Секс, страсть и смерть в Париже

Шарлиз ещё раз взглянула на своё отражение и улыбнулась: каждый новый день был как полотно, которое она могла раскрасить по-своему. За окном постепенно оживал город, Париж. Художники расставляли мольберты у набережной Сены, готовясь запечатлеть прелесть города, ловя игры света и тени на водной глади. Выйдя на улицу, она с улыбкой приветствовала утреннюю прохладу и солнечные лучи, ласково касающиеся её кожи. Цветочные ароматы смешивались с влажным воздухом и создавали атмосферу уюта и спокойствия. Прохожие наталкивались на её доброе настроение, словно оно было заразительным. День обещал быть удачным.

На пути в цветочную лавку, где она работала, Шарлиз размышляла о том, как цветы способны преобразить любую серость будней в настоящую сказку. Каждый клиент, покидавший её магазин с букетом, неизменно уносил с собой частичку этой сказки, и в этом Шарлиз видела свою миссию.

Весь день Шарлиз провела в своей цветочной лавочке, клиенты приходили и уходили, каждый со своей историей и особенным настроением. В уютной атмосфере лавочки, где витали ароматы свежих роз, лилий и жасмина, казалось, время замедлялось.

К вечеру Париж уже погружался во мрак, когда цветочница Шарлиз продала последний букет. Нежные розы, разноцветные лилии и благоухающие ирисы, сплетенные ее руками, разлетелись по вечернему городу, чтобы принести радость и доброе настроение своим новым обладателям. Она с улыбкой проводила взглядом последнего покупателя, буркнувшего торопливое «спасибо», и принялась собирать свои вещи. Воздух наполнился прохладой, и Шарлиз, почувствовав легкий озноб, натянула потеплее свой пестрый платок. На улице начали зажигаться фонари, освещая мощеные мостовые и придавая им загадочный, сказочный вид. Париж, уникальный и неподражаемый, медленно входил в свое ночное обличие, превращаясь из шумной метрополии в тихий уголок романтики и тайн. Шарлиз любила это время суток, когда город словно бы сбрасывал дневное одеяние и облачался в мягкий, мерцающий свет. Собрав все, что оставалось после долгого рабочего дня, она направилась к своей небольшой лавке, уютно устроившейся в уголке старинной улицы. Путь пролегал через припорошенные осенними листьями аллеи, мимо уличных кафе, откуда доносились звуки музыки смешанные с вечерним воздухом. В такие моменты Шарлиз часто задумывалась о своей жизни, о тех, кому она каждый день дарит кусочек счастья. Казалось бы, такие простые вещи – цветы, но сколько радости они могут принести! Сколько тайн и городских историй может скрываться за каждым проданным ею букетом. Однако, она предпочитала об этом не думать – загадки оставались загадками, а ее занятие – делом ее души.

Подойдя к лавке, Шарлиз почувствовала чей-то тяжёлый пронзительный взгляд, она обернулась, – перед ней стоял крупный мужчина, его взгляд был пристальным и тяжёлым. Лицо его, обветренное временем и непогодой, хранило следы былых бурь, а шрам, проступавший на щеке, словно рассказывал историю, которую он не спешил поведать. Её сердце заколотилось быстрее, и она попыталась прочитать его намерения по выражению лица, но в его глазах таилась загадка, не намекающая ни на агрессию, ни на дружелюбие, и это смущало её.

Она сделала шаг назад, стараясь не показывать своей неуверенности, надеясь, что может быть это просто случайный прохожий. Однако, взгляд его оставался таким же прицельным и пронзительным. Вдруг он сделал шаг вперёд и заговорил:

– Извините, мадам, но Вы мне кого-то напоминаете, Вы случайно не Мишель с Набережной Франсуа?

– Нет, – ответила она с улыбкой, стараясь придать голосу лёгкость, хотя пульс её ещё барабанил в ушах.

Он подошёл ближе, его глаза были холодными и казалось, будто его взгляду ничто не могло преградить путь. Она почувствовала, как в воздухе повисло напряжение.

– Интересно, – протянул он, будто изучая её до мельчайших подробностей. – Вы, вероятно, часто слышите подобные вопросы?

– И да, и нет, – улыбнулась она всё ещё удерживая маску беззаботности, хотя понимала, что разговор приобретает неожиданный оборот.

Вздохнув, она сделала шаг назад, чтобы немного увеличить расстояние между ними, затем Шарлиз медленно развернулась и пошла дальше по уже темнеющей улице. Париж погрузился во мрак. Мужчина не отставал. Шарлиз свернула в переулок, где часто в это время можно было увидеть блики света, играющие на мокрой мостовой. Она ускорила шаг, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. Этот переулок всегда казался ей таинственным и немного зловещим.

Из-за угла доносился смех мужчин, стоящих у бара, из которого лился тусклый свет. Шарлиз хотела к ним подойти, но, увидев, что они пьяны, пошла дальше. Она попыталась сосредоточиться на своем дыхании и не поддаваться панике. Переулок становился все уже, а тени – все длиннее.

Его шаги, тихие и неумолимые, подобно эху неотвратимости, вскоре нагнали её.

Схватив её за волосы он с жёсткой силой прижал её к холодной каменной стене.

– Мишель – прошептал он, притягивая её к себе – сегодня ты особенно прекрасна.

– Я не Мишель! – нервно произнесла Шарлиз. Его рука скользнула вниз, словно он не слышал её слов. Её сиреневое платье взметнулось вверх, как крылья испуганной птицы. Она почувствовала, как его прикосновения, затопили её сознание. Цветочница закричала, но звук был глухим, словно запертым в её горле. Её тело напряглось, пытаясь оттолкнуть его, но руки удерживали её, лишая возможности двигаться.

Почувствовав его вторжение Шарлиз вскрикнула, но крик полный ужаса, был заглушён его рукой, грубо зажавшей рот, оставив лишь тишину и отчаяние, разлитые в ночном воздухе. С грубой настойчивостью он двигался внутри и каждый толчок вызывал в ней волну отвращения и унижения. Её слёзы текли по щекам, но он не обращал на них внимания, его дыхание было тяжёлым, а глаза полны мрачного удовлетворения. Она чувствовала, как её сознание начинает затуманиваться, словно пытаясь защитить её от происходящего. Руки, пытавшиеся оттолкнуть его, теперь цеплялись за его плечи, а ногти впивались в его кожу. Его движения становились всё быстрее и глубже, почти животными, а её стоны перерастали в крики. Быстрым движением вынув леску, он намотал её вокруг её шеи и стал с силой затягивать. Тело Шарлиз напряглось, пальцы судорожно впились в его руки, но он не отпускал. Он почувствовал как волны удовольствия, накрывают его, как прилив. Чувствуя как дрожь уже нарастает и захлёстывает его бёдра, последним рывком он отпустил себя, погружаясь в пучину наслаждения. Затем он замер, ощущая, как её дыхание становится всё тише, пока не исчезло совсем. Воцарилась тишина, прерываемая только его тяжёлым дыханием. Он отпустил, её тело рухнуло, голова безжизненно упала набок. Он отступил, оглядываясь вокруг, как будто ища свидетелей, но вокруг был только мрак. Через некоторое время, перевернув мёртвое тело Шарлиз он вошёл в неё сзади, ощущая холодную тяжесть плоти, которая больше не дышала и не сопротивлялась. Его пальцы скользнули по бледной коже, оставляя следы, которые никто уже не сможет стереть. В переулке царила тишина, прерываемая лишь глухими звуками его движений. Его дыхание стало тяжелее, а мысли – туманнее. Он медленно поднялся, чувствуя, как реальность начинает возвращаться. Издалека доносились еле различимые шаги, но они не волновали его. Он знал, что никто не придёт сюда в ближайшие часы, а это значило, что тёмные силы, которые влекли его к действию, могли ещё немного пребывать в этом месте. Он сделал глубокий вдох, стараясь успокоить своё учащённое сердцебиение. Реальность возвращалась неохотно. Звуки города медленно начали пробуждаться к жизни.

Изабель Дюран

В самом сердце Парижа, словно ядовитая орхидея, расцвел опиумный притон мадам Жаннет, источая дурманящий аромат порока, маня в свои бархатные объятия знать и богему, жаждущих забытья. Изабель Дюран, завсегдатай этого места, уталяла свои прихоти в объятиях «мальчиков радости» – юных жителей парижских предместий. Одурманенный опиумной дымкой взгляд Изабель лениво скользил по лицам юных Адонисов, сгрудившихся вокруг нее в ожидании продажной ночи. В их глазах плескалась наивная надежда – робкая мечта вырваться из цепких лап нищеты. Но Изабель, с полуприкрытыми глазами, словно утомленная хищница небрежно раскинувшаяся на бархатном диване в прокуренном облаке опиумнова притона, пресыщенная и циничная, знала цену этим жизням, цена этим несмелым грезам – не больше медного гроша. Она взяла одного из них за руку, ощущая под пальцами трепетное биение пульса. В призрачном свете лампы блеснул шприц. Юноша вздрогнул, но лишь слабо улыбнулся, словно укол был всего лишь пикантной частью их опасной игры. Опиум, словно черная река, потек по его венам, унося сознание в сладкий, дурманящий сон. Изабель, глядя на него с едва заметной усмешкой, прикурила длинную, тонкую сигарету. Облачко ароматного дыма заструилось в воздухе. Изабель, чуть приподнявшись, широко развела ноги, направляя лицо юноши. Её пальцы сжимали его волосы, направляя и подталкивая. Юный Адонис, податливый как воск в руках скульптора, всецело отдавался во власть Изабель. С благоговением паломника он лобызал её стопы, с трепетом бабочки касался губами груди, и в каждом его прикосновении пульсировала странная двойственность: чистота ангельского лика, контрастирующая с рабской покорностью и едва уловимым оттенком порока.

Вскоре Изабель оттолкнув юношу бросила на стол шелковый мешочек. Золотые монеты, словно маленькие солнца, тяжело звякнули, рассыпаясь искрами в полумраке комнаты. В этот момент, словно тень, в комнату вошла мадам Жаннет, высокая женщина с аристократическим лицом. Улыбка тронула её тонкие губы. Помогая Изабель набросить на плечи накидку, она нежно подхватила её за руку, и, перешептываясь и тихонько смеясь, они покинули комнату, оставляя за собой терпкий шлейф дорогих духов и густой аромат греха. Юный Адонис остался лежать, безвольный и недвижимый, в плену опиумного морока.

– Я пришла за предсказанием, – произнесла Изабель Дюран на следующее утро в покоях королевского астролога.

– Ваши руки обагрены многими жизнями, мадам, – проронил Нострадамус – кровавый след неумолимо застилает Вас. Карты, которым Вы отдали предпочтение, брошены жребием смерти. Вам не избежать её объятий.

В комнате, обустроенной с изысканной простотой, царил полумрак. Единственный источник света – мерцание свечи – освещал лишь малую часть стола, оставляя лицо Нострадамуса в тени. Однако от внимательного взгляда Изабель не ускользнуло, что его обычно уверенные руки теперь источают тревогу.

Изабель прервала задумчивое молчание, наклонившись вперед, чтобы лучше увидеть лицо астролога в мерцание свечи.

– Вы правы, мой дорогой астролог, – ответила она с ухмылкой – но ведь разве не в этом заключается прелесть жизни? Искусство её прекратить, широкими мазками переплетая страсть с фатализмом. – На этих словах она изящно поднялась, словно незримая звезда велела ей потянуться к небесам, готовая танцевать на острие судьбы. Ее платье едва слышно прошелестело, когда она заскользила по комнате, поглаживая старинные тома на полках, где на позолоченных переплетах мерцал свет.

– Звёзды говорят правду, и я принимаю их приговор, – произнесла она, будто делясь тайной с вселенной. – Но не стану ли я жертвой собственных интересов, привнося в смерть нечто большее, чем просто завершение?

Вопрос прозвучал как предостережение, как готовность броситься в объятия неизбежного с вызовом на губах.

Астролог сменил позу, внимательно наблюдая за её движениями.

– Мой долг – положить карты на стол, но Ваша жизнь, мадам, как искусно разыгранная партия шахмат, где королевы редко умирают случайно. – Ответил он, добавляя щепотку иронии в свою интонацию. Его слова, как внезапное мерцание звезды на сумеречном небе, раскрывали глубину знания, приобретённого за многие годы наблюдений и интриг.

Наступила пауза, казалось, сама комната стала свидетелем их драматической дуэли.

– Но разве не этот танец со смертью делает нас по-настоящему живыми? – задумчиво прошептала Изабель, становясь воплощением аристократической бесстрашности перед неизвестным. Над этой вечной истиной нависала таинственная ночь, наложившая свои звезды на судьбы обоих.

Наконец Изабель поднялась и направилась к двери, но, остановившись на мгновение, произнесла твёрдым голосом:

– Мой долг, месье, – защита короны и процветание Франции. Если для этого придётся запачкать руки кровью, я не отступлю. – Не дрогнув, она повернулась и вышла, оставив за собой тишину, полную невысказанных вопросов.

В окружении зеркал граф Анри де Фуэ с восхищением наблюдал за своим телом, разглядывая себя и восхищаясь своей силой и властью. Его движения были точными и уверенными, каждый толчок словно подчеркивал его доминирование. Бэлла, подчиняясь его воле, лишь тихо стонала, её тело полностью отдавалось ему. Зеркала отражали их фигуры, создавая иллюзию бесконечности, где граф был центром вселенной. Его взгляд, полный самолюбования, скользил по своему отражению, наслаждаясь каждым моментом. Он чувствовал, как её тело сжимается вокруг него, и это лишь усиливало его удовольствие. Граф продолжал двигаться, погружаясь всё глубже, наслаждаясь своей властью и её полным подчинением. Меняя позы, Бэлла, как безвольная кукла, отрабатывала каждую монету. Ее движения были точными, почти механическими, будто кто-то невидимый дергал за нити, заставляя ее изгибаться и поворачиваться в такт незримой мелодии. Схватив ее за волосы Анри с силой притянул её голову к своему паху так чтобы член как можно глубже проник в её глотку. Бэлла дёрнулась но его рука уверенно держала ее голову. Бэлла почувствовала, как её горло сжимается, пытаясь приспособиться к натиску, но граф не давал ей ни малейшего шанса на передышку. Его пальцы впивались в её голову, словно железные когти, удерживая её в неподвижности. Она пыталась дышать через нос, но воздух едва поступал, и её сознание начало затуманиваться. Анри, казалось, наслаждался её беспомощностью, его дыхание становилось всё тяжелее, а движения – всё более резкими.

Кончив Анри отошел сев напротив огромного зеркала. Его взгляд, холодный и проницательный, скользнул по собственному отражению, словно он пытался разглядеть в нем нечто большее, чем просто черты лица.

Его серые глаза, словно отражение холодного неба, казались одновременно загадочными и притягательными. Лёгкая улыбка тронула его губы, словно тонкая нить иронии, будто он знал нечто, что остальным было суждено лишь угадывать. Зеркало, обрамленное в золотую раму с витиеватыми узорами, казалось, хранило тайны, которые граф давно стремился разгадать. Он медленно провел рукой по губам, стирая следы минувшего наслаждения, и глубоко вздохнул. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь едва слышным треском горящих в камине дров. Бэлла, медленно поднялась с кровати, ее глаза встретились с его отражением в зеркале. Его взгляд был холоден и отстранен, словно он уже забыл о том, что только что произошло. Она подошла к нему, ее шаги были тихими, но уверенными, и остановилась за его спиной, положив руки на его плечи. Ее дыхание было теплым на его шее, но он не дрогнул, продолжая смотреть на свое отражение.

– Ты всегда так холоден после, – прошептала она, ее голос был мягким, но в нем чувствовалась легкая дрожь. Граф медленно повернул голову, его глаза встретились с ее взглядом.

– Это не холод – ответил он, его голос был низким и спокойным. – Только лишь реальность. – Она опустила руки, чувствуя, как между ними снова вырастает невидимая стена, которую она так отчаянно пыталась разрушить.

– Одна из шлюх выкрала важный документ, – продолжил он, сидя напротив зеркала и наблюдая за собой. – Этот документ, – он медленно провел пальцами по краю стакана с вином, – может стоить мне жизни. – Он ухмыльнулся, затем встал, подошел к окну и задумчиво уставился на темнеющий горизонт.

– Эта женщина, – продолжил он, словно разговаривая сам с собой, – была не просто шлюхой. Она была инструментом в руках того, кто давно мечтает увидеть меня на коленях. – Он ухмыльнулся. – Её смерть оказалась такой же жестокой и быстрой как и её жизнь. – Закончил граф повернувшись в сторону Бэллы.

– Одевайся и уходи, – продолжил он смотря с презрением на нее. Его холодный взгляд, словно лезвие, пронзил её душу. Она медленно поднялась с кресла, её пальцы дрожали, застёгивая платье, а глаза, метались по комнате в поисках хоть капли сочувствия. Но Анри уже отвернулся, его профиль, освещённый тусклым светом канделябра, казался высеченным из камня. Он был непоколебим, как скала, и так же безжалостен. Дверь захлопнулась за ней, и тишина, словно саван, окутала комнату. Граф остался один, его лицо, наконец, дрогнуло, но лишь на мгновение. Он подошёл к окну, глядя на удаляющуюся фигуру Бэллы.

– Монсеньер, – раздался тихий голос служанки – к Вам Изабель Дюран. – Граф де Фуэ быстро накинул халат и сделав жест рукой произнёс:

– Пусть войдёт.

Женщина в чёрной накидке и широкой чёрной шляпе уверенно вошла в дверь.

– Изабель – произнес граф неуверенно, замерев под её пронзительным взглядом. – Письма, они у Вас? – Он смотрел и его глаза выражали страх и надежду.

– У меня их нет, граф де Фуэ. – Ухмыльнувшись сказала женщина уверенно опускаясь на диван, её глаза зло сверкнули из под шляпы. Налив себе вина она произнесла:

– У этой проститутки, увы Ваших бумаг не оказалось, и похоже она была не так глупа как Вы думали. – Она внимательно посмотрела на него, поднося бокал с вином к губам. Её взгляд, холодный и насмешливый, пронзил его, словно лезвие.

– Что в этих письмах? – её голос звучал мягко, но в нём слышалась сталь.

Анри медленно опустился в кресло, его пальцы судорожно сжали подлокотники. В комнате повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов на камине. Он смотрел на Изабель, на её спокойное, почти бесстрастное лицо, и чувствовал, как холодная волна отчаяния поднимается из глубины его души. Она медленно поднесла бокал к губам, её глаза, скрытые под широкими полями шляпы, блестели в полумраке комнаты. Изабель сделала глоток, наслаждаясь моментом, словно играя с ним, как кошка с мышью.

– Я не могу сказать Вам, мадам – пролепетал Анри почти неслышно.

– Вы не можете – улыбнувшись ответила она, поставив бокал на стол с лёгким звоном. Граф медленно закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Его планы, его надежды – всё рушилось в одно мгновение. Он чувствовал, как земля уходит из-под ног, оставляя его в пустоте.

– Что теперь? – спросил он, открыв глаза и устремив взгляд на Изабель. Она улыбнулась, но её лицо выражало сарказм и холодное высокомерие

– Теперь, граф Анри де Фуэ, – произнесла она медленно, – Вам придётся искать другой путь. Или смириться с тем, что Вы проиграли.

– Хлоя – вдруг прошептал Анри. – Вы должны найти мою жену Хлою, она в больнице для душевно больных.

Изабель высокомерно посмотрела на него и произнесла:

– А Вас это как-то спасёт?

Её глаза сверкали стальным светом.

– Я пока не знаю, – раздражённо ответил Анри, – я ничего не знаю, мадам, но может эта женщина, эта воровка Мэри, как-то связана с моей женой. – Анри замер, не сводя глаз с Изабель. Взгляд её был острым, как бритва, и неподвижным.

Он неуверенно подошёл к ней и медленно присел возле неё.

– Прошу Вас, мадам, я заплачу ещё, мне нужно узнать связана ли Хлоя с моей ситуацией.

– Почему Вы сами не можете поговорить со своей женой? – Изабель поправила перчатку и улыбнулась.

– Она мне ничего не расскажет, – произнёс Анри – Вы единственная, кто может проникнуть в эту клинику незамеченной. Вы единственная, кто может к ней втереться в доверие и узнать всю правду. – Изабель нагнулась к нему и тихо произнесла:

– Платите граф, и я найду Вашу Хлою. – Затем она встала, поправила шляпу и направилась к двери, её шаги были лёгкими и уверенными. Как только она исчезла за дверью, граф опустился в кресло, заполнившееся мягкими тенями от танцующих огней камина. Он на мгновение заслонил глаза ладонью и глубоко вздохнул. Тем временем, Изабель вышла на холодную улицу, поправив длинный плащ, чтобы защититься от вечерней сырости. Ее шаги в чёрных ботфортах были стремительными, и единственное, что можно было разобрать под луной, это загнутые края плаща, развевающегося на ветру.

Клиника Сан-Петье была неприступной крепостью, окружённая высокими стенами и скрытая от посторонних глаз. Доктора и медсёстры выглядели доброжелательными, но их лица оставались закрытыми для настоящих эмоций, как будто они носили невидимые маски. Атмосфера внутри была наполнена воздухом стерильной отчуждённости, как если бы каждая комната была запечатанной капсулой, где звуки приглушались, а воспоминания становились частью прошлого, которое никогда не возвращалось. Изабель знала, ей нужно действовать осторожно, не выдавая своих намерений. Она отправила несколько писем на адрес клиники, пытаясь завязать контакт с кем-нибудь из персонала.. Одно из писем оказалось у молодого санитара и он воспылал интересом к этой женщине, обещавшей ему страстную ночь, которой он так давно жаждал. Ночи в клинике были холодными и бесконечно одинокими; мрак и тишина густо окутывали коридоры, пересекаясь лишь со стонами и тихими вздохами пациентов, томящихся в своих палатах. Юный санитар мечтавший о большем, чем однообразная рутина, в которой не осталось места живым эмоциям, травил часы за часами, затаив дыхание, представляя себе встречу с Изабель. Её слова очаровывали его связав его своей магией, обещав нечто большее, чем удовлетворение единичный прихоти.

Освещенная только тусклым светом настольной лампы, комната санитара казалась туманной и неприветливой, словно запечатанная в собственную изломанную реальность. Он перечитывал строки с трепетом в сердце, внимая каждому штриху её почерка, словно вслушиваясь в её дыхание. Изабель строила планы плавно и осторожно, каждым словом сея в его душе семена доверия и надежды. Она знала, что сможет использовать его уязвимость, чтобы воплотить свою задумку. Она начала осторожно проникать в мысли юноши, обучая его читать между строк.

В то же время её осведомители были мастерами маскировки, растворённые среди художников левого берега, музыкантов Монмартра и утончённых жителей Сен- Жермена. Они знали, как остаться невидимыми и как подслушать самые сокровенные тайны. Едва заметные в тени, они сообщали ей обо всём, от сплетен до зловещих замыслов. Каждая их весть была словно кисть художника, добавляющая новую деталь на огромный холст, который Изабель старательно создавала в своей голове. Она знала, где скрываются секреты, кто ими обладает и как использовать полученную информацию в своих интересах или на благо тех, кому она была предана. Её власть была скрытой, подобно сетке, которая укрывала её действия от посторонних глаз. Париж жил своей жизнью, а Изабель, словно паук в центре полотна, тихо управляла своими нитями, создавая замысловатую паутину, в которую никто, кроме неё, не мог бы проникнуть. Она была королевой без трона, чьё царство простиралось далеко за пределы видимой реальности города. Так что вскоре от одного из своих осведомитель она узнала что Хлоя уже не является пациенткой клиники Сан-Петье и быстро забыла про несчастного санитара.

В парке, словно вдохновлённый самой природой Марсель, был всецело поглощён своим творчеством, каждая линия и мазок кисти рождались в гармонии с окружающим миром. Кисть в его руке танцевала по полотну, создавая утонченные формы и тончайшие переходы цвета, в то время как женщина в чёрном неспеша приближалась к нему. Он заметил её присутствие лишь тогда, когда Изабель бросила тень на его мольберт. Марсель повернул голову и встретился с её взглядом.

– Мадам – сказал он, откладывая кисть и вытирая руки тряпкой. – Что привело Вас сюда?

– Я искала Вас месье, – улыбнувшись произнесла Изабель. – Говорят Ваши кисти творят чудеса. – Её голос был мягким а взгляд холодным. Марсель на мгновение задержался, изучая её лицо. Он заметил, как мягкие, но настойчивые слова Изабель контрастировали с ледяной незыблемостью её глаз. Что-то в её манерах беспокоило его, но профессиональная чуткость художника перетекала в любопытство.

– Чудеса? – повторил он, легко усмехнувшись. – Мадам, чудеса – это то, что создаётся Вашим воображением. Я же только лишь посредник.

Изабель подошла ближе, её шёлковое платье шуршало о траву. Оказавшись в шаге от его мольберта, она слегка нагнулась, рассматривая то, что было изображено на полотне. Её дыхание оставило дымку на поверхности прежде, чем она отступила назад.

– Я пришла с просьбой, месье, – сказала она и сделала паузу, как будто позволяя словам взять законное место в воздухе.

– Я хочу, чтобы Вы запечатлели мой образ. Не тот, что видят другие, но истинный. Моё внутреннее я. – Марсель убрал прядь светлых волос с её лица, изучая его ещё внимательнее, но в глазах Изабель застыл холод и Марсель поймал себя на том, что это вызвало в нём странный интерес.