Полная версия
Мой проклятый Марс
Укладываю Терезу на гору забавных подушек-зверят и тянусь к тоненьким пальцам на футболке, чтобы осторожно их отцепить.
– Не уходи, – шепчет, и сердце откликается тихим ударом.
Столько, черт возьми, боли и надежды в ее тихой просьбе, что меня мгновенно парализует. Что я ответить могу? Что не уйду? Что останусь?
Заболеет ведь, глупая…
– Тебе переодеться нужно.
Вцепляется в футболку сильнее – сжимает до боли в костяшках, намертво, а я чувствую, что что-то не так, что не должно так быть. Ее дыхание учащается, сердцебиение – следом. А затем первое до хрипа в легких спирает.
Девчонка на моих глазах начинает задыхаться. На полном серьезе!
– Эй! – сжимаю в ладонях ее лицо. – Эй-эй-эй! Ты чего? Ри! – она впервые поднимает на меня глаза и смотрит так, что все внутри падает со стометровки.
Приоткрывает пересохшие губы, но молчит. Не роняет ни звука.
– Ингалятор? – бросаю наугад. – У тебя есть ингалятор?
Мотает головой, а я уже собираюсь звонить в скорую, но не нахожу в кармане телефон.
Оставил у Дейтона.
Твою ж мать.
– Скайлер!
Секунда. Вторая.
Тишина дома безжалостно рвет перепонки.
И нет – это не на озере было как никогда страшно. Это здесь, сейчас – когда понимаю, что, черт возьми, ничего не могу со всем этим дерьмом сделать.
– Ри, – вновь сжимаю ее влажное от воды лицо, – посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Ты в безопасности, слышишь? Дома.
Тонкие пальцы сильнее стискивают мокрую ткань, и я понимаю, что она слышит. Дает мне это понять. После чего медленно поднимает взгляд.
– Не уходи, – повторяет, а я проваливаюсь в ее бескрайние, как вселенная, глаза. Мне хватает секунды, чтобы осознать, что и не хочу. Поэтому плюю на все условности, забираюсь рядом и молча притягиваю маленькую к себе.
Девчонка жмется сильнее, будто ищет во мне тихую гавань.
А я, придурок, даже не знаю, как себя вести.
Как часто бьется ее крохотное сердечко? Сколько ударов в минуту отбивает?
Сто пятьдесят? Двести?
Кажется, будто вот-вот вылетит через ребра.
Не знаю, сколько времени проходит – десять минут, двадцать, – но ее дыхание становится ровным, и она перестает панически сжимать на мне футболку.
Стрелка переваливает за одиннадцать, а мы так и сидим – мокрые, обнявшись. И самое хреновое – я понятия не имею, КАК мне уйти. Так, чтобы не потревожить Бэмби, чтобы она не проснулась, и это не спровоцировало новый приступ.
Приступ… я не знаю его природы – лишь логически складываю два и два.
Одного не пойму… как человек, который так панически боится воды, может сидеть возле нее часами? Любить ее лишь издалека, не имея возможности коснуться?
Тихие шаги на лестнице вынуждают повернуться.
– Мистер Митчелл уже едет, – шепотом сообщает Скайлер, а я даже не знаю, как будет правильнее: дождаться его и все объяснить или уйти, чтобы не тревожить Терезу?
– Она уснула, и я…
– Ничего, – шепчет, понимая с полуслова, – я помогу.
Киваю, осторожно высвобождаясь из уютных объятий.
Замечаю уже почти остывший чай на столе, и понимаю, что Скайлер приходила раньше. Просто я этого не заметил. Мы оба.
– Я зайду утром.
И знаю, что она и без моих советов помнит про горячую ванную и сухую одежду, но все равно какого-то черта об этом напоминаю.
– Тебе стоит подумать и о себе, – заботливо говорит, когда провожает до двери, – точно не хочешь остаться? Я бы поискала, во что ты мог бы переодеться, приготовила бы еще имбирный чай…
– У меня дела, – отказываюсь, хотя очень хочу быть сейчас здесь.
Точно знать, что Тереза в порядке, а чертов приступ окончательно отступил.
Почему?
Возможно, потому, что во всем этом вижу на сто процентов СВОЮ вину.
Даже не вину Кайли. Или идиота Саймона.
Свою.
Потому что обещал, но не защитил, мудак.
Потому что просто стоял и смотрел.
Не сделал ничего, хотя мог. Не остановил.
Даже не спросил, умеет ли она плавать.
Элементарно, правда? Это первое, что, черт возьми, нужно было сделать перед тем, как бросать девчонку в озеро. Прежде чем вообще затевать всю эту игру.
– Дерьмо! – долблю кулаком в бетон, до крови разбивая костяшки.
Злюсь.
Киплю весь изнутри.
Одна лишь мысль о Ней – беспомощной, задыхающейся – наизнанку выворачивает ребра, в клочья, сука, рвет легкие. Я забыть не могу ее полные страха глаза, то, как она шепчет, умоляет ее не оставлять. То, как почти не дышит – едва, черт возьми.
И понимаю, что все обошлось. Что Ри в безопасности, дома, что с ней Скайлер и уже, наверное, отец и брат. Понимаю. Но никак не могу принять.
Мозг будто пребывает в каком-то вакууме. И из-за него все катится по наклонной.
– Эй, друг, порядок? Как Ри?
Приходится продышаться, чтобы выразительно не послать Метьюза на хрен. Не потому что НА НЕГО злюсь. Потому что ПРОСТО все еще злюсь. Поэтому молча сжимаю челюсть, киваю и прохожу мимо него в дом.
И я все еще чувствую вину ЗА СОБОЙ, понимаю, что САМ все это допустил, но этот ядовитый смех из кухни бьет кувалдой по оголенным нервам.
– …и что? Нянька я ей что ли? Откуда я знала, что ущербная трусиха такая?
– Барахталась, как слабоумная.
– Могла бы сказать, что плавать не умеет.
– Эта немая? Если только папочку на помощь позвать, – прыскает Кайли, Мелисса и Дайан – за ней, а меня будто взрывной волной отбрасывает.
В два шага настигаю Куинн и, схватив ее за локоть, насильно поднимаю со стула.
– Что ты…
– Весело тебе? – цежу, а она испуганно смотрит, потому что не понаслышке знает, КОГДА я злюсь. И когда это, черт возьми, серьезно.
– Макстон, я… это ведь шутка.
– Она задохнуться могла, пойми. Твоя шутка едва не обернулась трагедией.
Беспомощно открывает рот, словно рыба, лишившаяся кислорода, и в какой-то момент мне даже становится ее жалко. Только Я знаю, какая Кайли на самом деле. Сколько всего ей пришлось пережить. Но это вообще не оправдывает всего этого дерьма.
– Мне больно, – шепчет, и я почти сразу ослабляю пальцы.
Понимаю, что перегибаю, что не должен так себя вести.
Особенно здесь, при ребятах, подпитывая их сраное любопытство.
– Так, расходимся, – встревает Дейтон, – не на что тут смотреть. Вечеринка окончена. Валите все по домам.
Дом Метьюза пустеет с той же скоростью, что и чаша моего терпения.
Достаю из холодильника бутылку крафтового и залпом выпиваю почти половину.
О чем я вообще думаю? И почему так на все это реагирую?
Почему так злюсь, когда ей плохо? Почему чувствую свою за нее ответственность? Почему, мать твою? С чего вдруг?
Митчелл – всего лишь соседская девчонка. Простая и тихая – да, не такая, как многие здесь, к каким я в принципе привык. Но с каких пор меня это волнует?
С каких пор она вообще в моих мыслях?
И почему?
Бью дном бутылки по стойке и понимаю, что слишком взбешен для того, чтобы обо всем этом думать. Мозг теперь не просто в вакууме, он плавится. Посылает какие-то бредовые сигналы. Выдумывает то, чего и в помине нет. Нервы натянуты. Пульс ускорен. А руки чешутся надрать кому-нибудь зад.
– Дерьмо, – стягиваю мокрую футболку, решая, что сегодня останусь у Дейта.
Мне нужен горячий душ.
И сон.
Остальное, черт возьми, подождет.
Глава 8
РиМне все это снилось?
Его теплые ладони на моем лице, успокаивающий голос и запах, проникающий в легкие и заполняющий их так плотно, что хотелось глубже дышать.
Его пылающие беспокойством глаза, в которых я безвозвратно тонула. Тепло, которым он согревал каждую клеточку меня. И пульс, воедино слившийся с моим.
А еще шепот – тот самый, которым он умолял меня оставаться здесь.
С ним.
И я бы в самом деле подумала, что все это только сон, если бы не аромат, который впитали в себя подушки. Его неповторимый аромат.
Вдыхая глубже, плотнее прижимаю мистера Пибоди к груди.
Я так боялась, что запах исчезнет – а с ним и волшебство вчерашнего вечера, – что твердо решила не вылезать сегодня из постели.
А может, и не только сегодня.
Сколько времени нужно, чтобы запах окончательно выветрился?
– Ри! Ну сколько можно, ей-богу! – влетая в комнату, Скайлер отодвигает плотные шторы. – Скоро обед, а ты еще даже зубы не чистила!
– Банза-а-ай! – Итан прыгает на меня сверху, но сегодня это даже не бесит.
– Еще пять минуточек.
– Я слышала это два часа назад. Вставай. – Срывает с меня одеяло, а я не реагирую ровно до тех пор, пока подруга не тянется к подушке. – Это я тоже забираю.
– Эй! – вскакиваю, пытаясь отобрать своего теперь любимого кота.
Безуспешно.
– Он уже дважды приходил, – дразнит, подняв к верху подушку.
Пользуется, зараза, тем, что я почти на пятнадцать сантиметров ниже.
– Кто?
– Он, – намекает, и до меня, наконец, доходит.
– Приходил? Зачем?
– Хотел узнать, как ты себя чувствуешь.
– И что ты сказала?
– Что ты в порядке. Но неизлечимо больна его запахом.
В возмущении открываю рот, а Скайлер ржет во весь голос, когда я еще упорнее стараюсь забрать у нее игрушку.
После десяти отчаянных попыток я проигрываю заразе с разгромным счетом, как итог – мы долго и до коликов в животе смеемся, завалившись на кровать, а Итан исподтишка снимает нас на камеру.
И такие моменты – самые важные для меня.
– Тебе облепиховый или с мятой? – слышу уже на улице, после того, как мы решаем спуститься и закрепить примирение чаем.
– С мятой! – а когда хлопает задняя дверь, замираю с пакетом мусора в руках.
– Привет, – Макстон оттягивает карманы на джинсах, а я пытаюсь придумать, как незаметно себя ущипнуть.
Я ведь все еще сплю, да?
– Привет. – Э-э… – Что ты делаешь на моем заднем дворе?
Он усмехается и сексуально взъерошивает пальцами волосы – мой самый любимый жест. Мой и его фанаток, разумеется.
– Если я скажу, что забрел сюда по ошибке, ты ведь не поверишь?
– Не очень, – морщу нос, после чего он обезоруживающе улыбается.
А я засматриваюсь, хотя не должна.
Вновь впускаю в свою голову мысли о Нем. Вновь думаю: а каково это, когда твой парень – Марс? Когда его улыбка, губы, глаза – все это полноправно твое? И когда для тебя одной бешено бьется его сердце?
– На самом деле я хотел узнать, как ты. – Знаю, боже, Скай ведь уже все уши мне про это прожужжала… – После вчерашнего…
– Я в порядке, – прерываю прежде, чем он скажет что-то вроде: «…твоего истерического припадка». Но уже через секунду больно кусаю губу и мысленно бью себя по лбу. Потому что знаю: он бы не сказал.
– Уверена? Может, тебе что-то нужно?
Ты! – кажется, еще немного, и выкрикну, потому что так устала держать это в себе.
– Нет, – отвечаю вместо этого. И между нами почти сразу возникает та самая неловкая пауза, которую я всегда так боялась услышать.
Вижу, что хочет спросить, но не решается. Что не по себе ему, возможно, он испытывает стыд. Я ведь опозорилась вчера. Опозорила Макстона. Наверное, все ребята, не скрывая, надо мной потешались. Особенно Куинн – такая вряд ли упустит возможность.
– Мне было пять, когда это началось. – мы не сговариваемся, но одновременно начинаем идти. – Через месяц после смерти мамы я перестала подходить к воде. Стоило приблизиться ближе, чем на метр, пульс учащался, и я задыхалась. Папа сразу понял, что трагедия сильно на мне сказалась. Водил меня к психологам и психотерапевтам, пытался говорить со мной сам. Но все было бесполезно. Каждая новая попытка зайти в воду сопровождалась очередным приступом. И каждый новый был сильнее предыдущего. Через несколько месяцев он оставил попытки. Просто смирился и дал мне время. Но всегда все эти годы был рядом, зная, как сильно мне нужен. – договариваю шепотом.
И, не глядя на Макстона, выбрасываю мусор в бак.
После Скайлер Он – первый, с кем делюсь этой своей частью жизни. Кому открываюсь без стыда и сомнений. Кому доверяю, как себе.
Возможно, это по наивности и влюбленности, но наверняка – правильно.
И я ни капельки об этом не жалею.
– Твоя мама…
– Утонула. Почти сразу после рождения Итана.
– Прости.
– Все нормально, – слабо улыбаюсь, чтобы он не чувствовал неловкость. – Если честно, то я почти ее не помню. Какие-то отдельные моменты. И тепло, которое ощущала всегда, когда она меня обнимала. Но мы часто говорим о ней, чтобы не забывать. И чтобы Итан знал, что, несмотря ни на что, она очень сильно его любила.
– Твоему отцу, наверное, было нелегко.
– Он – мой герой, – признаюсь и знаю: другие слова ни к чему.
Будто нам они и не нужны вовсе.
В его глазах столько понимания и поддержки, что в который раз теряю ориентир. Смею ли я мечтать о нас? Надеяться, что между нами случится что-то большее?
Скайлер говорит, что мечты – больше, чем просто желания. Они – наши маяки. Мечты способны вывести нас из самой непроглядной тьмы. И дать надежду в самые темные моменты нашей жизни. Наверное, если не мечтать, то можно и не жить вовсе. Зачем?
Макстон собирается что-то сказать: чувствую, вижу, но то ли я в детстве головой сильно билась, то ли я просто сама по себе такая – трушу.
– Хочешь позавтракать с нами? – выдыхаю прежде, чем в легких кончается кислород.
Не знаю, наверное, в этот момент мне кажется, что приглашение на завтрак – меньшее из того, чего я в самом деле боюсь. Потому что больше я боюсь понять, что не справляюсь. Что открываясь ему, вместе с сидящей внутри болью выпускаю всю свою смелость и силу. И что, если он всю ее заберет, а после – разобьет мне сердце, я уже не соберу себя обратно.
Секунда. И вот его глаза беспощадно плавят мои. А я стою как завороженная, понимая, что ни за что не променяю эту истлевающую жару ни на что другое.
Точно не сейчас.
– Я никогда не завтракаю. – Четыре слова, одним выстрелом убившие всю мою надежду.
Отпустившие с небес не землю.
И заодно подрезавшие мне, глупой, крылья.
– О, – давлю улыбку, пока мой внутренний трус несется прочь, – ладно.
– Ри…
– Ничего, все в порядке. Я просто…
…что?
Хотела поблагодарить?
Не ври хотя бы себе.
Ты просто с ума сходишь, как мечтаешь провести с ним еще хотя бы лишние десять минут, вот и ищешь разные предлоги.
– …ничего, – выдыхаю и бросаю что-то вроде: увидимся. Хотя очень сомневаюсь, что теперь высуну свой нос из дома.
– Ри, – тверже, останавливая мой побег.
Боже, разве можно чувствовать себя хуже?
Поворачиваюсь, хотя очень хочется провалиться. А лучше отмотать все назад и никогда – слышите? – никогда не спрашивать парня, который мне нравится: не хочет ли он со мной позавтракать. Потому что его ответ не сделает меня счастливой.
– Я сказал, что не завтракаю, но от чая с мятой не откажусь. – буравит взглядом так глубоко, что чувствую, как его слова касаниями пробираются под кожу.
Ласкают каждый оголенный нерв.
Расходятся по телу мурашками.
И это так эротично, что почти не дышу.
Как здесь вообще можно дышать?
Глупо улыбаюсь – определенно глупо, разве я умею иначе? – а затем веду его в дом. Словно гамельнский дудочник – без слов, под ритмичное тук-тук-тук – представляя, как он завороженно идет следом. Ведомый мной.
Все влюбленные такие?
– Постой, с мятой? – оборачиваюсь слишком внезапно. Так, что едва не врезаюсь ему в грудь.
Ноздри мгновенно окутывает знакомый – любимый – запах, и я проваливаюсь в теплый песок, понимая, что он скорее всего зыбучий.
Господи, ну почему, почему этот мужчина так божественно пахнет? Где справедливость?
– Это проблема?
Прихожу в себя и отступаю на шаг – наверное, слишком резко (и очевидно), потому что Макстон усмехается.
– Нет, просто…
…я тоже очень люблю с мятой.
Больше. Всего. На. Свете.
– Почему ты не завтракаешь? – решаю сменить тему на более безопасную. – Ты завтраконенавистник?
Уголки его губ вновь дергаются, а я ловлю себя на мысли, что застреваю. На их полноте и симметрии. А еще на том, что ужасно хочу эти губы целовать.
Боже, зачем я позвала его?
Заче-е-ем?
– Нет, Бэмби. Я просто люблю поздние ужины.
– Но это ведь неправильно. – толкаю дверь, и тянусь за чашками к шкафчику. – Завтрак – самая важная часть дня.
– Правда?
– Да! Он – наш лучший будильник. Я уже молчу о том, сколько в нем пользы. А наш мозг? Ты знаешь, что правильный завтрак улучшает концентрацию, внимание и память? А еще помогает при стрессе, заряжает энергией, укрепляет иммунитет. Ученые уже давно доказали, что человек, привыкший завтракать, более устойчив к патогенам внешней среды, чем тот, кто от завтрака отказывается. К тому же, когда ты позавтракаешь, настроение сразу же улучшается. День начинается совершенно по-другому. – улыбаюсь и непроизвольно прикрываю глаза. – Ты только представь этот теплый аромат свежеиспеченных блинчиков с вишневым вареньем! А облепиховый чай? И пальчики оближешь, и тарелку! – смеюсь, оборачиваясь, а после – ловлю его пристальный взгляд.
Мы стоим в ничтожном миллиметре друг от друга, и я не знаю почему. Как это произошло и кто подошел первый. Кто сократил это бессмысленное расстояние. Но знаю, что мне чертовки это нравится.
Слишком сильно, чтобы я хотела уйти.
– Ты… не достанешь мяту? Она на верхней полке, – шепчу, чтобы хоть чем-то разбавить эти проклятые флюиды между нами.
Я не уверена, что Макстон чувствует то же.
Не уверена, что относится ко мне так же.
Но ведь эта близость – она неспроста?
Или я просто выдумываю то, чего нет?
Вжимаюсь в столешницу, понимая, что заперта в кольце его рук. Что зыбучие пески утягивают – снова – и что сопротивляться им нет ни сил, ни желания.
Но больше, конечно, желания.
Макстон тянется за банкой, при этом почти не отрываясь от меня. Это похоже на сумасшествие. Что-то граничащее с безумием, но в то же время такое естественное и правильное, что сдаюсь. Принимаю правила.
Опасно. Страшно.
Да.
Но бороться с этим выше моих сил.
Да и стоит ли?
Ведь если чему-то суждено произойти, оно произойдет – несмотря ни на что и вопреки всему. Таков непреложный закон Вселенной.
– Что-нибудь еще? – спрашивает.
Твой поцелуй, признаюсь.
Не вслух, но в какой-то момент кажется, что он читает каждое слово по замершим губам. Что это слишком очевидно и просто. И что даже если бы я хотела соврать, у меня бы это не вышло.
– Ой, – веселый голос Скайлер, влетевшей в кухню, буквально отшвыривает нас друг от друга. Я облизываю пересохшие губы и отворачиваюсь, чтобы себя не выдать.
Уверена, цвет моего лица сейчас напоминает красную тряпку во время корриды.
– Привет, – улыбается, а я так и слышу сквозящее в этой улыбке «я же говорила!», адресованное, естественно, мне.
Макстон отвечает ей, а дальше уже не слышу. Сосредотачиваюсь на чае. И кажется, отсчитываю листочки по одному. Что весьма расслабляет, если начистоту. Тело понемногу успокаивается (его перестает сотрясать дрожь), а мысли… с ними сложнее.
Я схожу с ума или парень моей мечты в самом деле хотел меня поцеловать?
Бред. Это невозможно.
Я больше поверю в то, что обезумела, чем в то, что парень моей мечты действительно хотел украсть мой первый поцелуй.
Интересно, догадывается ли Макстон о том, что он первый? Что еще никто до него…
До него – так хочется, чтобы это стало правдой. Чтобы Он перестал быть несбыточной мечтой, недосягаемой планетой. Чтобы был той, от которой тело бы било неиссякаемым зарядом.
– Ты хочешь расслабить нас всех или усыпить? – весело шепчет Скайлер, возвращая меня в реальность и забирая из рук банку.
А я только после этого соображаю, СКОЛЬКО мяты бросила в чайник.
Боже, да что со мной?
– Иди лучше парня своего развлеки.
– Он не мой парень.
– Но очень скоро может им стать, – шепчет, бесстыдно играя бровями, и я просто ощущаю, сколько пошлости в ее голове.
Пинаю подругу локтем, чтобы перестала смеяться, но заразе становится лишь веселее.
Отлично, убью ее позднее.
Глава 9
МарсДейтон бросает мне банку портера[4] и достает еще две: для себя и Бо.
– Стайлз хочет, чтобы мы снялись в рекламе кроссовок. Говорит, это повысит популярность группы, – усмехается, дергая за колечко до характерного щелчка.
Эггзи Стайлз – наш вечно неунывающий менеджер едва ли намного старше нас. Все думают, что его имя – липа. Что оно такое лишь потому, что внешне он дико схож с участником англо-ирландского бой-бэнда One Direction. На самом же деле придурок с ним родился. Все остальные совпадения в его жизни случайны.
– Если будет такая же низкопробщина, как с батончиками в том месяце, я – пас.
– И я, – поддерживаю, отпивая из жестянки.
Их тягуче-мерзкий глиняный вкус до сих пор комом во рту.
– У меня коробка под кроватью так и стоит, не знаю, выбросить или сжечь, – усмехается, – даже собакам такое дерьмо скармливать стыдно.
– Эй, это ведь реклама, парни, – подзадоривает нас Дейтон. – Наша реклама! Так какая к черту разница, кто будет вестись на всю эту хрень? Нам заплатят, а цены на наши билеты взлетят. А еще в нашем арсенале прибавится десяток-другой сексапильных фанаток, – довольно плюхается на диван.
Метьюз, вообще-то, тот еще мудак, но в глубине души – сентиментальный и мягкий, что старательно прячет за толстым слоем непрошибаемой брони. Он хочет выглядеть хуже, чем есть на самом деле, потому что считает, что только так можно чего-то добиться. Только засовывая свою совесть глубоко в задницу, отключая чувства и демонстрируя всему миру свой твердый фак.
Не таким его знаю только я.
Мы дружим со школы. Той самой дружбой, когда и в огонь, и в воду, и через медные трубы. Когда с разбитым носом и с содранными кулаками, но на смерть друг за друга.
И только я знаю, что он не всегда был таким.
– Эй, надеюсь, я ничего не пропустил? – Кэмерон бросает рюкзак в угол и без усилия ловит полетевшую в него бутылку.
Финч – самый молодой и отчаянный «Волк», заслуженно получивший звание самого «няшного няшки» в группе (если что, я просто цитирую соцсети). Девчонки без ума от его плюшевой внешности и шикарной платиновой шевелюры. Ну и глаз, конечно. Они у него без преувеличения особенные. Ледяные, как шутит Дейтон, роковые.
Ну а если серьезно – я никогда еще не встречал настолько целеустремленного, трудолюбивого и напористого идеалиста. Настолько… кайфующего от себя и жизни.
Мы все, как уверяет Стайлз, в одном шаге от бешеной популярности. От звания кумиров и одних из самых узнаваемых лиц в мире. Работа с самыми известными рекламными брендами, бесчисленная череда съемок, телевидение, многомиллионные контракты… не скажу, что всегда мечтал об этом, но знаю, как к этому стремился Финч.
Он – единственный из нас без, так сказать, громкого имени.
Вижу, как он жопу рвет на пути к своей цели, как развивается вместе с нами, и не знаю, гордость что ли берет. Как за младшего братишку.
У сукиного сына офигенный гитарный скилл и три миллиона шибанутых подписчиков.
А еще ему чертовски идут костюмы.
– Кстати, как дела с новой песней?
Взгляды придурков мгновенно устремляются на меня.
– В процессе.
Это все, что я хочу ответить. И все, что нужно слышать моим друзьям, чтобы понимать – мои дела крайне паршивы.
– Приятель, если тебе нужна помощь, только скажи.
– Можно сделать новую аранжировку, – предлагает Бо, – или проиграй то, что есть, а мы подкинем парочку годных идей.
– Я в норме.
– Уверен?
– Прогуляюсь пойду, – не хочу разводить эти сопли и дальше. Между строк читать их сочувственные взгляды и осторожно подобранные слова. Не хочу. Мне не нужна вся эта гребаная жалость. Знаю, они это из добрых намерений, но это все равно слишком дерьмово.
– Эй, – тот Дейтон, которого знаю только я, тормозит меня за плечо, – ты сказал, что справишься, помнишь?
– Да.
– Так ты справишься?
Да. Таким был бы идеально правильный ответ, но вся соль была в том, что я не знал, так ли это на самом деле. То есть действительно ли я справлюсь после всего.
– Песня будет, – уверяю, хоть и понимаю, что друг не идиот, понимает, что к чему.
– Эггзи может сдвинуть сроки…
– Нет.
И он мог бы продолжить лечить, но вместо этого кивает, выпуская из гаража.
На улице вдыхаю кислород с такой силой, что он нещадно сжигает легкие.
Прошло уже пять месяцев. Но с того гребаного дня я так и не написал ни единой строчки. Просто не смог. Последняя запись в моей тетради датируется двадцать девятым января. А на следующий день моя жизнь делает резкий кульбит, опрокидывая с высоты. Разбивая сердце.
Когда включаю телефон, он едва не взрывается от оповещений. Два пропущенных – один от отца, другой от Стайлза, куча непрочитанных сообщений. Лайки, комментарии, отметки… все это кажется таким неважным сейчас. Поэтому скачиваю демку и по привычке отключаю интернет.
