Путь к дракону

С орфом-посыльным я проник в кабинет Морлис. Вручил конверт и исчез, растворившись в стене. Но не бросился обратно к генератору, а застыл, с усилием воли сопротивляясь волне приказа. И не зря…

– Что слышно о Вечном страннике? – спросила мадам Морлис.

– Он не желает выходить на связь, – сказал профессор Джанка, который только вошёл. – Вы отказали ему в просьбе, древние маги такого не прощают…

– Древним плевать на эмоции, свои и чужие. У них не бывает обид и разочарований, – резко ответила мадам Морлис. – Выгода для них главное! А страннику выгодно будет попасть в наш источник. Всё живое извне пытается в него попасть, напитаться энергией.

– Не на ваших условиях. Он дал это понять…

– Но не сказал «нет». Я уверена, что он явится! Просто сделает это по-своему.

– Выдержит ли защита академии такое, кхм, «явление»?

– Должна выдержать. – Мадам кошка прошлась в мягких туфлях по ковру, утопая в красном шёлковом ворсе. – Я скажу Растену, чтобы сбрасывал всё лишнее, как балласт, и увеличивал силу купола.

Профессор Джанка поджал губы, затем будто пожевал что-то – любимая вредная привычка, когда он встревожен, и добавил:

– Уж не порталы для вас считаются балластом?

– Разумеется, нет. Какие у вас странные мысли.

А я подумал: «Совсем не странные. Порталы тоже поддерживаются генератором, как и дороги от них».

– На вашем месте, – продолжила мадам ректор, – я бы подозревала во взрывах деток из новых территорий.

– Пусть этим занимаются сыщики.

– И то правда. Как там девочка с зеркальным даром?

– Вы имеете в виду Тару Элон?

– Кого же ещё?

– Осваивается. Но я сомневаюсь, что она сделает то, на что вы рассчитывали.

– Вы просто не умеете манипулировать, профессор! Гнев и вина прекрасно работают. Особенно в её случае. Надо их поддерживать, как угли в костре, чтобы не успокоилась.

– А если она не сможет отразить силу Вечного странника?

Мадам Морлис усмехнулась так, что мне захотелось придушить её.

– Она? Не сможет. Но то, что внутри неё, только этого и ждёт.

– А что если…

– Читайте предсказания, профессор. Маргейры их не шутки ради писали на камнях.

«Предсказания?» Если бы орф мог нахмуриться, я бы сдвинул брови. А потом вцепился бы в горло Морлис. Что она задумала против Тары? Чтобы она, совсем ещё девочка, вступила в схватку с Вечным странником – сильнейшим тёмным магом, одолевшим смерть и законы природы? Зачем? Или потому что ему противостоять никто не в силах?

Мне всё это чертовски не нравилось!

Выводило из себя то, что орфы, как и вся плазма, подчинялись строгим правилам Растена – ни шагу в сторону от программ и приказов. А я просто был обязан вырваться и начать действовать, но для начала надо предупредить Тару!

Профессор Джанка вышел, мадам Морлис осталась одна. Судя по шелесту бумаги, она что-то листала. И вдруг я понял, что я идиот – решение было всегда, только я его не видел…

Глава 20

Орфов больше не будет! Вся аудитория загудела от таких новостей!

После этого объявления мой призрачный доберман исчез, словно его и не было!

«А что будет с Линденом?» – забеспокоилась я. И воззрилась с немым вопросом на проректора. Тот меня не замечал, он зачитывал новые правила.

– В связи с чрезвычайным положением студентам запрещено находиться вне спален и общих комнат отдыха после десяти часов вечера. Запрещено использовать магию вне занятий, лабораторий и комнат для упражнений.

Зал возмущённо взвыл.

– Строжайше запрещено выходить за пределы кампуса, – продолжал Растен. – Границы с этого момента будут выделены подсветкой. Их пересечение без ведома и особого разрешения администрации будет строго караться и фиксироваться. Ввиду отсутствия орфов будут созданы сборные группы для поддержания порядка. Каждый студент получит извещение о своём дежурстве отдельно. Отказаться от дежурства нельзя. Исключение: если вы тяжело больны, и это готов подтвердить госпиталь.

Дари посмотрела на меня расширенными глазами. Я на неё.

То есть всё потеряно? Связь с Линденом, возможность помочь ему? Как-то подготовиться к его оживлению с помощью алхимии, выйти из кампуса на поиски Вечного странника? Ничего не получится?

Я нахмурилась. Что за друг такой Растен, если лишает Линдена малейшего шанса выжить? Осталось всего тридцать семь дней! В душе разгорался гнев.

Прохладная рука Дари легла мне на запястье, контрастируя с разрастающимся внутри меня жаром и разгоняющимся пульсом.

– А что случилось? Это связано с порталами? – крикнул Адер.

– В том числе, – ответил Воугел, поигрывая перчатками. – В ваших интересах, господа, быть бдительными и докладывать нам обо всём подозрительном. – Он глянул на меня. – И обо всех. Тогда всё быстро и благополучно закончится.

– Так что всё-таки с порталами произошло? Уже три уничтожено? – громко спросил Эднат.

– А если все порталы исчезнут? – заволновалась светленькая девушка из традиционников. – Как мы вернёмся домой?

– Вернётесь. До каникул ещё далеко. Впереди половина семестра и сессия, – ответил строго Растен. – Продолжайте заниматься.

Перекатывая языком по нёбу злость, я глянула на него сквозь прищур и вдруг поразилась. Вокруг самого Растена светилась похожая на купол красно-синяя аура. Плазма? Или мне кажется? Что за чёрт?!

Растен с сыщиками вышли, лекция закончилась. Во мне всё клокотало.

– Пока! Мне надо на стадион, – буркнула я Дари. – Иначе я натворю дел.

– Успокойся, Тара. Всё будет норм. Пойдём лучше, ещё ракушек пособираем!

– Сейчас не могу говорить, прости!

Я сорвалась с шагу на бег и влетела в пустующее пространство для боевиков, ограниченное со всех сторон трибунами. Рубиновый кокон внутри пульсировал, рвался наружу.

Рамки, снова рамки! Опять несправедливость и ограничения!

Я зажмурилась, сжав кулаки. А потом перестала сдерживаться – так топнула обеими пятками, что подпрыгнула. С громким криком выпустила сдавленную пружину силы наружу. И даже увидела её – ревущий вихрь рубинового огня. Он вылетел спиралью, ударил в воздух и осыпался искрами на траву, заставляя её вспыхивать и тлеть. Я открыла глаза.

Вокруг меня образовался чёрный круг пепла, поднялся дым с запахом жжёной травы. Но стало легче. Почему-то ужасно зачесалась спина, весь позвоночник, словно я упала в крапиву. Саднило под лопатками.

Я сложила руки перед грудью и с благодарностью помолилась Богу за то, что никого здесь не было. Мне не нужны были соглядатаи и чужие комментарии. Вот только выплёснуть злость и найти решение – разные вещи. Что делать дальше, я всё равно не знала.

Я оглянулась, чувствуя опустошение. Прошла, прикрыв до щёлочки глаза, по рыжей беговой дорожке.

Сила моя ни к чему. Я чувствовала себя бесполезной. Обещание помочь – отдать долг Линдену – тоже, выходит, пустышка. И сама я ни с чем не справляюсь, разве что удалось не поджечь весь стадион, хотя чувствовала, что могу…

Я пустилась бегом, разматывая мысли на километры. Ни от чего не было проку. Я слишком мало знаю, ещё меньше умею. Мня буквально ломало от бесполезности. В прошлой моей жизни от меня хоть в помощи маме польза была, в хозяйственных делах, в приработке – я помогала с уборкой старушке Клион, и в лавке помогала мадам Сильван, быстрей других разносила покупки, знала наизусть, что купят в понедельник, а что в четверг соседки с верхней улицы, а что – с нижней. Кто любит потихоньку от детей и мужа полакомиться конфетами, а кто последнюю крошку хлеба свою отдаст семье. Это была простая и понятная жизнь, и я в ней была понятна. Пока не наступила война, пока не погиб папа, пока не проснулся дар…

Казалось, что-то большое поселилось во мне откуда-то свыше, а, может, наоборот, из нижних миров, из самого ада. И мне не нравилось то, что я не контролирую это, не понимаю, не могу объяснить. Даже себе.

⁂

Так ничего и не придумав и устав от мыслей, я направилась к общежитию. По дороге зашла в буфет, вспомнив, что обещала ночному тонтту молока и печенья. Там уже почти всё разобрали. За витринами с пустыми полками невидимый тонтту мыл чашки и чайники, хотя казалось, будто они полоскаются в мойке сами по себе.

Они продолжили это делать, даже когда на прилавке передо мной по запросу появилась стеклянная бутылочка и песочное лакомство в холщовом мешочке. Странные существа, эти тонтту, может, когда они невидимые, у них больше рук?

Забрав заказ, я медленно прошла мимо пустой проходной, поднялась по ступеням. И остановилась, раздумывая где лучше оставить угощение – в пролёте или за горшком с причудливым цветком с кожистыми, плотными, похожими на мечи, листьями.

– Разбалуешь, – послышалось за спиной, и я увидела Гел-Бассена, нашего интенданта.

Он стоял совсем рядом, словно внезапно вырос позади меня. В первый миг интендант опять показался мне полной копией старика Мусля с кривой улочки возле нашего дома, вот только не в белом тряпье, а в форменном костюме со знаками академии и в фуражке. Я даже встряхнула головой, чтобы сбить наваждение.

Конечно, это был не он: Гел-Бассен помоложе, не такой смуглый и не такой блаженный. У нашего Мусля – одни небеса в глазах.

– Но ведь это не запрещается? – хмуро спросила я.

– Не запрещается, – ответил интендант.

А руки у него всё-таки были один-в-один: морщинистые, крупные, торчащие нелепо из белоснежных манжет, как сухие сучки абрикоса.

– Не ладится у тебя, девочка? – ласково спросил интендант.

– Нет, – призналась я. – Зла не хватает…

Кряжистая рука вдруг погладила меня по голове, и я даже не отшатнулась, настолько неожиданным это было. Только моргнула.

– Полюби свой гнев, – улыбнулся Гел-Бассен по-доброму, совсем как старик Мусль, когда я по утрам пробегала мимо него.

– Полюбить? Как это? – удивилась я.

– Не ты его слуга, а он – твой, – кивнул интендант. – Гнев встает на твою защиту, показывает, когда твою свободу ущемили, и, наверное, ты уже знаешь, что гнев даёт тебе силу. Но он слуга, а слуг надо любить. И знать их хорошенько, чтобы когда действительно потребуется, давать ему волю. Или приструнить, когда рвётся поперёк хозяйки в пекло.

Его слова меня ошеломили, а старик продолжал:

– Представь, что гнев – это дракон. А ты его хозяйка, заклинательница. Прислушайся, что в тебе происходит, когда он даёт о себе знать. Отстранись на секунду-другую, и только если очень надо, выпускай! Но на поводке.

Я помолчала, осмысливая, вспомнила сегодняшнее неприятное чувство после встречи с Растеном.

– Да, я хотела бы сама управлять своим гневом, а не чтобы кто-то за ниточки дёргал.

– Правильно. Не отдавай поводья, – проговорил старик. – Тот, кто другими управляет, силён, а кто умеет управлять собой – в сто раз сильнее.

– Но как сдерживаться, если мир вообще несправедлив?! Всё время происходит что-то такое… такое…

– Никакое, – улыбнулся Гел-Бассен. – Всё, что происходит, никакое. Оно просто происходит, и только ты даёшь ему оценку и раскрашиваешь в свои цвета.

– Ну нет, – нахмурилась я, вспоминая малыша Кинса, над которым смеялись аландарские солдаты. – Если случается несправедливость, это несправедливость, и точка!

Интендант кивнул и вдруг слегка коснулся моего плеча, словно приобнял по-отечески. Каменные стены общежития исчезли, а мы с ним оказались на базарной площади в Видэке. Вокруг всё замерло, словно ненастоящее, но клянусь, я слышала запахи рыбы и цветущих катальп, почувствовала тёплый солоноватый воздух моря, обмазывающий кожу томной леностью уже с утра.

Оглянувшись в волнении, я увидела среди множества фигур патрульных в красно-синих мундирах семилетнего соседа Кинса, жадно глядящего на мороженое, которое замершая лоточница протягивала хорошо одетой девочке с голубыми бантами на толстых пшеничных косицах.

У соседского малыша наверняка не было денег: мать Кинса, вечно замученная подработками, мятая, едва причёсанная Лайра, еле сводила концы с концами и вряд ли давала ему карманные монеты.

Гел-Бассен чуть повернул меня. Я оказалась лицом к патрульным. Вздрогнула, а они задвигались, будто ожили. Тот белобрысый мерзавец со шрамом увидел Кинса и его жалостливый взгляд. К моему удивлению, солдат сунул монету лоточнице. Забрал завернутое в бумагу эскимо и протянул Кинсу. Тот взял, удивлённый. Затем сморщился и бросил вожделенное мороженое в солдата. От жары оно уже было подтаявшее и сразу оставило след на штанах и ботинке патрульного.

– Аландарская крыса! – крикнул Кинс.

Патрульный поймал его за шиворот. Картинка замерла снова.

Я обернулась к Гел-Бассену.

– Некрасиво получилось, да. Но это не повод бить ребёнка хлыстом!

– Присмотрись, – ответил интендант, сощурив яркие хитрые глаза.

И картинка провернулась назад. К своему удивлению, я заметила кровавый след от хлыста или чего-то такого на щёчке Кинса, ещё когда он смотрел на лоточницу и девочку.

Рядом со мной щёлкнули сухие пальца интенданта.

Я увидела, как Кинс бежит по набережной и вдруг, засмотревшись на птиц, спотыкается. Со всего маху летит вперёд. Словно в замедленном движении ребенок щекой мазнул по стене, ободрав кожу о встроенное в стену кольцо для привязи.

– Ай! – закричал Кинс и упал на коленки.

Расплакавшись, мальчик схватился за щёку. А в глазах его читались, словно сами собой, мысли сквозь слёзы и всхлипы, даже не мысли, а слова его матери Лайры: «Во всём виноваты проклятые аландарцы! Жизни нет ни нам, ни городу! Вот где твой отец, где?! Сбежал подальше, а я одна за всех маюсь. А ты снова куртку порвал, паразит мелкий, уйди с глаз моих!»

Стерев кровь рукавом, Кинс встал с разбитых коленок и, продолжая всхлипывать, поднял упавший с дерева рядом белый инжир. Сунул в рот и пошёл от моря вверх, к базарной площади.

То есть хлыстом его никто не бил?! – Моргнув, я обернулась к интенданту – мы с ним по-прежнему, словно невидимые призраки, висели рядом с малышом.

– Но этого не может быть!

– Может, не может, – хмыкнул Гел-Бассен. – А было.

Ещё один щелчок пальцев, и мы оказались снова на площади перед патрульным. Взгляд в серые, полные негодования глаза мужчины, и нас словно затянуло в его зрачки. Я вместе с Гел-Бассеном очутилась где-то в мрачном деревенском доме. Увидела испуганного мальчишку лет шести с такими же серыми глазами и светлой макушкой. Он уронил тарелку с кашей, которую ему протянула усталая полная женщина с пепельной косой, торчащей из-под цветастой косынки.

Тут же последовала оплеуха от крупного бородатого мужика, стоящего рядом. Я вздрогнула, почти ощутив её до звёздочек в глазах и боли в скуле. Пощёчина была такой сильной, что мальчик упал.

– Последнюю еду на пол ронять, ублюдок?! С пола вылижешь! Чтоб дочиста, я сказал!

И мы снова вернулись на базарную площадь – словно вихрем нас вынесло из зрачков солдата.

В его серых глазах ещё читались мысли и воспоминания: «Едой бросаться?! Воспитывать надо таких, чтобы не дурил! Вон из меня человека воспитали, так погоди ж, чумазый!» Рядом с ним расхохотались другие патрульные, сероглазый со шрамом стиснул зубы. И тут я увидела себя – я летела на защиту Кинса, как фурия.

Но картинка застыла. Мы вернулись обратно, в пролёт лестницы общежития с каменными стенами. Я отшатнулась от Гел-Бассена.

– Как это возможно? Что вы такое сделали?!

– Магия, – развёл он руками. – Однажды и ты научишься, если станешь учиться.

– Но… – У меня не находилось слов, так потрясена я была внезапным «путешествием».

– Гнев – это только твоя реакция, твой выбор, твои убеждения. Что бы ни происходило, как такового смысла у событий нет. Смысл всему придаёшь ты сама. И сама можешь выбрать: придавать или не придавать, и во что раскрашивать. Как солдат со шрамом, можно решить, что будет «правильно» воспитать того, кто не ценит еду. Или как мальчишка, который наслушался от старших, что «все беды от аландарцев». Или как ты сама…

– А разве не от аландарцев беды наши?

– Сама ответь.

Я насупилась, переполненная смятением. Гел-Бассен улыбнулся мне, как маленькой.

– Думай сама, девочка, ответы найдутся. Только сама, а не словами, которые вам в школе говорили или старшие взрослые бурчали во дворах да на кухнях. Чувствуй, если есть что чувствовать. Ты – хозяйка своим чувствам, гневу в том числе. Запомни: у тебя ключи от всех замков.

Слышать всё это было крайне странно, никто так раньше со мной не разговаривал, а потому хотелось попросту сбежать.

– Спасибо… – Я сделала несколько шагов от интенданта вверх по лестнице, затем обернулась. – А, может, просто запереть его внутри и всё?

– Кого?

– Ну как вы сказали, дракона, то есть гнев.

– Дракона? Дикого? Огнедышащего? В клетке? Ну-ну…

– Не смогу?

– Разнесёт всё. Он же буйный – вон какую силу в тебе будит!

Казалось, рубиновый кокон и сейчас зашевелился во мне, запульсировал вместе с несогласием, невозможностью слышать слова, которые говорил мне Гел-Бассен. Растерянность и обида, смешанные с подозрением, что он хоть немного, да прав, смешались внутри во взрывоопасный коктейль.

– Сила не моя! Я вообще не знаю, откуда она взялась! – воскликнула я.

– Не твоя? Правда? – хитро прищурился интендант.

Я развернулась полностью.

– Не моя! У меня постоянно ощущение, что это совсем не я. Это что-то больше меня, сильнее, быстрее…

– А как же это большое нечто в тебя поместилось, в такую стройную? – хмыкнул старик.

– Не знаю…

«И почему он от меня не отстанет?»

– А ты поизучай. – Старческое лицо снова расцвело в улыбке. – Присмотрись, понаблюдай. Ты это или не ты. Кто ты, что ты? Или что там такое внутри сверкает? А, может, кто?

Я моргнула. Всё, что он говорил мне, было до жути неудобным, словно он раскачивал лодку посреди моря, а вёсла мои, привычные, на которые удобно было опираться, уплыли.

– У меня на это нет времени! – буркнула я.

– Тогда конечно. Время – дело такое, не захочешь – не воротишь. Ну, всего хорошего, не буду воровать его у тебя.

Интендант кивнул и пошёл вниз. А я к себе, наверх, нахлобученная всем сказанным, как мешками на оба плеча. Их хотелось сбросить, но не получалось из-за дурацкой мысли, что он правильно всё говорил.

Уже возле своей двери я вспомнила об угощении тонтту. Вернулась обратно в пролёт. Склонилась и обнаружила блюдце за керамическим горшком с высоким мясистым растением. Налила туда молока, а рядом в раскрытом мешочке оставила печенье. Запахло ванилью и сдобой. Пусть угощается. Я обещания держу.

Вдруг из ниоткуда потянулась к печенью маленькая синяя рука. А затем проявилась в воздухе синяя полупрозрачная мордочка существа в высоком колпаке.

– Думал, не принесёшь, забудешь, – прошелестел тонтту и показался целиком, низкорослый, как ребёнок лет пяти.

Отхлебнул молока, причмокнул языком, а затем с яростным хрустом едва видимых челюстей принялся уминать печенье. Потом запил всё молоком, очень по-кошачьи облизнулся и глянул на меня.

– А завтра принесёшь?

– Если меня не отправят отсюда к чертям подальше, принесу. – Я присела на корточки, чтобы быть к нему ближе. – А я думала, вы себе всё сами печёте, в буфете вон сколько всего…

– Хм, – фыркнул тонтту. – Сами – то работа, а здесь – угощение. Знаешь, чем оно пахнет?

– Ванилином и сливочным маслом.

– Неа! Добротой. Щедростью. Вкусная энергия!

Симпатичный, с круглым носом небольшой домовой тоже сел, прижав к себе колени. Распушив неизвестно откуда взявшийся хвост, тонтту обернулся им, как манто.

– Ой, не замечала хвосты у тонтту! – шёпотом воскликнула я.

– Как будто ты к нам присматривалась…

– Трудно присмотреться, если вы предпочитаете оставаться невидимыми.

– А толку показываться, если вам, магам, всё равно, какие мы, главное, чтоб служили исправно. Вот мы и служим, дружить не навязываемся.

– Наверное, это обидно, – вздохнула я.

– Ты странная, – сказал тонтту и внезапно облизнулся длинным узким языком, собирая им пару крошек с подобия губ, одну с щеки, а потом одним махом и россыпь с пола. – Но хорошая. Чем тебе послужить?

– Я тебя не подкупала. – Мне стало стыдно оттого, что я думала, что тонтту мне пригодится, но добавила абсолютно искренне: – Мне просто нравятся домовые, с вами понятно. А тут вообще даже кошку не заведёшь, потому что кошка здесь – хм, ректор. Орфы, и те исчезли.

Маленький домовой встал на руки и ноги, как на четыре лапы, встряхнулся, и превратился в синего пушистого кота, разве что с таким же круглым, словно нарисованным носом и остроконечным колпачком на макушке. Тонтту обошёл меня по кругу, принюхиваясь, мурлыкнул и сказал:

– Так нравится?

Я в восторге выдохнула:

– Очень!

– Меня зовут Жашака.

– Какое имя интересное! А меня Тара, – ответила я, поймав какое-то абсолютно расслабленное, наконец, детское чувство игры.

Хорошо было, когда не надо думать и что-то решать. Всё равно всё без толку.

И вдруг синий почти-кот заявил:

– А тебя там послание ждёт на окне. Секретное.

– Что ж ты молчал?!

Я подскочила и бросилась со всех ног в свою комнату.

«Линдену удалось мне что-то передать?»

Я осмотрелась. Персиковые стены и бежевые покрывала дышали покоем, всё было таким же, каким мы оставили. Но на окне лежал голубой камешек. Это, что ли, письмо?

Я взяла его в руки. От прикосновения камешек рассыпался в песок, а тот взвился в воздух, рисуя голубым слова:

«За кедром. Там, где знакомились феномены».

Надпись исчезла, едва я успела её прочитать. Песок просыпался на пол и превратился в обычную пыль. Я ахнула: Линден в самом деле сильный маг, раз может колдовать даже из плазмы! А, может, он нашёл способ выбраться?! Сердце моё заколотилось.

⁂

На площадке со скамейками никого не было. Раздвинув серо-голубые ветви плакучего атласского кедра, склонившего их к земле, словно распущенные мокрые косы, я попала в глубокую тень и насыщенный пряный запах смолы и хвои. Здесь никого не было.

Я услышала рядом шорох, подалась вперёд, ожидая увидеть человека из плазмы или сбежавшего тайком орфа. Но между голубыми пушистыми ветвями показался Эднат. Я невольно отпрянула к стволу.

Моредонец шагнул ко мне с самым серьёзным видом, ничуть не похожий на дурака, глаза его опасно сверкнули.

– Ну наконец-то, Тара Элон! Теперь поговорим!

Глава 21

Эднат оказался совсем рядом, холёный, его каштановые волосы, казалось, укладывала целая дюжина парикмахеров, но почему-то сейчас ничего не было в нём от той мерзкой наглости, которая так выводила меня из себя. Я напряглась.

– Чего ты хочешь?

– Поговорить.

– Мне с тобой не о чем разговаривать! – сказала я, не скрывая разочарования.

Эднат преградил дорогу. Чуть склонил голову, глядя сверху вниз. Хорошо, что я его совсем не боюсь, но кокон силы внутри я прочувствовала и приглушать не стала. Ещё ударит своими разрядами… С такого станется!

– Интересно, кого ты ожидала увидеть вместо меня? – спросил он. – У тебя был взгляд, полный надежд. Прям засветилась вся.

– Тебя это не касается. Я ждала Дари!

– Ага, соседку по комнате, с которой ты и так почти не расстаёшься, – ухмыльнулся он, но снова стал очень серьёзен. – Ладно, отставим шутки. Для начала я хочу извиниться.

Я опешила.

– Ты? Извиниться за что?

– За грубость при первой встрече. Хотя ты отлично ответила, молодец. И при второй тоже… Ты достойный противник.

– Что за игру ты затеял, Эднат?

Я нахмурилась. Мне всё это совсем не нравилось, потому что было слишком подозрительным. Эднат сощурился и пошевелил пальцами, от которых в стороны отлетела едва заметная голубая дымка, и я догадалась, что он устанавливает завесу неслышимости. Надо же, первокурсник, а уже умеет такое!

Он сунул одну руку в карман, другой отвёл свисающую почти над его глазами сухую веточку кедра. Взглянул прямо.

– Мы соотечественники, Тара. Мы с тобой единственные моредонцы здесь. Эднат слегка покривился. – В этом гнездовье врагов.

Я посмотрела на него с сомнением.

– Что-то ты к этим врагам, особенно к традиционникам, уж больно в друзья напрашиваешься.

– А как иначе? Нужно стать своим, чтобы не вызывать подозрений. В том числе для этого и с тобой я изначально «испортил» отношения. Напоказ.

– Да ладно врать! Как будто уже в буфете ты знал, кто я, – фыркнула я.

– Разумеется, знал. Тара Аврелия Элон, тебе девятнадцать, родилась в Квитании, переехала с родителями в Видэк в возрасте шести лет. Они разведены уже три года как. Развод стал большим ударом для твоей матери, ведь она сбежала с твоим отцом против воли родителей. Теперь вы с ней еле сводите концы с концами, но с её семьёй отношения не восстановили. У твоей матери слабые лёгкие, много проблем со здоровьем и почти незаметный магический дар. А твой отец, уехав в другой город, исчез…