Титан и Титанида

– С этим провёл достаточно времени, чтобы по достоинству оценить его. В нём можно не сомневаться. Толковый. Правда, зависим от своих чувств к Джекки, но кто из нас не без подобного греха за душой, верно? – прежде чем он успел ответить, я продолжил развивать болезненную для нас обоих тему: – У вас родилась красивая дочь. Кажется, больше похожа на Теону, но от тебя тоже что-то есть.

– И хорошо, что похожа на свою раскрасавицу-мать, однако вырастет папиной дочкой, – он ухмыльнулся и сделал глоток из своего бокала.

– Я искренне рад за тебя и Теону. Всей своей душой.

– Пелена с глаз спала?

– Не то слово, – я невольно встряхнул головой. – Теперь мне даже страшно думать о сценарии, в котором Теона выбрала бы не тебя, а меня…

– Она бы не совершила подобный выбор.

– Ха! И это чистая правда… Прости за то, что устроил на вашей свадьбе.

– Ты разворотил и поджёг бар уже в конце вечера, когда я с Теоной удалились за пределы Рудника, чтобы насладиться брачной ночью молодожёнов подальше от городского шума. Так что мы не пострадали: только жалость от пепелища, на котором стоял хороший бар. Главное, что люди не пострадали…

– Чего не скажешь об уничтоженных запасах алкоголя…

– Забудем о прошлом. Оно не вызывает вопросов, чем не может похвастаться наше настоящее, – его брови красноречиво приподнялись. – Ты обратил Тринидад в Металл.

– Мы уже зациклены.

– Она не просто Титан – ты обратил её своим металлом. Это значит, что вы не просто зациклены – вы неразлучники.

– Что думаешь по этому поводу?

– Думаю, тебе стоит ей рассказать.

– Она уже знает.

– Узнала “до” или “после” того, как “дело” было сделано?

Я непроизвольно поджал губы:

– После.

– Осторожнее, парень: ты играешь с огнём. Тринидад не просто девчонка со двора: она может устроить тебе пожар, и если уж она постарается, сгорит не один бар – ты сам окажешься под угрозой сожжения. Никакая зацикленность или связь неразлучников её не остановит.

– Думаешь?..

– Ты не знаешь, с кем связался. Ты не видел её взросления. Мы никогда не говорили этого, но… Рассуждая на тему того, как и когда обратить в Металлов Спиро с Клэр, мы неизменно упирались в страх перед обращением в Металл Тринидад.

– Страх? – я ухмыльнулся.

– Она слишком… Сильна.

– Разве возможно быть сильным “слишком”? И вообще, что ты имеешь в виду?

– Мы подозреваем в ней силу…

– Можешь сказать прямо?

– Лет пять назад в Рудник захаживали твои чешские друзья. Добромир увидел Тринидад издалека. Ей ещё не было и тринадцати, она сбегала из нашего дома по крыше… Он не видел её лица, скользнул по её спине взглядом лишь секунду. Знаешь, что сказал?

– Что?

– Он сказал: “Слишком большая сила”.

– И всё?

– Его взгляд сказал больше. Он будто на мощь ядерного взрыва смотрел, а не на ребёнка.

– У Добромира дар предсказания будущего.

– Вот именно. Но ведь он предсказывает через сны, верно? Мы решили, что он мог видеть что-то до прихода в Рудник, потому что его появление было странным, как будто он искал именно Тринидад: застав Спиро и Клэр, интересовался, где же ещё один ребёнок, темноволосая девочка, но увидев её лишь вскользь, сразу же поспешил покинуть город… С тех пор я и Теона много думали о том, чем может обратиться обращение Тринидад в Металл. Мы не думали спешить с этим, думали повременить хотя бы до её тридцатилетия…

– Но здесь вмешался я и обратил её в возрасте восемнадцати лет.

– Слишком юна.

– Я был младше…

– Возможно мы не понимаем, что творим, продолжая беспечно обращать людей в Металлов.

– Тринидад обращена не беспечно. Рано или поздно она стала бы Металлом, потому что она часть семьи – мы бы не позволили ей состариться и умереть человеческой смертью.

– Я говорю не о Тринидад. Золото, Палладий, Тантал… Камчатка. Ты всегда хочешь как лучше, но именно “как лучше” у тебя, как и у нас всех, получается с переменным успехом. Допустим, Тринидад и Джекки – это успех; допустим, успех и Конан; но один промах вроде Камчатки или, положим, одного лишь Металла, положим, Золото, и кто знает, во что может обратиться весь наш успех.

– Даже промах не всегда то, чем кажется. Камчатка не только забрала, но и принесла нам многое: Вольфрам, Медь, Осмий, Цезий, Платина. Благодаря последнему ты сейчас контролируешь температуру в Дилениуме.

– Ты прав в том, что всё неоднозначно. Но давай на ближайшее время поменьше неоднозначностей и побольше стабильности.

– И давно ты стал приверженцем стабильности? – я ухмыльнулся, потому что помнил Беорегарда порывистым, стремительным, и уж точно не ратующим за одну лишь безопасность, и уж тем более за стабильность.

– С тех пор, как стал отцом. Моя дочь родилась не Металлом – она человек, с человеческой хрупкостью и человеческой смертностью. Это значит, что следующие два десятилетия моей жизни будут посвящены тому, чтобы оберегать эту хрупкую жизнь до тех пор, пока она не обретёт металлическое бессмертие.

– Да уж, с тобой теперь особенно не побалагуришь, – я снова ухмыльнулся, и новоиспечённый отец ухмыльнулся в ответ. – Скажи, только честно, как ты внутренне отреагировал на новость о том, что Тринидад теперь со мной? И как отреагировали Теона с Кармелитой?

– В целом: мы рады. Не связанная с нами узами крови Тринидад выросла в нашей семье, пока ты, являясь носителем нашей крови, шлялся не пойми где… Ты роднее, она – дикий оторвыш, но она наш оторвыш. И теперь ваши пути каким-то невообразимым образом пересеклись, образовав одну дорогу… Мы рады, но и обеспокоены. И корень нашего беспокойства заключается не в одной лишь строптивости Трини – ещё в том, что ты не до конца понимаешь эту самую строптивость.

– Боитесь, что сдетонируем и подорвём всё к хренам?

– Хм… Можно и так сказать. И всё равно, мы рады, что вы пришли домой. Вы ведь останетесь в Руднике? Кармелита скучала по вам, и особенно по тебе.

– С Ночи Клыков и Металлов не прошло и пятнадцати лет, с ночи твоей с Теоной свадьбы миновало и того меньше… В первую ночь я лишил жизни пять тысяч местных, заражённых моим отчимом, а во вторую ночь я лишил рабочих мест ни в чём не повинных трудяг бара, не говоря уж о кощунственном уничтожении элитной выпивки…

– В Ночь Клыков и Металлов ты переложил пять тысяч заражённых, но благодаря этому спас остальные пятнадцать тысяч…

– Я убил чьих-то друзей, родных и близких. С тех пор не миновало и полувека. Все пострадавшие всё ещё живы и они помнят… Помнят не своё спасение, но боль, которую им принесла цена этого спасения. Если я не прав, тогда скажи, что отношение ко мне в Руднике лучше, чем у диких зверей к неприрученному огню.

Как я и думал: мудрость продиктовала моему собеседнику промолчать. И у меня перед глазами вдруг вспыхнули ярким светом лихорадочные картины из давно минувших дней начала моей металлической жизни.

Ночь Клыков и Металлов. Рэймонд успел укусить лишь нескольких, но в организмах укушенных Сталь спрогрессировала как будто быстрее, чем мы к тому привыкли: уже спустя час укушенных было больше, чем это должно было быть согласно нашим соображениям… Беорегард, Теона и Кармелита ещё не обратились в Металлов, я был единственным, кто мог остановить это цунами… Я пользовался слухом, зрением – всеми органами чувств! – на тысячу процентов из ста возможных. Я находил укушенных по их сердцебиению, доставал их с чердаков, из подвалов, вытаскивал из шкафов и из-под кроватей… Среди них были не только мужчины: старики, женщины и подростки. Повезло только в одном – детей среди укушенных не оказалось. Самому младшему было около пятнадцати лет… Парень из многодетной семьи. Я старался ломать шеи так, чтобы этого не видели заступающиеся, но получалось не всегда… Далеко не всегда.

К рассвету я завершил свой поход через Рудник. Без пятнадцати человек – пять тысяч убитых, а после сожжённых в кремационных печах. Беорегард и Кармелита очнулись первыми… Обращение Теоны задерживалось. Я ужасно боялся, что с ней вакцина не сработала. К концу тех суток я впал в ступор. Когда Теона наконец очнулась, я был не в себе… Говорят, я бушевал так, что меня смог остановить только Беорегард… Меня заперли в подвале на несколько суток – вход охраняли все трое Металлов. Дальше – забытье на поверхности сознания. Меня боялись, как гранату без чеки. Я был самым первым Металлом, но разница между мной, Беорегардом, Кармелитой и Теоной равнялась всего нескольким дням – нам некому было объяснить, что́ именно с нами происходит, и как нам с этим – с новыми нами, – справляться и даже жить. Мы все одновременно переживали трудности новообращённых Металлов: нестабильность эмоций, сложность контроля, крайняя степень раздражительности… Беорегард был самым сдержанным из нас, но нам от этого было не так чтобы легче. Особенно мне, болезненно перепрыгнувшему из тела и сознания семнадцатилетнего парня в тело и сознание тридцатилетнего мужчины… И к тому же, Теона продолжала открыто предпочитать Беорегарда мне, чему откровенно способствовала её новообращённая нестабильность эмоционального контроля. Я – не я; лучший на свете отчим – убит моей рукой, как и пять тысяч чужих для меня людей; я вонзил вакцину в сердце Теоны не потому, что в этом была необходимость, а потому, что агрессивно среагировал на её связь с Беорегардом; Теона окончательно осталась с Беорегардом, который к тому же, в отличие от меня, демонстрировал лучший эмоциональный контроль. Я ведь чуть не прикончил их всех, а не только Рэймонда: мать, дядю и возлюбленную!.. Это был прекрасный кошмар. Неповторимый.

Первые года я пытался служить на благо общества, которое боялось, превозносило и ненавидело меня в равной мере. Затем последовала свадьба Беорегарда и Теоны, ставшая для меня последней каплей – предав огню в результате оказавшийся несгораемым мост, я ушёл, чтобы, несмотря ни на что, продолжать службу за пределами Рудника. Стал шпионом сначала на Камчатке, затем в Парадизаре. Последовали долгие, беспокойные годы странствий, борьбы, ошибок, душевных истязаний… И вот мне дивным феноменом является Тринидад: моё персональное счастье, но уже сейчас видно, что вовсе не успокоение. И я начинаю ошибаться снова… На сей раз из эгоизма: я не хочу её потерять, а значит, стремлюсь оставить её у себя любой ценой, но… Любая цена – это слишком… А всё, что слишком, способно сломать. “Она слишком сильна”, – так сказал Добромир Беорегарду. Лучше бы нам не узнать, что́ значит данное утверждение.

Беорегард прерывает череду моих тягостных размышлений:

– Сегодня же изучим технологию силового поля Парадизара. По пути покажу тебе новую общественную баню с купальней из кирпичной кладки, которую мы достроили весной. И давай выловим Теону из бара: передадим ей малышку Тею перед тем, как завалимся в лабораторию, – с этими словами он поднялся с барного стула, вытащил жующую игрушку дочь из обшитой богатым кружевом люльки и в следующую секунду посмотрел на меня сияющими неисчерпаемым счастьем глазами: – Не передать словами, как сильно я её люблю! Она и Теона – лучшее, что есть в моей жизни.

Глава 4

Тринидад

Беорегард и Тристан сутками напролёт пропадают в научном крыле стены Рудника: в попытках включить силовое поле над городом, они “ломают” не только свои головы, но и головы самых светлых учёных, имеющихся в их распоряжении. Всё дело в материалах – пока что их недостаёт, но, кажется, добровольцы уже нашли какую-то лазейку… Однако, процесс всё ещё находится на стадии активного кипения, и когда он наконец подойдёт к концу, и чем всё в итоге завершится – неизвестно. Тем временем Теона сосредоточена на малышке Тее, как и Кармелита, которая любит проводить со своей единственной племянницей остатки того времени, которое не пропускает сквозь пальцы в “Стальном кулаке”. Конан и Яр, насколько мне известно, изучают город в попытках понять, смогут ли прижиться здесь. Конан на удивление быстро сблизился с Беорегардом и Тристаном, возможно, они уже даже успели заложить фундамент серьёзной дружбы, потому как за последние семь дней я четырежды видела это трио вместе и все четыре раза застала их за травлей чёрного юмора. Все трое – лидеры по своей натуре, поэтому меня немного удивляет, что они с такой лёгкостью нашли общий язык. Кажется, Конан даже включился в процесс воссоздания силового поля…

Яр не такой самоуверенный, как Конан. Он зажат, словно сдавленная пружина, и потому отстранён ото всех. Видела его всего пару раз: он сидел на крыше дома Кармелиты. Оба раза мы встретились взглядами и оба раза приветственно кивнули друг другу – на этом общение ограничилось. Думаю, всё дело в его голове. Он явно в детальных красках вспомнил своё человеческое прошлое, отнятое у него Парадизаром, и теперь заново переживает его. Кто знает, что ему пришлось пройти в Диких Просторах, кем он был, кого потерял, остался ли у него кто-то, к кому он может хотеть вернуться или кого может хотеть вернуть в свою жизнь?..

Джекки успевает везде. Она без труда нашла общий язык с Теоной и порой сама вызывается держать Тею на своих руках. С Кармелитой она тоже знает, как хорошо провести время: главный ингредиент их бурных диалогов – пиво. Но всё же компания Беорегарда и Конана ей ближе: с Конаном у неё всё ясно, а вот с Беорегардом она на одной волне благодаря неожиданно обнаружившейся схожести их мышлений – во многих стратегических вопросах они рассуждают одинаково, на многие организационные моменты выдают идентичные мнения. Странно, но до тех пор, пока эти двое не оказались друг перед другом, я не замечала в Джекки никакого сходства с человеком, который, по сути, вырастил меня. Быть может, поэтому я, в конце концов, признала в ней друга? Потому что своим внутренним устройством она каким-то невообразимым образом походит на человека, которого я уважаю и люблю?

Джекки отсутствует в моей жизни от силы пять часов в сутках – не больше. Больше ей как будто и не нужно для того, чтобы успеть поддержать контакт со всеми Металлами и даже с Золотом, с которым за эту неделю, кажется, только она одна и умудрилась пообщаться с глазу на глаз: говорит, парню сложно отпустить Паддок с Конкуром и всё, что с ними связано – не уточняла, но надеюсь, что в данном случае я не в счёт. Не понимаю, как у красноволосой это удаётся – выходить на контакт с теми, кто не желает контактировать в принципе ни с кем. И тем не менее: вот она, а вот мои девятнадцать часов в сутках, занятые её присутствием в моём пространстве. Пока все заняты технологиями, младенцами или самокопанием, мы вместе изучаем и открываем для себя понятие “Быть Металлом”: бегаем по крышам на нечеловеческой скорости, взбираемся на стену из-за дурацких споров на “слабо”, ходим по подпольным барам, не замечаем провожающих нас настороженностью взглядов, целыми чашами пьём пунш на кухне Кармелиты, после чего уходим на крышу дома Диес и ночи напролёт всматриваемся в звёзды, вслушиваемся в природу, вгрызаемся в книги, незаметно “одалживаемые” из библиотеки Теоны, на ощупь распознаём материалы – гравий, цветное стекло, бархат, – по ароматам предсказываем погоду… Вместе нам хорошо. Мы как будто открыли невидимый портал в прошлое и, смело шагнув в него, с головой нырнули в детство: пока взрослые заняты серьёзными делами, мы гуляем от заката до заката, думаем только о себе и своих ощущениях, придумываем смешные истории, чтобы раззадорить друг друга похлеще, хаотично движемся, хватаем информацию на лету и перерабатываем её в нечто фееричное, держимся за воображение друг друга, как за цветные телевизоры, способные показать даже то, что невозможно увидеть, не спим ни минуты, дышим полной грудью, громко смеёмся, летаем и толкаемся, и дурачимся… Для всех это Дни Тишины, а для меня и Джекки – Дни и Ночи Детского Счастья. И думать о том, что рано или поздно это раздолье закончится, совсем не хочется, так что мы и не думаем ни о чём подобном. По крайней мере, до тех пор, пока в наше пространство не влетают ласточки из внешнего мира. Этой ночью первой ласточкой становится известная своим бесшумным шагом Теона. Она нашла нас на крыше своего дома, на которой прежде зачастую находила меня в одиночестве, в моём пока ещё не до конца минувшем детстве. Красотка с лёгкостью спустила нас с небес на землю: пригласила Джекки в бар, а меня выставила на вахту перед колыбелью её ребёнка. Я бы, конечно, поворчала и даже взбрыкнула, если бы только не была рада найти ещё один повод укрепить дружеское отношение между Джекки и королевой Рудника. О том, что я не планирую задержаться в городе, я никому ещё не рассказывала, чтобы не портить настроение в первую очередь себе, так что задача влюбить Джекки в Рудник продолжает быстро выдавать положительные результаты: уже три дня как ослеплённая эйфорическим состоянием новообращённого Металла Неуязвимая упоминает в своих речах словосочетание “мне здесь нравится” – значит, всё идёт по плану. По плану оставить её в зоне досягаемости моей руки: захочу – пожму ладонь; захочу – намылю шею; не захочу – не подпущу даже на расстояние мизинца. Она уже зависит от общения со мной, чего я не до конца понимаю – и сдалась ей дружба с владельцем столь сложного характера? – так я ещё и масло в огонь подливаю: влюбляю её в этот город, в свой дом и в местных людей, а её парня – в местную колоссальную идею спасения целого человечества. И вот она уже вся влюблённая идёт в любимый бар с любимой компанией за любимым напитком… О Канаде уже даже не вспоминает: ей здесь хорошо, её дом там, где её интерес и её Конан, который уже слишком вдохновился масштабными проектами Беорегарда, чтобы отворачивать от них свой зоркий взгляд. Она останется. Но мне лучше протрезветь: меня не должно слишком уж интересовать, останется она или уйдёт, потому как я так устроена – я игнорирую всех и всё, что хочу или предпочитаю игнорировать, – так что никаких исключений быть не должно… Не-долж-но!

Теона поднялась на второй этаж, в свою просторную гардеробную, вместе с Джекки, оставив меня наедине с Теей, перенесённой из колыбели на широкий диван и пристроенной между подушками. Я прекрасно понимаю, что́ Теона делает: Джекки ей нравится, это очевидно, но она уделяет ей излишнее внимание именно ради меня – чтобы я видела, что у них всё “схвачено”, всё прекрасно… Теона так же мудра, как и Беорегард: не удивлюсь, если они предвидят мой уход – уж слишком хорошо они знают и меня, и Тристана, и то, что между нами происходит и ещё только должно произойти. Предвидение не всегда связано с мистическим даром – порой достаточно одного лишь опыта. Я благодарна Теоне за то, как она приняла Джекки, и снова не удивлена уровню её мастерства в общении с людьми – она всегда была лучшей в соблюдении золотой середины во всём. Клэр – чрезмерно общительна; Кармелита – или слишком меланхолична, или слишком громка; Теона – идеальный баланс во всех сферах жизнедеятельности, всего-то у неё и в ней ровно столько, сколько нужно: ни больше, ни меньше. Она как восточная сабля: баланс тончайшей грации и разящей силы столь прекрасен, что завораживает – раз увидишь и никогда уже не забудешь.

Сидя напротив Теи, начавшей морщить носиком, таким образом заблаговременно предупреждая меня о своём настроении нет-нет да и похныкать, я неосознанно морщусь сама, оголяя зубы в оскале, и понимаю, что до сих пор меня не оставляли с младенцем наедине, да ещё и на продолжительное время… Осознав весь ужас грядущих часов своей жизни и видя, что младенец от моего непроизвольного оскала счастливее не становится, я решаюсь на крайнюю меру – прочитать ей колыбельную из каких-то страшных сказок, которые я читала самой себе в детстве, прячась от Кармелиты с фонариком под одеялом. Прокашлявшись, уверенно начинаю, даже не подозревая о том, что моё пение больше походит на воинский гимн, нежели на колыбельную:

Не нужно стараться куда-то уйти,

Достаточно силу в себе обрести.

Ты выдохнешь душу и снова вдохнёшь,

Не будешь прощаться, почувствуешь дрожь.

В пути беспощадном забьёшься в тупик,

Разрушишь все стены, проснёшься на миг.

От сладостной дымки раскроешь глаза,

Над дикой душой издеваться нельзя.

Сомкнёшь зубы крепко, рванёшься вперёд,

Сорвётся на землю крови дикой пот.

Дойдёшь до конца, обрывая шипы,

Не зная пощады, забудешь мечты…

– Нет-нет-нет! – меня перебивает Теона, шаги которой я слышу на лестнице. – Никаких ужастиков!

– Но ей же нравится! – едва не рычу я. – Можешь посмотреть – она почти улыбнулась!

– Она у нас оттого и улыбчивая, что мы не пугаем её неоднозначными песнями! Это произведение совсем не тянет на колыбельную для младенца!

– Ну простите, я не знаю ни одной колыбельной! – эмоция качнулась в сторону подросткового раздражения.

Теона и Джекки уже находились у выхода из дома:

– Придумай что-нибудь! И не забудь покормить её из бутылочки, которую я оставила на барной стойке!

– Что?! Кормить?! Мы так не договаривались!!!

Входная дверь красноречиво хлопнула, и я сразу же обратилась взглядом на младенца, внимательно следящего за мной.

– Класс! Ты родилась в чокнутой семейке, будь довольна!

– Хе…

– Хе? Это всё, что ты можешь сказать? – заговорщицки поправив рюшечки на платьице девчонки, я даже покосилась взглядом в сторону, будто опасаясь того, что её мамаша ещё не ушла. – Ну ладно, твоей строгой мамы тут больше нет… Я не дорассказала… Ты ведь хочешь узнать концовку истории? – в ответ Теа неожиданно улыбнулась и гукнула. – Хо-о-очешь… Боевая девочка. Ну держи:

…Не вымолвит слово немое дитя,

Не выпустит стрел голая тетива.

В остывшую душу ворвётся огонь,

Зажжёт в сердце пламя, обуглит ладонь.

Не выдернуть с корнем дурную траву,

Взрастить добрый плод не дано одному.

Расправит он крылья, потянется вверх,

Подавит в тебе ночи чёрной грех.

Ты станешь свободным, ты станешь живым,

Вдохнёшь полной грудью спокойствия дым.

Но прежде закончишь, что начал не ты -

Обрекшие душу раздавишь плоды.

Ты спал слишком долго и спал бы теперь,

Но в тихую душу ворвался злой зверь.

Проснись же, клыкастую тварь прогони,

Клинком и огнём людям веру верни.

…Не буду страшиться, забуду печаль…

Вы тронули зверя, мне очень вас жаль…

Закончив, я сразу же пощекотала малышку, и она в ответ громко зароготала. Хорошо, значит, поладили и никто реветь не будет к концу вечера: ни она, ни я.

– Ладно, а теперь давай покормим тебя, и ты уснёшь, договорились?

Уверенно поднявшись с дивана, я отправилась к барной стойке – ну что могло произойти меньше чем за минуту? Ребёнок лежит, я беру грёбаную бутылку, возвращаюсь, вставляю ей в рот соску – не перепутав правильную сторону с неправильной! – и вуа-ля, она дрыхнет! Но нет, детям жизненно необходимо устроить взрослым людям сложности, ибо зачем вообще тогда они приходят в этот мир?

Я уже взяла бутылку, когда услышала за своей спиной глухой хлопок. Развернувшись на металлической скорости, я увидела Тею упавшей на пол, и в следующую секунду она заревела так громко, как на моей памяти не ревела никогда. Я оказалась рядом с ней спустя секунду, схватила на руки и начала прыгать с ней, не осознавая того, что столь мощные прыжки могут пугать младенца ещё сильнее.

– Ну что ты ревёшь?! Подумаешь, грохнулась! Пусть ты и принцесса Рудника, быть неженкой тебе непозволительно… Соберись!

– Соберись? Серьёзно? Это всё, что ты можешь сказать ревущему младенцу? – резко обернувшись, я увидела Тристана. Он улыбался, и это неожиданно раздражало.

Прежде чем я успела рыкнуть, он приблизился ко мне на металлической скорости, забрал из моих рук Тею вместе с бутылочкой, и уже спустя три секунды девочка успокоилась, а спустя ещё одну секунду довольно присосалась к бутылочке…

– Раз ты такой мастер, сам с ней и нянчся, – раздраженно взмахнула руками, я отстранилась.

Раздражение-раздражение-раздражение… Самое неприятное в состоянии новообращения – это эмоциональная взвинченность. Можно смириться с тем, что ты не узнаёшь на вкус вообще ничего, потому что твои рецепторы теперь воспринимают ярче всё, даже воду; ладно ты слышишь звуки на новой частоте; ладно твои движения порой неконтролируемо срываются на скорость ветра; ладно ты уже задолбался ждать, когда же всё это наконец станет для тебя нормой и твоё тело наконец перестанет выдавать неожиданные сальто, но эмоциональная нестабильность – это засада… Особенно для меня, ведь я до сих пор так гордилась своей способностью мастерски контролировать эмоции, ловко скрывать их и филигранно манипулировать ими!

Мы молчали. Может быть потому, что Тристан убаюкивал Тею, а может быть и не поэтому… Когда малышка засопела, Тристан отправился с ней в её спальню, расположенную на втором этаже, и я пошла за ними. Во время перемещения девчонки в колыбель она проснулась и начала кряхтеть, так что мне пришлось раскачивать колыбель, и этот метод повторного убаюкивания, кажется, работал…