Древо Миров братьев Камковых. Том 1

Что же мне делать? Понятно, что лучше не двигаться, а что тогда? Киб-привратник точно не выйдет, они все давно сломаны, уничтожены или перепрограммированы и служат совсем другим людям и, как правило, совсем другую службу. Я почувствовал, что без движения уже начал затекать.

Всегда считая, что неплохо развит физически, я имел стройное, подтянутое тело бегуна на длинные дистанции, как в тех старых фильмах, что ещё можно было иногда найти на старых цифровых носителях. Лицо моё также было худощаво и аскетично, упрямый подбородок почти всегда был покрыт двух -трёх дневной щетиной, я считал, что мне так больше идёт. Губы у меня были тонкие и почти всегда сжатые в сосредоточенную линию, нос был бы прямым, если бы не многочисленные переломы, полученные в детских и юношеских драках, за своё место в группе, да и просто за своё право на эту жизнь. Глубоко посаженные чёрные глаза, прятались под достаточно развитыми надбровными дугами, а высокий лоб, довершал мой образ молодого мужчины, точно знающего, чего он хочет, и как этого можно добиться.

«Долго я так не простою», – подумал я, чуть сменив позу, и заметил, как турель ОКГ также чуть довернулась, реагируя на это движение.

«Думай, думай Криз, что делать? Попробовать выпрыгнуть из зоны допуска? Бросить в ОКГ рюкзак, попытаться, двигаясь по миллиметру покинуть зону и обмануть протоколы ОКГ»?

Простояв ещё минут тридцать, и так и не придя ни к какому решению, я снова попытался аккуратно сменить позу, очень уж затекла и начала побаливать спина. Произошло странное, турель попытавшись снова повернуться, но теперь уже в другую сторону сначала начала издавать нехарактерные звуки, потом подёргиваться, совсем чуть-чуть подрагивая, и наконец, повернулась, снова уставившись своим стволом прямо в середину головы нерадивого посетителя без допуска.

Вот оно, это был мой единственный шанс! Для верности я повторил трюк с незаметным смещением в сторону заедания турели. И турель меня не подвела, она всего на секунду, из-за своей неисправности, чуть медленнее нацелилась на меня, давая крошечный шанс на спасение.

Надо решаться скорее, я тоже не становлюсь быстрее, стоя так долго почти без движения, но как же было чертовски страшно. Была ни была, ещё через двадцать или тридцать минут нерешительности, не давая себе больше шанса передумать, я прыгнул изо всех сил.

Яркая вспышка, удар в плечо, падение. Я не почувствовал ни боли, ни как упал, сознание милосердно покинуло меня.

Интерлюдия 2. Пространственный карман. Пробуждение Сущности

Из абсолютного Ничто возникло нечто. Свет, звук, ощущение, мысль? Ничего из всего этого и все одновременно. Он ощутил Нечто, что должно было быть им и начал заново осознавать Себя. Он пытался почувствовать хоть что-то, но не чувствовал при этом практически ничего. Он ничего пока не понимал и не помнил кто он, не знал где он, не чувствовал никакого движения вокруг себя. Хотя при этом он точно знал, что раньше он был. Когда? Где? Кем? Ответов у него пока не было, и помочь в осознании себя было некому. Он вновь и вновь погружался в бездну Великого Ничто, выныривая сознанием на краткий миг, и снова погружался в забытье.

Каждая мысль давалась ему с огромным трудом. Мысли ворочались, тяжелые и неповоротливые, никак не желая формироваться. Они неохотно проникали в его сознание вместе со вспышками дикой, почти нестерпимой боли. Боль – это пожалуй, единственное, что он чувствовал сейчас. Он радовался ей, тому, что она была с ним, наконец-то хоть что-то снова было с ним. Огромных усилий воли пока ему хватало только на то, чтобы снова не погрузится в пустоту Великого Ничто.

Время – это понятие всплыло в его сознании и казалось важным и одновременно, он точно знал, что сейчас оно на его стороне. Время начало подсовывать ему образы, имеющие для него большие или меньшие значения и смыслы. Эти образы, он воспринимал их словно кружащиеся вокруг него искры. Они были иногда больше, а иногда гораздо меньше их, быстрее или медленнее. Они проносились мимо, а когда касались его, то сразу гасли в его сознании. Иногда они снова зажигались, но уже в нем, но чаще безвозвратно умирали, как будто кто-то испугался и сразу же потушил только что разожжённую им же свечу. Да, он видел их, особенно тогда, когда они летели сквозь него, но не понимал их. Он был словно слепец, сидящий в полной темноте. Темноте того рода, что ни один, даже самый яркий свет, не смог бы разогнать ее, даже на краткое мгновение.

Новое всплытие ознаменовалось тем, что он начал вспоминать базовые понятия: что есть материальное, а что не материальное, что живое, а что не живое, что есть свет и что есть тьма. Одновременно с этим, он почувствовал, что время – здесь и сейчас не имеет над ним власти, скорее оно помогает ему что-то вспомнить. Почему он вообще подумал об этом? Бессмертен ли он или может быть рождён с начала времён? Что он такое или кто он такой? Человек? А может быть он Бог? И снова темнота накрыла его своим темным саваном.

Еще одно всплытие, и ещё одно слово, ещё одна мысль: смерть или бессмертие, что они значили? Что они сейчас значили для него? Ничего… Он просто чувствовал, что в его сознании появляется всё больше мыслей, слов, образов, картин, возникающих как будто бы из ниоткуда. Словно тысячу лет назад, осушенный колодец снова начал наполнятся вновь, очень медленно, буквально по капле. Возникло чувство, что он собирает свое сознание по кусочкам, очень-очень маленькими кусочками. Будто он собирает огромную головоломку, состоящую из тысяч чёрных кусочков, и делает это в абсолютной темноте, на ощупь, не видя ни их, ни даже своих рук. Темнота…

Вспышки ослепительной, дурманящей сознание боли приходили все чаще, следуя одна за другой как волны, набегающие на песчаный берег. Они приносили с собой новые слова, образы, эмоции и мысли. Они кружились вокруг в хаотичном танце, давая ему некое новое ощущение, но делали они это крайне неохотно, перемешиваясь и снова, как частички огромного пазла, по одному, вставали на свои места, а соединяясь друг с другом, образовывали более сложные понятия и далекие отголоски чувств.

Вдруг он осознал, что боль – это его верный союзник и помощник, и в этой мысли был заложен не единственный смысл, как бы парадоксально это не могло показаться на первый взгляд. Он осознал, что благодаря этому первому ощущаемому им чувству, он снова живет, снова способен думать. Теперь ему нужно снова, как много раз уже было до этого, планировать свои действия и копить силы. Он помнил это, как помнил и то, что у него раньше были и другие чувства, с которыми он прошёл, рука об руку всю свою жизнь или может быть даже жизни, до вот этого момента.

Жизнь до чего? Что его привело к такому вот беспомощному состоянию? Или кто? Сейчас он не помнил этого и никакие усилия, прикладываемые им к своему измученному болью сознанию, не могли ему помочь. Но он вспомнит, обязательно вспомнит: кто он, почему он здесь, вспомнит своих соратников и своих врагов и тогда он вернётся. Он снова вернётся, как это всегда случалось с ним до этого!

Глава 4. Школа Волшебства «Штормхольд». Мир Пента. 390 год. Вступительный экзамен.

Когда мысли мои вернулись в настоящее, меня снова охватила тревога. Я не знал, в чем именно заключается вступительный экзамен. Не знал, кто и каким образом его будет проводить. Трактирщик только улыбался в ответ на мои расспросы, а постояльцев таверны и встреченных людей по дороге я беспокоить этим вопросом не решался.

Внезапно, из-за поворота, со стороны Шторхольда, показалось облако пыли, а минутой спустя мимо меня пролетела карета, запряженная тройкой черных жеребцов. На облучке сидел возница, нахлестывающий плеткой по крупам коней, а в окошке я увидел красное как рак лицо подростка, примерно моего возраста. Рядом с ним сидел, по-видимому, его отец, который, не стесняясь в выражениях, громко отчитывал своего отпрыска:

– Второй раз! Второй раз я забираю тебя отсюда! Не стыдно тебе, оболтус?

Паренек что-то мямлил в ответ, но настолько тихо, что я не расслышал. Отец тем временем продолжал, не особенно прислушиваясь к оправданиям сына:

– Ты позоришь семью волшебников! Тебе уже двенадцать лет, остается последний шанс! Если ты, олух, не поступишь в следующем году, я клянусь, что отправлю тебя в солдаты, там таких бездарей с удовольствием принимают без всяких экзаменов!

Карета унеслась прочь, а меня начала бить мелкая, противная дрожь. Тревога постепенно трансформировалась в легкую панику. До Школы Волшебства оставалось идти не больше часа пути. Я потратил это час, методично шагая вперед и одновременно пытаясь унять дрожь в коленках и не позволяя вырваться наружу скакавшее как безумное, в моей груди сердце.

Наконец, за последним поворотом, я увидел стены Штормхольда. Они, как и сама Школа Волшебства, были построены в виде квадрата, образовывая закрытую территорию вокруг нее. Каменные блоки, из которых они были сложены, были подогнаны настолько точно, что стыки едва можно было разглядеть, а с моего расстояния они виднелись, словно тончайшая паутинка, опутывающая вытесанные из цельного камня стены. Они поднимались на пятнадцать футов в высоту, имея при этом круглые башенки на каждом из четырех углов, увенчанные круглой в поперечнике, остроконечной крышей.

Дорога немного расширилась, стало видно, как слегка изгибаясь, она вливается в широкие двустворчатые ворота, по бокам которых, с внешней стороны стен, стояли в два человеческих роста высотой, белокаменные фигуры, закутанные в мантии с надвинутым на лицо капюшоном и с посохом в руках.

Это были Северные Врата. Как я знал по книгам, с противоположной стороны, располагались точно такие же – Южные Врата, с подобными же изваяниями. Статуи все были немного разные, хотя отличия были настолько незаметны, что издалека их было вовсе не разглядеть. По традиции, в Северные Врата заходили вновь поступающие и сюда же возвращались после своих каникул ученики. Из них же изгоняли тех, кто не смог сдать экзамены, или же тех, кто сам решил навсегда покинуть Школу. В Южные Врата, входить и выходить, могли только маги и магистры, а так же сами Учителя.

Сейчас перед Северными Вратами толпилось несколько карет, возле которых стояли десяток юношей и девушек. Это явно были одаренные, решившие испытать свой дар и рискнувшие сдать вступительный экзамен, став учениками Школы Волшебства. Врата стояли распахнутыми, как бы приглашая смельчаков войти внутрь.

Я, минуя всю эту толпу, направился прямо к ним. Перед самыми створками стоял белобрысый паренек невысокого роста и нервно жевал нижнюю губу. Я поравнялся с ним, вставая от него справа:

– Что, страшно? – Спросил его я, сам при этом мелко подрагивая.

– Не то слово! – Ответил тот, делая при этом непроизвольно шаг назад.

– Давай вместе? – Предложил я и положив ему на спину руку, подвинул того обратно.

– Давай! – Паренек при этом так налег спиной на удерживающую его мою левую руку, что мы оба едва не падали.

– На счет три? – Предложил я, с трудом сохраняя равновесие, но при этом, не убирая руку.

Тот нервно кивнул, дробно стуча зубами. Рука у меня уже грозила вот-вот оторваться.

– Раз! – Произнес я и почувствовал, что спина паренька понемногу выпрямляется, и он наконец-то перестает давить на мою руку всем своим телом. Я понял, что моя рука все же имеет шанс остаться при мне.

– Два! – С трудом выдавил из себя он.

– Три!!! – Оглушительно произнесли статуи по бокам от нас.

И мы, повинуясь чьей-то неодолимой силе, одновременно сделали гигантский шаг, прямо в портал ворот. Шагнув во внутренний двор, мы переглянулись, улыбаясь и немного гордясь своей смелостью.

– Меня зовут Драгорт, для друзей просто Драг, – представился я, – а тебя?

– Меня Семиус! Для друзей – Сэм! Очень рад знакомству и спасибо за помощь. Сам бы я еще долго мешкал, а еще не дай Восемь, развернулся бы и дал деру! Были у меня и такие мысли в голове!

– Не за что, Сэм, обращайся, – усмехнулся я. – Надеюсь, наше знакомство продлится, как минимум пять лет!

Сэм неуверенно кивнул, оглядывая двор и заметив впереди на стене Школы большую резную двустворчатую деревянную дверь, почти напротив ворот, указал на нее мне:

– Думаю нам туда!

– Пошли! – Согласился я.

Мы пересекли двор, и подошли к намеченной двери. Приблизившись вплотную, я изумился мастерству резчиков. Обе створки были сверху донизу испещрены руническими символами четырех стихий, которые сплетаясь между собой причудливыми узорами, покрывали все пространство, соединялись к центру, образовывая своими переплетениями герб школы. Он был при этом как бы разделенный пополам, в месте соприкосновения створок. Дверь находилась в небольшом углублении стены таким образом, чтобы к ней мог подойти вплотную только один человек. Высотой она была футов семь:

«Наверно чтобы стражи ворот заходили не нагибаясь», – мелькнула у меня в голове шальная мысль, заставив криво улыбнуться.

Ручек у дверей не было, петель я тоже не нашел. Дверного молотка или кольца, чтобы постучать – ни на ней, ни справа, ни слева от нее – не наблюдалось.

– Похоже, что дверь открывается внутрь, как думаешь? – Спросил я.

Сэм снова неопределенно кивнул, не сделав при этом даже попыток открыть дверь, вновь отдавая инициативу мне. Я попробовал толкнуть сначала одну створку, затем вторую – никакого эффекта.

– Попробуй ты, – я отошел назад, освобождая пространство Сэму.

Тот повторил мои бесплотные попытки, пожал плечами и отошел обратно мне за спину:

– Что будем делать? – Спросил он меня.

В его голосе я расслышал нотки начинающейся паники. Как назло двор был пуст. Я покрутил головой, пытаясь высмотреть хоть кого-нибудь, кто бы нам смог помочь. Никого не было видно. За нами следом, через ворота тоже никто не заходил. Хотя от нас, где мы сейчас стояли – до Врат было с полсотни шагов, а сами ворота были по-прежнему открыты настежь, я к своему удивлению, не увидел за ними ни карет, ни толпу подростков, мимо которых проходил совсем недавно. За воротами, а точнее в створе ворот стояло неясное марево, какое возникает от раскаленной солнцем каменной мостовой в очень жаркий день. Марево клубилось прозрачными всполохами, будто живое, жарко облизывая своими бестелесными языками каменный верх портала входных ворот.

– Драг! – позвал меня Сэм. – На что это ты там уставился?

Я повернулся к нему:

– Сэм, посмотри назад, что ты видишь?

– Ворота вижу.

– А за ними? – Не сдавался я.

– А за ними туман.

– Туман? – Удивился я, – а разве там не огненное марево?

Сэм еще раз обернулся назад, словно хотел убедиться, что глаза ему не врут, и он видит совершенно не то, что вижу я:

– Туман, определенно, туман, такое впечатление, что сейчас раннее, холодное утро. Мы с тобой стоим на берегу озера, разогретого предыдущими теплыми деньками. Осенью так бывает довольно часто. Вот только озера поблизости нет, да и утро сегодня теплое… Интересно, откуда он тут взялся?

Сэм яростно заскреб себе макушку, и я в раздумьях начал скрести свою. Потом представив нас со стороны, зло рассмеялся, представив, как это выглядит со стороны:

«Два остолопа наяривают пятерней свои затылки перед закрытой дверью. Хороши мы, нечего сказать – назад таким самое место – домой, к мамкам, нянькам, куклам и никаких им Школ, тем более Волшебных! Не доросли!!! Барашки, блин! Стоят и тупо смотрят на закрытую дверь. Еще по бодайте ее, вдруг пробьете своими тупыми, чугунными лбами!»

Разогнав в себе, таким образом, мысленно ярость, я этим прочистил немного свой разум и еще раз, очень внимательно осмотрел по очереди: дверь, двор, ворота. Подумав, я спросил:

– Сэм, тебе ничего не кажется странным? Я вижу огонь, а ты значит туман. Туман – это ведь вода! Кстати, а у тебя какой дар?

– Я призываю воду! – Сэм радостно осклабился, начиная понемногу догадываться, к чему я веду мысль. – А ты что? Огонь?

– Именно так! – Подтвердил я и продолжил:

– А это означает, что нам нужно не пинать дверь лбами, как бараны, а аккуратно, рукой надавить каждому на свою руну стихий, чтобы она нас пропустила!

Подавая пример, я повернулся к двери и нажал открытой ладонью на руну Огня, которая занимала нижнюю половину правой створки двери. Створка не отворилась, она провернулась на центральной оси, увлекая меня за собой, и тут же захлопнулась следом, едва не отдавив мне пятки.

– Ура! – Воскликнул я, обернувшись к закрытой за спиной двери, ожидая увидеть входящего за мной Сэма.

Я был внутри! Сэм не появился следом ни через минуту, ни через две. Я не считал его абсолютным тупицей, и не верил, что после моих объяснений и наглядной демонстрации он не сможет войти. Он должен был нажать на руну Воды, которая располагалась на левой створке в верхней ее половине. Я справедливо посчитал, что он тоже попал внутрь, просто видимо в другое место. Скорее всего, каждая руна вела в свое крыло Школы. Недаром ведь факультетов четыре, а дверь одна!

Я решил идти вперед. Пройдя короткий коридор, за ним я увидел витую лестницу, спиралью уходящую вверх. Пожав плечами, я начал подъем. Пройдя полный виток, я оказался на этаже, где, наконец, о чудо! Встретил первого живого человека. Это был седовласый старец в ярко красной мантии, и остроконечной шляпе того же цвета. В руках он держал небольшой пергамент и гусиное перо. Перед ним стоял деревянный пюпитр со стопкой таких же пергаментов, только уже заполненных какими-то письменами.

– Имя, молодой человек? – Строго спросил он, глядя на меня внимательными глазами.

– Мое? – Вопросом на вопрос ответил я, ничего лучше в тот момент мне, видимо, придумать не удалось.

– Ваше! Слава Восьмерым, мое имя мне известно! – Усмехнулся старец.

– Драгорт! – Наконец проговорил я, окончательно стушевавшись.

– Я куратор факультета Огня и ваш преподаватель данного искусства, которое вы начнете изучать в третьем семестре, после начала своей специализации. Меня зовут Оргус! Я поздравляю тебя с зачислением на мой факультет! – Он записал на пергамент мое имя и положил его в общую стопку.

– Так я зачислен? А как же экзамен? – Продолжал тупить я.

– Ты зачислен, Драгорт. Экзаменом было преодолеть страх, пройдя заговоренных навевать ужас стражей, не пропускающих внутрь малодушных. Проявить смекалку и не поддаться отчаянию, перед вращающимися дверьми и наконец, открою тебе главную тайну: никому, не обладающему одним из четырех даров, дверь не откроется! Руны реагируют только на тех, кто носит стихию в себе. Никто, не обладая даром, не сможет пройти внутрь Школы! Кроме того, проходя испытания, обладатели дара еще и одновременно распределяются на факультеты!

– Уф! – Только и смог выдавить из себя я.

– Очень информативно, – заметил куратор и нахмурился, – если это все что ты хотел сказать или спросить, то поднимайся на второй этаж башни Огня. На ближайшее время – это будет твой дом, занимай любую из свободных келий. Для первокурсников удобств у нас не слишком много, но все необходимое для учебы ты найдешь там, в своем сундуке. Там же лежит расписание занятий первого года обучения, а так же твоя мантия и шляпа. На уроки необходимо приходить только в такой форме!

Закончив свой монолог, он, жестом указав мне на лестницу, отвернулся к своему пюпитру, показывая тем самым, что разговор окончен. Я же, немного помявшись, стал подниматься на следующий этаж винтовой лестницы, пока не вышел на следующий этаж. По обеим сторонам коридора, через каждые два метра были расположены двери, с последовательно увеличивающимися номерами. У занятых уже учениками комнат, двери были закрыты, у ни кем не занятых – стояли распахнутые. Я занял комнату под номером семнадцать.

Глава 5. Мир Карна. Деревушка Приречье. 748 год. Болезнь.

Пока Арья собирала детей, чтобы отправиться домой, погода продолжала становиться хуже. Поднялся сильный и порывистый ветер, начал моросить холодный, совсем не летний дождь. Солнце скрылось за чёрными тучами и сразу стало темнее. Мать Арьи отговаривала идти их обратно в такую погоду, убеждая обождать, а то и вовсе остаться на ночь. Но Арья хорошо знала, или как оказалось в дальнейшем, думала, что хорошо знает своего мужа. Если он сказал привести детей, да ещё и таким непререкаемым тоном, то лучше было послушаться.

Когда они, уже под проливным дождём, который буквально сёк их спины своими тугими струями, промокшие насквозь и сильно замёрзшие, забежали во двор своего большого и крепкого дома, Арья увидела стоящего на ступенях крыльца Стэна. И то, что она увидела, обеспокоило её, если не сказать напугало.

Её муж, крепкий и сильный мужчина, стоял совершенно без движения, его голова была приподнята, а взгляд его голубых глаз, как будто примёрз к эпицентру надвигающейся бури, которая была уже совсем близко. Всё небо заволокли тяжёлые чёрные тучи, нависающие над землёй так низко, как будто сам небесный купол был готов обвалиться им на головы. В сердце бури сверкали молнии, гром разрывал воздух, подобно рёву сотни горных великанов, собравшихся в боевой поход и подбадривающих себя криками. Старики рассказывали, что некогда такие водились в пещерах, на отрогах Сторожевых гор.

– Стэн, – позвала она, легко прикасаясь к его плечу, – идём домой, холодно!

Немного подождав и не получив никакого ответа, её муж даже не повернул к ней головы, она завела в дом промокших и стучащих зубами от холода детей. Наскоро раздев их, растерев сухим полотенцем, и дав им сменную одежду. Арья подбросила немного дров в очаг и поставила кипятить воду.

«Надо добавить трав потом, когда вода закипит, не хватало ещё заболеть», – думала она. Арья действовала совершенно автоматически, как и любая хозяйка в своём доме, прекрасно знавшая, что и где лежит.

Раньше в их Приречье, жила бабушка Ведунья, как её все называли. Она жила неподалёку от деревни, но на особицу, за рекой, ближе к чаще леса. Она всегда могла помочь тем, кто обращался к ней с какой-то хворью, или переломом, или любой другой не слишком уж серьёзной травмой или раной.

Лечила она и домашнюю скотину, если её просили. Настоящего же её имени никто не знал. Самым интересным было то, что ещё её мать говорила про Ведунью, что та уже тогда была старой, когда она сама была ещё маленькой девочкой – это тоже казалось странным и невозможным. Арья, же слава Восьмерым, росла здоровой и крепкой девочкой, но однажды и с ней приключилась какая-то болезнь, когда ей было около девяти лет. И тогда её мать, вместе со старым Тревором кузнецом, отнесли её, находившуюся тогда в лихорадке и почти без сознания, в дом к старой Ведуньи. Арья мало что могла вспомнить о той, приключившейся с ней давным-давно болезни. Вроде бы Ведунья, давала ей, какие-то горькие травяные настойки, что-то долго, прежде чем заварить, над ними шепча. А ещё она прикладывала к её лбу и груди свои ладони, и тогда Арье сразу становилось немного легче, а потом она как-то вдруг и сразу поправилась и больше никогда не болела.

Спустя годы, она узнала, что кто-то из соседей, отправился к Ведунье с больным зубом, но в большом удивлении и расстройстве вернулся назад, не получив лечения. Поговаривали, что Ведунья ушла. Просто ушла, никто не видел когда и куда, тела её также не нашли охотники, часто по своему ремеслу отправляющиеся в лес на промысел. Тревор, единственных кто хоть немного общался с Ведуньей, просил их об этом, поищите мол старуху, может пошла в лес за кореньями, да за ягодами, да так и сгинула где-то или зверь какой её задрал насмерть. Хотя в это никто не верил, потому что даже самые злобные сторожевые псы, скалящие пасти на любого прохожего, кроме хозяев, замолкали и начинали вилять хвостом, как малые кутята от радости, увидев или почувствовав её приближение.

Ведунья, раньше частенько, с самого раннего утра, приходила на небольшой рынок, каждое воскресенье стихийно образовывавшийся на деревенской площади. Торговля была не хитрой, деревенские жители продавали излишки, баронские слуги и жители соседних деревень, также приезжали закупить, что-то для себя или замка. Заезжие гости были самой интересной публикой, иногда у них можно было выменять, действительно что-то полезное или красивое.

Тревора – кузнеца пытались расспрашивать, что да как, не говорила ли ему напоследок что-то старуха? Но он, похоже, тоже ничего не знал, лишь однажды, на каком-то празднике, сильно перебрав с медовухой, якобы кто-то слышал, что Тревор ответил что-то странное на вопрос о Ведунье:

– Ушла магия, ушла и Ведунья… – Едва внятно проговорил он тогда, повесив голову себе на грудь.

Это тоже было не слишком понятно. В старых сказках, что Арье рассказывала её мать, часто упоминалось, что магия когда-то была в Карне. Были волшебники и волшебницы. На службе у Короля были боевые маги. В потаённых уголках и в соседских землях, водились разные волшебные существа и были не все из них добрыми и светлыми.