А что скажет психолог?

– Делаем глубокий вдох на четыре счета, – начала вести Павлова, сама проделывая практику. – Два счета задерживаем дыхание, и шесть счетов на выдох. Получилось? Давайте повторим.

– У меня сильно бьется сердце, – удивилась Даша. – Так и должно быть?

– Вы сейчас как раз почувствовали, как оно бьется, после того как вы торопились на встречу. Ваше учащенное сердцебиение не от практики дыхания, а следствие быстрой ходьбы. Давайте сейчас чуть замедлим счёт, и вы почувствуете, как оно станет более спокойным.

– И правда, – удивилась Даша.

– У вас хорошая чувствительность, – улыбнулась Маша.

– Разве? Я, наоборот, мало что чувствую, – пожала плечами девушка. Было странно, что за этими словами Павлова не нащупывает никаких эмоций, только холод. Значит, нужно быть осторожной, там точно что-то про насилие.

– Давайте, поэкспериментируем как раз с вашей чувствительностью. Выбирайте на расстоянии или при более близком контакте?

Даша поёжилась.

– Хотите, что-то обсудим или вам хочется о чем-то рассказать? Я последую вашему выбору. Я здесь для вас.

– Лучше про чувствительность. На дистанции, – ещё больше смутилась Даша.

Маша видела, как та останавливает свой импульс, ей точно было, о чем рассказать, хотелось, но не моглось. Вот только есть большая разница между откровенным разговором и душевным стриптизом, на который человек может согласиться под определённым давлением, желая сбросить напряжение и от тяжести изначальных переживаний и от напора вопрошающего. В этом есть опасность. В слишком быстрых откровениях не освобождаешься от душевных терзаний, а приобретаешь новые, в виде чувства стыда, либо ещё больше теряешь чувствительность, когда срабатывает защитный механизм, как анестезия, чтоб адаптироваться к произошедшему.

– Запомните, что вы сейчас чувствуете ко мне. Можете ли вы смотреть мне в глаза. Просто запоминайте ощущения. Не говорите мне пока.

Даша включилась в игру.

– Теперь встаньте и зайдите за спинку кресла. Оцените, что чувствуете сейчас? Выдерживаете ли мой взгляд? Теперь отойдите к двери кабинета. Как вам там? Осмотритесь. Заметьте три какие-то детали или предмета, которые вы ранее не замечали. Вернитесь в кресло. Сядьте. Теперь откиньтесь на спинку кресла, как вам такое положение? Хотите придвинуть немного кресло или отодвинуть?

Даша привстала, немного сдвинула кресло назад и снова села, только теперь облокотившись на спинку, а не как ранее, сидя на краешке. И кресло наконец стало для нее креслом, а не табуреткой. Ее лицо просветлело, а уголки губ чуть полезли наверх.

– Как вам сейчас? – с полуулыбкой ответила Мария, поддерживая своей реакцией переживание клиентки.

– Стало как-то уютнее и кабинет кажется больше.

– Рада это слышать. Где вам ещё бывает уютно?

– С ним у него дома мне было уютно. Или когда мы уезжали из нашего района куда-нибудь гулять.

– Как мне жаль, что вы потеряли это.

Дашу еле заметно затрясло.

– Мне бы очень хотелось вас поддержать сейчас и обнять. Но я пока стесняюсь.

– Я тоже стесняюсь, – зажалась Даша.

«Эх, были неверные слова, и она заморозилась вновь», – с досадой отметила Павлова.

– Так как он меня обнимал, меня больше никто не обнимал. У меня бывают приступы сильных мигреней, – все же решилась на откровения Даша. – Если он был рядом в этот момент, то ложился вместе со мной, прижимал к себе и гладил по голове. Я успокаивалась и засыпала.

– Как это трогательно, – согласилась Маша. – Как вы сейчас справляетесь с мигренями?

– Их стало меньше. Но когда болит голова, я представляю, что он рядом.

В теле Даши снова появилась дрожь.

«Было бы идеально ее усилить», – подумала Павлова.

– Вы благодарны ему за эти моменты?

– Да, – согласилась Даша.

– Что бы вы сказали ему в знак благодарности?

Даша долго молчала, силясь произнести что-то, и наконец выпустила из себя признания:

– Я очень тебя люблю и всегда буду помнить это.

На последних буквах Даша расплакалась и затряслась всем телом.

Она плакала, ссутулившись и скрытая своё лицо руками, но, на счастье Павловой, наконец плакала – эта, вроде как, бесчувственная девочка.

– Простите меня, я сегодня все испортила, – переслала плакать, но не сутулиться Даша.

Маша не стала в этот раз играть в игры и благодушно ответила:

– Если вы вдруг извиняетесь за свои слёзы, то не стоит. Я же психолог. Я люблю, когда люди плачут в моем кабинете. Я считаю, что слёзы универсальный очиститель души. Как вам сейчас?

– Я ещё не поняла.

– Вам можно не понимать? Сможете просто быть в этом?

– Да, – удивляясь ответила Даша, кажется не понимая, что говорит ей Мария. Но вдруг встрепенулась: – Мне ещё хочется перед вами извиниться за своё опоздание. И объясниться…

– Давайте, мы это оставим на следующий раз, время завершать встречу. Побудьте в тех чувствах, что у вас сейчас. Не спешите завершать текущие ощущения, они сами завершатся. В следующий раз расскажите про причины опоздания, если это не потеряет свою актуальность. Так я буду вас ждать с большим интересом, как загадка, почему же вы опоздали, – подмигнула клиентке Маша.

– Вы будете меня ждать?

– Да.

Даша улыбнулась какой-то своей мысли и, подняв глаза на Машу, пристально посмотрела ей в глаза, не теряя улыбки.

В перерыве между клиентами, Мария видела, что пришло сообщение от Яра, но не стала его открывать, чтоб не сбиваться с рабочей волны. Как послевкусие от встречи с Дашей, она вспоминала ее платье-колокольчик чуть выше колен мягкого голубого цвета, наконец проявившееся из фона остальных событий. Оно ей шло и подчеркивало ее хрупкую нежность, а суровая солдатская поступь исчезла в потоке женских слез. Как бы хотелось, чтоб эффект сохранился, и как жаль, что скорее всего так не будет и предстоит еще много бесед.

«С появлением Яра время потеряло свою линейность, то оно бежит, то медлит. А когда он обнимает меня, замирает. Но нет, нет! Не буду смотреть его сообщение. Личное потом. Интересно, не слишком ли я мягка с Дашей? Это ли ей нужно? Хотя, если самым ярким ее воспоминанием было, как ее парень гладил по голове, то да, ей очень не хватает ласки. Но что более интересно, отчего у неё уменьшились мигрени? Что ещё, кроме разрыва с любимым, изменилось в ее жизни? И вообще, отчего я смотрю на неё под негативным фильтром. Девочка пришла на терапию в свои восемнадцать. У неё все шансы прожить долго и счастливо, вне зависимости от изначальных семейных и ментальных установок. Начать терапию так рано – подарок судьбы!»

Глава 8

Как же красиво одевалась Наташа и сама была красива. Ее наряд: чёрное платье в стиле сафари с красными пуговицами и красными туфлями, вызывал неуёмную зависть у Марии.

«Пора худеть или пора вынести на личную терапию тему про зависть к внешности клиентки?» – никак не могла определиться Павлова, пока Наталья шла по кабинету к креслу. – «Она беременна, скоро это измениться», – то ли посочувствовала, то ли порадовалась Маша.

Наталья поправила кресло, сильнее развернув его спинкой к двери и села, заняв грациозную, почти расслабленную позу, закидывая правую ногу на левую, сохраняя этим статическую нагрузку в ногах.

«Кажется, я ищу в ней недостатки», – поймала себя на мысли Маша. – «Почему? Что за феномен?»

Начинать их встречи молчанием, становилось традицией. Когда на Павлову перестал действовать первичный вау-эффект от образа Наташи, она стала улавливать запах грусти, если не сказать, тоски.

– Я не знаю, что говорить, – без эмоций выдала клиентка.

– Расскажите, как вы? Как ваши дела? Что чувствуете?

– Устала, – нейтрально выдала Наталья. – Ничего не чувствую. Ничего не радует. Вот скажите, почему у меня не получается с мужчинами? – спросила клиентка, выделяя голосом «у меня».

Маше пришлось подавить вздох: «опять этот вопрос» и взять небольшую паузу, чтоб преобразовать свою гипотезу о проблемах Наташи в вопрос.

Как предположение, Павлова размышляла над тем, что необустроенность личной жизни клиентки была вполне оправданной. Сложно, как жить идеальной, поддерживая непрерывно вау-эффект, так и искать идеальный идеал, чтоб подходить друг другу, как две половинки и никогда не ссориться. Это детская позиция. В идеальных отношениях нет места обычной человечности, взаимодействию человек-человек. А идеал и идеал не могут взаимодействовать, там нечего дополнять, уже и так все идеально. Но есть ли место в нашем мире идеалу? Идеальность замораживает чувства и утомляет тело. Вспомнить даже древнегреческих богов, так себе идеальные создания: и ревновали, и убивали, и любили не тех и не так.

Наталья явно не замечала, что ее идеальность – скорлупа, а под ней грусть, которую как не наряжай, все равно фонит в мимике и жестах. Мало людей смогут выдержать длительное пребывание рядом с таким фоном. Да и Наташа скорее всего устаёт рядом с кем-то, тратя ресурсы на поддержание идеального образа. В таком случае она неосознанно может выбирать краткосрочные встречи, романы с женатыми или что-то подобное и безопасное – тех, с кем точно не получится выстраивать длительные отношения.

– У вас всегда не получалось с мужчинами? Или были какие-то длительные отношения?

– Делительные? Длительные это сколько? – начала размышлять Наталья. – Пару лет идёт в зачёт? А пару лет с женатым? Или в самой юности?

– Все идёт в зачёт, – не ответом, а эхом произнесла Мария.

– Но ведь не получается! – резко оживилась Наташа и снова сникла под какие-то мысли.

– Что должно было получиться?

– Жили они долго и счастливо и умерли в один день. Как в сказках, – хмыкнула клиентка.

– Как в сказках у вас очень даже получается. Сказки – это про испытания и их преодоление. И лишь в конце одной строкой «жили они долго и счастливо».

– И что мне делать?

– Что хочется?

– Выйти замуж, растить ребёнка… – речь Наташи снова оборвалась.

– Что из этого вам сейчас доступно?

– Я понимаю, куда вы клоните, но растить ребёнка вне брака – это провал, – с тоской ответила Наташа.

– Провал куда?

– Ну как же! Внебрачный ребёнок! – «вы, что не понимаете?!», всем видом показывала клиентка.

– И что? Такое бывает. Или так не может быть у вас?

– Не может! – выдала вспышкой гнева Наташа, а потом вновь сникла. – И оказалось случилось.

– Почему не может?

– Что?

– Почему вы считаете, что это невозможно? Невозможно с вами. Что тогда?

Наташа вдруг показалась Маше очень маленькой и уязвимой.

– Не подумайте, что я сейчас вас ругаю или хочу достать вас этим вопросом. Я сейчас искренне не понимаю, что если вы беременны вне брака, что с вами происходит, какой тогда вы становитесь, что самого страшного может случится? Что вообще значит слово «провал»?

– Не знаю, с детства боялась залететь.

– А что бы было, если бы вы залетели?

– Стала бы позором семьи – это же очевидно!

– Мне совсем не очевидно. Люди по-разному реагируют на беременность своих детей, даже раннюю. Как сейчас ваша мама отреагирует, на вашу беременность?

– Ой, – брезгливо начала Наташа. – Будет счастлива. Но я-то нет. Мужа-то нет.

– Верно я понимаю, что муж равно для вас счастье. А без мужа вы не можете быть счастливы и рожать детей.

– Нет. Ну что вы такое несёте?! – всплеснула руками Наташа и надулась.

– Следую за потоком нашей беседы.

– Ну скажете тоже! – неодобрительно покачала головой Наташа.

– Верно я понимаю, что сейчас в вашем окружении никто не осудит вашу беременность?

– Конечно, не осудят, – согласилась Наташа. – После моего-то диагноза «бесплодие».

– И вы не будете позором семьи?

– Нет, конечно.

– Уже легче, – покивала Маша.

– И правда, – машинально покивала Наташа, меняя позу и став ноги рядом друг с другом.

Вдруг в коридоре послышались шаги. Маша смутилась.

«Не похоже, чтоб следующая клиентка пришла так рано, она обычно наоборот опаздывает. Впрочем, подождёт на диванчике рядом», – мысленно успокоила себя Маша, как дверь без стука открылась и на пороге возник Яр.

Особенностью Маши была заторможенная реакция на какие-то непредвиденные обстоятельства в части внешних проявлений, ярко проявляющаяся рядом с людьми, которых она не считала ближним кругом.

Адреналин пенил кровь и бил по вискам, но она замирала, что помогало не терять разумность на первых секундах, а при наличии сил, и в последующем не дать главенство рептильному разуму и не запустить реакции: бей или беги или замри. Или это и было «замри»?

Такой адаптивный механизм, с одной стороны, очень выручал ее от бед: не наговорить или не сделать лишнего, с другой стороны, вредил. Остановка эмоций без их проживания вредила что психике, что телу, и не давал сложиться полной картине мира. Иногда она вспоминала, что нужно отреагировать какую-то ситуацию в безопасном пространстве, но увы, не всегда делала это.

«Дыши. Дыши», – говорила ей в такие минуты Истомина.

Вспомнив это, Маша выдохнула, а потом, набрав глоток свежего воздуха, сказала, как можно спокойнее:

– Я работаю. Закрой, пожалуйста, дверь с той стороны.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– После работы. Я позвоню, когда закончу.

– Павлова! – настаивал Яр.

– Я не могу сейчас. Я работаю. И если ты прямо сейчас не выйдешь из кабинета, то тебе придётся оплачивать этот сеанс за клиента, так как ты его срываешь. И в дополнение к этому я ещё отменю нашу встречу вечером.

Быковский чуть ли не зарычал.

– Я позвоню, как только у меня будет перерыв. Закрой, пожалуйста, дверь, – с нотками усталости и теплоты сказала Маша. – Закрой за собой дверь, у меня встреча, – повторила она.

Ярослав хлопнул дверью и ушёл.

– Извините, – сказала Маша клиентке, шумно выдыхая.

– О-хо-хо, Мария, – взбодрилась та, выдавая фразу с лукавой улыбкой. – Какой мужчина? Ваш? Или клиент?

«Это не клиент, это уже пациент», – про себя в сердцах бросила Павлова.

– Нет, ну неужели у вас и такой? – задорно и с издевкой продолжала Наташа.

– Такой?

– Сильный духом. Брутальный.

«Ага, бестактный, а не брутальный. Даже больше, шибанутый. Я, кажется, в личной жизни начинаю устраивать себе клинику, встречаясь с Яром», – подумала Мария, отмалчиваясь и стараясь вернуть фокус внимания на клиентку.

Наталья продолжала рассуждать, наполнившись резко энергией от щекотливой ситуации, случившейся на ее глазах, но не с ней конкретно. Это уже была совсем не та уставшая Наташа, которая заходила в кабинет. Маша не спешила этому радоваться, больше отмечала как феномен: резкий прилив энергии – манию.

– Какой приятный голос. Будто знакомый. Ах, Мария-Мария! Любите плохих мальчиков?

– Почему «ах»? – поддерживала переживание Наташи Павлова, не спеша что-то разъяснять и радуясь, что ей удалось удержаться в терапевтической позиции, выдерживая, как провокацию Яра, так и сейчас провокацию клиентки.

– Ну, вы ж психолог, – наконец сказала Наташа вслух столь ожидаемую обесценивающую фразу. – И у вас такой мужчина. Какая вы, однако?! – не унималась Наташа.

Маша ее слушала, замечая, как клиентка сама себе все объясняет, даже не ожидая ее ответа, дополнительно не договаривает фразы. Павлова ведь так и не ответила, кто сейчас заглядывал в кабинет. Ещё Маша отметила, что Наташа не повернулась в сторону двери, когда в ней стоял Яр, а, наоборот, сидела застыв как статуя. Сейчас же было расплёскивание прежних чувств в виду ранее остановленных проявлений.

– Какой я стала для вас?

– Бросьте, вы же понимаете.

– Я много чего могу понимать, мысли читать не умею. Поэтому хочу уточнить у вас, что вы имеете в виду, чтоб мы оставались в одном контексте.

Наташа замолчала, продолжая смотреть с вызовом.

Вдруг Маше пришла идея воспользоваться ситуацией, чтоб показать клиентке одно логическое искажение, которое, не даёт порой людям относится к себе с большим принятием и расслабляться по жизни.

– Я предположу, что вы можете думать, что это мой мужчина. Но тогда как такой мужчина, врывающийся в кабинет без стука и эмоционально требующий разговора, может быть у психолога. Как вообще такие люди задерживаются рядом с психологом, который должен быть образцом спокойствия и благоразумиях, все предчувствовать заранее и не допускать лишних людей в свою жизнь.

– Вот! Я же говорила, вы все понимаете! И тогда как?

– Как вы думаете, вот я – психолог, я в личных отношениях с мужчиной буду в первую очередь психологом или женщиной?

– О как вы развернули!

– Скажу больше, вот я мама, и во взаимоотношениях со своим ребёнком я больше мама или психолог? А если рассматривать меня как дочь моих родителей, там я кто?

– И кто? – заинтересовано спросила Наташа.

– Надеюсь больше дочь, чем кто-то ещё, – усмехнулась Маша, самораскрываясь. Тут и ее клиентка подловила, иногда во взаимоотношениях со своими родителями она чувствовала себя совсем не дочкой – то психологом, то родителем, то и вовсе посторонней.

– Как это все объединить? – задумалась Наташа. – Психолог, женщина, мать, дочь…

– Зачем все это изначально разъединять, то есть выбирать что-то одно? – усмехнулась и пошла во-банк Павлова.

– Ну а какой же вы хороший психолог, если у вас не идеальный муж?

«О, как, мне уже и мужа придумала, или это она о себе сейчас?»

– Не идеальный для кого?

– То есть вам такой тип мужчин нравится?

– Давайте, предположим, что да. Тогда могу я оставаться вашим психологом, если вдруг вечером дома меня ждёт вот такой брутал?

Наташа сдвинула брови в мыслительном процессе.

– Упрощу метафору. Вы любите, например, селедку?

– Фу, нет.

– А теперь представить, что я каждый день вечером перед сном ем селедку. Могу ли я оставаться вашим психологом? Простите вы мне эту слабость, если я не ем ее при вас на встречах?

– Нет. Это неверная метафора. Ешьте, что хотите. Это не характеризует вас как специалиста, что вы едите, а что нет. В случае с мужчиной, характеризует, это же про отношения.

– То есть если я выбираю себе мужчину, который мне нравится, но не нравится кому-то из клиентов, это характеризует меня как…

– Как? Не понимаю. Но да, не факт, что мне нравятся такие же мужчины, как вам. Мы совсем в разных кругах с вами общаемся.