Раздолбаи успеха

– Федор… Иванович.

– Вот, значит, какой вы настоящий Сидог'ов… Федог»… Иванович, – с ироничной улыбкой рассматривал своего вновь испечённого ученика. – Н-да, ну что ж попг'обуем.

Теперь на Брехмана глядело другое, волевое лицо, наморщившее лоб для решения предстоящей фундаментальной задачи. Все стимулы для достижения успеха были на месте: стипендия и ставка лаборанта, комната в общежитии и, как минимум, три года настоящей цивильной жизни в Ленинграде. Прощай, посёлок городского типа Кебан-Ёль в Коми АССР, её лесотундра с болотами и их дренажно-канавная мелиорация с замёрзшими по зиме карпами и карасями! Да здравствует непонятная, неизвестная, заумная, наверняка еврейская, но такая любимая вихревая кавитация!

Сидоров, действительно, оказался Сидоровым. Он пересдал историю КПСС с «двойки» на «четвёрку», неожиданно уверенно получил крепкий «трояк» по высшей математике и математическому анализу, по механизации дренажно-мелиоративных работ ожидаемо и заслуженно получил «отлично». Философия и иностранный язык виделись Брехману очевидным препятствием в прохождении Сидоровым «кандидатского минимума», но тот и здесь сумел удивить своего профессора.

Из далёкого леспромхоза, в котором директором трудился старший брат Сидорова, в адрес институтского садоводческого товарищества «Советский водник» прибыло несколько вагонов с пиломатериалами, а первыми из рук Фёдора Ивановича накладные на дачный дефицит получили в ректорате, конечно, кафедры философии и иностранных языков. Остальные кафедры тащили самодельные лотерейные билеты и рвали на себе волосы, потеряв такого аспиранта.

Теперь Сидорову хоть диамат, хоть истмат, а хоть и мат-перемат. Английский или немецкий? Да хоть китайский! В общем, не то, что «кандидатский минимум», у Феди был в кармане «кандидатский максимум». А ведь у Сидорова оставался не задействованным по-крупному (продуктовые посылки с копчёными язями для студенческого преферанса под пиво не в счёт) дядя – начальник рыболовецкой артели в Сторожевске на реке Вычегда, где, оказывается, до сих пор не перевелась стерлядь.

Брехман, зажмурившись и выставив наружу свой горбатый нос-клюв, представлял, какой банкет сможет закатить Сидоров с такими родственниками из Коми АССР по случаю своей защиты. А то, что она состоится сомневаться не приходилось. Иногда, в порыве честности, Брехман признавался самому себе, что с учеником ему повезло.

«Точно, Моисей меня навёл сг’азу взять Федю!» – благодарил божественного поводыря Семён Наумович.

«А ведь потом, чег’ез паг’у дней, Долбоколов пг’ислал с г’екомендацией… как его… э-э… Беляускаса. Типа отслужил сг’очную в Советской аг’мии, достоин пополнить г’яды советской науки», – вспоминал с содроганием Брехман.

Перед его глазами, будто встреча состоялась вчера, всплыл унылый образ печального литовского хуторянина Арвидаса Беляускаса с погасшим взглядом упахавшейся за сохой клячи и опущенными в пессимистической безнадёге впалыми бледными щеками и кислой рожей сыровара с лопатой. Обиженно выпяченная вперёд нижняя губа говорила о том, что обычно весёлая на втором году служба в стройбате до самого дембеля не хотела отворачивать от него свою жопу. Кличка «Уксус» прилепилась к Беляускасу навечно.

«Ты помнишь, мойшэ, как выглядела ског'бь евг'ейской нации, когда он, как поц, спустился с гог'ы Синайской и объявил, что г'азбил Скг'ижали и не запомнил всех заповедей по пог'ядку! А мы тепег'ь мучаемся с гг'ехами, то ли своими, то ли чужими! – жаловался как-то на Долбоколова Брехман Кильману.

– И «Уксуса» на кафедг'у подослал – мне что, своего в жизни не хватает что ли?»

Так что с Сидоровым всей лаборатории НЛНХиПК, а не только куратору-профессору, повезло. Сидоров оказался двужильным: он не только перелопатил всю институтскую библиотеку по кавитации, но и подписался на какие-то журналы по авиации, где тоже использовались полезные эффекты данного феномена, и не отказывался подменить Брехмана на семинарах, не говоря про

наряды на овощебазу, всегда выпадавшие, как назло, в шабат.

– Ну что, пишешь диссег'тацию? Когда подготовишь пег'вые две главы, обязательно покажи мне, – уходя с работы, Семён Наумович постоянно напоминал аспиранту о приближающемся часе «икс». – И не забудь о пг'актическом аспекте нашего экспег'имента. Кавитатог» должен соответствовать пг'омышленному масштабу!

– Да-да, конечно, – соглашался Сидоров, косясь на жалкий пол-литровый прототип, пылившийся на полке наставника.

Проводив профессора и всех остальных домой, Федя запирался в лаборатории на всю ночь. И однажды час «икс» настал. Нет, до защиты кандидатской было далеко, но Сидоров, заглянув на кафедру, заговорщицки зачем-то позвал и Брехмана, и Кильмана, и даже подвернувшегося бесцельно, но целенаправленно слонявшегося по коридору Долбоколова.

– Вот, смотрите, сделал! Теперь можно приниматься за диссертацию! – торжественно произнёс Федя.

– Ни хрена себе струя! – не удержался от комплиментов Долбоколов.

Представители же интеллигентской части профессуры привычно прищурились и молчали. На специально сваренных из рельс подставках-козлах лежал, сверкая нержавейкой, кавитатор: размером с ракетную боеголовку – не меньше метра в длину. Про вес кавитатора можно не спрашивать. И так ясно – если не прибьёт, то придавит наверняка, не хуже асфальтоукладчика. А уж с завихрением, точно, всё в порядке – в «улитку», похоже, могла поместиться человеческая башка целиком.

– И что, г'аботает? – недоверчиво спросил Брехман, не понаслышке знавший, как запутанна и длинна дорога от еврейского патента до внедрения изобретения.

– Хочу вместе с вами торжественно подключить, – ответил Сидоров.

– Ну-у-у, – разочарованно протянул Долбоколов, – а мы-то думали.

Тут в дальнем углу лаборатории кто-то характерно икнул. Все повернулись и увидели двух инструментальщиков из механических мастерских, за спинами которых что-то жужжало. У обоих на лицах блуждали глупые улыбки, бегали туда-сюда масляные глазки, а крепкий запах перегара перебивал въевшееся в спецовки масло. Работяги не сходили с места, явно закрывая собой какие-то предметы.

– А ну, отвалили! – зычно приказал Долбоколов.

– Пожалуйста, – в один голос вежливо попросили Кильман с Брехманом.

Мастера неохотно отошли в сторону. За ними скрывались аж два кавитатора: одна всем знакомая «пол-литровочка», гонявшая по контуру из прозрачных трубок бесцветную жидкость, и второй, размером с артиллерийский снаряд, с шумом всасывавший в себя, а потом с жужжанием выплевывавший обратно в контур некую коричневую жидкость.

– Герметичность в контурах нарушена, – втянув воздух ноздрями, авторитетно заявил Долбоколов.

– Водка… – шмыгнул носом Брехман и кивнул на нержавеющие «пол-литра».

– Коньяк? – удивлённо глянул на слесарей Кильман.

– Откуда, профессор? – ответили те. – Самогонка яблочная, и немного карамели для цвета.

– А выглядит прям как настоящий «Арарат»! – восхитились учёные.

– И по башке шибает лучше, чем водка, пропущенная через сифон с углекислым газом! А чистота после кавитационной «улитки» – просто слеза младенца! – выдали работники секретный рецепт.

Менделеев в институте был в почёте. Долбоколов заворожённо засмотрелся на жужжащие аппараты и бегающие по трубкам эликсиры, понимая, что премия имени Менделеева почти в руках. Количество соавторов-претендентов несколько печалило его, но, глянув на «боеголовку», парторг быстро успокоился.

– Ну, что скажет аспирант в защиту своей работы? Какая расчётная пропускная способность у кавитатора второго поколения? – намекнул Кильман на «артиллерийский снаряд».

Брехман же наблюдал за Сидоровым и никак не мог поверить, насколько дословно тот понял тезис о практичности и масштабности изобретения.

– Тему-то утвег'дили. Что тепег'ь делать будем? – вскинул и опустил руки Семён Наумович.

Размер снаряда внушал уважение. А это не так уж мало, если не забывать про синергетический эффект водки, кавитации и научной репутации. То есть перед «бомбой Сидорова» всё-таки маячили перспективы. Но какие?

3. Глава коммерческая. Сулящая кавитатору невиданные перспективы

Шальной луч, невесть как залетевший в лабораторию, давно залез с пола на верстак и полз по кавитатору. Погрев его стальной бок, солнце пошло дальше, но внезапно остановилось у сопла, будто принюхиваясь.

– Вы, Семён Наумович, не переживайте так за аппарат – он способен на многое. В его «улитке» овихревает всё, что туда попадает: простая вода, загрязнённая мазутом или маслом техническая жидкость… А вы видели, как горит пропущенное через кавитатор настоящее топливо?

– Ну и? – Брехман многозначительно молчал.

Он повесил на своё лицо обычное умно-озабоченное выражение и ждал продолжения пояснений, а они оказались, действительно, интересными.

– Растворённый в воде грязный мазут сгорает в камере, словно чистый спирт! А что говорить про дизельное топливо. Огнемёт с напалмом, а не кавитатор! Я хочу назвать его КВЭ – кавитатор вихревой энергии. Как вам название? А водка с самогонкой – просто шутка, последняя ступень очистки напитка. Хотел мастеров отблагодарить за помощь в изготовлении «улиток». Попотели мы с ними, особенно с большой. Теперь кавитация не просто равномерно распределяется внутри камеры, а получает сильное динамическое ускорение в «улитке», достигая пика скорости и плотности завихрений на самом выходе из сопла.

– А ты, Федя, замег'ял значения теплоотдачи и теплоёмкости? – А как же! Увеличение не менее чем в два раза! Вот, я всё занёс в экспериментальный журнал, – Сидоров вытащил из стола толстенную тетрадь.

Судя по затёртым и замятым в крошку краям, в этой тетради Брехману было что почитать.

– Пог'а нам выходить на пг'омышленный, даже коммег'ческий уг'овень! – подытожил Семён Наумович.

Он давно уловил витавшие в воздухе возможности в виде кооперативов, научно-технических центров при комсомольских райкомах и дворцах молодёжи, но даже для них новаторское устройство находилось за пределами осознания.

Брехман послал Сидорова на котельную, которая отапливала здание института. За бутылку водки кочегар согласился установить пол-литровую версию на месяц для испытаний. Результаты обнадёживали, и даже очень: после кавитатора горело всё и в любом состоянии, а мазут на котельную почти всегда поставлялся сильно разбавленным водой. Но покупать кавитатор никто не хотел, даже начальник районной ТЭЦ, которого за бутылку коньяка Брехман уговорил посмотреть на устройство в действии.

Оставалась последняя надежда – совместные предприятия с иностранными инвесторами. Таких СП в Ленинграде в то время работало два: «Ленфинком» и «Нева». Первое занималось телефонной связью, и ему кавитатор с его фантастическими свойствами был до лампочки. Зато про «Неву» ходили слухи, что, пока шведы строят мебельную фабрику в Лодейном Поле, «невцы» занимаются всем подряд.

Брехман и Сидоров шли по Смольному институту, и по мере приближения к офису «Невы» им становилось понятно, что только там жизнь бьёт ключом, и только там, возможно, у них будет возможность удачно пристроить свой кавитатор. С каждым шагом по тёмному коридору с красной ковровой дорожкой из дальнего конца всё отчётливее доносились отчаянный женский визг и несдерживаемый мужской смех.

Дверь в помещение была открыта. Секретаря в приёмной не было. Брехман и Сидоров заглянули в смежную комнату с табличкой «Генеральный директор». В огромной, в сто квадратных метров, зале уместились массивный телетайп, новенький факс, кожаное кресло, директорский стол и длинная-предлинная приставка к нему для переговоров в центре.

За этим столом собралось, похоже, всё СП «Нева», и не только за ним, но и на нём. Вокруг него оживлённо бегали и горланили на непонятном языке здоровые, похожие на викингов мужики-блондины, все как один в одинаковых серых брюках, синих блейзерах и ярко-жёлтых рубашках с синими же галстуками. То были шведы. Остальные пятеро мужчин, явно, русские.

Они спокойно сидели на своих местах, тихо о чём-то переговаривались между собой и наблюдали, как кружились довольные фирмачи. Вдалеке на самый край, ближний к директорскому месту, взобрались две женщины и отчаянно визжали, понимая, что отступать им больше некуда, и к ним медленно приближаются…

В тот день «Нева» торговала… живыми раками из обкомовского подсобного хозяйства. Его директор и заместитель доставили из-под Гатчины две корзины «подводных цирюльников» и неожиданно для всех их вывалили прямо на стол для демонстрации особой живучести членистоногих. Несмотря на тряску по ста разбитым километрам без воды и пищи, раки представляли собой весьма живую картину. Сотня зелёных членистоногих переползала друг через друга, пощёлкивая узкими клешнями и иногда задерживаясь на потасовки. Они довольно быстро заняли почти всю поверхность, оставив свободным лишь тот небольшой противоположный край, на котором сидели и орали женщины.

Главный бухгалтер Нина Петровна и секретарь-переводчик Любочка, замерев в объятиях, со страхом ожидали, когда их окружит раковая шайка и начнёт кромсать клешнями одежду. В общем, обе женщины заняли круговую оборону, натянув юбки на сапоги. Шведы же в переводе не нуждались. Раки спокойно перенесли русское бездорожье, многочасовую голодовку и пытку жаждой, совершенно не утратив своей подвижности, задиристости и боевитости.

Единственным недостатком раков была их узкопалость. В Швеции особенно ценилась другая, широкопалая, разновидность раков. Они считались более деликатесными и, следовательно, дорогими. Но приличная скидка могла устранить любые сомнения в качестве товара, а он был хорош, даже очень хорош. Брехману с первого взгляда стало понятно: в СП «Нева» собрались деловые люди с очень разносторонними интересами.

«Если их интересуют живые раки одновременно со строительством мебельной фабрики, то наш кавитатор здесь может найти свой дом», – прикидывал свои шансы на удачу Брехман и даже подмигнул своему аспиранту.

Сидоров же думал, пролезут ли раки в его большой кавитатор вихревой энергии, ну в ту саму «боеголовку», которую они оставили в лаборатории, и в каком состоянии они пройдут «улитку».

– Товарищи, вы к кому? – товарищ Андреев, бывший третий секретарь обкома партии и ныне коммерческий директор СП «Нева», отвлёкся, наконец, от раковых гонок и дуэлей и обратил внимание на вошедших.

Из-за шума и визга не мудрено было пропустить зашедших без стука и доклада Брехмана и Сидорова. Да и кому докладывать? Секретарь Любочка в данный момент сидела на столе, натянув на коленки юбочку, и орала.

– Да у нас тут… видите ли… собственно… кавитатор… энергии… вихревой, – разволновался Сидоров, впервые оказавшись в такой обстановке.

– How much? – шведы, оценив качество советских раков, перешли без особого предисловия к коммерческой части переговоров, то есть «сколько хотите?».

– Подождите здесь немного, товарищи, если есть время. Мы сейчас закончим обсуждение и обязательно пообщаемся с вами, – и товарищ Андреев повернулся к шведам. – Йес, уан момент, плиз!

Товарищ Андреев замолчал, так как его словарный запас делового английского языка исчерпался, а коммерческое чутье подсказывало, что «Ландон из зе кэпитал оф грейт Британ», «Ай рид Морнинг Стар эври дэй афтер газета Правда» и «Коммьюнизм из зе фьючер оф зе планет» лучше отложить до вечернего банкета.

На директора раковой фермы и его зама рассчитывать не приходилось. Чем они могли помочь? Они лишь прошептали Андрееву, сколько раки стоят в обкомовском буфете по пятницам, а это он знал и без них. И за такую цену такое живучее достояние страны с клешнями, пусть и узкими, отдавать капиталистам он не собирался.

Пока товарищ Андреев собирался с мыслями, шведы помогли директору и заму собрать раков обратно в корзины, полили их водой из графина, закрыли крышкой и уселись на свои места.

– Well, how much do you want for this? – повторил свой вопрос о цене Горан Свернлёф, главный инженер СП «Нева», потряхивая корзину с раками.

Он знал, что ему и двум шведским проектировщикам придётся задержаться на выходных в Лодейном Поле, а нескольким коробкам «Туборга» из валютной «Берёзки» при гостинице «Москва» требовалась хорошая закуска. А здесь живые раки – просто подарок судьбы! Отпускать их обратно в коммунистический аквариум где-то под Гатчиной никак нельзя, как нельзя и переплачивать. Поэтому и товарищ Андреев, и господа шведы во главе с Гораном молча таращились друг на друга, держа важную паузу.

«Я-то, ладно, закончил Стокгольмскую бизнес-школу, но откуда коммунист знает о значении паузы в переговорах?» – удивлялся Свернлёф.

А товарищ Андреев просто не знал, что сказать.

– Любочка, слезайте – раков собрали, и приступайте к своим обязанностям! И вы, Нина Петровна, тоже сползайте и проверьте у юриста договор! – впервые подал голос благообразный, словно сошедший с фотографии член Политбюро, седой товарищ, который всё время молчал.

Это был генеральный директор СП «Нева» товарищ Нибалуйко Владимир Иванович, первый заместитель секретаря Ленинградского обкома партии по сельскому хозяйству. Женщины послушно выполнили приказ, но всё еще с опаской косились на корзины с раками, откуда явственно слышалось шуршание и клацанье.

– Любочка, спросите у них, сколько стоят у них широкопалые раки, – попросил товарищ Андреев.

В итоге сговорились на пятистах шведских кронах за обе корзины. Вышло по пять крон (почти доллар) за рака – очень недурно поторговались. И явно оставалась хорошая маржа, так как на следующий раз Горан Свернлёф обещал привезти знакомого стокгольмского оптовика по ракам и прочим живым продуктам. Шведские гены, усиленные многовековыми прививками капитализма, гарантировали их носителю неистребимое желание делать деньги на чём угодно.

Русская идиома «рубить капусту» пришлась Горану по душе. Поэтому, купив себе раков к пиву, Горан не торопился уходить, а с интересом рассматривал сумку, которую приволокли Брехман с Сидоровым. Раки же шуршали в багажнике его «вольво» и могли подождать, так как силы воли у них осталось предостаточно.

– А-а-а, товарищи, вы здесь?

Брехман, не говоря о Сидорове, тоже умел и ждать, и выжидать.

– Ну, показывайте, что там у вас. Только побыстрее, пожалуйста, – коммерческий директор видел, что генеральному не терпится обмыть валютный контракт.

Брехман вытащил из сумки свою миниатюрную «пол-литровочку», а Сидоров, кряхтя, выкатил тяжеленный снаряд – кавитатор. Из всех присутствовавших только швед понял, что сейчас начнется настоящий бизнес.

– Завихряет и сжигает всё на хрен и без остатка! После него горит даже вода!

Товарищ Андреев как-то знакомо и подозрительно повёл носом – видимо, не до конца выветрилась самогонка.

– Возможно побочное пг'именение, – пояснил сметливый Брехман. – Но это не основная функция.

У Горана и в данной области оказались нужные контакты. Он когда-то работал в «Alfa Laval Marine Equipment» и сразу сообразил, куда можно пристроить кавитационное чудо советской инженерной мысли.

Любочка под его диктовку тут же отправила телекс на шведском языке с предложением о встрече и презентации невиданных доселе возможностей КВЭ-2.

Через каких-то два часа, пока все рассматривали и обнюхивали кавитаторы под рекламу об их невероятных характеристиках от Брехмана, «Alfa Laval» ответил «Gutt! Ждём через две недели». Товарищ Андреев тут же оформил Брехмана и Сидорова в штат СП «Нева» старшим научным консультантом и консультантом с окладами, соответственно, двести пятьдесят и двести рублей – меньше по штатному расписанию никак нельзя, заполнил все анкеты и подписал заявления и приказы, и попросил завтра же принести фотографии для загранпаспортов.

Брехман и Сидоров не верили своему счастью, но и на следующий день чудеса продолжились. Когда они пришли со снимками, в переговорной опять сидели товарищи Нибалуйко, Андреев с главбухом Ниной Петровной, Любочкой и юристом, студентом юрфака ЛГУ, Таракановым.

Паренёк полюбился генеральному директору не только за то, что свободно владел английским языком и мог при необходимости помочь чисто с мужскими – без Любочки – разговорами с иностранными партнёрами, но и тем, что совершенно раскованно чувствовал себя в московских министерствах. Последний раз Тараканов ухитрился спереть в Министерстве внешней торговли СССР несколько бланков внешнеторговых контрактов для служебного пользования с гербом, которые размножил и во всю использовал в деятельности СП «Нева».

Куплю-продажу раков, кстати, тоже оформили на бланке Минвнешторга СССР. Когда главбух отнесла шведские кроны в кассу Внешторгбанка на Малой Морской, ни у кого не возникло вопросов о происхождении валюты. Кроме того, у юриста печень оказалась неожиданно прямо-таки партийной закалки и, что особенно удивительно, без стажировки в комсомольских органах. СП «Нева» и областной комитет КПСС заранее прислали открепительное письмо в деканат юридического факультета, чтобы такой ценный кадр не пропал где-нибудь в аспирантуре или адвокатуре.

Декан, профессор и доктор юридических наук, таращился на фирменный бланк совместного предприятия и не верил своим глазам: зарплата студента равнялась его, декана, зарплате, а именно пятистам рублей в месяц. Про такую же ежемесячную премию Нибалуйко благоразумно решил в письме умолчать, чтобы не помешать выпускным экзаменам своего молодого протеже.

Привычно войдя в переговорную без стука и положив перед товарищем Андреевым свои «три на четыре», Брехман и Сидоров направились в угол комнаты забрать сумку с кавитаторами. Вчера, после отмечания приёма в штат «Невы», научные работники не смогли их поднять. Брякнув неаккуратно металлом, они привлекли к себе внимание иностранца, сидевшего напротив советских товарищей.

«Чем и с кем они сегодня торгуют?» – подумали Брехман и Сидоров, с интересом разглядывая подвижного чернявенького бизнесмена с очень живыми карими глазами.

В Ленинград из Италии на пушной аукцион приехал оптовый торговец пушниной, которому «невцы» оказывали неоценимую посредническую услугу – итальянец хотел, чтобы лот с соболями сняли с торгов и отдали эксклюзивно ему. Сущая мелочь для заместителя первого секретаря обкома партии по сельскому хозяйству, и его молодой и перспективный юрист уже заготовил бланк контракта с шапкой Министерства внешней торговли и гербом СССР.

Как и все иностранцы до него, эксперт по шубам живо заинтересовался содержимым авоськи Брехмана. Его губы беззвучно шевелились, видимо, подбирая нужное определение тому, что открылось его взору.

Сейчас легко сказать «хайтек», «инновации», «майнинг» или «блокчейн», а тогда все эти термины и то, что не являлось атомной бомбой, заменяло простое слово «кавитатор», во всяком случае, в ЛИИВТе. И Брехман, не моргнув глазом, выпалил итальянцу всё о фантастических свойствах воды, пропущенной через кавитатор, и которая, будучи добавленной в бетон, в два-три раза увеличивала его прочностные характеристики. Обычная научная, но всё-таки еврейская гипотеза, которую Сидоров к тому же не успел проверить.

Их институт ничем не отличался от прочих советских научных учреждений. Даже простые и очевидные по эффекту рацпредложения годами ожидали своего внедрения на производстве – очередь расписана на пятилетку вперёд. Что же говорить про такие фундаментальные теории как кавитация? Идеальная почва для защиты пока ничем не подтверждённых догадок и гипотез солидными диссертационными трудами.

Тем и жил, на том и стоял профессор Брехман, как, впрочем, и все его коллеги. Пока… Пока Брехман не взял к себе аспирантом Сидорова. Теперь Семён Наумович не без оснований полагал, что, если разбодяженный мазут горит в кавитаторе будь здоров, и раз работяги обогащают через него самогонку, то и вода тоже должна как-то и чем-то заряжаться. До эпохи Аллана Чумака оставалось несколько лет, но у итальянца после вихревой кавитации в исполнении профессора Брехмана закружилась голова и загорелись глаза.

В Пизу, где располагался бетонный завод одного его знакомого, ушёл срочный телекс с предложением принять советскую деловую делегацию и провести серию совместных экспериментов по укреплению бетона и заодно советско-итальянской дружбы. Ответ, ожидаемо, пришёл тут же: «Si! Когда хотите приехать, синьоры? Мы будем рады видеть вас в любое время!»

«В Пизу?! В Пизу, в Пизу!!!» – Брехман тихо офигевал от такого количества свалившихся командировок, и не в какую-то там Болгарию, а в Швецию и в Италию.

Число «пи» явно имело сакральный смысл, а иначе как объяснить, что в Пизу? Товарищ же Андреев вовсю осваивал международное планирование делового расписания. Решили сначала сплавать на пароме «Ильич» в Стокгольм, а потом, по возвращении, поездом ехать в Италию через Венгрию и Югославию. К тому времени должны быть готовы итальянские визы.

Сидоров беспокойно прикидывал, хватит ли у него талонов на водку на все эти командировки, и сколько осталось квиточков на вино, которые можно обменять у девчонок в общаге на водочные. Обмыв очередной удачный внешнеторговый контракт и подняв тосты за предстоящие деловые поездки, товарищ Андреев хлопнул себя по лбу.