Не оставляй меня

Я поднимаю голову, ожидая увидеть очередного посетителя, но вместо этого вижу Дансию.

– Вот это прикол! – удивляется Дансия, прикрывая за собой дверь. Осторожно переступая через стекло и ванильную карамель, она подходит к одному из столиков. – Что он на этот раз натворил?

Я выпрямляюсь и, убрав с лица выбившиеся из пучка волосы, честно признаюсь:

– Эмметт поцеловал меня в щеку.

Подруга садится на стул, поджав под себя ноги, чтобы мне было удобнее убирать под столом. Осмыслив мои слова, Дансия смеется так звонко, что я не могу сдержать улыбку. Вытирая под глазами тушь, она просит меня рассказать поподробнее о поцелуе. Для нее моя жизнь – сплошной индийский сериал. И я рассказываю, как этот дурень хитростью заманил меня в ловушку и нагло поцеловал. Я так разозлилась, что запустила в него мельницу, и мы оба наблюдали, как она пронеслась мимо его тупой головы. А потом он ушел, пообещав завтра снова попытаться пригласить меня на свидание, на которое я, конечно, не пойду. И тогда он придумает еще сотни способов вывести меня из себя, что, скорее всего, закончится дракой. Генри обо всем узнает и устроит мне нагоняй, а Эмметт, как всегда, выйдет сухим из воды, ведь в первую очередь он клиент. А клиент всегда прав. Господи.

– Вот бы все мужчины были такими целеустремленными, как наш Эмметт, – восхищенно произносит она, а я обреченно вздыхаю.

Пока я убираюсь, Дансия без умолку рассказывает, как они с ее парнем Грэгом и еще пятеро друзей, включая Эмметта, вчера вечером тусовались на съемной квартире Лиама. Лиама, кстати, выгнали из дома родители, когда нашли у него марихуану. Не буду скрывать, новость о Лиаме меня расстроила. Этот парень с кривой улыбкой и ямочками на щеках всегда казался мне более ответственным, добрым и даже милым. Но после того, как я узнала от подруги, что Лиам вступил в интимную связь с девушкой легкого поведения и в результате заразился венерическим заболеванием, его образ в моих глазах сильно изменился. А он был единственным в их компании, кто мне понравился. За исключением Дансии, которая всегда держалась рядом с парнями только потому, что Грэг был лидером этой наркоманской компании.

– Ты точно не хочешь с нами?

В третий раз она спрашивает меня, не хочу ли я поехать на квартиру к Лиаму, где будут Эмметт и остальные ребята. Дансии известно о моем пренебрежительном отношении к ее друзьям, она знает, что я никогда не свяжу себя с этими людьми, как это сделала она. Я не осуждаю ее, потому что вижу, как сильно она влюблена в долговязого Грэга и, тусуясь с ним и его компанией, она таким образом присматривает за ним. А Дансия не осуждает меня, девушку из более высокого общества, даже если сейчас я таковой не являюсь.

– Нет, ты же знаешь, я не любительница всей этой суеты, – отказываюсь я, и подруга понимающе кивает.

Я заканчиваю уборку и берусь готовить моккачино для Дансии. Пятнадцать минут назад она закончила смену в кондитерской «Сладкая Леди» рядом с кофейней. Это чудесное место, где продают восхитительные эклеры в шоколадной глазури и множество других тортов и пирожных, от одного вида которых у меня текут слюнки. Мистер и миссис Муньос – родители Дансии – не только талантливые кондитеры, но и очень добрые люди. Помню, как в первые месяцы моего проживания здесь они подкармливали меня эклерами, переживая, что у меня совсем нет еды. Мне стыдно это признавать, но они были правы. Все мои деньги уходили на необходимые вещи для обустройства квартиры и на успокоительные лекарства. После работы Кэтрин Муньос приносила мне коробочку со сладостями и оставляла ее на стойке. Затем ко мне начала заходить Дансия. Когда ей удавалось вырваться на перерыв, она приходила ко мне, заказывала моккачино, и, если в кофейне никого не было, мы садились за стол и болтали.

Она старше меня всего на два года, и я считаю ее безумно милой: волнистые шоколадные волосы, глаза-бусинки и очаровательные ямочки на щеках. Дансия чуть ниже меня ростом, а ее пышные формы не идут ни в какое сравнение с моей худобой, которую я унаследовала от матери. Хотя я и не жалуюсь.

– Ой, ты слышала о сегодняшнем трупе? – неожиданно спрашивает меня подруга.

Я замираю, держа в руках стакан с моккачино. Черт возьми, я совершенно забыла об этом. Подняв на нее хмурый взгляд, киваю.

– К сожалению, да, – перед глазами мелькают очертания обезглавленного тела на утреннем снимке, море крови на песке и весь тот ужас, о котором я не хочу вспоминать.

О котором до этого момента никто не вспоминал.

– Удивительно, но за весь день никто даже не упомянул о случившемся, словно ничего и не произошло, – задумчиво говорю я и беру в руки два стакана: один для Дансии с моккачино, а другой с американо – для себя.

Подруга тут же хватает свой моккачино и, сделав два больших глотка, с довольной улыбкой слизывает пенку с верхней губы. Я сажусь за стол и делаю маленький глоток обжигающего американо.

– В этом нет ничего удивительного, – она равнодушно пожимает плечами. – В жизни столько всего происходит, что невозможно уследить за всеми событиями. Убийства, самоубийства, теракты – все это ужасно, я не спорю. Но если мы будем зацикливаться на таких вещах, то со временем все человечество одновременно сойдет с ума.

Я согласно киваю, поскольку это именно то, о чем я думала утром. Если на то пошло, то вокруг нас всегда кто-то умирает, просто мы этого не замечаем. Смерть, как темный призрак, всегда идет рядом, но мы закрываем глаза на ее присутствие. Мы отгораживаем себя от лишних тревог, погружаемся в дела, заботы и мечты, лишь бы не видеть, как позади нас, отступив на шаг, идет смерть, которая только и ждет, когда мы обратим на нее взгляд. Господи, и откуда в моей голове взялись такие мысли?

Отмахнувшись, я вспоминаю слова Генри о том, что на месте преступления не обнаружено никаких следов, оставленных убийцей. Прикусив губу, я озадаченно склоняю голову и смотрю на подругу.

– Если честно, я считаю это убийство невероятно загадочным и… – я замялась, подбирая подходящее слово, – интригующим?

Дансия кивает.

– Не то слово, – фыркает она. – Я такое только в ужастиках видела, но, чтобы в реальной жизни… – она медленно качает головой и серьезно добавляет: – Кому может понадобиться отрезать голову и выбрасывать ее в мусорный контейнер?

Я замираю, открыв рот от удивления. Дансия спокойно пьет свой напиток, пока я не могу найти слова, чтобы выразить свой шок. Я думала, что голова была рядом с телом убитого, ну, всякое бывает, а оказалось все куда хуже. Заметив мое ошеломленное лицо, Дансия хмурит идеально ровные брови.

– Подожди, что ты вообще знаешь об утреннем преступлении?

По сути, только то, что труп нашли на набережной под пляжным зонтом и шляпой без головы. Есть еще короткая информация от Генри, но от нее никакого толку. Я с трудом делаю маленький глоток кофе и, посмотрев на подругу, робко пожимаю плечами.

Вздохнув, Дансия отставляет стакан в сторону, и я настороженно готовлюсь услышать то, отчего мне будут сниться кошмары. Чего я еще не знаю? Она ставит локти на стол и начинает загибать пальцы.

– Во-первых, перед тем, как бедолагу убили, его сильно избили, о чем свидетельствуют многочисленные гематомы по всему телу, ушибы и сломанные ребра, – подруга морщит носик, – и голова, которую полицейские нашли в мусорном контейнере. – Я чувствую, как холодный пот побежал по позвоночнику, и мои пальцы сжали стакан с недопитым кофе. Дансия продолжает: – Полицейские сначала даже не поняли, что именно нашли. Говорят, там произошло что-то настолько ужасное, что от лица практически ничего не осталось. Во-вторых, на правом запястье есть небольшой разрез. Неглубокий и совсем маленький, как будто ножом проткнули. И в-третьих, кому могло понадобиться тащить этот чертов пляжный зонт? И где он вообще его взял? А еще эта шляпа. – Она разводит руками по сторонам. – Я не думаю, что убитый мужчина пришел на набережную с намерением позагорать ночью в мае.

Какого черта?

Я ошарашенно уставилась на подругу.

– Откуда ты это знаешь?

Прочистив горло, она довольно улыбается:

– Встречаться с Грэгом означает знать все и про всех.

Ну, конечно. Грэг распространяет наркотики по всему Чикаго, он может многое знать, если его что-то заинтересует. Однако сейчас речь не о нем. Если утром я еще могла предположить, что за этим убийством не скрывается что-то настолько ужасающее, что кровь стынет в жилах, то сейчас я совершенно не знаю, о чем и думать.

– Как это возможно? – Подруга с недоумением смотрит на меня, и я поясняю: – Этот ублюдок так жестоко избил жертву, а нам говорят, что никаких отпечатков не найдено.

– Это правда, – подтверждает она. – Он буквально не оставил следов для расследования. Ничего нет, кроме избитого до смерти человека с отрезанной головой.

Действительно. Звучит как безумие. Как что-то настолько нелепое, что в это невозможно поверить – разве что в дешевом триллере или кошмарном сне. Но разум, цепляясь за логику, начинает выстраивать возможные сценарии, один страшнее другого.

А что, если?.. Убийца мог быть в перчатках – тонких, латексных, тех самых, что оставляют лишь едва уловимый след, который легко пропустить. Или в рабочих рукавицах, грубых и не оставляющих ничего. Он мог сменить одежду – снять окровавленную куртку, спрятать ее в рюкзак, а под ней оказаться чистая, ничем не примечательная рубашка.

Нож? Топор?

Да, конечно. Но не обязательно. Это мог быть любой предмет – отточенный до бритвенной остроты, тяжелый, способный одним ударом… Нет, лучше не дорисовывать. Главное, что орудие легко унести с собой, спрятать, выбросить в море, закопать там, где никто не станет искать.

А лицо?

Маска. Банально, но эффективно. Или просто капюшон, тень, падающая на черты, делающая их неразличимыми. А может, он вообще не скрывался – просто вышел из толпы, растворился в ней, как капля в море. Кто запомнит еще одного ничем не примечательного человека?

И вот он – призрак.

Ни следов, ни свидетелей, лишь холодный ужас и вопрос, висящий в воздухе: как такое возможно?

Я резко выпрямляюсь и задаю вопрос скорее самой себе, чем подруге:

– А что, если это не первое его убийство?

Дансия снова пожимает плечами.

– А что, если это не последнее? – отвечает она вопросом на вопрос. И я даже не знаю, какой из этих вопросов звучит менее пугающе. – Послушай, давай не будем играть в эти «а что, если», потому что такое расследование ни к чему хорошему не приведет. Для этого есть полиция, следователи, детективы. Пусть они и занимаются расследованием, – она протягивает руку через стол и берет мою ледяную ладонь в свою теплую. – А мы не будем забивать себе голову, хорошо?

Сжимая мою ладонь, она смотрит на меня умоляющим взглядом, и я сдаюсь. Она права. Нет смысла копаться в том, в чем мы не разбираемся. Для этого есть полиция, детективы и тому подобные специалисты. Труп – это не наша забота. Это проблема правоохранительных органов. Пусть они разбираются с убийством и убийцей.

Я отвожу взгляд от Дансии и смотрю в окно, где кипит жизнь. Но где-то там, в этой же жизни, бродит тот, кто оставил после себя только кровь и страх.

Глава 3.

Сегодняшний день начался куда лучше, чем вчерашний. Просыпаюсь без новостей о каких-то ужасах, и впервые за долгое время прихожу на работу в отличном настроении. Даже мой хмурый сосед не смог испортить мне день. Кстати, о соседе… Утром снова застряла у двери, пытаясь справиться с этим упрямым замком. Упираюсь в дверь всем телом, кручу ключ влево, но он будто издевается – не поддается. Сдаюсь на секунду, отступаю, руки в боки, и смотрю на эту дверь с легким раздражением. Что с ней делать? Достаю телефон, пишу в заметки: «Починить чертову дверь». Пытаюсь снова, и тут… мимо меня буквально пролетает кто-то. От неожиданности роняю ключи, они с грохотом падают на пол. Поворачиваюсь и вижу широкую спину в пиджаке. Это тот самый незнакомец, с которым я столкнулась вчера в подъезде. Я хмурюсь. Он мой сосед? Смотрю, как он спокойно открывает свою дверь, и я невольно закатываю глаза.

Но, прежде чем он успевает скрыться в своей квартире, я, сама не понимая зачем, звонко бросаю:

– Доброе утро!

Сказала это, будто на автопилоте. Может, хотела быть вежливой, а может, просто задело, что он второй раз ведет себя так, будто я – прозрачная. Мужчина поворачивает голову, смотрит на меня с явным недовольством. Я, конечно, улыбаюсь, но замечаю, что он, в принципе, не такой уж и старый. Лет тридцать, не больше. Хотя выражение лица… ну, скажем так, не самое дружелюбное. Дверь захлопывается, и я остаюсь одна. Перестаю улыбаться, моргаю и смотрю на то место, где он только что стоял. Ну серьезно, почему он так себя ведет? Неужели сложно кивнуть или хотя бы фальшиво улыбнуться в ответ? Я ведь не пустое место, в конце концов!

– Придурок! – вырывается у меня, и я злюсь на себя за то, что вообще обратила на него внимание.

А вообще… мне все равно! Ну вот, правда, буду я из-за него расстраиваться. Начинаю рыться в сумке в поисках ключей, а через минуту с легким стуком по лбу понимаю: они же на полу! Поднимаю их, снова пытаюсь справиться с дверью, и – о чудо! – она наконец-то закрывается. Взвизгиваю от радости и почти бегом отправляюсь на работу, оставив все эти глупости позади.

В кофейне царит настоящий хаос. Я мечусь между столиками, принимая заказы, разнося кофе и едва успевая улыбаться клиентам. Посуды накопилось столько, что, кажется, она вот-вот начнет вываливаться из раковины. Но я справляюсь – как всегда. На улице уже вовсю чувствуется лето, хотя май только набирает обороты. В обеденный перерыв я, как обычно, бегу в забегаловку «У Джесси». Там всегда шумно, но еда того стоит.

За прилавком стоит сама Джесси – высокая, статная женщина с теплой улыбкой, которая сразу поднимает настроение.

– Привет, Лилиан! – она машет мне рукой, морщинки вокруг ее глаз становятся еще заметнее. – Как обычно?

Я подхожу к прилавку, оглядывая переполненное помещение. Голоса посетителей сливаются в гул, но я все равно кричу:

– Добрый день, Джесси! Если можно, конечно!

Она кивает и, повернувшись к кухне, выкрикивает:

– Эллиот! Одну порцию фунчезы для Лилиан!

Из кухни выглядывает молодой парень. Услышав мое имя, он смущенно кивает и быстро исчезает. Джесси качает головой, улыбаясь.

– Ты ему нравишься, – шепчет она мне, и я чувствую, как щеки начинают гореть.

В этот момент за моей спиной раздается голос:

– Добрый день. Фунчезу с креветками, пожалуйста. С собой.

Я оборачиваюсь и вижу его – того самого незнакомца. Он стоит, засунув руки в карманы, и изучает меню. На этот раз он выглядит более… человечным. Но я все равно хмурюсь. Интересно, он снова сделает вид, будто мы не встречаемся в третий раз?

Джесси зовет Эллиота, диктует заказ, и тот исчезает на кухне.

– Лилиан, перестань хмуриться, – Джесси тычет пальцем в мою сторону. – Иначе к тридцати будешь похожа на бульдога.

– Ладно, – бормочу я, машинально касаясь лба.

Рядом раздается тихий смешок. Я поворачиваюсь к незнакомцу, и наши взгляды встречаются. Его глаза – зеленые, как море после шторма.

– Что? – вырывается у меня, бровь сама собой взлетает вверх.

Он упирается локтями в прилавок и качает головой.

– Ничего. Это ты назвала меня придурком?

Я мысленно улыбаюсь, но внешне делаю вид, что оскорблена.

– Конечно, нет!

Он прищуривается, уголки губ поднимаются.

– Сделаю вид, что поверил тебе, – он наклоняется так близко, что я чувствую его одеколон, – Лилиан.

Мое имя срывается с его губ непривычно мягко – слишком мягко для обычного общения. Оно звучит почти ласково, будто пропитанное скрытым смыслом, и от этого по спине пробегает противные мурашки. Я непроизвольно сглатываю, чувствуя, как щеки вспыхивают предательским румянцем.

Он замечает это – конечно, замечает. Уголок его рта медленно ползет вверх, образуя ухмылку, в которой читается что-то между насмешкой и… интересом? Его взгляд, тяжелый и неспешный, скользит по моему лицу, будто фиксируя каждую деталь: дрожь ресниц, подрагивающую нижнюю губу, капельку пота у виска.

Чего он так смотрит?

И будто в ответ на мою мысль – отворачивается. Резко, почти демонстративно. Я невольно выдыхаю, даже не осознавая, что затаила дыхание. Грудь освобождается от невидимого груза, но пальцы все равно сжимают сарафан, бессознательно мну ткань.

Но облегчение тут же сменяется раздражением. Меня бесит, что он знает мое имя, а я его – нет.

– Раз уж вам известно мое имя, может, стоит быть вежливым и представиться? – голос вырывается из меня резче, чем я планировала, гранича с открытой грубостью. Но тут же, вспомнив о профессиональной улыбке, которую год оттачивала за стойкой кофейни, растягиваю губы в сладковато-фальшивой улыбке.

Его плечи медленно приподнимаются в театральном вздохе – этот жест такой преувеличенный, такой нарочито-ленивый, что мои ноздри непроизвольно раздуваются. Он поворачивается ко мне с манерной медлительностью, будто у нас есть все время в мире.

Его взгляд – тяжелый, маслянистый – начинает свое путешествие. Сначала задерживается на моих коленях, обнаженных под коротким подолом сарафана, затем медленно ползет вверх, застревая на вырезе, где капелька пота медленно скатывается по шее…

«Да что, черт возьми, он себе позволяет?» – кровь бьет в висках, пальцы сжимаются в кулаки. В горле стоит ком – то ли от ярости, то ли от чего-то более сложного, чего я не хочу признавать.

И вот, наконец, после этой мучительной паузы, он поднимает глаза. Наши взгляды сталкиваются – его холодные, оценивающие, с едва уловимой искоркой азарта, и мои, наверное, полные немого возмущения.

– Алекс, – говорит он, слегка наклоняя голову. – Приятно познакомиться.

Воздух вокруг накаляется. Он продолжает смотреть на меня, и я чувствую, как напряжение растет. Чтобы прервать этот момент, я опускаю глаза на прилавок и замечаю его руки. Он ритмично постукивает пальцами по дереву, и я вижу неровный порез чуть ниже мизинца на левой руке. Интересно…

– Лилиан, твой заказ готов! – кричит Джесси.

Наконец-то.

Я заканчиваю разглядывать его руки – широкие ладони, шрам на большом пальце, бледный след от кольца. Резко отвожу взгляд, торопливо оплачиваю заказ. Пакет с обедом неприятно шуршит в пальцах.

В кафе сегодня душно, будто воздуха не хватает. И виной тому – Алекс. Даже не глядя в его сторону, чувствую этот тяжелый взгляд. Черт, кто этот парень? И почему он так странно себя ведет?

– Хорошего дня, Джесси! – кричу напоследок.

Но мне отвечает не она.

– Хорошего дня, Лилиан, – звучит голос Алекса.

Странное волнение, которое я ощущала после встречи с Алексом, наконец отпускает, когда я добираюсь до кофейни и устраиваюсь за своим любимым столиком у окна. Достаю из пакета коробку с едой, но не спешу ее открывать. Мысли крутятся вокруг этого загадочного соседа. С одной стороны, он выглядит совершенно обычным: высокий, примерно на полголовы выше меня, с крепким, но не перекачанным телосложением. Его мужественные черты лица сразу притянули мое внимание – волевой подбородок, покрытый густой щетиной, придает ему слегка неряшливый вид, но при этом делает его еще более привлекательным. Тонкие губы и ярко-зеленые глаза добавляют ему обаяния, а взъерошенные русые волосы напоминают мне о моем брате. Уилл всегда выглядит так, будто его только что подняли с кровати.

Но, с другой стороны, я не могу уловить своих чувств к Алексу. Он мне интересен, но между нами не возникло той искры, которая заставляет сердце биться чаще, а при взгляде перехватывает дыхание, как это было с Кевином. Стоило мне только подумать о бывшем, как внутри вскипает ярость. Я поспешно отмахиваюсь от этих воспоминаний, словно от назойливого насекомого, и снова сосредотачиваюсь на Алексе.

Единственное, что мне не понравилось в нем, – это его взгляд. Он изучал меня так пристально, будто хотел запомнить каждую деталь. Я точно приглянулась ему, раз он так внимательно рассматривал каждую открытую часть моего тела. Если бы я ему не понравилась, вряд ли бы он назвал мне свое имя и вообще заговорил со мной. Я знала, что он услышал, как я назвала его придурком, и не могу сказать, что он выглядел обиженным. Наоборот, ему, кажется, даже понравилось.

Я вздыхаю, глядя на картонную коробку с едой. Оказывается, у нас с соседом есть что-то общее – мы оба любим фунчезу с креветками. Манящий аромат наполняет пространство вокруг и дразнит мой пустой желудок, заставляя меня ощущать, как голод буквально завывает внутри.

С соседом я разберусь позже. А сейчас мне нужно заняться более важным делом – поесть.

Я почти заканчиваю обед, когда звенит колокольчик над дверью, и в кофейню входит Генри. Мы не виделись с пятницы – с тех самых пор, как в городе заговорили о новом убийстве. Он что-то бурчит в телефон, хмуря густые брови, и плюхается за столик напротив.

– Нет, милочка, мне не нужны пончики с клубничной глазурью, – отрезает он, повышая голос. – Я уже сказал: ничего не заказываем. До свидания!

Телефон со стуком приземляется на стол. Генри поворачивается ко мне, и его лицо мгновенно смягчается:

– Доченька, налей-ка мне американо, как я люблю.

Киваю, убираю со стола крошки и прочий мусор, а потом берусь за кофеварку. С самого первого дня нашего знакомства Генри называет меня своей дочкой, и это так трогательно, что у меня внутри сразу становится тепло. За год этот седовласый старик с добрыми глазами и аккуратными усами стал для меня как родной. Он заботится обо мне, поддерживает и постоянно повторяет, что я могу обратиться к нему за помощью в любой момент. Мне, конечно, немного неловко принимать его заботу, ведь я ничего не могу предложить взамен. Но я понимаю, почему он так ко мне относится. В свои пятьдесят шесть лет Генри остался совсем один – так же, как и я в свои двадцать один. Только разница в том, что у него никогда не было детей, а его жена, с которой он прожил тридцать четыре года, ушла из жизни пять лет назад. Она оставила ему кофейню «С Любовью от Алисы» и кучу картин, которые сама написала. У меня же, казалось бы, все иначе: родители живы-здоровы, есть брат, но стоило мне оступиться, как все, кого я считала близкими, отвернулись. Даже Эмили, моя лучшая подруга с детства, бросила меня. Иногда мне кажется, что именно это внутреннее одиночество и сближает нас с Генри. Мы стали друг для друга чем-то вроде семьи. И я бесконечно благодарна судьбе за то, что она привела меня в Чикаго, в этот район, и заставила зайти в его кофейню.

Пока кофе заваривается, я смотрю на Генри. Он удобно устроился на стуле, поглаживает усы и задумчиво смотрит в окно. После вчерашних новостей о трупе он был очень взволнован, у него даже давление подскочило. Вчера, закончив дела в городе, он сразу поехал домой отдыхать. И я рада, что сегодня он выглядит более бодрым и отдохнувшим.

– Как ты? – спрашиваю я, пока кофеварка шипит.

– Как будто проспал всю ночь, – усмехается он, намекая на бессонницу. – И чувствую, что хочу кофе.

– Готово, босс! – ставлю перед ним кружку черного американо без сахара.

Старик благодарит меня и делает глоток горячего кофе с таким удовольствием, будто не пил его целую вечность.

– Лилиан, я хотел обсудить с тобой кое-что, – начинает Генри, дождавшись, пока я снова сяду за стол. – Помнишь, ты как-то говорила, что у твоего брата Уильяма день рождения в начале июня? – его осторожный тон вызывает у меня легкое беспокойство. Я смотрю на него с недоумением. – Может, стоит позвонить ему и поздравить?

Я шумно выдыхаю, и Генри слегка поджимает губы, чувствуя, что затронул неприятную тему. Очень неприятную. Я действительно не понимаю, зачем мне звонить Уильяму после того, как год назад окончательно разорвала все связи с ним и нашими родителями. Возможно, мной тогда руководили эмоции, и я поспешила вычеркнуть их из своей жизни. Но давайте взглянем правде в глаза: мои родители достаточно состоятельные люди, чтобы нанять детективов, которые смогли бы меня найти. К тому же я не пытаюсь прятаться, и у Генри есть лучший друг – полицейский, который часто приезжает к нам на кофе. Если бы меня искали, Патрик бы знал об этом и предупредил меня.

Вздохнув, я осторожно спрашиваю:

– Зачем?

Делая вид, будто размышляет над ответом, Генри проводит рукой по своим аккуратно подстриженным усам. Он знает, насколько эта тема болезненна для меня, и я чувствую, как он старается быть максимально тактичным. Но его слова все равно задели.

– Просто, – он пожимает своими массивными плечами, – чтобы поздравить его с днем рождения?

Я смеюсь. Ну правда, это же смешно! Генри озадаченно хмурится, явно не понимая, что меня так развеселило.

– И как ты себе это представляешь? – Я прикладываю к уху ладонь, имитируя телефон, и будничным тоном говорю: – Алло, Уилл? Это я, твоя сбежавшая сестра. О, узнал, хорошо. Так вот, я звоню, чтобы поздравить тебя с днем рождения! Что? Нет-нет, я не скажу тебе, где я сейчас. Нет, Уил, домой я не вернусь. Что? С родителями поговорить? – Я убираю ладонь и, смотря Генри в глаза, четко произношу: – Ни в коем случае.