Не оставляй меня

Выпрямившись, я складываю руки на груди и прямо спрашиваю:

– В чем дело, Генри?

На мгновение он закрывает глаза и глубоко вздыхает. Когда он снова открывает их, я замечаю в его взгляде печаль, и от этого мне становится еще тяжелее.

– Хотя бы напиши им короткое сообщение, чтобы они знали, что ты жива и с тобой все в порядке, – мягко просит он.

Я отрицательно качаю головой.

– Я не могу, – честно отвечаю я.

Генри смотрит на меня с таким пониманием, что мне хочется спрятаться. Но я знаю, что он просто хочет, чтобы я не держала в себе столько боли. Хотя бы немного отпустила ее. Но как? Мне поистине не под силу заявить о своем существовании спустя год. Ощущение, будто между мной и моей семьей выросла непреодолимая преграда, которую невозможно разрушить. Да, я тоскую по ним, ведь они моя семья, но… я не могу простить их. Не могу забыть, как отец назвал меня шлюхой. Не могу забыть, как мать впервые в жизни ударила меня по лицу. Не могу забыть, как брат сказал, что ему противно на меня смотреть. За что? Я была наивной девочкой, которая влюбилась в мужчину. Я была готова на все, даже на то, чтобы просить у них прощения на коленях за свою любовь. Но они отвернулись от меня. Они переступили через меня. Люди, которых я считала своими друзьями, начали избегать меня, словно я прокаженная. Знакомые улыбались мне в лицо, но стоило мне отвернуться, как они начинали говорить обо мне ужасные вещи, которые совершенно не имели ко мне отношения. Однако они были уверены, что я действительно могу это сделать. Я до последнего боролась за справедливость и не пыталась казаться лучше, чем я есть. Я знала, что на мне лежит вина за любовь к человеку, которого мне нельзя было любить. Он играл со мной, использовал, врал и выставил меня шлюхой. А я виновата лишь в том, что доверилась ему, полюбила его и отдала себя тому, кто никогда не был моим.

Я отворачиваюсь от Генри и устремляю взгляд в окно. От нахлынувших слез мои глаза начинают щипать, но я не даю себе волю проявить слабость и разрыдаться посреди рабочего дня, находясь на глазах у Генри.

– Ты хочешь от меня избавиться? – спрашиваю я его, глядя на проезжающие автомобили за окном.

– Лилиан, я предложил тебе позвонить брату, потому что знаю: несмотря на обиду, ты его любишь. Я уверен, что ему ты можешь доверять. Прошел год, и я полагаю, что они тоскуют по тебе, – он делает паузу, тихонько ругается, что вызывает у меня улыбку, и затем продолжает: – Уильям тоскует по тебе. Я предложил это не для того, чтобы отправить тебя обратно, ведь у меня нет на это никакого права. И увольнять тебя я тоже не собираюсь.

Узел в груди потихоньку начинает ослабевать, и я чувствую, как напряжение покидает мое тело. От его слов мне стало гораздо легче.

– Спасибо, – благодарю я Генри.

Мы сидим уже около часа, обсуждая, как обновить кофейню. Генри хочет изменить все: от покраски стен до новой мебели. Я оглядываюсь вокруг: стены окрашены в нежный светло-бежевый цвет, что визуально увеличивает пространство. Панорамные окна, занимающие значительную часть одной из стен, пропускают много солнечных лучей, наполняя помещение естественным светом. Рядом с окнами стоят аккуратные белые столики и стулья того же цвета. Но больше всего мне нравятся небольшие картины на стенах. Они изображают живописные пейзажи: леса, горы, цветущие поля и закаты. Эти картины создала Алиса, жена Генри. Каждая из них добавляет атмосферу искусства и вдохновения, создавая уютные акценты в интерьере. Я бы не хотела ничего менять здесь, но, если Генри так хочет, я не могу спорить. К тому же, картины останутся на своих местах, и это прекрасно.

О брате я стараюсь не думать, потому что настроение и так ухудшилось, а мне не хочется еще больше себя расстраивать. Этот год научил меня тому, что иногда нужно отключать голову и не думать о том, что причиняет боль.

Вечером, сидя дома на диване с бокалом красного вина, я верчу в руках пожелтевший листок бумаги с неровно выведенными цифрами и единственным именем – Уильям.

Глава 4.

Субботнее утро начинается с маленького удовольствия – я решаю побаловать себя аппетитными бутербродами с ветчиной и сыром. Сегодня рабочий день, но почему бы не начать его с чего-то вкусного? Устраиваюсь поудобнее на диване, включаю телевизор и начинаю перебирать каналы. Вдруг взгляд останавливается на утреннем шоу, где симпатичный кулинар готовит апельсиновые рулетики. Смотрю на свои бутерброды, и они вдруг кажутся такими простыми… Вздыхаю, откусываю маленький кусочек и медленно жую, думая о том, что могла бы позволить себе что-то более изысканное. Ведь Генри платит мне хорошо, и деньги у меня есть.

Но я привыкла откладывать на черный день. Не знаю, что может пойти не так, но лучше быть готовой, правда? Так всегда делали мои родители. Они часто повторяли: «Денег много не бывает». Хотя, если честно, у нас их всегда хватало. Вся моя семья – стоматологи, так что мои зубы всегда в идеальном состоянии, ярче алмазов на солнце. Да и услуги, конечно, бесплатные.

Год назад у отца было три клиники. Третью он открыл два года назад – это был подарок Уиллу на день рождения. Мой брат с детства мечтал о путешествиях: Италия, Япония, Франция… Но вместо этого он восемь лет учился, а теперь, в двадцать восемь, пропадает в клинике, делая вид, что это всегда было его мечтой. Все потому, что так сказал отец.

Джонатан Бейкер создал себе идеальную картину мира, где каждый член семьи должен заниматься одним делом – медициной. Он настолько одержим этой идеей, что даже не хочет слышать о мечтах своих детей. Я хорошо знаю своего отца и понимаю, почему Уиллу не хватило смелости вовремя сказать «нет». Отец презирает все, что не связано с медициной, и мой брат это знает не понаслышке – за любое непослушание он получал по полной. Поэтому теперь Уиллу ничего не остается, кроме как притворяться, что он доволен своей жизнью. Но кто я такая, чтобы судить? В конце концов, я тоже следую своим привычкам, даже если они не всегда приносят радость.

Если бы я продолжила бакалавриат и успешно окончила университет, меня ждала бы та же участь. Хотя я с детства терпеть не могу медицину, и даже сейчас, доедая бутерброд, могу с уверенностью сказать: ни капли не жалею о своем решении. Бросить университет было так же правильно, как и уйти из семьи. Как бы это ни звучало. Я не жалею, что сбежала и начала новую, взрослую жизнь, пусть даже и не без помощи Генри.

Сейчас я не знаю, в каком направлении мне двигаться дальше, чем заниматься и к чему стремиться. Мне нужно время, чтобы залечить душевные раны, разобраться в себе. Только после этого я смогу понять, к чему мне стоит стремиться и стоит ли снова впускать в свое сердце любовь.

На кухне раздается сигнал телефона, оповещая о новом сообщении. Я не обращаю на него внимания – слишком увлечена шоу, где мужчина, закатав рукава, обнажает сильные предплечья. Шеф-повар достает тесто из чаши и аккуратно выкладывает его на металлический стол, щедро посыпанный мукой. Я наблюдаю, как напрягаются его мышцы, когда он начинает раскатывать этот счастливый комок теста, и чувствую, как у меня пересыхает во рту. В этот момент телефон снова издает звук, затем еще один, и еще.

Проклятье.

Громко застонав, я иду за телефоном и возвращаюсь на диван. На экране высвечивается пять непрочитанных сообщений от Дансии. Неудивительно – только она, Генри и хозяйка квартиры знают мой номер. Быстро засовываю в рот кусочек сыра и открываю чат с подругой.

Дансия: «Смотри, что я нашла».

Пересланное сообщение: «В доме 670 на проспекте Норт Мичиган был обнаружен труп молодого человека, Дэвида Митчелла. Его тело нашли в его собственной квартире. По словам девушки Дэвида, она не могла дозвониться до него на протяжении суток. Почувствовав тревогу, она решила проверить, все ли в порядке. Войдя в квартиру, она увидела своего парня, лежащего на кровати с перерезанными венами».

Пересланное сообщение: «Дело Дэвида Митчелла до сих пор не закрыто. Экспертиза показала, что это было не самоубийство, а насильственная смерть. На теле Дэвида обнаружили гематомы, а на его шее – следы пальцев».

Что за черт…

Крепко сжимая телефон в руках, снова перечитываю сообщение из популярной группы, где публикуют шокирующие новости. Со второго раза до меня доходит, что Норт Мичиган находится недалеко от моего дома – всего в тридцати минутах ходьбы. Но это не единственное, что заставляет меня насторожиться.

Дансия: «Тело Дэвида нашли два дня назад».

Дансия: «Перед тем как открыть фотографии, предупреждаю: там много крови».

Недолго думая, нажимаю на ссылку. Через секунду на экране появляется фотография. Я мгновенно прикрываю глаза, пытаясь мысленно досчитать до пяти и подавить рвотный позыв. Приложив ладонь к губам, я заставляю себя снова взглянуть на снимок.

Черт возьми.

Фотография сделана с такого ракурса, что в кадр попадает только широкая кровать, постеры с изображениями неизвестной мне рок-группы, занимающие всю стену, и часть окна, где можно разглядеть картонные коробки. Я с трудом сглатываю, и мой взгляд снова останавливается на кровати. На окровавленных простынях во весь рост лежит безжизненное тело Дэвида. Его серая футболка и шорты того же цвета заляпаны кровью, будто кто-то выплеснул на него красную краску.

Я тяжело дышу, переходя к следующему снимку. На нем крупным планом запечатлено застывшее лицо бедного Дэвида. Его широко раскрытые глаза устремлены в потолок, а рот искривлен в немом крике, словно за секунду до смерти он увидел нечто настолько ужасающее, что не смог сдержать внутренний порыв. На бледной коже ярко выделяются синие губы. Присмотревшись, замечаю в правом уголке рта тонкую струйку крови, которая спускается по подбородку к шее.

– Господи, – вырывается у меня.

На шее парня видны следы, напоминающие маленькие вмятины. Сначала трудно понять, что именно я вижу – кажется, это просто неудачно упавшие тени от люстры. Но я уже знаю, что это следы от пальцев. На Дэвида кто-то напал, и я не могу понять, как это могло произойти. Если он был дома, значит, кто-то ворвался в его квартиру. Скорее всего, это был вор, и он устроил весь этот тошнотворный ужас. Но зачем? Чтобы ограбить? Почему не использовать пистолет, как обычно делают грабители?

Мне невыносимо смотреть на лицо умершего, и я перехожу к последнему снимку. Но то, что я вижу, моментально скручивает мне желудок.

На весь экран появляется правая рука Дэвида. На внутренней стороне его предплечья зияет длинный порез, на который невозможно смотреть без содрогания. Тем не менее, я не могу отвести взгляд. Эта рана – глубокая, неровная, с зазубренными краями, будто кто-то рвал плоть с невероятной жестокостью. Представляю, как темная, густая кровь стекала по его руке, пропитывая белые простыни. На снимке видны лишь потемневшие следы от этого кровавого ручейка.

Края раны неровные, с мелкими трещинами, а на коже вокруг видны синяки – результат повреждения тканей. Ближе к локтю рана кажется еще глубже, будто нож вонзили с особой силой. Там уже появились темно-красные пятна, свидетельствующие о начале воспаления. Чем дольше я смотрю на этот ужас, тем труднее мне справиться с комом в горле. Уже собираюсь закрыть ссылку, как замечаю кое-что необычное.

Приблизив изображение, я вижу небольшой, почти невидимый порез вдоль запястья на той же руке. Он настолько аккуратный по сравнению с основной раной, что кажется, будто его оставили специально. Как будто ножом проткнули.

Замираю, снова и снова прокручивая мысли в голове. Как будто ножом проткнули. Так сказала Дансия, когда мы обсуждали обезглавленный труп на набережной. Она упоминала, что у мужчины на правой руке был небольшой порез, словно его проткнули ножом. Такой же порез есть у Дэвида.

Хмурясь, я качаю головой.

Это просто совпадение.

Скорее всего, Дэвида убили и ограбили. Или грабитель ворвался в квартиру, когда тот пытался покончить с собой, и… задушил его, ускоряя смерть? Но почему эта версия звучит так нелепо?

Нервно покусываю внутреннюю сторону щеки, пока пальцы сами листают статьи. Надеюсь, новые детали подтвердят мои догадки – или навсегда выбьют их из головы. Вбиваю в поиск его имя, стараясь не дрожать. Но с каждым прочитанным предложением кровь стынет в жилах.

Гематомы. Следы пальцев на шее. Это я уже знаю. А вот свежая статья: квартиру Дэвида взломали ночью. Сосед слышал грохот, но не придал значения – «молодой, мало ли чем занимается». Далее экспертиза: парня сначала задушили, потом перерезали вены. На животе – гематомы, разрывы органов. И самое страшное…

Глубокий вдох. Выдох. Рука непроизвольно сжимает край дивана.

В квартире не нашли следов ограбления. Ноутбук, часы, цепочка – все на месте. Ни пропаж, ни отпечатков. Ничего.

Как тогда с тем трупом на набережной.

Я пытаюсь, честно, пытаюсь не накручивать себя, но чтобы окончательно не сойти с ума, начинаю искать новости о первом убийстве. И почти сразу нахожу то, что искала: «Убийство без следов ограбления».

Поднимаю взгляд на телевизор – шеф-повар все еще раскатывает тесто, шевеля губами. Но его голос тонет в грохоте пульса. В ушах звенит, будто я стою под водопадом из собственного страха.

Глава 5.

Я думала, что на сегодня хватит потрясений. Но, как оказалось, ошибалась. После известия о Дэвиде Митчелле мое состояние ухудшилось, и это не могло не отразиться на работе. Тревожные мысли роятся в голове, как стая встревоженных птиц, и я пробираюсь сквозь этот хаос, пытаясь найти хоть каплю здравого смысла.

Два трупа – это еще ничего не значит.

Я стараюсь привести мысли в порядок, но они только усиливаются. Каждый раз, когда закрываю глаза, передо мной встает образ Дэвида – его широко раскрытые глаза, бледная кожа, глубокая рана на руке и кровь. Море крови. Ее было так много, что казалось, будто на его кровати забили стадо коров. В какой-то момент я даже жалею, что увидела те фотографии – они прочно засели в моем сознании.

Чтобы отвлечься, решаю заняться уборкой. Вытаскиваю бутылки с водой, выжимаю тряпку и начинаю протирать внутренние стенки пустого холодильника. Возвращаю бутылки обратно, переставляю их несколько раз, чтобы они лучше смотрелись, и только когда остаюсь довольна результатом, перехожу к следующему холодильнику с десертами.

Внезапно слышу вой сирен – резкий, как раскаты грома в безоблачном небе. Резко поднимаю голову и вижу, как мимо кофейни проносится машина скорой помощи, а за ней – две патрульные полицейские машины. В груди все сжимается, мышцы напрягаются в тревожном предчувствии. Я бросаю тряпку в воду и бегу на улицу, пытаясь понять, куда направляются эти мигающие огни.

Выбежав на тротуар, едва успеваю заметить, как они сворачивают направо и исчезают из виду, унося с собой затихающий рев сирен.

Похоже, на Норт Раш что-то случилось.

Очевидно, что происходит что-то серьезное, раз вызвали скорую помощь и две полицейские машины. Любопытство буквально разрывает меня изнутри, но я понимаю, что ничего не могу сделать, кроме как вернуться в кофейню и спокойно закончить уборку. Проходит полтора часа, и, как всегда, приезжает Генри. Он устраивается за своим любимым столиком у окна, потягивает кофе и заполняет заявку на необходимые товары.

– Ты слишком много думаешь, – замечает он, глядя на мое мрачное лицо.

Я сижу за стойкой, уставившись в панорамные окна. Жизнь за стеклом кажется такой бесконечной, но в то же время хрупкой – она может оборваться в одно мгновение, быстрее, чем успеешь моргнуть.

– Знаю, – коротко отвечаю я.

Ничего не могу с собой поделать.

Генри тяжело вздыхает. Я рассказала ему о фотографиях мертвого Дэвида, и это явно его расстроило.

– Тебе нужно развеяться, – предлагает он, и в его басистом голосе снова слышны нотки грусти. – В твоем возрасте важно проводить больше времени на свежем воздухе, наслаждаться жизнью и заводить новые знакомства. А ты сидишь здесь и переживаешь из-за смертей, которые к тебе никакого отношения не имеют.

Я закатываю глаза. Ну да, конечно, он сам-то такой спокойный. Притворяется, будто его это не трогает, но я же не слепая – понимаю, почему он на этой неделе так редко заезжал в кофейню. Его больное сердце – дело серьезное.

– Влюбиться тебе надо, – вдруг говорит он, и я морщусь от внезапной боли в груди. – В такого парня, который будет заботиться о тебе, дарить подарки, уделять внимание и всегда быть рядом, чтобы ты не чувствовала себя одинокой.

Каждое его слово будто бьет меня ножом. Я закрываю глаза, с трудом сдерживая резкие слова, которые так и рвутся наружу.

Влюбиться. Серьезно?

Он знает, что однажды я уже влюбилась, и к чему это привело. Теперь я даже не уверена, смогу ли снова кому-то довериться. Ведь основа любви – это доверие, а у меня с этим большие проблемы, особенно когда речь идет о мужчинах. Я боюсь открыться, боюсь снова пережить предательство и боль. Понимаю, что это неправильно, но, как я часто себе говорю, мне просто нужно время.

– Не хочу влюбляться, – бормочу я и открываю глаза как раз в тот момент, когда у кофейни тормозит полицейская машина.

Я тревожно смотрю на Генри.

– Что ты на этот раз натворила? – строго спрашивает он.

Что?

Я широко раскрываю глаза и качаю головой. Старик улыбается.

– Все в порядке, это Патрик, – успокаивает он меня.

Генри встает со стула, поправляет воротник рубашки и направляется к сотруднику полиции. Колокольчик на двери тихо звякает. Я расправляю плечи и натянуто улыбаюсь вошедшему мужчине.

– Добрый день, мистер Харрис! – бодро приветствую лучшего друга моего начальника.

– Мисс Бейкер, – кивает он в мою сторону, пожимая руку Генри. – Был вызов на Норт Раш, решил заехать по пути. – Понизив голос, добавляет: – Что за чертовщина у вас тут творится?

Он имеет в виду эту карусель сирен? Или за последние два часа произошло что-то еще, о чем мы не знаем?

– Это ты мне расскажи, – отвечает Генри. – Присаживайся. Кофе будешь?

Патрик садится за ближайший к двери столик, достает платок и вытирает лоб, покрытый глубокими морщинами.

– Просто воды, если можно, – просит он, и я наливаю стакан, подавая ему.

Полицейский бросает на меня обеспокоенный взгляд, но я сажусь за стол, игнорируя его. Он переводит взгляд на Генри, который одобрительно кивает.

– Она все равно узнает об этом завтра из новостей.

Именно. Поэтому я останусь здесь, за столом, и выслушаю все, что собирается сказать Патрик. Он откашливается в платок, делает пару глотков воды и переводит взгляд то на меня, то на Генри.

– Сегодня утром под колесами собственного автомобиля было найдено тело молодой девушки. Когда мы прибыли на место, даже обезглавленный труп не вызвал у меня такого шока, как это. У жертвы обнаружили два открытых перелома на правой руке и знакомый порез на запястье, – он бросает на Генри многозначительный взгляд, от которого по моему телу пробегает холодок. – Что касается ее головы… – Патрик закрывает глаза и делает глубокий вдох. – Мы предполагаем, что она потеряла сознание до того, как машина проехала по ней.

Порез на запястье…

Снова этот чертов порез.

Эмоции берут верх, и я начинаю дрожать, как это бывает, когда сильно волнуюсь. Опускаю руки на колени и сжимаю края фартука, пытаясь унять эту предательскую дрожь. Но это не помогает, и меня охватывает беспокойство, словно из темноты возникла неведомая угроза, проникающая в каждую клеточку моего тела. Я перевожу испуганный взгляд на Генри. Подперев подбородок руками, он сжимает губы в плотную линию, прежде чем произнести:

– Похоже, этот ублюдок специально метит своих жертв порезом на запястье, – его брови сходятся на переносице. – Может, он хочет, чтобы никто не сомневался, что трупы оставляет один и тот же человек.

Мистер Харрис кивает.

– Скорее всего, он именно этого и добивается.

Чувствую, как холодный пот выступает на лбу. Я знала, что эти убийства связаны. Поняла это еще утром, когда увидела на руке Дэвида тот проклятый порез. А тело девушки только подтверждает мои догадки.

– Значит, в городе появился серийный убийца, – с трудом произношу я, глядя на полицейского. – Может, он оставил больше трупов, просто их еще не нашли, верно?

Генри отвечает:

– Будем надеяться, что нет.

Я смотрю на него, а его взгляд устремлен на Патрика.

– Что полиция думает по этому поводу? – спрашивает он друга.

Патрик горько усмехается.

– А черт его знает, – он проводит платком по худощавому лицу. – Ни улик, ни зацепок. У нас нет ничего, кроме собственных предположений. Мы думаем, что за этим стоит взрослый мужчина. Он не грабит своих жертв, значит, у него есть работа и стабильный доход. Слава богу, не насилует. Он сильный, раз способен избить человека до смерти, и очень умный, потому что мы до сих пор не можем найти его следы. Остается надеяться, что нам повезет, и мы обнаружим нить, которая приведет нас к раскрытию после третьего преступления.

Я делаю глубокий вдох, беру себя в руки и задаю самый важный, по моему мнению, вопрос:

– Насколько безопасно выходить на улицу? В городе разгуливает человек, который с такой жестокостью лишил жизни минимум троих людей. – Я внимательно смотрю на полицейского, который обдумывает мои слова. Затем перевожу взгляд на Генри и замечаю, как старик с сожалением смотрит на меня. – Я бы предпочла оставаться дома, если это возможно. Хотя Дэвида Митчелла убили в его собственной квартире, так что сейчас и дома мы все в опасности? Я правильно понимаю?

– Я могу помочь тебе с переездом, – предлагает Генри, и я невольно стискиваю зубы от его слов. Он кладет руку мне на плечо и мягко сжимает. – Если ты чувствуешь здесь опасность, то переезд – единственный способ избавиться от страха, – в его глазах появляется тень боли, когда он тихо добавляет: – Тебе ведь это известно, дочка.

Это предложение звучит как прыжок с крыши многоэтажки. Я в неверии смотрю на него. Нет, нет и еще раз нет! Я только начала привыкать к новой жизни в Чикаго, среди людей, которые меня понимают и поддерживают. Я не хочу все бросать и снова бежать, поддавшись параноидальным мыслям. Да, я испытываю страх, осознавая, что в городе действует серийный убийца. Но потерять то, что у меня есть сейчас, – это гораздо страшнее. Это как потерять семью, не успев ее обрести.

Рядом кашлянул мистер Харрис.

– Давайте не будем поддаваться панике, – я понимаю, что он обращается ко мне. – Да, опасность существует, но если мы будем проявлять бдительность, нам ничего не грозит, – его голос становится увереннее. – Будьте настороже с подозрительными личностями и избегайте общения с незнакомыми людьми. Если ваши инстинкты подсказывают вам что-то неладное, немедленно свяжитесь со мной. Осторожность – наш главный союзник.

Глава 6.

Возвращаюсь домой, чувствуя, как тяжесть дня буквально придавливает к земле. Сбрасываю кеды, еле волочу ноги на кухню, по пути оставляя сумку, букетик цветов и футболку где-то на полу. Открываю холодильник – полупустые полки, как будто отражают мое настроение. Ветчина и бутерброды? Нет, сегодня не их день. Вместо этого беру бутылку вина, закрываю дверцу и вздыхаю, глядя на гору посуды в раковине.

Пару минут мою тарелки, потом делаю три больших глотка вина. Тепло разливается внутри, мышцы понемногу расслабляются. Вот оно, то самое облегчение.

Перед тем как упасть на диван, смотрю на несчастный букет роз. Беру его в руки, нежно касаюсь лепестков, и на секунду в душе появляется что-то похожее на умиротворение.

–Ну и дурак, – шепчу про Эмметта.

Цветы? От него я такого точно не ждала. Что с ним случилось? Два дня только комплименты, ни единой колкости, а теперь вот этот букет – пятнадцать роз в нежно-розовой бумаге. Если он думает, что таким образом привлечет мое внимание, то зря старается. Хотя… признаюсь, мне приятно. Цветов в моей жизни было не так уж много. Аккуратно кладу букет на пол, беру бокал и допиваю вино. Оно, как и весь этот день, вытянуло из меня последние силы.

Я чертовски устала.

Облокачиваюсь на подушку, закрываю глаза. Всего на минуту. Просто тишина, просто покой. Никаких мыслей, никаких забот. Никаких размышлений о серийных убийцах. Всего одна минута, а потом снова начну копаться в себе и своих тревогах.

Чужая рука сжимает мое горло с такой силой, что дыхание перехватывает. Я пытаюсь вдохнуть, но легкие остаются пустыми. Паника накрывает с головой, я извиваюсь, пытаясь вырваться, но его пальцы только глубже впиваются в кожу, прижимая меня к дивану. Его тело тяжелое, как камень, а я будто беспомощная кукла. Глаза закрыты, но я чувствую его – этот знакомый, холодящий душу запах одеколона.

– Лилиан, – его шепот звучит прямо у моего уха, – ты тоже умрешь.

Холодный ужас пронзает меня до самых костей. Хочу крикнуть, чтобы он исчез, но из горла вырывается лишь сдавленный стон. В отчаянии я открываю глаза, вглядываюсь в темноту. Алекс смеется, и этот звук разрывает тишину. Моя шея будто трещит под его хваткой, боль пронзает остро и невыносимо. Зрачки мечутся, пытаясь найти его лицо в кромешной тьме, но его нет – только рука, которая сжимает все сильнее, и ощущение, что смерть уже рядом.