Живые игрушки для маньяка

– Не ходи, – прошептала Алина. Я ничего не ответила. Просто пошла. Будто у меня был выбор не ходить. Если бы она знала, как этот совет нелепо звучит в этих стенах.

Он не касался меня. Просто шёл рядом, будто это я сама решила. Словно мы пара. Словно я его гостья. Словно чай ждёт. Комната была маленькая. Белые стены. Один стол. Два стула. На столе – поднос. Две чашки. Пара печенек. Шоколадка. Всё чистое, почти уютное. Меня мутило от этого «уюта».

– Присаживайся, – сказал он.

Я села. Потому что если не сесть – он посадит. А это будет больнее. Он налил чай. Чёрный. Без сахара. Я не удивилась. Он знает. Он всегда знает.

– Ты давно здесь. Дольше, чем многие. – Он делает глоток. – И я вижу: ты не ломаешься. Упрямая. Сильная. Не дерёшься, но и не сгибаешься.

И я не узнавала его.Я молчала. Смотрела на чашку. На её поверхность. В ней – моё отражение.

Он вытащил из внутреннего кармана фотографию. Я. Улица. День. Я смеюсь. До. Внутри что-то резко сжалось. Холод прошёл по спине. Он следил. Заранее. Выбирал.– Мне это нравится, – продолжал он. – Я… давно тебя приметил.

– Я не выбираю случайных. Мне важно, чтобы человек имел… потенциал. – Он улыбнулся. – А ты – идеальна.

Я смотрела на него, как на змею. Не шевелясь. Он встал. Обошёл стол. Сел рядом.

– Завтра ты пойдёшь со мной ещё раз. Мы продолжим. Я хотела сказать: ты не оставляешь выбора. Он будто услышал.

– Ты можешь подумать, что выбора нет. И будешь права. Но форма – важна. Ты можешь войти с гордо поднятой головой. Или ползком. Мне – всё равно. А вот тебе? – Он встал. Поставил чашку. – До завтра, сильная девочка.

Он ушёл. И комната снова стала белой, холодной, как желудок у мертвеца. Когда я вернулась в камеру, Алина вскинулась:

– Он тебя бил? Трахал? Пытал?

– Нет, – ответила я. – Пока нет.

Она кивнула, но не поверила. А я… я села в угол. Прижала ладонь к сердцу. Оно било медленно, но глухо, как будто под водой. И я поняла: он начал. Сегодня он не пытал меня и не трахал. Он выбрал другой способ ломать. Он режет меня словами. Он готовит к чему-то…

***

На этот раз он пришёл днём. Не ночью, как обычно. Не утром. Днём. Когда в бетонной коробке начинало казаться, будто есть время.

Он выглядел… по-домашнему. В серой водолазке, с аккуратно уложенными волосами. Как будто собирался на встречу. Он открыл дверь. Постоял пару секунд. Сказал:

– Пора.

Я не двинулась. Он не повысил голос, не сделал шаг. Только произнёс, тоном учителя:

– Если ты не пойдёшь сейчас, разговоров больше не будет. Только действия.

И я пошла. Потому что он не блефует. Сегодня он отвёл меня в другую комнату. Не та, где был чай. Эта – просторнее. Ковёр на полу. Кресло. И стены с книгами. Настоящими. И запах. Сухой, библиотечный. Он устроился в кресле, показал мне на пуф.

– Садись, удобно.

Я села, медленно. Плечи были каменными. Он открыл одну из книг. Перелистнул пару страниц – просто для вида.

– Я много думал, – сказал он. – С того момента, как увидел тебя. Думал, что ты просто подходящий объект. Но теперь… ты другая.

Я молчала. Он смотрел на меня, как сканер. Я не понимала, чего он от меня хочет? Вообще, чего он хочет от нас? Что у него с башкой?

– Ты не просишь пощады. Не плачешь. Не взрываешься истериками. – Он наклонился ближе. – Ты понимаешь правила.

Я ничего не отвечала. Он улыбнулся.

Он положил конверт между нами.– Знаешь, как я отличаю тех, кто поддаётся, от тех, кто ломается? – Он достал что-то из кармана. Бумажный конверт. – Те, кто ломаются – исчезают. А те, кто поддаются – выживают. И получают шанс.

– Внутри есть кое-кто, кто тебе дорог.

Я замерла.

– Ты хочешь знать, кто? – мягко спросил он. Я кивнула. Он открыл. Фотография. Женщина. Пожилая. Очки. Линии на лице. Моя… бабушка. Я не сразу поверила. Но это была она. Фото старое, но узнаваемое. Он смотрел мне в глаза.

– Если ты согласишься… ты сможешь ей помочь. – Пауза. – Я не убиваю без причины. Я… очищаю. – Он снова использовал это слово. Я его ненавидела.

– Согласиться на что? – наконец выдавила я. Он наклонился ближе.

– Ты будешь моей преданной. Моим голосом. Моими глазами. Ты будешь рядом. – Он коснулся груди. – Не как вещь. Как помощница. Взамен – она будет в безопасности. – Пауза. – Подумай. Только недолго.

Он достал часы. Старые, с кожаным ремешком. Поставил на таймер: 30 минут.

– Когда прозвонит – решение должно быть.

Он вышел. Дверь закрылась. Я осталась одна. С фотографией. С часами. С пульсом, который бился в висках. Если скажу “да” – спасу бабушку. Если “нет” – он всё равно сделает, что хочет. Но она… А может, он врёт? Может, она уже мертва? Но… если нет?

Я посмотрела на фото. И впервые за всё это время – мне стало по-настоящему тошно от себя. Потому что я всерьёз начала думать, как ему угодить. Потому что я уже выбираю не между злом и добром. А между одним злом и другим.

Тридцать минут. Они тянулись как гной из раны. Я смотрела на фотографию – и не могла понять, настоящая она или фальшивка. Всё внутри кричало: «Он врёт». Но страх… был реальным. Я чувствовала его даже в пальцах. Даже в зубах. Он вернулся точно по звонку. Вошёл, не торопясь. Улыбнулся.

– Ну?

Я подняла глаза. И впервые за всё это время – сделала шаг навстречу. Мысленно. Не ногами. Но он понял.

– Я… – Мой голос дрожал. Не от слабости – от брезгливости к самой себе. – Я согласна.

Он не двинулся:

– Громче.

– Я согласна, – сказала я. Уже твёрже. Он подошёл ближе. Поставил ладонь на стол.

– Почему?

Я замерла. Это был тест. Он хотел, чтобы я сказала правду. Но правду – нельзя.

– Потому что я хочу быть нужной, – выдохнула я. Он посмотрел прямо в душу.

– Нет, – сказал он. – Не та причина. Пробуй ещё.

Чёрт. Я сжала руки. Гвоздь в рукаве тёр кожу. Я чувствовала кровь. Это помогало думать.

– Потому что я не хочу умирать. Потому что я поняла, что ты… ты не просто убийца. – Я говорила, как учат актёров: не с пафосом – с тишиной. С будто бы настоящей растерянностью. – Ты… больше. Ты отбираешь тех, кто недостоин. – Я сглотнула. – Я не хочу быть одной из них.

Он долго молчал. Потом… кивнул. Один раз.

– Умница.

И в этот момент я поняла – он поверил. Или сделал вид, что поверил. Он достал коробку. Открыл. Внутри – чёрная форма. Простая. Футболка, брюки.

– Надень. Это знак. Что ты – теперь с нами.

– С нами? – переспросила я. Он усмехнулся.

– Пока ты – одна. Но скоро… узнаешь.

Он вышел. Я осталась с формой. И с дрожью в пальцах. Потому что игра началась. И я понятия не имела, какие правила. А проигравшие здесь – исчезают.

Глава 12. Новая роль

Они пришли за мной без предупреждения. Открыли дверь, бросили на пол чёрную форму и кивнули:

– Надень. Быстро.

Я оделась прямо при них. Плевать. Унизительно? Всё уже было. Теперь это – просто оболочка. Чёрная ткань вместо кожи. Они не надели на меня наручники. Не толкали. Просто шли рядом. И этого хватало, чтобы внутри дрожал каждый нерв.

Мы спустились в другой коридор. Там я раньше не была. Белые двери. Металлические таблички без подписей. Запах – дезинфекция, пот и страх. Они привели меня в комнату с зеркалом. Через стекло – другая клетка. И в ней – молодая девушка. Подросток. Грязные волосы, взгляд бешеный, губы иссохшие. Он уже ждал меня внутри. Стоял, как хозяин.

– Это Марта, – сказал он, не поворачиваясь. – Сопротивляется три дня. Не ест. Не говорит. Пытается биться головой о стену. Он подошёл ближе, положил руку мне на плечо.

– Сегодня ты узнаешь, насколько ты готова.

Я смотрела на эту несчастную. Она вцепилась в угол комнаты, как раненое животное. Её плечи вздрагивали от каждого звука. Я узнала себя. Первую себя.

– Твоё задание простое, – сказал он. – Зайди. Спроси её имя. Если не ответит – ударь. Один раз. Не сильно. Но чтобы почувствовала.

Я обернулась на него.

– Я не…

Он прервал меня движением пальца.

– Это – не жестокость. Это – тест. Для неё. И для тебя. – Он посмотрел в глаза. – Если ты не сделаешь этого – значит, ты врёшь. – Он подошёл ближе. – И я пойму. – Пауза. – И тогда ты просто вернёшься. – Он улыбнулся. – Без глаз.

Я зашла в камеру. Марта не заметила. Сначала. Потом – услышала щелчок двери. Вздрогнула. Вскочила. Попятилась в угол. Глаза бешеные. Как у зверя. Я подняла руки.

– Эй… я не причиню тебе боль.

Она не верила. Конечно. Кто здесь верит?

– Я такая же, как ты… просто… – Я остановилась. Если я скажу «я помогаю им» – она испугается. Если скажу «я изнутри» – она запаникует. – Скажи мне, как тебя зовут?

Тишина. Она смотрела. Прожигала. Я сделала шаг ближе.

– Я просто хочу поговорить. Пожалуйста…

– Иди к чёрту, – прошипела она.

Словно нажала на курок. Я вспомнила: если не ответит – удар. Но я не могла. Не в первый раз. Не вот так. Я опустила руку. Сделала вид, что чешу затылок – и резко ударила по полу. Ладонью. Громко. Она вздрогнула. Но подумала, что это по ней. Испугалась. И – заговорила.

– Меня зовут Марта! Меня зовут Марта! Пожалуйста, не трогай!

Я стояла, не двигаясь. Губы дрожали. Сердце било по рёбрам. Через стекло он наблюдал. И улыбался.

***

После – меня вернули в камеру. Ничего не сказали. Просто закрыли дверь. А я легла на пол. И впервые за долгое время – разрыдалась по-настоящему, не как раньше. Тихо. Беззвучно. Потому что я не ударила, но она поверила, что я ударила. И, может быть, это – ещё хуже.

***

Он снова вызвал меня к обеду. Без слов, без предупреждения. Дверь открылась, охранник кивнул. Я пошла. Не потому что хотела, а потому что иначе – бы тащили.

На этот раз мы спустились ещё ниже. Лестница длинная, влажная. Запах сырости, плесени, и чего-то… тухлого. Дверь была массивной. Металл, замок с цифрами. Он ждал там. Сам открыл. Улыбнулся.

– Сегодня ты получаешь больше.

Я не ответила. Просто смотрела. Он повёл меня внутрь. Комната – как склад. Пустые стены, бетонный пол. И три девочки. Три. Сидят на табуретах, связанные, глаза завязаны, рты заклеены. Дрожа. Молча. Живые.

– Они новые, – сказал он, обходя их. – Только поступили.

Он положил мне на ладонь планшет. Там – краткие досье. Фото, имена, возраст. 18, 19, 20. Я не могла дышать. Он подошёл сзади. Положил руки мне на плечи. Тихо.

– Ты теперь одна из нас. Я хочу, чтобы ты начала выбирать.

– Что выбирать? – мой голос дрожал.

Он прошептал:

– Кто подлежит работе. Кто – слишком испорчен. Кто – может быть спасён. А кто – должен быть удалён.

Я обернулась.

– Это шутка?

Он только усмехнулся.

– Твоя интуиция хорошая. Я видел. – Он прошёл мимо первой девушки. – У одной из них – диагноз. Психопатия. – Прошёл ко второй. – Одна – лжёт, даже когда говорит правду. – Прошёл к третьей. – А одна просто… слишком добрая. Не выживет. – Он посмотрел на меня.

– Выбери одну, которую мы уберём. Остальные получат шанс. В кресле. – Он кивнул. – Ты же не хочешь, чтобы решал я? Я – холоден. А ты – живая.

***

Я стояла. С планшетом в руке. С потными ладонями. С криком в животе. Девочки дёргались. Пытались освободиться. Пищали через клей. Они чувствовали, что их судьба решается прямо сейчас. Я смотрела на фото. На лицо. И в голове была только одна мысль:

«Если я назову любую – она умрёт. Если я не назову – умру я. Если выберу 'неправильную' – он всё равно убьёт ещё одну. Просто в наказание.» Он подошёл ближе.

– Ну?

Я указала на первую. Не знаю, почему. Просто… назвала. Он улыбнулся.

– Интересно. Та, у которой мама в реанимации. Та, что сама в детстве пережила насилие. Он смотрел, как я бледнею.

– Не волнуйся, – шепчет. – Ты учишься. Это всего лишь первый раз.

Он поднял руку. Щёлкнул пальцами. Девочку утащили за дверь. Без криков. Без объяснений. Я осталась стоять. Он посмотрел на меня.

– У тебя – талант. Настоящий.

Его пальцы скользнули по моему подбородку, заставляя поднять взгляд. В его глазах я увидела то же выражение, что бывает у детей, разрывающих крылья бабочкам – восторг первооткрывателя.

– Знаешь, что я с ней сделаю сейчас?

Я покачала головой. Слюна во рту вдруг стала густой, как клей. Он рассмеялся и начал перечислять, загибая пальцы:

– Сначала я буду трахать ее. И я порву её нахрен так, что она будет молить меня убить её сразу. Потом отдам помощникам – пусть поучатся, как правильно трахают дырявое мясо. Она сдохнет, конечно. От разрыва кишки. Или от шока. Хотя…

Он прищелкнул языком, внезапно оживившись:

– Если выживет – зальём в её задницу цемент. Будет ходить с каменной жопой. Правда, забавно?

Его смех звенел, как бьющееся стекло. А я…

Я выбрала её. Это прозвучало у меня в голове громче, чем его слова. Я указала на неё, когда он спросил: "Кто?" Не потому, что ненавидела её. А потому, что боялась, что он возьмёт меня, если я промолчу.

Теперь её смерть будет на мне. И самое страшное? Он знал это. А мне теперь жить с этим…

Он вышел. Я меня оставили в этой комнате с этими двумя оставшимися девушками, которые не знали о том, что я сделала. Я стояла среди них. И больше всего на свете хотела вырвать себе руки. Стереть себе память. И умереть – той, прежней. Которая ещё не делала выборов.

Глава 13. То, что шевелится за стеной

На следующий день меня вернули в мою прежнюю камеру в подвале. Алина вскинула голову, едва я переступила порог. Вера ничего не сказала – только посмотрела пристально. Они сидели в камере Веры. Я молча вошла к ним и села в угол, не стала ничего объяснять. Потому что не могла. Потому что если они узнают, что я… сотрудничаю – пусть и не по своей воле – они меня убьют.

Я не рассказала, что меня использовали. Что заставили помочь. Что я подписала молчание не чернилами – страхом. Они думают, что я просто была где-то. Может, пытали. Может, ломали. Может, насиловали… Но я сама – теперь часть его игры. Но внутри я не сдалась. Я хочу свободы.

Мы начали рыть. Наш гвоздь стал для нас настоящим спасением. Ржавый, но острый. Мы ковыряли бетон, будто могли его победить. Я – до крови. Потом – Алина. Потом – снова я. Мы чередовались. Иногда просто сидели, уставившись в одну точку на стене. Будто взгляд мог прожечь её.

Вера молчала. Но не всегда. Иногда – во сне – она шептала. Или пела. Как поют дети, когда страшно. Тихо, еле слышно:

– Спи, моя радость, усни…

И тогда мне хотелось реветь.

Гвоздь скрипел, будто не хотел резать. Но мы продолжали. Потому что внутри нас ещё оставалось кое-что. Не вера. Не надежда. Упрямство. Мы больше не просто жертвы. Мы – те, кто копают.

Вера все пела и пела… Иногда ее песня была странная. Без слов. Что-то вроде старой колыбельной, но с чуждым ритмом. Я слышала в ней чужие акценты. Как будто это не её язык. Или не наш мир.

К утру послышался треск. Стенка дрогнула. Не от нашего гвоздя. А сама по себе. Пыль посыпалась. Где-то в бетонной массе что-то шевельнулось. Я отскочила. Алина затаилась.

– Это он? – прошептала я.

– Нет. Это… не он. Там кто-то есть.

Стук. Один. Потом два. Потом тишина.

– Кто-то там за стеной, живой, – выдохнула я. – По ту сторону.

Мы простучали в ответ. Три – пауза – два. Ответ пришёл спустя минуту. Два удара. Потом пауза. Один. Три. Мы переглянулись. С той стороны раздался голос. Хриплый. Осевший. Мужской.

– Есть кто?

Я не поверила. Живой. Мужской. Не он. Другой.

– Есть! Кто ты?

– Я Валентин.

Алина прижалась к бетону:

– Почему он там? Он тоже пленник? Его тоже пытают? Я думала, тут одни девушки…

Пауза. Потом шепот:

– Я знаю, где выход. Знаю… – последовала пауза. Я напряглась. Я реально это слышала или это мой глюк на фоне того, что со мной тут происходило?

– Что ты говоришь? Выход? Где он? Мы можем выйти?

– Есть… Но отсюда невозможно уйти. Я пытался. Я поступил не правильно. Я должен быть наказан.

Сказал, как отрезал. У меня просто не было слов. Одни эмоции. Зачем он вообще сказал про то, что есть выход, когда потом тут же говорит, что выхода нет? Похоже, что у него поехала крыша. Я вздохнула. Не удивительно. А у кто тут не тронется умом?

– Валентин, что они с тобой сделали? – спросила Алина. В ответ только стон. Мы переглянулись.

– Он его порезал, наверное… – предположила я.

– Или просто избили… – сказала Алина. Через какое-то время мы снова попытались простучать. Ответа не было. Только глухая, плотная тишина.

– Он умер? – спросила Алина.

– Или его перевели в другое место, – прошептала я. Мне не хотелось верить в то, что тут жизнь не стоит и ломаного гроша и убивают за какую-то малейшую ерунду. Причем даже не понятно за что именно

– Вот просто так взял и исчез… – пробормотала я растерянно.

Вера подняла голову. Её губы были потрескавшиеся, глаза – сухие.

– Он не исчез. Он стал частью стен. Теперь он слышит всё. Даже мысли.

Я не знала, что хуже – одиночество или то, что нас слушает бетон. Я проснулась от боли в ладонях. Кожа была в заусенцах, ногти в пыли и крови. В бетон вгрызаться – всё равно что царапать само время. Оно не поддаётся.

Алина сидела с гвоздём в руках. Она точила его. Об край железной балки, которую раньше никто не замечал.

– Мы не будем ждать, – сказала она. – Мы попытаемся сбежать.

– А Вера?

– Вера… – Алина посмотрела в сторону той, что всё ещё шептала с закрытыми глазами. – Если она выживет, то когда мы выберемся, я за ней вернусь. Но не раньше.

***

В этот день свет в вентиляционной щели начал мерцать. Как будто лампа наверху гасла. Или кто-то ходил мимо. Я начала вести счёт – раз, два, три… Четвёртый шаг был тише. Пятый – не наступал.

– Кто-то остановился, – сказала я.

Алина среагировала сразу. Подбежала к стене, где слышали Валентина. Прижала ухо. Потом отбежала.

– Ничего. Пусто.

В тот день меня никто не трогал. Не насиловал, не пытал и не просил “помогать”. У нас было время на подготовку к побегу. А на следующее утро Вера исчезла.

Дверь была закрыта. Замок – тот же. Ни скрипа, ни звука, ни шагов. Просто – была, и нет. Только след от её тела на матрасе. И на стене, где она спала, царапины. Короткие, но рваные. Как будто ногтями. Или костью.

– Она ушла ночью, – сказала Алина. – Или он забрал. Или… она сама пошла за ним.

– Как он мог пройти, не разбудив нас?

– Он делает, что хочет. Мы живём в его правилах, помнишь?

Я осмотрела все подвальное помещение. Всё было на месте. Кроме Веры и гвоздя. Гвоздь тоже исчез.

И тогда я впервые почувствовала не страх – а злость. Жгучую, вязкую, живую. Я сжала кулаки и ударила по стене. Бетон не дрогнул. А вот кожа на костяшках – лопнула. Алина подошла. Молча. Она что-то держала в ладони.

– Смотри.

Это был кусок зеркала. Маленький. С трещиной. На нём – отпечаток пальца. Человеческий. Не Верин. Он крупнее. И срезан сбоку. Как будто у пальца – нет подушечки.

– Это он оставил?

Алина кивнула.

– Специально. Чтобы мы поняли. Что он рядом. Что он наблюдает.

– Или чтобы мы сдались.

– Не дождётся.

В ту ночь мы не спали. Мы по очереди караулили. И услышали – шаги. Лёгкие. Не его. Но не Верины. Шаги босых ног по бетону. Мы прижались к стене. Дыхание замирало. А потом – стук. Два раза. В угол. Там, где никто не сидел.

И голос. Но не Веры. Не Валентина. Хриплый, чужой. Словно кто-то повторял давно забытый текст:

– Он оставил проход. Ниже. Под полом. Там можно выбраться. Вам нужно просто пробраться туда.

Кто оставил? Кто с нами говорит, вообще? Но нам было пофиг. Главное, появилась хоть какая-то надежда на спасение. Мы кинулись к углу. Стены были холодными. Но внутри – будто вибрация. Как будто за ними что-то дышит. Или ждёт.

Мы с Алиной вернулись к тому углу утром. Света почти не было, только рассеянный отсвет от вентиляционной щели. Мы ощупали бетон. Он был чуть влажный, как будто его только что мыли. Или он потел.

– Сюда, – сказала Алина. – Вибрация сильнее. Под этим углом.

Мы начали отковыривать шов между плитами. Это был настоящий бой – с пылью, с кожей, которая слезала с пальцев, с разочарованием. В какой-то момент гвоздь бы помог. Но его не было.

– Он забрал инструмент, но оставил цель, – буркнула Алина.

– Или проверяет нас. Смотрит, как долго мы готовы ломать пальцы.

Через два часа в бетоне образовалась трещина. Она была тонкой, но свежей. Изнутри тянуло холодом. И… землёй. Я сунула туда руку. Осторожно. Почти до локтя. Что-то мягкое. Как песок. Как рыхлый слой под бетонной плитой.

– Там пусто. Или пусто было. Мы сможем копать. Может, пролезть.

Алина кивнула. Она достала кусок дерева, который откололся от двери. Мы стали чередоваться: одна ковыряет, другая стоит на шухере.

Мы не разговаривали. Мы просто копали. Потому что страх – он не такой уж сильный. Гораздо сильнее надежда.

Глава 14. Ниже – не значит ад

Через три часа мы вытащили первый камень. Под ним – тьма. Живая. Молчаливая. Но не глухая. Мы слышали в ней звук. Как будто кто-то дышал. Или двигался.

– Ты готова? – спросила я.

– Нет. Но пойдём всё равно.

Мысли в голове: Ниже – не значит ад. Ниже – значит шанс. Если он оставил проход, он либо издевается, либо что-то знает. Мы копаем. Мы идём. Мы не жертвы. Если нас поглотит тьма, значит, мы сами выбрали шагнуть в неё.

Мы пролезли по очереди. Я первая, Алина следом. Пространство под плитой оказалось неожиданно широким. Сначала я ползла на локтях, потом на животе. Бока обдирались о камни, в волосы лезла пыль, глаза слезились. Но главное – это было возможно.

Когда Алина выбралась следом, мы замерли. Темнота обрушилась на нас, как стена. Настоящая, глухая, вязкая. В ней не было ни света, ни времени, ни даже ощущения пространства. Только запах: земля, пыль, что-то гнилое, будто сам воздух здесь давно умер.

Я сделала шаг вперёд – осторожно, ощупью, как слепая. Под ногами шуршала грязь, пальцы нащупали что-то твёрдое – камень? Обломок трубы? Острый. Я вздрогнула.

– Он не говорил, что здесь будет выход, – прошептала Алина.

– Может, он и не собирался, – ответила я. – Может, это ловушка.

Где-то над головой тихо щёлкнуло. Вентиляция? Или что-то с электрикой? Вдалеке, на уровне потолка, вспыхнула лампа. Только на секунду – тусклая, как умирающая звезда. Но её хватило, чтобы разглядеть стены: земляные, с вкраплениями стекла, труб, тряпья. Это был старый технический тоннель, возможно, оставшийся со времён стройки или прежнего здания. Свет погас. Снова темнота.

– Видела? – прошептала Алина.

– Да. И видела, что мы в каком-то проходе. Возможно, он ведёт наружу. Или… к нему.

Тишина была такая плотная, что дыхание казалось криком. Я шагнула вперёд, держась рукой за стену. Грубая, сырая. Как кожа зверя. И всё внутри меня вопило: «Назад!» Но я знала – назад уже ничего нет. Только клетка. Только он.

Моё тело дрожало – не от холода. От усталости. От страха. Оттого, что всё – слишком. Слишком долго, слишком жестоко, слишком глубоко. Казалось, я больше не человек, а только инстинкт: двигаться, прятаться, выжить. Но был и другой голос. Тихий. Где-то глубоко внутри.

«Ты уже была мёртвой. Теперь ты – выбор. Или ты идёшь. Или ложишься и ждёшь, пока он снова придёт с ведром и инструментами. Выбирай.»

Я выбрала. Вдохнула через нос, медленно, будто могла проглотить темноту. И пошла дальше.

Мы шли медленно. Не как люди, а как тени. Стена под рукой служила единственным ориентиром. Земля под ногами то скользила, то крошилась. Где-то впереди капала вода – редкими, тяжёлыми каплями, словно кто-то отсчитывал время до того, как мы снова станем ничем.

– Подожди, – шепнула Алина. – Что это?

Я остановилась. Послышался металлический скрежет. Лёгкий, но отчетливый. Мы обе затаились. Сердце застучало громче, чем звук. Минуту – тишина. Потом – снова: дзынь. Будто кто-то уронил цепочку. Или ключ.

– Это ветер, – прошептала я. – Или капли на железо.

Алина не ответила, но я чувствовала, как напряглись её пальцы на моём локте. Она держалась, как будто я – единственное, что удерживает её от паники.

Справа был поворот. Мы свернули, вслепую, словно в карточной игре: вытянули ли мы проход – или тупик? Тяжёлый запах плесени усилился. Стало душнее. И вдруг – я на что-то наступила. Мягкое. Пружинистое. Не как земля. Не как тряпка.

Я отшатнулась, но было поздно – нога скользнула, я упала на колени. Пыль ударила в нос, в рот. Алина тихо ахнула, склонилась ко мне.

– Ты цела?

– Да… – выдохнула я. – Но… здесь что-то лежит.

Я нащупала пальцами. Ткань. Грубая, старая. Слегка влажная. Под пальцами – что-то выпуклое. Пуговица? Нет – круглая, гладкая, как… глаз?

Я провела ладонью дальше. Волокна. Нитки. Прошивка. Маленькое тело. Вытянутые ручки. Легкая головка. Кукла. Я поняла это раньше, чем успела сказать. И мне стало холодно.