугам, до того дело.

Детектив, выслушав рыжую повариху, подошёл к уже ощипанному гусю.

– Сегодня приём в замке? – спросил он.

– Месье, – толстая повариха заулыбалась, – сегодня бал в честь короля. Все приготовления идут полным ходом, мы очень стараемся. – Детектив, протирая руки о носовой платок, внимательно разглядывал гуся, будто надеялся прочесть на его гладко выщипанной коже какие-то подсказки или тайные знаки.

– И кто будет среди гостей? – непринужденно продолжил он разговор, опуская взгляд на стол, уставленный разными припрятанными деликатесами.

– Ах, месье, как всегда, вся знать королевства и даже посетители из заморских земель! – ответила повариха. – Говорят, будет даже графиня Эльза фон Люденштайн, её редко встретишь на таких мероприятиях.

– Эльза фон Люденштайн, Вы говорите? Интересно, интересно, – детектив задумчиво отвел взгляд на огромное окно.

– Месье Робер, бал Вас тоже увлекает? – усмехнулась повариха.

Робер ответил ободряющей улыбкой:

– Вы же понимаете, мадам, в моей профессии внимание к мелочам – ключ к успеху.

Жак повернулся к Габриелю и произнёс:

– Пойдём.

Затем он развернулся к рыжей поварихе и улыбнувшись сказал: – Прощайте, мадам, надеюсь, бал удастся.

К вечеру залы Лувра мерцали в огнях величественного бала, устроенного в честь Генриха II, короля Франции. Повсюду разносились шорох шелковых платьев и смех придворных дам, смешанный с музыкой, льющейся из под рук искусных музыкантов. Великолепие и роскошь окружали каждого, кто вошел в эти залы, освещенные тысячами свечей, отраженных в зеркалах и витражах.

Генрих, возвышающийся на пьедестале своего трона, внимательно наблюдал за танцующим скоплением, охваченный гордостью и тщеславием. Королева Екатерина Медичи, стоявшая рядом, была воплощением грации и достоинства, с её изысканными украшениями и роскошным нарядом, подчеркивающим её итальянское происхождение. По залам кружили пары, словно нарисованные великим художником. Здесь был граф Франсуа де Гиз, один из самых влиятельных людей королевства, который вёл под руку прелестную даму в изумрудном платье, её острые, полные веселья глаза искрились. Кардинал Шарль Лотарингский, брат герцога, стоял в сторонке, наблюдая за веселящимися с лёгким прищуром. Придворные изящно вставали в пары, начиная свои сложные фигуры, поднимая руки и слегка склоняя головы в ритме музыки. В этом волшебном танце и смехе словно находился ключ к будущему успеху Франции. Молодые дамы и кавалеры флиртовали, мечтая завоевать чьи-то сердца и внимание. Разговоры вперемешку с тихими смешками эхом поднимались под своды зала, создавая фон для интриг, сплетен и любовных историй, прокладывающих свой замысловатый узор среди гостей. Каждый шёпот вёл к новым союзам и разъединениям, как будто судьбы всех здесь находившихся вершились в ритме этого бала.

Диана де Пуатье на балу не упускала возможность упомянуть о подаренных Генрихом драгоценностях, изъятых у Д"Этамп – герцогине и фаворитки умершего короля, и о приобретенных замках и огромных особняках в Париже принадлежавших некогда герцогине. Присутствующие дамы и даже кавалеры завороженно слушали её рассказы, вспыхивая завистью или восхищением, в зависимости от того, насколько искусно Диана смягчала резкий тон гордости в своих словах. Драгоценности в ушах и на шее Дианы сверкали как маленькие солнца, рассеивая по залу зависть. Её изящный наряд, сшитый из лучших тканей, фасон которого был определён модными домами Парижа, заставлял оборачиваться вслед. Из-за плеча Дианы проглядывала тень прошлого, когда она ещё не стояла так высоко на вершинах светского Олимпа, но её уверенность и обаяние всегда были её верными спутниками.

Наблюдая за ней, и окружающими, Вивьен всё больше осознавала свою незначительность во всей этой игре. Величественная фигура Дианы, известной своей мудростью и влиянием, заполняла пространство, привлекая внимание всех присутствующих. Даже свет, казалось, ложился по-особенному на её элегантный наряд, подчёркивая достоинства её благородного происхождения и уверенность, с которой она вела беседу.

Вивьен, бледная, в отчаянно багровом платье стояла чуть поодаль, в тени, словно данная ей роль в этой драме не предполагала её участия. Всё вокруг казалось ей не более чем сценой, где каждый исполнял свою чётко определённую партию. Несколько полузнакомых лиц периодически поглядывали в её сторону, но она оставалась невидимой, фокусируясь на жестах и интонациях Дианы.

«Как же изумительно она владеет собой…» – Думала Вивьен, поражённая тем, как Диана умела завоёвывать сердца толпы простыми словами. Это было больше, чем искусство красноречия – это было знание самой сути людских душ. Вивьен завидовала её таланту и влиянию, желая, чтобы когда-нибудь и её собственный голос имел силу менять миры.

Тем временем речь Дианы становилась более напевной, как колдовская песня, уносящая всех в другой мир, где их роли предопределены её приказами и взмахами руки.

Как ей удается так долго держать возле своих ног короля? Это был вопрос, не дававший Вивьен покоя. Она понимала, что секрет Дианы не только в её красоте.

«Она старше меня на двадцать лет, но она не стареет, почему…» – Вивьен разглядывала Диану.

– Я знаю, о чём Вы размышляете мадемуазель – вдруг произнес чей-то голос. Вивьен обернулась и увидела немолодого мужчину, мгновенно узнав в нём знаменитого инквизитора.

– Эта женщина, – сказал он, указав на Диану, – посланница дьявола. – Её облик не подвержен старению, и красота её вечна! – затем, повернувшись к Вивьен с лёгкой усмешкой и слегка прикрыв глаза он добавил: – Король никогда не оставит её, мадемуазель.

– Почему она всё ещё жива? – произнесла неуверенно Вивьен.

– А Вы бы предпочли видеть её на костре? – улыбаясь произнёс мужчина.

Вивьен внутренне содрогнулась от мысли, которую предложил ей инквизитор. Она вновь взглянула на Диану, чья молодость и красота казались почти сверхъестественными. Бал вокруг них продолжался, музыка играла, и бесчисленные пары кружились в танце, совершенно не замечая напряжённого разговора неподалёку.

– Я не знаю, чего бы я предпочла, господин, – призналась Вивьен, – но мне трудно поверить, что её красота – преступление. Разве не красота украшает наш мир? – она смотрела в толпу, но вопрос её был обращён к самой себе. Инквизитор изучал её взглядом, его глаза были пронизаны странной смесью любопытства и подозрения.

– Да, возможно, – согласился он нерешительно, – но тьма часто скрывается там, где слепит свет. Никогда не забывайте об этом, Вивьен. – Вы бывали в подвале замка? – с интересом продолжил мужчина.

– Нет – произнесла Вивьен

– Диана там проводит много времени, – многозначительно улыбнувшись произнёс он. – Спуститесь туда, Вы многое поймёте.

Музыка продолжала звучать, заполняя залы своим мелодичным потоком, как будто в противовес растущему напряжению между ними. Вивьен невольно представила себе тёмный и холодный подвал замка, заброшенный и погружённый во мрак.

«Что же может быть там такого, что скрывает Диана?» – вопрос причудливо переплетался с голосами танцующих и смехом весёлой толпы.

– Возможно, я всё-таки спущусь туда, чтобы удовлетворить своё любопытство, – пробормотала Вивьен, будто бы себе под нос, но мужчина улавливал каждое её слово.

– Но знание несёт ответственность, мадемуазель которая может изменить Ваш взгляд на мир. – С этими словами он отступил в шумную толпу, оставляя Вивьен наедине с её мыслями. Слова инквизитора продолжали звенеть в голове Вивьен Дюбуа, как отдалённое эхо, в которое ей только предстояло вдуматься. Она понимала, что незнание может быть формой защиты, но сейчас что-то внутри неё стремилось узнать истину, как бы страшна она ни была. Бал завораживал своим великолепием, но её мысли неизменно возвращались к женщине с вечной красотой и вопросу, что же может скрываться за этой привлекательностью. Вивьен не могла прекратить думать о том, какая скрытая история стоит за обликом Дианы де Пуатье.

Когда Бэлла и граф де Фуэ прибыли, бал был в самом разгаре. Зал сиял огнями тысяч свечей, отражающихся в огромных зеркалах, обрамленных золотыми рамами. Музыка, полная страсти заполняла пространство, заставляя сердца биться в такт мелодии. Пары кружились в вихре вальса, их наряды переливались всеми оттенками драгоценных камней, словно живая радуга, спустившаяся на землю.

Бэлла, в своем изысканном платье из бархата глубокого изумрудного цвета, с легкой улыбкой скользила взглядом по залу. Граф де Фуэ, облаченный в черный фрак с серебряными акцентами, был воплощением элегантности и власти. Его пронзительный взгляд, казалось, проникал в самую душу каждого, кто осмеливался встретиться с ним глазами.

– Знакомьтесь, мой друг, эту красавицу, мою сегодняшнюю спутницу, зовут Бэлла. – Улыбаясь обратился де Фуэ к высокому красивому мужчине.

Мужчина приподнял одну бровь.

– На этом балу Ваша избранница может покорить самого Генриха. – Ответил он ехидно улыбнувшись.

Стоя в полукруге бального зала, освещенного канделябрами, Бэлла кокетливо наклонила голову, прислушиваясь к разговору, и легкая усмешка скользнула по её губам. Обворожительность незнакомки не оставляла равнодушным ни одного из приглашенных. Её фигура, плавно двигалась в ритме музыки, и каждый взмах веера сопровождался любопытными взглядами мужчин.

Однако за этой внешней беспечной игрой, скрывалась глубокая задумчивость Бэллы. Она знала, что бал – это не только сцена для светского блистания, но и шахматное поле интриг и тайных намерений. Генрих II, привыкавший всегда быть в центре внимания, был вынужден уступить взглядом необыкновенной Бэлле, когда она проходила мимо. Тем временем, Де Фуэ, сделал шаг к своему собеседнику, некогда высокому и властному джентльмену, но теперь слегка потускневшему на фоне новой звезды бала.

– Вы правы, друг мой, – промолвил он, с еле уловимой ноткой гордости в голосе, – Бэлла способна затмить не только королевский блеск, но и раскрыть истинные мотивы каждого присутствующего здесь.

Музыка струилась по залу, своими мелодичными волнами перенося всех присутствующих в мир утонченных иллюзий. Но Бэлла ощутила легкую дрожь ожидания, когда она заметила фигуру Генриха II, направляющегося в их сторону. Ее сердце забилось быстрее, но она не выдала своих эмоций ни малейшим движением.

– Мадам, я не мог не заметить, как Вы пленяете меня красотой своего танца, – сказал Генрих, его голос был мягок, но обладал внутренней силой, характерной для правителей. Он склонил голову в знак уважения, и его глаза внимательно изучали лицо Бэллы.

– Ваша похвала для меня великая честь, Ваше Величество, – ответила Бэлла, слегка склонив голову и даруя Генриху свою самую обаятельную улыбку. В ее глазах играло свечение, как будто внутренняя уверенность сочеталась с легкой долей вызова. Граф стоял чуть поодаль, с удовольствием наблюдая за тем, как его спутница держит себя с достоинством, которое было бы уместным даже для королевы. Он знал, что Бэлла способна ослепить даже самых избалованных вниманием придворных. Генрих еще несколько мгновений внимательно смотрел на Бэллу, а затем произнес::

– Могу ли я украсть Вас на танец? – его вопрос был скорее заявлением, чем просьбой, но Бэлла принимала вызов с величайшей грацией.

– С удовольствием, Ваше Величество, – ответила она. В ее голосе звучала смесь игривости и уважения. Принимая предложенную руку Генриха, она заметила на его лице тень удивления: такая уверенность и грация в ее движениях была редкостью даже в королевских залах.

Музыка снова зазвучала, и через мгновение, неожиданно с силой распахнув дверь вбежала пьяная грузная женщина разливая вино на свое одеяние. Ее лицо раскраснелось, когда она, дрожа от волнения и гнева, закричала:

– Генрих, Ваше Величество!

Изо всех сил стараясь удержать равновесие, она, все же покачнулась и зацепилась за тонкую ножку массивного стола в центре зала. Генрих, бросив быстрый взгляд на придворных, молча направился к женщине. Его брови нахмурились, и на мгновение в глазах вспыхнуло раздражение.

– Тётушка Эльза, Вы выбрали весьма необычный способ привлечь мое внимание, – произнес он, стараясь сдерживать нотки негодования в своем голосе. Однако он знал, что подобных выходок от нее можно ожидать в любое время. Ее склонность к эксцентричности и пренебрежение к придворным приличиям были предметом тихих пересудов в коридорах дворца.

– Ваши сады и покои полны женщин легкого поведения! Как такое может быть в благородных стенах Вашего дворца? – произнесла Графиня.

В зале воцарилось замешательство. Мелодия, игравшая в такт вальсу, замерла на полутонах; музыканты с недоумением переглядывались, ожидая первого сигнала продолжать. Шепот пробежал по залу.

– Тише, Графиня – произнес он, выдерживая длинные паузы между словами, словно обдумывая, как поступить.

Но женщина не отступала. Ее голос стал тверже, когда она продолжила:

– Я – Графиня фон Люденштайн, и я говорю от имени всех женщин, чья честь запятнана в Вашем доме!

Смех пробежал по рядам придворных, но Генрих поднял руку, жестом пресекая любые насмешки.

Издалека, сквозь суету и шепот, к ней приближался высокий человек в богатом бархатном одеянии, голос которого резонировал с внушительной уверенностью. Это был канцлер, единственный, кто осмелился приблизиться к разъяренной женщине в такой момент.

– Мадам, успокойтесь, – произнес он, стараясь придать себе вид безразличия. – Ваши вопли достигли ушей далеко за пределами этих стен.

Женщина повернула голову, ее глаза метнули молнию ярости и презрения.

– Как они смеют! Как смеют они говорить о чести, коли она растоптана под их шелковыми туфлями? – ответила она, ее голос дрожал, но приобретал новую силу и целеустремленность.

– Продолжайте, графиня, – мягко сказал Генрих, – мне интересно знать, что Вам известно.

– Каждую ночь двери Вашего дворца открываются для тех, кто торгует честью за горсть монет. Это оскорбляет нас, дам при дворе, лишает нас уважения и превращает в предметы насмешек. – Очнувшись на мгновение от своего исступления, она заметила, как её одежда пропиталась вином и начала остывать от первоначального гнева. Её пальцы нервно перебирали краешек платья, и она снова взглянула на короля, ожидая какого-то ответа, какой-то реакции, которая поставит точку в её публичном обвинении.

Король задумчиво посмотрел на нее, медленно кивая, словно размышляя над услышанным. Придворные шептались, ожидая его ответа.

– Мадам, – наконец произнёс он с утончённой холодностью и презрительной иронией – Ваша преданность правде достойна восхищения, пусть и немного… чересчур драматична для моего скромного приёма. Я полагаю, Вы присоединитесь ко мне в более приватной обстановке и расскажете все подробности, которые Вас так занимают.

Женщина снова взглянула на присутствующих, на их щелочные улыбки и вкрадчивые взгляды, и внезапно ощутила прилив вдохновения, словно сама судьба велела ей быть вестником истины в мире лживых притворщиков.

– Может истина и вызывает страх, но это лишь страх перед лицом заката, предвестник нового рассвета! Кто из вас дерзнет встречать будущее с голыми руками, а кто предпочтёт укрыться в тени пьесы, что затеяли сами? – громогласно продолжила она, наполняя зал своим звучным, будто летящим на крыльях ветра голосом.

С этими словами, охрана мягко, но настойчиво, увела женщину под восхищёнными и, в то же время, жадными до нового скандала взглядами толпы. Бал продолжился в прежнем темпе, но уже с тонкой ноткой нервозного напряжения, нелегко разгоняемого приятной музыкой и вкусом изысканных яств.

Выйдя из зала, графиня на мгновение остановилась озираясь по сторонам, затем прошипела:

– Позорищщще! Ты-позорище, Эльза! Ты просто старая немецкая дура! – схватив бутылочку вина, она шаткой походкой направилась в сад. Там, где в её любимом уголке, тёмном и уединённом, она могла скрыться, незаметно наблюдая за подъезжающими и уезжающими каретами. Устроившись на своей скамейке в самом тёмном углу сада и откупорив бутылочку вина, она прищурившись наблюдала за каждым гостем из тенистого уголка сада.

– Ein bombastischer Haufen Faulenzer, – прошипела она ухмыльнувшись и скривив недовольную гримасу.

Вдруг её рука дрогнула соскользнув во что-то вязкое. Подняв ладонь, она попыталась разглядеть что это, но густые тени сада скрывали детали. Внезапно свет от каретного фонаря скользнул по её руке, и она застыла. По ладони стекала густая, тёмная, словно только что пролитая кровь. Эльза медленно подняла руку разглядывая её при тусклом свете, с ужасом пытаясь понять, откуда она взялась. Из- за кустов роз, за её спиной, раздался еле уловимый шорох и она ощутила на себе чей то пристальный взгляд ползущий по её спине. Кто-то был здесь совсем рядом наблюдая за ней. Холодный ужас охватил её, сердце заколотилось, В ужасе вскочив, она ощутила как чья-то рука крепко схватила её за лодыжку. Резко отдернув ногу она закричала громким, как только немки могут кричать голосом. Чья-то рука внезапно отпустила её, и в темноте за спиной раздался громкий мужской смех. Эльза бросилась к особняку вырвавшись из сада, она заметила, что руки и платье были залиты чей то кровью. Подбежав к мужчине, она закричала:

– Там в саду кто-то есть!

Графиня фон Люденштайн махала окровавленными руками, её нетрезвый голос дрожал. Она пыталась отдышаться, но сердце стучало всё быстрее, страх заполнил каждую клеточку её тела.

– Что случилось? – удивленно спросил мужчина, всматриваясь в лицо графине.

– Он… он напал на меня. Я не видела его лица, только его тень, – трясясь, продолжала она, отводя взгляд в сторону. – Я слышала его – её голос был хриплым и не трезвым, – он смеялся, как будто издевался надо мной…

Мужчина быстро взглянул на окровавленные руки фон Люденштайн затем оглянулся и его глаза сузились в раздумье. Сад был темным и безмолвным, но ощущение скрытой угрозы витало в воздухе.

Через некоторое время кареты разъезжались а пары в спешке покидали бал, перешёптываясь и нервно озираясь.

– Эти проклятые шлюхи! – кричала срывающимся голосом подвыпившая графиня фон Люденштайн. – Они привели сюда своих убийц! – её голос обретал остроту и злобу. – Они режут нас, и никто ничего не предпринимает.

Детектив Жак Робер внимательно слушал графиню. Её слова залегали в тишине, как острые камни в воде. Его глаза скользили по лицам в толпе, отмечая выражения, колеблющиеся между страхом и недоумением. Многие искали взглядами спасение, а недовольство на лице Жака проступало всё более очевидно.