Забудь о любви

Анна Май

Забудь о любви

Глава 1

– А вот так, девочка, – брюнет обращается ко мне так, как делал это сотни раз, когда мы оставались наедине. У нас всего пять лет разницы, но рядом с ним всегда чувствую себя девчонкой. – На эту свадьбу было поставлено слишком много… Бизнес, репутация, я сам. Теперь шакалы славно попируют на моих костях.– Что отмечаешь? – интересуюсь у шикарного брюнета, сидящего в углу бара. – Беременность невесты, – он хмурится, расфокусировано глядя в пространство. Три часа дня, а в его стакане виски остался только лёд. – Надо же! Поздравляю! – звучу искренне. – Не с чем. – отрезает. – Ребёнок не от меня. Немею от удивления. – Как же так? Вы через три дня женитесь… – кстати, я в числе приглашённых на церемонию.

Мужчина разворачивается, и я смотрю в стальные глаза Карла – главного партнера моего отца. Правда, это не единственное, что нас связывает. То есть связывало.

Папа сейчас на меня зол, и мы отдалились. Я больше не в курсе новостей его партнёров, главным из которых является Карл. Он чех, в России живет не так давно, но безупречно владеет русским. Лишь изредка, в моменты крайнего раздражения, пробивается еле слышный акцент. Как сейчас.

Пиджак небрежно брошен на стол, галстук расслаблен, рубашка обтягивает напряжённые плечи. Холодный аристократ с телом греческого бога. По-мужски красивое, породистое лицо, в глазах – ирония и высокомерие, заключённые в стальную оболочку. Даже теперь, когда моё сердце занято другим человеком, нельзя не признать, что Карл чертовски хорош. Был и есть.

Да, случались у нас… эпизоды, но эта интрижка всегда оставалась за скобками – за скобками давней дружбы наших семей, за скобками партнёрства Карла и моего отца, за скобками семилетних отношений Карла с русской девушкой. Наши ничего не значащие, но совершенно особенные встречи. Мимолётный контакт глаз, сообщение в телефоне, случайное прикосновение пальцев – и через час мы где-нибудь только вдвоём за плотной закрытой дверью.

Это никогда не длилось долго, не случалось часто и точно не затрагивало чувств. Яркие вспышки острых эмоций, подсвечивающие обыденность, без которых мы отлично обходились, будучи вдалеке друг от друга. А с тех пор, как в моей жизни появился Тимур, прекратилось вовсе.

– Что значит “поставлено слишком много”? – не понимаю.

Машинально подносит к губам пустой стакан, не замечая, что пьёт талую воду.

– Видишь ли, я гражданин Чехии. Это сильно связывает мне руки в России, как бизнесмену. Став моей женой, Бет вошла бы в концерн и представляла интересы нашей семьи. Мои интересы. Первые документы мы должны были подписать прямо в день церемонии – явится губернатор со свитой.

Его взгляд вдруг проясняется, словно озарила догадка. Он поворачивается ко мне, оглядывая от кончиков туфель до платиновых прядей волос на плечах. Закинув ногу на ногу, с удовольствием позволяю ему это сделать. Микродоза адреналина, попадающая в кровь от его пристального внимания, приятно будоражит.

Со сдержанным восхищением произносит:

– Идеальна.

Легко улыбаюсь. У этого человека очень высокая планка требований, но я всегда выше.

Карл жестом зовёт бармена обновить содержимое стакана и с лёгким прищуром интересуется:

– Алёна, что ты делаешь в ближайшие года… два?

Начинаю, было, рассказывать о планах моего благотворительного фонда, которому посвящена полностью, но вовремя осекаюсь. Он же несерьёзно?

Увидев догадку в моих глазах, продолжает:

– Приношу извинения за неподобающие для этого обстоятельства, позже всё сделаю правильно. – одёргивает завернувшийся манжет, поправляя запонку с монограммой, – Алёна, выходи за меня замуж.

Грустно закусываю губу и прошу очень кстати подошедшего бармена:

– Оставьте бутылку и принесите ещё стакан. Льда не надо.

Карл поднимает бровь в удивлении – я очень редко пью. Косится на часы:

– А не рано для крепкого алкоголя?

Киваю на то, что у самого уже не первая порция виски.

– У меня тоже есть повод.

Карл выжидает, пока бармен закончит суетиться и поднимает свой стакан в ожидании тоста:

– За что пьём?

– За предстоящую свадьбу любимого человека, – отвечаю, чувствуя, как перехватывает горло. Сказать это вслух оказалось не так уж просто.

– Я так понимаю не чокаясь? Радостью ты не светишься.

– Да… – теряюсь. – Он женится на другой… – выходит сипло.

– Тимур Власов? – уточняет Карл, попадая в точку. Если бы мы играли в морской бой, то он бы сейчас утопил хорошо спрятанный однопалубник. – Так он же женат.

– Разведён. – исправляю не без раздражения. – Откуда такая осведомлённость?

Близких подруг у меня нет, я ни с кем не обсуждала эту историю. И особенно не хотелось бы делить её подробности с Карлом, потому что мы с ним – совсем про другое, лёгкое и поверхностное. Как он узнал? Отец нажаловался? Вряд ли. Вячеслав Игоревич весьма трепетно относится к распространению такого рода информации. Иными словами, стыдится романа дочери с несвободным мужчиной.

Так что более вероятно иное: после несчастного случая с окном, когда якобы по моей вине осколками стекла ранило жену Тимура, поползли слухи. Супруги Власовы тогда расстались, угадайте, кого обвинили? Только Карл вряд ли стал бы собирать сплетни – совершенно другая орбита.

Становится зябко, чувствую себя неприятно обнажённой, ёжусь, закутываясь в тонкий пиджак. Карл распоряжается выключить кондиционер и поясняет:

– Они друзья с Нечаевым. – фамилию он произносит сквозь зубы и зло опустошает стакан.

Лёшу Нечаева я хорошо знаю по работе с моим фондом, профессионал отличный, но тот ещё… ловелас. Он же руководит филиалом, в котором проходила стажировку Бет, невеста Карла. Неужели солнечный голубоглазый мальчик вскружил голову бедняжке? Не может быть, он Карлу не конкурент. Или может?

Неверяще интересуюсь:

– Нечаев – счастливый отец?

Карл лишь хмыкает, медленно сжимая кулак до побелевших костяшек. Грудь едва заметно вздымается, крылья носа подрагивают. Каково ему жить с изменой? Да ещё такой явной, публичной: невеста сбежала практически из-под венца. Мы никогда не обсуждали личное, более того, я всегда думала, что Карл чужд душевных терзаний, а сейчас кажется, что ошибалась. Он любил её?

– На ком женится Власов? – даёт понять, что предыдущая тема закрыта. Приступ гнева купирован, но теперь ясно, насколько обманчив внешний штиль.

– На бывшей жене… – делаю слишком большой глоток виски.

Всё нутро опаляет жаром. Судорожно хватая воздух, закашливаюсь до выступающих слёз. Из ниоткуда появляется стакан минералки, Карл учтиво подаёт салфетку и продолжает:

– То есть ты отказываешь мне из-за человека, который во второй раз женится на своей жене? – произносит тоном бизнесмена, уточняющего условия контракта.

Да, отказываю. Потому свадьба Тимура – не свершившийся факт, тем более о ней я узнала от третьих лиц. Возможно, даже неправда, а развод ведь случился не просто так? Это даёт надежду.

Склонив голову, Карл испытующе смотрит, словно пытается что-то понять. Не надо. В моём чувстве нет логики и рационализма, проявления которых он так ценит в людях.

– Зачем он тебе, девочка? – берёт мою кисть в ладони, поглаживает пальцы. Меня всё ещё морозит, а его руки горячие и сухие. Тепло поднимается по предплечью и дальше расходится лёгкой дымкой по телу. Отдаю вторую кисть, чтобы согреться. – Стоит щёлкнуть этими прелестными пальчиками, и мгновенно выстроится очередь из каких угодно мужчин.

– Очередь… – повторяю с горькой усмешкой. Зачем мне какие угодно мужчины, если болею одним. И готова за него бороться.

Отвожу взгляд, не желая показывать, насколько глубоко задета. – Извини, наверное, тебе придётся поискать другую невесту.

Карл убирает руки, и вместе с ними исчезает тепло.

– Возможно, – возвращается в мрачное настроение, в котором я его застала. – Но всё же подумай. – смотрит на часы, – Я сутки не буду решать этот вопрос. Жду ответ завтра в это же время.

Покидаю бар в полной уверенности, что не приму предложение. Но куда деть ощущение включившегося таймера? Осталось 23:59:58…

Глава 2

Прямо на ступенях отеля набираю Тимура, чтобы в очередной раз услышать короткие гудки. Мой новый номер у него тоже в блоке. Знала, просто решила убедиться, что всё ещё в чёрном списке у любимого человека. Лёгкая боль при каждом гудке тонкой иголочкой колет сердце, подтверждая, что жива, чувствую и люблю.

– В студию Серафимы Власовой. – распоряжение вызывает у папиного водителя протест. Да, еду к бывшей жене Тимура.

– Распоряжение… – качает головой. – Нельзя, Алёна Вячеславовна.

Раньше бы я изощрилась и хитро обошла запрет, но таймер запустил какой-то механизм, заставляющий терять самообладание:

– Можно. – отвечаю резко, с нажимом. – Поехали.

Папа ещё не знает, что план “с глаз долой, из сердца вон” провалился. Думал, длительная командировка, в которую он отправил меня после скандала с Власовой, заставит переключиться и забыть "эту блажь”– так он назвал моё чувство. Не понял, что Тимур для меня – серьёзно. Не стоит его винить, я и сама не сразу это приняла.

Год назад фонду потребовался фотограф с характером. Хотелось, чтоб снимки были наполнены смыслом, задавали вопросы, обращались напрямую к душе зрителя. Только так можно достучаться до спонсоров. Сроки поджимали, ежедневно в урну летели сотни фотографий, но всё впустую. Уровень мастерства у всех претендентов был приличный, только ничего не цепляло. Как выбрать?

Решив положиться на волю случая, я сунула руку в ворох карточек, достала первую попавшуюся и… ошеломлённо застыла. Забыла, что не одна, и ассистенты ждут вердикт, что надо дышать и говорить. Просто не могла оторваться.

С карточки смотрел мужчина… Позже отмечу, что он с голым торсом, и что фото сделано больше пяти лет назад. В техзадании всё было ровно наоборот – работы принимались лишь свежие, и модель должна была быть одета. То есть я ни при каких обстоятельствах не увидела бы этот снимок. Жизнь распорядилась иначе. Судьба.

Как же он смотрел! Словно для него в мире не существовало никого, кроме меня. Отчаянная влюблённость и чистое восхищение. Жажда и похоть на грани разврата. Риск и азарт, чтобы тебя добиться, сила и власть – чтобы удержать. Такой взгляд – это не заслуга фотографа, а сама суть мужчины, которую не создаст ни одна иллюзия.

Меня сбило взрывной волной.

Никто не дарил таких взглядов прежде. И после тоже никто. Только он.

Проект завершился, а карточка прижилась в ежедневнике. В очередной раз заметив, как рассматриваю, ассистентка, шутя, предложила вставить в рамку… Так Тимур поселился на моём рабочем столе и стал близким. Смеялась над собой, грозила визитом к психиатру, но тонула в его взгляде всё глубже и глубже. Болтала с образом, мечтала, наделяла чертами и качествами, прекрасно осознавая, что всё останется на уровне фантазий. Поначалу это было игрой.

Не удержалась. Поддавшись эмоциям, попросила найти контакты модели. Судьба же не зря нам подбрасывает людей, правда? И когда принесли подробную справку, выяснилось, что мужчина, которого я уже привыкла считать своим, женат. На девушке-фотографе Серафиме, сделавшей это фото. На неё он смотрел? Её жаждал?

Так вышло, что за тридцать шесть лет все мои отношения, которые действительно можно было назвать отношениями, случались с несвободными мужчинами. Даже отец моей Полинки был глубоко женат. Но ни разу этот факт не причинял столько боли. Прорыдав сутки, разрешила себе узнать Тимура Власова лично. Одна встреча. Просто познакомиться – вдруг он действительно хороший актёр? На фото – космос, а в жизни – пустышка?

Снова промах. В реальности Тимур превзошёл самые смелые мечты. Я влюбилась. Искренне, болезненно, неотвратимо. Пришло осознание, что игры кончились, а чувства настоящие. И, казалось, он отвечает взаимностью.

Чтобы чаще видеться с ним, уговорила отца отдать проекты “Лиры” – семейного благотворительного фонда – компании Тимура Власова. Мы провели несколько волшебных вечеров, которые не стираются в памяти, даже несмотря на то, что не зашли далеко… Я пила нашу реальность крупными глотками и не могла напиться. Летала. А некий надрыв, что тогда был в Тимуре, приняла за страсть. И ждала… Ждала, что он посмотрит на меня так же, как на том фото. Ведь он ушёл от жены.

– Алёна Вячеславовна, мы на месте. – не заметила, как приехали к старому зданию фабрики, переоборудованному под офисы. Здесь же расположены архитектурное бюро и фотостудия бывшей жены Тимура, Серафимы Власовой.

– На фотосессию, – сообщаю магическую фразу охраннику, и турникет загорается зелёным.

Твёрдо жму нужную кнопку лифта, проверяя в зеркале макияж. Карл бы прав, идеально.

На трепет и волнение нет времени, Серафиме придётся со мной поговорить.

В этот раз обойдёмся без исповедей.

Толкаю дверь с табличкой “атр-бюро Визуал” и торможу в приёмной, подбирая слова и отслеживая реакцию. Если девочка за стойкой ресепшен – свидетельница прошлого инцидента, то ситуация осложнится. Вряд ли, конечно, выпроводят с охраной, но рады моей персоне точно не будут.

– Вы на фотосессию? – приветливо интересуется менеджер, – избавляя от необходимости что-либо придумывать.

Подтверждаю лёгким наклоном головы. Она сверяется с записями и, посмотрев на часы, удовлетворённо кивает.

– Вы можете подождать в малой студии, фотограф сейчас подойдёт. Желаете чай или кофе?

– Воды, пожалуйста, – в горле сохнет.

Естественно, меня не может быть в расписании – я с кем-то совпала по времени, но так даже лучше – не придётся искать Серафиму, сама придёт.

– В соседнюю дверь, – корректирует моё направление движения.

Нет, в эту. Хочу ещё раз увидеть кое-что.

– Не возражаете, если пока посмотрю галерею? – девочка мнётся, и я подкрепляю просьбу такой улыбкой, после которой редко отказывают.

– Х-хорошо, – сдаётся, – но аккуратнее, пожалуйста, не споткнитесь. Там не разобран реквизит после съёмки. – вручает стакан и пропускает в светлое помещение, с высокими фабричными потолками и огромными окнами.

Окна, кстати, сменили. Больше нет потрёпанных временем винтажных рам с выпадающими стёклами. К лучшему. Я действительно не хотела вредить.

В центре стоит гигантский часовой механизм. Красивая, правдоподобная имитация. На мгновение кажется, что шестерёнки вздрагивают в громом: “Тик!”, – напоминая о таймере. Жутковато. Внутри холодеет от ощущения, словно всё уже предопределено. Гоню его от себя – ещё поборюсь.

Несколько колец с шестерёнками “выпали” и раскатились, мешая пройти. Аккуратно перешагиваю препятствия, стараясь не завалиться – в узкой юбке и на моих каблуках это не так-то легко, но тянет мощным магнитом в ту часть студии, где висят портреты…

После того, как Тимур ушёл от жены всё резко изменилось. Только не в ту сторону, что надеялась. На проекты “Лиры” он поставил Лёшу Нечаева, своего партнёра и друга, а от встреч со мной отказался вовсе. В последний наш “живой” разговор из него словно выкачали энергию. Тимур сумбурно объяснял, что между нами ничего не должно было произойти, что ему жаль, если дал надежду… Он не хотел. То есть хотел, но не хотел. Что причина не во мне, а в нём, и ещё гора банальностей, которые не запомнила, пытаясь удержать сердце в грудной клетке.

Это было жестоко и противоречило логике, поэтому я не приняла ни извинений, ни объяснений, ни того факта, что у нас нет будущего. Несколько раз пыталась поговорить с Тимуром, но он жёстко отказывал, даже несмотря на то, что я являлась самым крупным заказчиком, а отец готовился инвестировать в их компанию неприлично большую сумму. Готов был пожертвовать всем. Только ради чего? К жене так и не возвращался.

Сгорая в агонии, я решила встретиться с Серафимой. Записалась на фотосессию, а сама готовилась к разговору. Хотела понять, что в ней его держит, почему, освободившись, Тимур отвергает меня. И не поняла. Обычная серая мышка.

Мы ранее пересекались на официальном мероприятии, и там она показалась интересной, не более. Очень творческая, безусловно талантливая, мой отец – её ярый поклонник, но женятся ведь не на талантах, женятся на людях.

За всю фотосессию она не сказала и дюжины слов. Я ожидала упрёков, возможно, скандала, однако Серафима фотографировала. Брошенная жена была раздавлена, но работала с полной отдачей. Мне часто приходится позировать для медиа, и я отличаю, когда фотограф халтурит, снимает для галочки, забивая на недостатки клиента. Объектив Серафимы искал мои достоинства, что окончательно сбило с толку.

Кто бы стал фотографировать любовницу мужа? Подчёркивать, а не умалять красоту, показывать в выгодном свете? Совсем нет гордости? Хотя терять гордость, наверное, участь всех женщин Тимура, потому что свою к тому времени я тоже давно не встречала.

А потом увидела маленькую галерею, в которой висела фотография Тимура. Та самая. Оригинал с выставки. Репродукция высотой полтора метра. От неё волнами шла его энергия, клянусь, она была осязаемой. Накатывала и накатывала, срывая защиту. Тогда я и рассказала Серафиме всё, что держала в душе для него. Убивала её, умирала сама и не могла остановиться. Это была единственная исповедь в жизни.

Власова меня переиграла.

Уходила я без чувства победы, но и не побеждённой. Та встреча всё-таки вылилась в скандал, и отец отослал меня в Европу, строго запретив приближаться к Серафиме. Хотя мы с ней больше месяца обе были в Германии, на расстоянии двухсот километров друг от друга.

За это время Власовы официально развелись.

Атмосфера в студии плотная – давит, защищая хозяйку. На административном столе несколько личных вещей, подтверждающих, насколько мы разные: ночник в виде милого котика, разноцветные карандаши и фломастеры, веер расчёрканных эскизов, фильтры для объективов, ластики – герои мультфильмов, трафареты со следами краски, клавиатура и три мышки, моментальные фото, карты памяти, стикеры, исписанные неровным почерком… Яркий хаос. А у меня только ежедневник, бумаги и Тимур.

Расправляю плечи, сбрасывая часть давления. Своими неудобным вопросом Карл запустил во мне столько процессов, что чувствую себя заведённой игрушкой, в которой до предела сжата пружина. Как только коснусь поверхности – понесёт. Делаю пару мелких глотков минералки, пытась справиться с эмоциями.

Качаю головой, укоряя себя. Явиться на голом импульсе – это я молодец, конечно. Не знаю, чего ждать, что говорить… возможно, я приехала даже не к ней, а к… Верчу головой в поисках фотографии Тимура. У меня ломка, и маниакально хочется ещё раз ощутить его волны, энергию, страсть…

Фото нет. В панике мечусь глазами по всему помещению. Не нахожу. Остальные работы на месте, а этой нет. В груди вязкой тоской разливается предчувствие, что больше никогда не увижу.

Это иррациональный страх – мы живём в одном городе, вполне можем встретиться случайно, но мир пошатывается, и я опускаюсь на край стола, проталкивая воду в горло, перехваченное спазмом.

Прижимаю холодный стакан к запястью, концентрируя внимание на острых носках глянцевых туфель. Душит потерей. Рвано дышу, уговаривая себя, что это просто портрет, часть экспозиции, которую поменяли. Или это последствия развода? Серафима больше не хочет, чтобы он на неё смотрел? В любом случае тише, Алёна. Нельзя, чтобы в таком виде тебя застала бывшая жена любимого мужчины.

Успокаиваясь, веду взглядом по длинной доске пола, пока не упираюсь в плоский прямоугольник, упакованный в крафт. Он такого же размера, как фотографии в галерее. Мелькает догадка, и дальше тело перестаёт подчиняться мозгу, который включил на максимум все сигнальные системы, запрещая открывать. Руки сами развязывают шпагат, разворачивают бумагу, и меня слепит лучами солнца.

Это барельеф под стеклом. Узнаваемый силуэт Тимура наполнен словами разной величины, выполненными каждое в своей технике. Самые крупные – ЛЮБОВЬ и ДОВЕРИЕ, а ещё преданность, близость, забота и искренность, нежность и страсть, свобода, уважение и много мелких, которые не могу разглядеть из-за опускающейся пелены.

Если тот взгляд был признанием Тимура тому, на кого смотрит, то это – признание её ему. Слова-чувства, вылепленные неравнодушными пальцами, наполняют мужскую фигуру как воздух, как вдохи и выдохи, предназначенные для двоих. Поэтому не висит на виду, и, скорее всего, выставляться не будет. Слишком интимное, личное, своё.

От этой картины исходят иные волны, проникая в поры незаметным ядом. Колени снова подкашиваются. Она его ЛЮБИТ или он её? Она ему ДОВЕРЯЕТ или он ей?

От отравления схожу с ума. Стоп, а как же развод? Бывшая секретарша Тимура написала, что Серафима даже на суд не приехала – не желала встречаться. Тогда что это? Её фантазии? Тоска по ушедшей любви или примирение?

Нет, нет, нет. Распространяясь, яд причиняет настолько невыносимую боль, что необходимость прекратить происходящее любым способом затмевает всё прочее. Трясу головой зажмурившись. Не отступает.

На самом деле, когда от тебя зависит большое количество людей, нельзя позволить себе истерику. Репутация в моём мире – если не всё, то очень многое. Никто не пожертвует деньги в фонд, которым руководит неуравновешенная истеричка, поэтому моя импульсивность самыми толстыми канатами привязана к двум чугунным битенгам – рассудку и воле. Но только что узлы развязались, и путы исчезли в воде. Без опоры меня мощным течением уносит от берега. Таймер тикает, будто на бомбе. Три, два, один, пружина рывком распрямляется… Бум.

Стакан, лежащий в руке, летит первым… Следом – мраморное пресс-папье, потом что-то из техники и какие-то мелочи… Мне жизненно важно разбить эти чувства вдребезги. Со звоном и треском, на самые мелкие части, чтобы потом не собрать и не склеить.

Осколки рассыпались, но слова абсолютно целы, лишь картина на гибком основании намного сползла из рамы. Поэтому, скользя по стеклянной каше, я хватаюсь за край и рву её на части, не чувствуя острых стеклянных крошек. Просто хочу, чтобы этого не существовало. Нигде, никогда.

Я, кажется, плачу, потому что уже ничего не вижу. Из коридора доносятся голоса – люди спешат на звуки погрома. Перед тем как упасть и удариться затылком об угол стола, я успеваю подумать, что вновь в этой студии что-то разбилось, и услышать взволнованный голос отца:

– Алёна! Алёна, остановись…

Глава 3

Сквозь завесу забытья прорываются звуки: кто-то зовёт по имени и что-то говорит. Судя по интонации, это вопросы, только не разберу какие. Хруст сгребаемого стекла, сердитый голос отца, торопливые объяснения девочки с ресепшен. Вот кому незаслуженно попадёт.

Ощущение укола, и я снова невесома, не могу открыть глаза или пошевелить рукой – не чувствую собственной тяжести. Так лучше. Таймер выключен, и мне спокойно в этой мутной пустоте. Подольше бы не выныривать…

Вспышки рентгена, осторожные касания, тихие команды персоналу – частная клиника. Опять о чём-то расспрашивают, но язык не ворочается – горло слишком сухое. Затылок глухо ноет, кисти саднят. Страшно хочется спать, но кто-то всё время раздражающе будит, и нет сил попросить его этого не делать. Веки неподъёмные – когда суета стихает, проваливаюсь в глубокий сон.

– …ничего критичного я не вижу, сотрясения нет, – утром будит меня чужой голос, видимо, принадлежащий врачу, – порезы мы обработали. Неприятно, но тоже волноваться не о чем. До свадьбы заживёт, как говорится. – усмехаясь, заключает незнакомец. – Пришлю медсестру – прокапаем, в обед выпишем.

– Точно не нужно продлить пребывание? – со значением переспрашивает папа.

– Не вижу необходимости, – бодро рапортует собеседник, а потом понимает намёк, – но если вы настаиваете…

– Я подумаю.

Распахиваю глаза на хлопок двери, думая, что ушли все. Не всё. Заметив, что я проснулась, отец меняет тон на более строгий:

– Здравствуй, Алёна, – тяжёлый вздох, заставляющий неприятно ворочаться чувство вины. – Давай избежим долгих объяснений, но всё же хотелось бы понимать, насколько ты осознаёшь последствия своих поступков.

Прекрасно осознаю. Отец говорит не о репутации фонда, хотя хватило бы и этого. Ему сейчас даже дышать надо правильно, пока в администрации решаются вопросы с главным проектом концерна. Сеть отелей, в строительство которой вложились отец и Карл, – крупнейший проект не только в масштабах региона, но и страны. Битвы за этот кусок побережья шли нешуточные, но наши выиграли. Теперь туда направлены огромные ресурсы, а все действующие лица под пристальным вниманием.