А что скажет психолог?

– Приветствую вас, милое создание, – нарушил умиротворение Господин Шишкин.

– Здравствуйте, – без удовольствия сказала Маша.

– Что вы? Не рады мне? – лукаво спросил он.

– И да, и нет. Не испытываю какого-либо неудовольствия к вам как к личности, а вот ваша работа меня подгонять – мне не нравится.

– Так уж и работа. Воспринимайте это как игру.

– Видите ли, Лёша, если вы не хотите, чтоб я взяла и утопилась в этой морской пучине, то не торопите меня сегодня. Я смертельно устала и сейчас это вовсе не аллегория. Устала настолько, что даже не могу почувствовать радости после воссоединения со своим любимым мужчиной. И осознание этого ещё более усиливает мою грусть. Дайте подзарядить душу красотой.

Лёша промолчал, лишь сел рядом на скамейку.

Павловой стоило бы удивиться и своему откровению, и верности собственных слов. Ее депрессия – смертельная усталость. Только с чего вдруг и когда точно появилась эта усталость, до сих пор было не ясно.  Психотерапия пока не давала ей этих ответов, хоть и очень поддерживала.

Пришла она на приём к психологу года три назад в совершенно плачевном состоянии, когда совсем отчаялась вырываться из плена ночи души. Дополнительно сама пошла изучать психологию, и неожиданно для себя начала практиковать, чуть ли не с конца первого года обучения. На одном из курсов повышения квалификации, студенты в обязательном порядке проходили трёхмесячную безоплатную практику. Пара клиентов после этой практики остались с ней, согласившись на оплату встреч. Так по чуть-чуть все и раскрутилось по сарафанному радио.

Не сказать, что денег хватало на достойную жизнь, вернись она на офисную работу, было бы больше, зато оставалось личное пространство и время на сына. И это в большей степени компенсировало небольшую доходность ее практики.

Обернувшись назад, ее путь в психологии мог показаться легким, вот только такой небережности, излишней прямоты и жестких отказов, она не встречала даже в своей офисной жизни в тоталитарной компании, там люди все же вуалировали свои мотивы и подбирали слова. Некоторые сообщества психологов более походили на осиное гнездо с израненными насекомыми, а не на группу людей, владеющих помогающей профессией.

Маша все искала и искала свою деревню – близкий ей подход в психологии, а не только отдельных коллег, с которыми было приятно и о работе поговорить и душевно кофе выпить. Но, увы, пока так и не находила приюта.

– Маша, вы знаете, где мы с вами сейчас находимся? – все же не удержался и начал выводить ее из равновесия Лёша.

– Расскажите, – грустно пожала плечами Мария, чуть сильнее прижимаясь к мамонту. – Кажется у меня нет выбора. Разве что выгнать вас и забаррикадировать дверь. Проснуться-то я не могу здесь по своей воле. Хотя до этого раза думала иначе.

– Это карцер для буйных, – сказал он тоном, каким обычно говорят конферансье в цирке: «внимание, на арене…».

– Странное у вас представление о карцере и буйных, – слегка повеселела Маша.

– Но это так. Хоть и выглядел он не так до вашего появления здесь.

– А как? – ещё более воодушевилась Павлова.

– Как тёмная комната размером в четыре вот таких мамонта, – тыкнул Господин Шишкин в лохматое животное, не скрывая своего неудовольствия его видеть.

– Вы приписываете мне магические способности?

– Это как мой мир, так и ваш. Даже больше ваш, мы ведь в вашем сне.

– Неужели не ведая того, я здесь что-то изменила?

– Получается так.

– А как?

– А как вы выпустили мамонта? – тоном строгого учителя спросил Господин Шишкин. – Он вообще-то был заперт тут.

– Открыла дверь ключом. Висел у меня на груди на веревочке, у самого сердца, так сказать. Ну, прям, романтика, как и этот бесконечный закат.

– Вы понимаете, что мамонт был совсем не зря здесь заперт?!

– Предупреждать нужно, таблички по саду развешивать «не влезай убьёт». Уж, если он так опасен. Колючую проволоку натягивать.

– И вы даже не спросите, по какой причине он был заперт? – послушались нотки раздражения в голосе Господина Шишкина.

– По какой? – проснулась в Маше личность психолога, готовая задавать вопросы без явного проявления эмоциональных реакций.

– Он же буйный! – с жаром ответил Лёша.

– Ну, да, – согласилась Маша, зная как бесполезно противопоставляться что-то озлобленному человеку. Отстранилась от мамонта, и нагнулась так, чтоб снизу вверх посмотреть на его морду. Мамонт в ответ посмотрел на Павлову милыми маленькими чёрными глазами, в сравнении с его большущей тушей, при повороте головы, осторожно передвигая бивнями, чтоб не задеть ее.

– Буйный, – ещё раз согласилась Павлова.

– Да-да! – погрозил в сторону мамонта Лёша.

– И как это сейчас проявляется?

– Сейчас не проявляется, – с досадой ответил Господин Шишкин, начиная понимать своё неудобное положение.

– Может вы знаете как его раздраконить, чтоб я посмотрела?

– Не надо, – испугался Лёша.

– Может тогда продолжим наслаждаться закатом?

– Вы мне не верите? – с досадой и грустью ответил Шишкин, хмуро опустив голову.

– Мне жаль, что мои слова обидели вас, – все ещё в личине психолога ответила Маша. – Я совсем этого не хотела. Вы и меня поймите, вот сидит мамонт, вполне спокойно, а в прошлый раз он ходил за мной по всему саду, тоже спокойно. И дверь я открыла своим ключом, неизвестно откуда повисшим у меня на груди. Да и увидела я эту дверь первой на своём пути. У вас своя правда и у меня своя правда. Потому и говорю, давайте просто наслаждаться закатом. Нам нечего сейчас друг другу противопоставить.

– В общем, я вас предупредил. Моя совесть чиста.

– Спасибо, – согласилась Маша.

– И все же, почему вы мне не верите?

– Честно?

– Безусловно, я человек чести.

– А я думала, вы леший, который не признаётся в своей природе и в лес меня заманил. Ну, в вашем случае сад. Не смотрите на меня так удивлённо. У моей постели лежит словарь «Славянских древностей», и про вас я там уже успела прочитать.

«Ох, – мысленно запричитала Павлова, – Нашла же я что читать перед сном. Лучше бы сказки читала. Хотя…, – снова осекла себя Маша. – Если вспомнить оригинал сказок Братьев Гримм, лучше уж про славян».

– И тогда должны знать, что некоторые считают меня вполне дружелюбным существом. Я вот вам пояс обережный подарил. А вы мне блинов не напекли.

– Тут вы правы. Я сначала не расслышала, что должна вам испечь, а потом забыла.

– А я ждал.

– Я испеку блины, чтоб не быть у вас в долгу.

– Только поэтому?

– А что ещё вы хотите?

– Чтоб от души.

– Хорошо, с душой.

– Вы так и не произнесли, что готовы были мне честно рассказать.

– Если смотреть на факты, этот мамонт просто ходит за мной и относится с почтением, он тёплый. А вы меня уже разочек обманули. Так что чисто технически пока лимит доверия у мамонта больше.

– Так я из добрых побуждений.

– Слышу вас, но пока все же так.

– Мне теперь тоже жаль, что так вышло.

Мамонт еле ощутимо качнулся в сторону Маши, и она снова опёрлась на него.

Глава 7

Маша проснулась рано, словно ей нужно было будить, кормить и вести сына в детский сад. Яр бы тоже уже давно гремел посудой на кухне, заваривая стопятнадцатую чашку кофе и удивляясь, отчего он мало спит.

Сегодня тишина в доме не радовала Павлову. Плечи горбились от мысли, что Ярослава нет рядом и по ее вине. От него не было сообщений, а писать сама она была не готова, не понимая, как объяснить ночной инцидент.

«Все ли нужно объяснять и все ли нужно анализировать? – задала сама себе вопрос Маша.

Недавно проводя исследования для своей магистерской выпускной работы по психологии, она получила данные, что рефлексия – анализ своих переживаний и размышления о своём психическом состоянии, в простонародье самокопание, не имеет связей с созависимостью. И если принять это за истину, невозможно избавиться от созависимых алгоритмов поведения даже путём самого глубинного самоанализа.

При этом высокий показатель созависимости как раз соответствует склонности к квазирефлексии, то есть когда мозг чем-то забит и мыслей много, но не то, не о том, не в контексте событий и вообще иногда похоже на самобичевание.

Что до созависимости, Мария знала свой диагноз, и именно поэтому исследовала эту тему. Потому как знать о том, что ты зависишь от чувств, словно как от наркотика, и отличать патологическую взаимосвязь с человеком от здоровых взаимоотношений – разные вещи. Знать о чем-то, не значит уметь применять это на практике.

«Что ж, будем практиковать! Созависимость – это ведь про отношения. Так вот и нужно оставаться в отношениях, чтоб на конкретных данных оценивать их адекватность или неадекватность, а не рефлексировать в одиночестве. Что сказал Яр? Произнёс величайшее мужское слово «порешаем». А что мне нужно делать? Обсудить с ним проблему, а не выносить себе мозг, не зная пока его мыслей по этому поводу».

Маша решила написать Быковскому сообщение по дороге на работу, как выходя из квартиры увидела красную розу, воткнутую для неё между входной дверью и ручкой.

«Красная роза – символ любви, причём кровавой», – поймала себя на мысли Павлова. – «Как же я умею все испортить?!»

Есть множество легенд, как появились розы, изначально белые, и лишь потом в несчастье получили свой красный цвет.

Первый цветок розы появился из морской пены, которая покрывала после купания тело древнегреческой богини любви и красоты Афродиты. Жрицы богини отнесли этот девственно чистый и прекрасный цветок в храм и стали украшать белыми розами алтарь и сад при храме.

Так продолжалось до тех пор, пока Афродиту не настигло ужасное известие о смертельном ранении ее возлюбленного Адониса, которого на охоте ранил вепрь, и она без оглядки побежала к нему, не выбирая дороги, раня ноги о шипы роз. Капли крови богини, попали на лепестки цветов. Адонис умер. Богине так и не удалось спасти его. А розы стали красными.

«Знакомьтесь! Маша, это роза! Роза, это Маша! Унесите! … Ну вот, вас только познакомили, а вы уже всякие байки придумываете и ярлыки вешаете!» – вздохнула Маша. – «Это все потому что мне ее подарил человек, который мне очень дорог. И я боюсь его потерять. И вообще, я не богиня. Он не красавчик Адонис. Так что все это лишь миф, выдумка. Все это никак не связанно с нами».

Маша вернулась домой, поставила розу в вазу и только после отправилась на работу.

«Доброе утро, Яр. Я думаю о тебе».

«Доброе, малыш. Я тоже».

«Пообедаем сегодня в «Зефире»?».

«Лучше поужинаем. Днём занят».

«Хорошо».

«Ну вот, все просто. Вечером увидимся, а я-то уже надумала всякой всячины в своей голове», – усмехнулась про себя Маша.

«Малыш, а что это было сегодня ночью? Это тоже все твоя психология? Раньше этого не было», – прилетело следом сообщение от Яра.

Маша в голос засмеялась: «не соскочила с темы».

«Обсудим при встрече», – черканула она, а что ей ещё можно было написать. Вероятно, она действительно почти докопалась до какой-то травмы, физиологическим проявлением которой стала невозможность спать рядом с мужчинами.

"Ну, упс!"

***

– У меня было время и я анализировала запись нашей последней встречи. Я обнаружила, что жалуюсь на хаотичную организацию процесса в институте, хотя сама с тобой организовываю такой же хаотичный процесс.

– И как тебе это? – спросила Вера Истомина.

– Странно. Пытаюсь не свалиться в чувство вины, что это я какая-то не такая, а на других пеняю. Даю себе время побыть в этом. Поискать выгоду. А как тебе с этим?

– С чем именно?

– С тем, что я организую хаос в наших отношениях.

– Мне нормально. Я смотрю на усреднённые показатели, что ты ходишь относительно регулярно и примерно раз в неделю.

– О, – удивилась и призадумалась Маша.

– Ты хотела бы изменить структуру наших встреч?

– Нет, – поежилась Павлова.

– Тогда что?

– Кажется, я убегаю от чего-то важного, начиная нашу встречу не с того.

– Тогда что стало бы верным началом?

Маша закрыла глаза, нежась в воспоминаниях о прошлом вечере с Яром, их близости, которую ей не хотелось называть сексом.

– Теперь я главный, – спокойно сказал Быковский, когда Мария почти допила бокал вина. – Иди ко мне, зачем ты отсела?

– Чтоб насмотреться на тебя.

– Я хочу, чтоб ты была рядом.

– Я рядом, Яр.

– Тебе всегда нужно со мной спорить?

– Нет, – согласилась Павлова, залпом осушая бокал вина. – Я просто волнуюсь и оттягиваю момент.

– Если…

– Нет, Яр, я и хочу, и волнуюсь одновременно. Скажи, что ты будешь нежен.

– Да, буду.

– И не трогай шею, хорошо?

– Малыш, я никогда не причиню тебе вреда, ты же знаешь.

– Знаю, и все же. Не трогай шею.

– Не буду. Все? – улыбнулся он. – Теперь ты можешь подойти ко мне?

Маша поднялась с пола и почти в плотную подошла к голому Ярославу, сидящему на краю разобранного дивана. Он сдвинул ноги так, что ее колени оказалось в тисках его колен.

– Сними платье, – попросил он. Маша повиновалась, оставаясь в кружевных чёрных трусах бразилиана.

После долгой разлуки и изменений в ее восприятии секса, казалось, что вот-вот она лишится девственности, невзирая на то, что ещё двадцать минут назад вела себя вовсе не как невинное дитя.

По ее телу побежали мурашки стеснения и возбуждения. Влагалище увлажнилось и дважды сжалось. Хорошо, что в этот раз он промолчал, замечая трепет ее тела.

Ярослав положил свои руки на ее груди, и ласково сжав соски, заскользил ими вниз до талии, в сторону спины, на поясницу. Прижал Машу к себе и уткнулся носом ей в живот. Маша задрожала сильнее. Ей настолько захотелось расслабиться, что с бьющими по звукам нотами нетерпения она сказала:

– Положи меня на кровать. Пожалуйста.

Яр потянул ее за собой и перевернул на спину, оказываясь с боку, как утреннее солнце, когда лежишь на мягкой подстилке на поляне с невысокой травой и высоченными деревьями, и смотришь на небо.

– Ты скучал? – спросила, как прошептала, Маша, жмурясь от яркой игры бликов собственных чувств в теле.

– Очень, – согласился он, а его рука, нежно касаясь кожи, отправилась без спешки убирать последнюю преграду между ними – ее трусы.

Рука Яра вернулась к лицу Маши и, погладив по щеке, коснулась пересохших губ. Мария облизнула их и захватила ртом несколько его пальцев, увлажняя и их слюной. Возбуждение усилилось. И он, и она знали, что сейчас эти мокрые тёплые пальцы проникнут в самую глубь неё, подготавливая йони к принятию наслаждения.

– Ты? – удивлённо вымолвил Яр, углубляясь в неё пальцами.

– Да, не томи меня, – выдохнула Маша. – Просто скажи это.

– Что? – то ли играл с ней, то ли реально спрашивал Яр, нависая над ней как гроздь сочного винограда, который хочется есть ягодка за ягодкой до полного изнеможения.

– Ты знаешь, – прошептала Маша.

– Я тебя никому не отдам, – твёрдо произнёс он, и она наконец почувствовала эту твёрдость внутри себя.

– Ты так подробно рассказала мне о вашей близости, – отметила Вера.

– Да, мне было это важно. Важно рассказать тебе, как закрепить свою способность чувствовать и получать удовольствие от секса.

Маша на мгновение застыла, проверяя ощущения в теле. Ее больше не морозило от слова «секс».

– Понимаешь, – театрально начала жестикулировать Павлова. – Как бывает в фильмах или книгах? Тут море. И уже оно нашептывает о расслабления. Или шелковые простыни ласкают тело. А может страстный поцелуй после каких-то испытаний. Что там возбуждает? Обстановка или человек, который рядом? Вчера же была моя обычная квартира, мой извечный диван и Яр. Я хотела именно его, а не скинут напряжение или отдать долг за что-то. Не знаю, понимаешь ли ты, что я сейчас пытаюсь объяснить?

– Почему ты пытаешься это объяснить?

– Что? – выскакивая из размышлений, переспросила Маша.

– Зачем тебе объяснять мне, как тебе было хорошо? От чего так важны объяснения?

«Что ты все высчитываешь?!» – одновременно вспомнились Маше слова Яра.

– Объяснения важны мне, – медленно выдохнув неторопливо ответила Павлова. – Мне, – покивала она самой себе. – Я сама себе сейчас объясняю, что те мужчины больше не имеют надо мной власти. Это тело мое, и я способна чувствовать, расслабляться и получать удовольствие от секса. А не терпеть, притворяться или отключать ощущения. Теперь у меня есть совсем другой опыт.

– Ты сказала мужчины во множественном числе? – смутилась Вера.

– Ну, да. У меня было два эпизода насилия, и поэтому двое мужчин.

– Ты говорила об одном случае.

– Хм… Разве? Я не помню. Я все равно не все помню, – ссутулилась Маша.

– Мне очень жаль, Маша, что в твоей жизни было так много насилия. Очень жаль.

– Мне жаль, что это ещё не все, – грустно отозвалась Павлова. – И ещё копать и копать. А я не хочу, – как заныла она.

– Что заставляет тебя копать?

– Ну а как?

– Посмотри на результат текущего момента. Я помню, как тебя тошнило от секса. Как ты избегала секса. Как пускалась во все тяжкие. А сегодня ты рассказываешь мне о наслаждении сексом. Как тебе этот результат?

– О, – выдохнула Маша. – То, что было вчера, было прекрасно. Да, ты права, хорошо бы закрепить этот результат, – усмехнулась Павлова. – Слушай, а как тебе был мой рассказ? Какие эмоции вызывал?

– Разные, – улыбнулась Вера. – Я радовалась за тебя. Я тебе завидовала. И я возбудилась. Так что следующему клиенту достанется много моей энергии.

– Да, пора заканчивать, – потёрла лицо руками Мария.

– Что унесёшь с нашей встречи?

– То, что успела и не успела сказать тебе важное, – цокнула Павлова, вспоминая, что даже не упомянула психологу о том, как не смогла заснуть рядом с Яром.

– Будет сообщение в дверях? – подмигнула Истомина Маше, зная, что та как психолог, поймёт ее намёк. Иногда клиенты выдают самое важное уходя, стоя уже в дверях кабинета. С одной стороны, так они скидывают своё напряжение от тревожащих мыслей, ложно снимают с себя ответственность «мол, я вам говорил», при этом не оставляют психологу ни малейшего шанса поработать с проблемой, которая на следующей встрече при любых раскладах будет звучать как-то иначе.

– Нет, принесу в следующий раз. Значит пока было важно говорить именно про секс. Буду сама себя структурировать, а не ждать как от института, структурирования извне.

– Хорошо. И все же, порой внешние ограничения и структуры – полезны. Помогают разделять ответственность и дают больше опор. А то как-то на себе все замкнула.

– Знаем, умеем, практикуем, – усмехнулась Павлова.

По логике, встреча с Истоминой закончилась хорошо, Маша отмечала и свой прогресс в сфере чувствительности и способность быть честной в мыслях, их открытость в отношениях, за которую она боролась, не желая менять психолога, однако, к несчастью, фокус внимания Павловой так и оставался на деструктивных мыслях: с ней что-то не так. Пока получалось лишь адаптироваться к этому.

Маша подумала о тех изнасилованиях, именно думала, не допуская своего падения в телесные воспоминания. Вряд ли вчерашняя невозможность заснуть рядом с Яром как-то связана с теми эпизодами, которые, да, что первый, что второй, случились ночью, но у нее не было под рукой часов, она не знает ни во сколько это случилось, ни конкретной длительности. Дополнительно ни с одним из ее насильников она не ложилась после спать. Маша, на счастье, всегда возвращалась домой. Вчера же она уже была у себя дома – в своем безопасном микро-мире.

«Если вспоминать модель сознания по Эдварду Титченеру, создание – это волна. А Уильям Джеймс добавил, что сознание обладает свойством непрерывности. Тогда если представить синусоиду мыслей по горизонтальной и вертикальной осям координат, мы получаем непрерывное колебание мыслей как в негатив, так и в позитив. Не может быть идеальной прямой у потока сознания. Это как в больницах у пациентов холтеровский монитор, регистрирующий кардиограмму, показывает ровную прямую только в случае смерти. То есть добиваясь равновесного состояния собственных мыслей, чего мы добиваемся? Смерти нашей чувствительности. Но именно чувства, наряду с телесными ощущениями, помогают нам тестировать реальность и понимать, что происходит. При заморозке чувств мы не можем быть адекватны, как и адаптивны, к текущему моменту.

Возвращаясь к непрерывному потоку колеблющихся мыслей, от чего я чаще воспринимаю реальность со знаком минус, забывая о плюсе. Или не замечаю перепады настроения. Почему? И почему я вообще тут умничаю?!

И все же еще Джеймс в самом начале двадцатого века говорил о способности человека задавать направление потоку мыслей, избирать какие-то значимые впечатления как наиболее яркие. Значит что-то важное таит во мне моя грусть, и я следую на ее зов, оставаясь в негативных мыслях за пять минут до клиентки со скрытой депрессией, явно выросшей в дисфункциональной семье и, предположительно, тоже столкнувшейся с насилием. Ее позы всегда зажаты, закрыты, а рука или руки часто прикрывают живот. Придется вечером себя собирать. День вряд ли будет простым».

Зазвонил телефон. На экране высветилось имя Яр.

– Привет, малыш. Я скучаю.

Маша заулыбалась. Ее тело наполнилось нежностью, и еще больше утонуло в уютном кресле. Она скинула балетки и закинула ноги на сидение, поджав их немного под себя.

– Привет. Мне приятно.

– Ты скорее всего не думала обо мне?

– Нет. А сейчас думаю и мне хорошо.

– Я всегда о тебе думаю.

– Яр, у нас соревнование? – игриво ответила Маша. – Что ты хочешь?

– Хочу вот так просто звонить тебе, и чтоб ты отвечала. Хочу видеть тебя утром и вечером.

– Все?

– Хочу есть домашнюю еду, приготовленную тобой.

– Я просто готовлю, – всегда смущалась Павлова в этот момент.

– Так я люблю просто.

– А я иногда люблю сложно и люблю ходить по ресторанам, чтоб не готовить.

– Ходи в «Зефир».

– Не привязывай меня к одному месту.

– Да кто тебя привязывает? Ходи ты куда хочешь. Ходи со мной, ходи одна, ходи с подругами. С мужиками – нет.

– Ладно, – чуть поежилась от его ревности Маша, – У меня вот-вот клиентка придет. Давай прощаться.

– Кстати, давай мы выделим тебе место под кабинет в помещении «Зефира». Оно будет вдали от зала, отдельный коридорчик.

– Яр, остановись, – перебила его Павлова. – Меня всем устраивает мой кабинет, – постаралась не возмущаться она, находя успокоение в рассматривании узоров на ковре. – Он и так недалеко от «Зефира», и мы видимся каждый день со времени нашей очередной первой встречи.

– Маша, я скучаю, – настойчиво произнес Быковский.

– Порой скучать очень полезно, будоражит чувства, секс приобретает больше страсти, – шутливо в учительском тоне парировала Мария, слыша шаги за дверью.

– Павлова!

– Все, мне пора, у меня клиент, – выдала она и, не дожидаясь ответа, положила трубку.

***

В кабинет зашла Даша. Тогда Мария осознала не соответствие силы шагов весу девочки. Чтоб так давить пятками на поверхность пола, нужно было изрядно напрячься, выдерживая как усилие, так и стремительное движение. А потом резко оборвать действие, остановившись в дверях, создавая вид расслабления. Однако Павлову нельзя было так просто провести, она заметила, что напряжение не ушло, а сгруппировалось в позвоночном столбе, в шее, челюсти и сжатых ягодицах и бёдрах. В руках же Даши она видела не расслабление, а безвольное обвисание.

– Простите, я опоздала, – чуть склонилась девушка, и не глядя на психолога поспешила сесть в кресло.

– Со всеми бывает, – сознательно не акцентируя внимание на времени, сказала Маша.

Даша замолчала, стараясь не дышать и так прийти в себя, будто бы тело уже было в кабинете, а душа задерживалась.

– Шумно выдохните пару раз, осмотритесь. Оцените, комфортно ли вам сейчас в этом кабинете и со мной. Может нужно сесть удобнее? Уменьшить или увеличить свет? Дистанцию между нами?

– Все в порядке, – мгновенно ответила Даша.

– И все же давайте совместно сделаем это как упражнение. Сонастроимся. Мне так тоже будет легче.

– Хорошо, – согласилась Даша.

При созависимости, которую Павлова предполагала у Даши, человек слишком часто забывает о себе, о своих потребностях, не различает собственных чувств и состояний, кроме аффективных, то есть очень ярких, при этом много думает о других, об их комфорте, чувствуя, если не предчувствуя, малейшие изменения в их психологическом состоянии и хорошо подстраивается. Именно все это помогало Маше работать психологом и слыть отзывчивой и тёплой, однако ещё она училась беречь себя. Потому как «профессиональная» болезнь психологов – эмоциональное выгорание. И если она хотела задержаться в профессии, это нужно было учитывать.

Согласие Даши на практику скорее всего было продиктовано желанием угодить Павловой и помочь ей в работе. Сейчас Маша посчитала полезным этим воспользоваться.