Путь к дракону

Раздумывая о способах решения, я переключил внимание на мадам Морлис. С редким даром телепортации и превращения в кошку ей наверняка было известно больше других о том, что меня интересовало. Мне требовалось вырваться из ловушки плазмы и выйти на контакт с Вечным странником.

С орфом-посыльным я проник в её кабинет. Вручил конверт и исчез, растворившись в стене, но не бросился обратно к генератору, а застыл, с усилием воли сопротивляясь волне приказа. И не зря…

– Что слышно о Вечном страннике? – спросила мадам Морлис.

– Он не желает выходить на связь, – сказал профессор Джанка, который только вошёл. – Вы отказали ему в просьбе, древние маги такого не прощают…

– Древним плевать на эмоции, свои и чужие. У них не бывает обид и разочарований, – резко ответила мадам Морлис. – Выгода для них главное! А страннику выгодно будет попасть в наш источник. Всё живое извне пытается в него попасть, напитаться энергией.

– Не на ваших условиях. Он дал это понять…

– Но не сказал «нет». Я уверена, что он явится! Просто сделает это по-своему.

– Выдержит ли защита академии такое, кхм, «явление»?

– Должна выдержать. – Мадам кошка прошлась в мягких туфлях по ковру, утопая в красном шёлковом ворсе. – Я скажу Растену, чтобы сбрасывал всё лишнее, как балласт, и увеличивал силу купола.

Профессор Джанка поджал губы, затем будто пожевал что-то – любимая вредная привычка, когда он встревожен, и добавил:

– Не порталы ли для вас считаются балластом?

– Разумеется, нет. Какие у вас странные мысли.

А я подумал: «Совсем не странные. Порталы тоже поддерживаются генератором, как и дороги от них».

– На вашем месте, – продолжила мадам ректор, – я бы подозревала во взрывах деток из новых территорий.

– Пусть этим занимаются сыщики.

– И то правда. Как девочка с зеркальным даром?

– Вы имеете в виду Тару Элон?

– Кого же ещё?

– Осваивается. Но я сомневаюсь, что она сделает то, на что вы рассчитывали.

– Вы просто не умеете манипулировать, профессор! Гнев и вина прекрасно работают. Особенно в её случае. Надо просто её поддерживать, как угли в костре, чтобы не успокоилась.

– А если она не сможет отразить силу Вечного странника?

Мадам Морлис усмехнулась так, что мне захотелось придушить её.

– Она? Не сможет. Но то, что внутри неё, только этого и ждёт.

– А что если…

– Читайте предсказания, профессор, маргейры их не шутки ради писали на камнях.

«Предсказания?» Если бы орф мог нахмуриться, я бы сдвинул брови. А потом вцепился бы в горло Морлис. Что она задумала против Тары? Чтобы она, совсем ещё девочка, вступила в схватку с Вечным странником – сильнейшим тёмным магом, одолевшим смерть и законы природы? Зачем? Или потому что ему противостоять никто не в силах?

Мне всё это чертовски не нравилось!

Выводило из себя то, что орфы, как и вся плазма, подчинялись строгим правилам Растена – ни шагу в сторону от программ и приказов. А я просто был обязан вырваться и начать действовать, для начала предупредить Тару!

Профессор Джанка вышел, мадам Морлис осталась одна. Судя по шелесту бумаги, она что-то листала. И вдруг я понял, что я идиот – решение было всегда, только я его не видел…

Глава 20

Орфов больше не будет! Вся аудитория загудела от таких новостей!

После этого объявления мой призрачный доберман исчез, словно его и не было!

«А что будет с Линденом?» – подумала я. И воззрилась с немым вопросом на проректора. Тот меня не замечал, он зачитывал новые правила:

– В связи с чрезвычайным положением студентам запрещено находиться вне спален и общих комнат отдыха после десяти часов вечера. Запрещено использовать магию вне занятий, лабораторий и комнат для упражнений.

Зал возмущённо взвыл.

– Строжайше запрещено выходить за пределы кампуса, – продолжал Растен. – Границы с этого момента будут выделены подсветкой. Их пересечение без ведома и особого разрешения администрации будет строго караться и фиксироваться. Ввиду отсутствия орфов будут созданы сборные группы для поддержания порядка. Каждый студент получит извещение о своём дежурстве отдельно. Отказаться от дежурства нельзя. Исключение: если вы тяжело больны, и это готов подтвердить госпиталь.

Дари посмотрела на меня расширенными глазами. Я на неё.

В душе разгорался гнев. То есть всё потеряно? Связь с Линденом, возможность готовиться к его оживлению с помощью алхимии, выйти из кампуса на поиски Вечного странника? Ничего не получится?

Я нахмурилась. Что за друг такой Растен, если лишает Линдена малейшего шанса выжить? Осталось всего тридцать семь дней!

Прохладная рука Дари легла мне на запястье, контрастируя с разрастающимся внутри меня жаром и разгоняющимся пульсом.

– А что случилось? Это связано с порталами? – крикнул Адер.

– В том числе, – ответил Воугел, поигрывая перчатками. – В ваших интересах, господа, быть бдительными и докладывать нам обо всём подозрительном. – Он глянул на меня. – И обо всех. Тогда всё быстро и благополучно закончится.

– Так что всё-таки с порталами произошло? Уже три уничтожено? – громко спросил Эднат.

– А если все порталы исчезнут? – заволновалась светленькая девушка из традиционников. – Как мы вернёмся домой?

– Вернётесь. До каникул ещё долго. Впереди половина семестра и сессия, – ответил строго Растен. – Продолжайте заниматься.

Перекатывая языком по нёбу злость, я глянула на него сквозь прищур и вдруг поразилась. Вокруг самого Растена светилась похожая на купол красно-синяя аура. Плазма? Или мне кажется? Что за чёрт?!

Растен с сыщиками вышли, лекция закончилась. Во мне всё клокотало.

– Пока! Мне надо на стадион, – буркнула я Дари. – Иначе я натворю дел.

– Успокойся, Тара. Всё будет норм. Пойдём лучше, ещё ракушек пособираем!

– Сейчас не могу говорить, прости!

Я сорвалась с шагу на бег и влетела в пустующее пространство для боевиков, ограниченное со всех сторон трибунами. Рубиновый кокон внутри пульсировал, рвался наружу.

Рамки, снова рамки! Опять несправедливость и ограничения!

Я зажмурилась, сжав кулаки. А потом перестала сдерживаться – так топнула обеими пятками, что подпрыгнула вверх. С громким криком выпустила сдавленную пружину силы наружу. Я даже увидела её – ревущий вихрь рубинового огня. Он вылетел спиралью, ударил в воздух и осыпался искрами на траву, заставляя её вспыхивать и тлеть. Я открыла глаза.

Вокруг меня образовался чёрный круг пепла, поднялся дым с запахом жженой травы. Но стало легче. Почему-то ужасно зачесалась спина, весь позвоночник, словно я упала в крапиву. Саднило под лопатками.

Я сложила руки перед грудью и с благодарностью помолилась Богу за то, что никого здесь не было. Мне не нужны были соглядатаи и чужие комментарии. Вот только выплёснуть злость и найти решение – разные вещи. Что делать дальше, я всё равно не знала.

Я оглянулась, чувствуя опустошение. Прошла, прикрыв до щёлочки глаза, по рыжей беговой дорожке.

Я чувствовала себя бесполезной. Сила моя ни к чему. Обещание помочь – отдать долг Линдену – тоже, выходит, пустышка. И сама я ни с чем не справляюсь, разве что удалось не поджечь весь стадион, хотя чувствовала, что могу…

Я пустилась бегом, разматывая мысли на километры. Ни от чего не было проку. Я слишком мало знаю, ещё меньше умею. В прошлой моей жизни от меня хоть в помощи маме польза была, в хозяйственных делах, в приработке – я помогала с уборкой старушке Клион, и в лавке помогала мадам Сильван, быстрей других разносила покупки, знала наизусть, что купят в понедельник, а что в четверг соседки с верхней улицы, а что – с нижней. Кто любит потихоньку от детей и мужа полакомиться конфетами, а кто последнюю крошку хлеба свою отдаст семье. Это была простая и понятная жизнь, и я в ней была понятна. Пока не наступила война, пока не погиб папа, пока не проснулся дар…

Казалось, что-то большое поселилось во мне откуда-то свыше, а, может, наоборот, из нижних миров, из самого ада. И мне не нравилось то, что я не контролирую это, не понимаю, не могу объяснить. Даже себе.

* * *

Так ничего и не придумав и устав от мыслей, я направилась к общежитию. По дороге зашла в буфет, вспомнив, что обещала ночному тонтту молока и печенья. Там уже почти всё разобрали. За витринами с пустыми полками невидимый тонтту мыл чашки и чайники, хотя казалось, будто они полоскаются в мойке сами.

Они продолжали это делать, даже когда на прилавке передо мной по запросу появилась стеклянная бутылочка и песочное лакомство в холщовом мешочке. Странные существа, эти тонтту, может, когда они невидимые, у ни больше рук?

Забрав заказ, я медленно прошла мимо пустой проходной, поднялась по ступеням. И остановилась, раздумывая, где лучше оставить угощение – в пролёте или за горшком с причудливым цветком с кожистыми, плотными, похожими на мечи, листьями.

– Разбалуешь, – послышалось за спиной, и я увидела Гел-Бассена, нашего интенданта.

Он стоял совсем рядом, словно внезапно вырос позади меня. В первый миг интендант опять показался мне полной копией старика Мусля с кривой улочки возле нашего дома, вот только не в белом тряпье, а в форменном костюме со знаками академии и в фуражке. Я даже встряхнула головой, чтобы сбить наваждение.

Конечно, это был не он. Гел-Бассен помоложе, не такой смуглый и не такой блаженный. У нашего Мусля – одни небеса в глазах.

– Но ведь это не запрещается? – хмуро спросила я.

– Не запрещается, – ответил интендант.

А руки у него все-таки были один-в-один: морщинистые, крупные, торчащие нелепо из белоснежных манжет, как сухие сучки абрикоса.

– Не ладится у тебя, девочка? – ласково спросил интендант.

– Нет, – призналась я. – Зла не хватает…

Кряжистая рука вдруг погладила меня по голове, и я даже не отшатнулась, настолько неожиданным это было. Только моргнула.

– Полюби свой гнев, – улыбнулся Гел-Бассен по-доброму, совсем как старик Мусль, когда я по утрам пробегала мимо него.

– Полюбить? Как это? – удивилась я.

– Не ты его слуга, а он – твой, – кивнул интендант. – Гнев встает на твою защиту, показывает, когда твою свободу ущемили, и, наверное, ты уже знаешь, что гнев даёт тебе силу. Но он слуга, а слуг надо любить. И знать их хорошенько, чтобы когда действительно потребуется, давать ему волю. Или приструнить, когда рвётся поперёк хозяйки в пекло.

Его слова меня ошеломили, а старик продолжал:

– Представь, что гнев – это дракон. А ты его хозяйка, заклинательница. Прислушайся, что в тебе происходит, когда он даёт о себе знать. Отстранись на секунду-другую, и только если очень надо, выпускай! Но на поводке.

Я помолчала, осмысливая, вспомнила сегодняшнее неприятное чувство после встречи с Растеном.

– Да, я хотела бы сама управлять своим гневом, а не чтобы кто-то за ниточки дёргал.

– Правильно. Не отдавай поводья, – проговорил старик. – Тот, кто другими управляет, силён, а кто умеет управлять собой – в сто раз сильнее.

– Но как сдерживаться, если мир вообще несправедлив?! Всё время происходит что-то такое… такое…

– Никакое, – улыбнулся Гел-Бассен. – Всё, что происходит, никакое. Оно просто происходит, и только ты даёшь ему оценку и раскрашиваешь в свои цвета.

– Ну нет, – нахмурилась я, вспоминая малыша Кинса, над которым смеялись аландарские солдаты. – Если случается несправедливость, это несправедливость, и точка!

Интендант кивнул и вдруг слегка коснулся моего плеча, словно приобнял по-отечески. Каменные стены общежития исчезли, а мы с ним оказались на базарной площади в Видэке. Вокруг всё замерло, словно ненастоящее, но клянусь, я слышала запахи рыбы и цветущих катальп, почувствовала тёплый солоноватый воздух моря, обмазывающий кожу томной леностью уже с утра.

Оглянувшись в волнении, я увидела среди множества фигур патрульных в красно-синих мундирах. Увидела семилетнего соседа Кинса, жадно глядящего на мороженое, которое замершая лоточница протягивала хорошо одетой девочке с голубыми бантами на толстых пшеничных косицах. У соседского малыша наверняка не было денег: мать Кинса, вечно замученная подработками, мятая, едва причёсанная Лайра, еле сводила концы с концами и вряд ли давала ему карманные монеты.

Гел-Бассен чуть повернул меня. Я оказалась лицом к патрульным. Они задвигались. Тот белобрысый мерзавец со шрамом увидел Кинса и его жалостливый взгляд. К моему удивлению, солдат сунул монету лоточнице. Забрал завернутое в бумагу эскимо и протянул Кинсу. Тот взял, удивлённый. Затем сморщился и бросил вожделенное мороженое в солдата. От жары оно уже было подтаявшее и сразу оставило след на штанах и ботинке патрульного.

– Аландарская крыса! – крикнул Кинс.

Патрульный поймал его за шиворот. Картинка замерла снова.

Я обернулась к Гел-Бассену.

– Некрасиво. Но это не повод бить ребёнка хлыстом!

– Присмотрись, – ответил интендант, сощурив яркие хитрые глаза.

И картинка провернулась назад. К своему удивлению, я заметила кровавый след от хлыста или чего-то такого на щёчке Кинса, ещё когда он смотрел на лоточницу и девочку.

Рядом со мной щелкнули сухие пальца интенданта.

Я увидела, как Кинс бежит по набережной и вдруг, засмотревшись на птиц, спотыкается. Со всего маху летит вперёд. Словно в замедленном движении ребенок щекой мазнул по стене, ободрав кожу о встроенное в стену кольцо для привязи.

– Ай! – закричал Кинс и упал на коленки.

Расплакавшись, мальчик схватился за щёку. А в глазах его читались, словно сами собой, мысли сквозь слёзы и всхлипы, даже не мысли, а слова его матери Лайры: «Во всём виноваты проклятые аландарцы! Жизни нет ни нам, ни городу! Вот где твой отец, где?! Сбежал подальше и сгинул, а я одна за всех маюсь. А ты снова куртку порвал, паразит мелкий, уйди с глаз моих!»

Стерев кровь рукавом, Кинс встал с разбитых коленок и, продолжая всхлипывать, поднял упавший с дерева рядом белый инжир. Сунул в рот и пошёл от моря вверх, к базарной площади.

То есть хлыстом его никто не бил?! – Моргнув, я обернулась к интенданту – мы с ним по-прежнему, словно невидимые призраки, висели рядом с малышом.

– Но этого не может быть!

– Может, не может, – хмыкнул Гел-Бассен. – А было.

Ещё один щелчок пальцев, и мы оказались снова на площади перед патрульным. Взгляд в серые, полные негодования глаза, нас словно затянуло в его зрачки. И я вместе с Гел-Бассеном очутилась где-то в мрачном деревенском доме. Увидела испуганного мальчишку лет шести с серыми глазами и светлой макушкой. Он уронил тарелку с кашей, которую ему протянула усталая полная женщина с пепельной косой, торчащей из-под цветастой косынки.

Тут же последовала оплеуха от крупного бородатого мужика, стоящего рядом. Я вздрогнула, почти ощутив её до звёздочек в глазах и боли в скуле. Пощёчина была такой сильной, что мальчик упал.

– Последнюю еду на пол ронять, ублюдок?! С пола вылижешь! Чтоб дочиста, я сказал!

И мы снова вернулись на базарную площадь – словно вихрем нас вынесло из зрачков солдата.

В его серых глазах ещё читались мысли и воспоминания: «Едой бросаться?! Воспитывать надо таких, чтобы не дурил! Вон из меня человека воспитали, так погоди ж, чумазый!» Рядом с ним расхохотались другие патрульные, сероглазый со шрамом стиснул зубы. И тут я увидела себя, летевшую на защиту Кинса, как фурия.

Но картинка застыла. Мы вернулись обратно, в пролёт лестницы общежития с каменными стенами.

Я отшатнулась от Гел-Бассена.

– Как это возможно? Что вы такое сделали?!

– Магия, – развёл он руками. – Однажды и ты научишься, если станешь учиться.

– Но… – У меня не находилось слов, так потрясена я была внезапным «путешествием».

– Гнев – это только твоя реакция, твой выбор, твои убеждения. Что бы ни происходило, как такового смысла у событий нет. Смысл всему придаёшь ты сама. И сама можешь выбрать: придавать или не придавать, и во что раскрашивать. Как солдат со шрамом, можно решить, что «хорошо» и «правильно» воспитать того, кто не ценит еду. Или как мальчишка, который наслушался от старших, что «все беды от аландарцев». Или как ты сама…

– А разве не от аландарцев беды наши?

– Сама ответь.

Я насупилась, переполненная смятением. Гел-Бассен улыбнулся мне, как маленькой.

– Думай сама, девочка, ответы найдутся. Только сама, а не словами, которые вам в школе говорили или старшие взрослые бурчали во дворах да на кухнях. Чувствуй, если есть что чувствовать. Ты – хозяйка своим чувствам, гневу в том числе. У тебя ключи от всех замков.

Слышать всё это было крайне странно, никто так раньше со мной не разговаривал, а потому хотелось попросту сбежать.

– Спасибо… – Я сделала несколько шагов от интенданта вверх по лестнице, затем обернулась. – А, может, просто запереть его внутри и всё?

– Кого?

– Ну как вы сказали, дракона, то есть гнев.

– Дракона? Дикого? Огнедышащего? В клетке? Ну-ну…

– Не смогу?

– Разнесёт всё. Он же буйный – вон какую силу в тебе будит!

Казалось, рубиновый кокон и сейчас зашевелился во мне, запульсировал вместе с несогласием, невозможностью слышать слова, которые говорил мне Гел-Бассен. Растерянность и обида, смешанные с подозрением, что он прав, смешались внутри во взрывоопасный коктейль.

– Сила не моя! Вообще не знаю, откуда она взялась!

– Не твоя? Правда? – хитро прищурился интендант.

Я развернулась полностью.

– Не моя! У меня всегда есть ощущение, что это совсем не я. Это что-то больше меня, сильнее, быстрее…

– А как же это большое нечто в тебя поместилось, в такую стройную? – хмыкнул старик.

– Не знаю…

«И почему от меня не отстанет?»..

– А ты поизучай. – Старческое лицо снова расцвело в улыбке. – Присмотрись, понаблюдай. Ты это, не ты. Кто ты, что ты? Или что там такое внутри сверкает? А, может, кто?

Я моргнула. Всё, что он говорил мне, было до жути неудобным, словно он раскачивал лодку посреди моря, а вёсла мои, привычные, на которые удобно было опираться, уплыли.

– У меня на это нет времени! – буркнула я.

– Тогда конечно. Время – дело такое, не захочешь – не воротишь. Ну, всего хорошего, не буду воровать его у тебя.

Интендант кивнул и пошёл вниз. А я к себе, наверх, нахлобученная всем сказанным, как мешками по оба плеча. Их хотелось сбросить, но не получалось, из-за дурацкой мысли, что он правильно всё говорил.

Уже возле своей двери я вспомнила об угощении тонтту. Вернулась обратно в пролёт. Склонилась и внезапно обнаружила блюдце за керамическим горшком с высоким мясистым растением. Налила туда молока, а рядом в раскрытом мешочке оставила печенье. Запахло ванилью и сдобой. Пусть угощается. Я обещания держу.

Вдруг из ниоткуда потянулась к печенью маленькая синяя рука. А затем проявилась в воздухе синяя полупрозрачная мордочка существа в высоком колпаке.

– Думал, не принесёшь, забудешь, – прошелестел тонтту и показался целиком, низкорослый, как ребёнок лет пяти.

Отхлебнул молока, причмокнул языком, а затем с яростным хрустом едва видимых челюстей принялся уминать печенье. Потом запил всё молоком как-то очень по-кошачьи, облизнулся и глянул на меня.

– А завтра принесёшь?

– Если меня не отправят отсюда к чертям подальше, принесу. – Я присела на корточки, чтобы быть к нему ближе. – А я думала, вы себе всё сами печёте, в буфете вон сколько всего…

– Хм, – фыркнул тонтту. – Сами – то работа, а здесь – угощение. Знаешь, чем оно пахнет?

– Ванилином и сливочным маслом.

– Неа! Добротой. Щедростью. Вкусная энергия!

Симпатичный, с круглым носом небольшой домовой тоже сел, прижав к себе колени. Распушив неизвестно откуда взявшийся хвост, тонтту обернулся им, как манто.

– Ой, не замечала хвосты у тонтту! – шёпотом воскликнула я.

– Как будто ты к нам присматривалась…

– Трудно присмотреться, если вы предпочитаете оставаться невидимыми.

– А толку показываться, если вам, магам, всё равно, какие мы, главное, чтоб служили исправно. Вот мы и служим, дружить не навязываемся.

– Наверное, это обидно, – вздохнула я.

– Ты странная, – сказал тонтту и внезапно облизнулся длинным узким языком, собирая им пару крошек с подобия губ, одну с щеки, а потом одним махом и россыпь с пола. – Но хорошая. Чем тебе послужить?

– Я тебя не подкупала. – Мне стало стыдно оттого, что я думала, что тонтту мне пригодится, но добавила абсолютно искренне: – Мне просто нравятся домовые, с вами понятно. А тут вообще даже кошку не заведёшь, потому что кошка здесь – хм, ректор. Орфы, и те исчезли.

Маленький домовой встал на руки и ноги, как на четыре лапы, встряхнулся, и превратился в синего пушистого кота, разве что с таким же круглым, словно нарисованным носом и остроконечным колпачком на макушке. Тонтту обошёл меня по кругу, принюхиваясь, мурлыкнул и сказал:

– Так нравится?

Я в восторге выдохнула:

– Очень!

– Меня зовут Жашака.

– Какое имя интересное! А меня Тара, – ответила я, поймав какое-то абсолютно расслабленное, наконец, детское чувство игры.

Хорошо было, когда не надо думать и что-то решать. Всё равно всё без толку.

И вдруг синий почти-кот заявил:

– А тебя там послание ждёт на окне. Секретное.

– Что ж ты молчал?!

Я подскочила и бросилась со всех ног в свою комнату.

«Линдену удалось мне что-то передать?»

Я осмотрелась. Персиковые стены и бежевые покрывала дышали покоем, всё было таким же, каким мы оставили. Но на окне лежал голубой камешек. Это, что ли, письмо?

Я взяла его в руки. От прикосновения камешек рассыпался в песок, а тот взвился в воздух, рисуя голубым слова:

«За кедром. Там, где знакомились феномены».

Надпись исчезла, едва я успела её прочитать. Песок просыпался на пол и превратился в обычную пыль. Я ахнула: Линден в самом деле сильный маг, раз может колдовать даже из плазмы! А, может, он нашёл способ выбраться?! Сердце моё заколотилось.

* * *

На площадке со скамейками никого не было. Раздвинув серо-голубые ветви плакучего атласского кедра, склонившего их к земле, словно распущенные мокрые косы, я попала в глубокую тень и насыщенный пряный запах смолы и хвои. Здесь никого не было.

Я услышала рядом шорох, подалась вперёд, ожидая увидеть человека из плазмы или сбежавшего тайком орфа. Но между голубыми пушистыми ветвями показался Эднат. Я невольно отпрянула к стволу.

Моредонец шагнул ко мне с самым серьёзным видом, ничуть не похожий на дурака, глаза его опасно сверкнули.

– Ну наконец-то, Тара Элон! Теперь поговорим!

Глава 21

Эднат оказался совсем рядом, красивый, холёный, его каштановые волосы, казалось, укладывала целая дюжина парикмахеров, но почему-то сейчас ничего не было в нём от той мерзкой наглости, которая так выводила меня из себя. Я напряглась.

– Чего ты хочешь?

– Поговорить.

– Мне с тобой не о чем разговаривать! – сказала я, не скрывая разочарования.

Эднат преградил дорогу. Чуть склонил голову, глядя сверху вниз. Хорошо, что я его совсем не боюсь, но кокон силы внутри я прочувствовала и приглушать не стала. Ещё ударит своими разрядами… С такого станется!

– Интересно, кого ты ожидала увидеть вместо меня? – спросил он. – У тебя был взгляд, полный надежд. Прям засветилась вся.

– Тебя это не касается. Я ждала Дари!

– Ага, соседку по комнате, с которой ты и так почти не расстаёшься, – ухмыльнулся он, но снова стал очень серьёзен. – Ладно, отставим шутки. Для начала я хочу извиниться.

Я опешила.

– Ты? Извиниться за что?

– За грубость при первой встрече. Хотя ты отлично ответила, молодец. И при второй тоже… Ты достойный противник.

– Что за игру ты затеял, Эднат?

Я нахмурилась. Мне всё это совсем не нравилось, потому что было слишком подозрительным. Эднат сощурился и пошевелил пальцами, от которых в стороны отлетела едва заметная голубая дымка, и я догадалась, что он устанавливает завесу неслышимости. Надо же, первокурсник, а уже умеет такое!

Он сунул одну руку в карман, другой отвёл свисающую почти над его глазами сухую веточку кедра. Взглянул прямо.

– Мы соотечественники, Тара. Мы с тобой единственные моредонцы здесь. Эднат слегка покривился. – В этом гнездовье врагов.

Я посмотрела на него с сомнением.

– Что-то ты к этим врагам, особенно к традиционникам, уж больно в друзья напрашиваешься.

– А как иначе? Нужно стать своим, чтобы не вызывать подозрений. В том числе для этого и с тобой я изначально «испортил» отношения. Напоказ.